Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Как становятся заговорщиками

Читайте также:
  1. Все Деревья, испустив вопль ужаса при виде ножа — таинственного и непобедимого оружия Человека, — становятся между Тильтилем и Духом Дуба и пытаются удержать старика.
  2. Когда навыки становятся второй натурой.

Итак, по данным ОГПУ, началось все примерно в середине 20-х годов, с разговоров. О том, что было дальше, поведал на допросе в 1937 году сам Михаил Николаевич.

Обида

В том, что Тухачевский оказался запутанным в заговоре, большую роль сыграл наркомвоенмор Ворошилов. Отношения у них «не сложились», по-видимому, еще на почве польской войны. Ворошилов был членом РВС Первой Конной и в этом качестве, вполне возможно, разделял неприязнь Буденного к Тухачевскому и наверняка подпадал под острую нелюбовь Тухачевского к Буденному. Чего стоит хотя бы широко известная выходка, о которой рассказывал маршал Жуков. Во время разработки нового устава РККА Тухачевский, как председатель комиссии по уставу, докладывал о ходе работы наркому. Ворошилов по одному из пунктов сделал какое-то предложение. И Тухачевский спокойно, не повышая голоса, ответил:

– Товарищ нарком, комиссия не может принять ваших поправок.

– Почему?

– Потому что ваши поправки являются некомпетентными, товарищ нарком.

Стоит ли удивляться, что человек с таким норовом, умеющий хамить, не повышая голоса, и оскорблять, не используя бранных слов, на любом месте наживал себе множество врагов? В 1928 году Буденный и его группировка, все время препиравшиеся с начальником Штаба РККА, вступили с ним в открытый конфликт, который Ворошилов либо не смог, либо не захотел урегулировать. Дело, как известно, кончилось отставкой Тухачевского с поста начальника штаба, что было жестоким ударом по самолюбию молодого амбициозного военачальника.

«В 1928 году, – показывал он на следствии, – я был освобожден от должности начальника Штаба РККА и назначен командующим войсками ЛВО. Будучи недоволен своим положением и отношением ко мне со стороны руководства армии, я стал искать связей с толмачевцами…»

Это само по себе замечательное заявление. Поскольку надо знать, кто такие «толмачевцы».

Всю дорогу, с самого введения института политкомиссаров, командиры не уставали бороться за единоначалие в армии. Постепенно, начиная с 1925 года, процесс пошел. Комиссары имели все меньше власти, командиры – все больше. Естественно, комиссарам этот процесс не нравился. В 1927 году против введения единоначалия резко выступила так называемая «внутриармейская оппозиция». Инициаторами и ядром этой оппозиции стали преподаватели и слушатели Военно-политической академии им. Толмачева, которая как раз, очень удобно, находилась в Ленинграде и была в постоянном контакте с командующим округом. Вскоре к ним присоединился и Белорусский военный округ (бывшая вотчина Тухачевского).

Это ж до какой степени должен был обидеться Михаил Николаевич на армейское начальство, коль скоро он, всегда воевавший с комиссарами за это самое единоначалие, пошел на такой контакт! Впрочем, оппозиция сплошь и рядом показывает пример совершенно противоестественных союзов.

Тем не менее Тухачевский, как он сам говорил на следствии, устанавливает контакты, ищет недовольных и не согласных с политикой партии. А ведь началась коллективизация, и недовольных было полно! И он, сам обиженный, потихоньку собирал их вокруг себя. Он наверняка к тому времени уже читал фон Секта, да и пример Наполеона тоже… Впрочем, чисто военный переворот, без опоры в политических кругах, в то время едва ли был возможен. Военные еще не «созрели», чтобы действовать самостоятельно, им нужны были опытные наставники. А уж наставников было… не проблема найти, проблема – отбиться от желающих помочь.

Вербовка

Какурин связывал Тухачевского с Углановым или еще с кем-либо из правых. Но он ошибся. Михаил Николаевич держал связь совсем с другим человеком, куда более интересным и серьезным, и связь эту не афишировал. Надо полагать, кружок друзей был лишь отдушиной – а его реальные дела лежали совсем в иной плоскости. И здесь мы снова встречаем имя, уже знакомое нам по «кремлевскому делу»…

«Зимой с 1928 г. по 1929 г., кажется, во время одной из сессий ЦИКа, со мной заговорил Енукидзе, знавший меня с 1918 г. и, видимо, слышавший о моем недовольстве своим положением и о том, что я фрондировал против руководства армии. Енукидзе говорил о том, что политика Станина ведет к опасности разрыва смычки между рабочим классом и крестьянством, что правые предлагают более верный путь развития и что армия должна особенно ясно понимать, т. к. военные постоянно соприкасаются с крестьянами. Я рассказал Енукидзе о белорусско-толмачевских настроениях, о большом числе комполитсостава, не согласного с генеральной линией партии, и о том, что я установил связи с рядом командиров и политработников, не согласных с политикой партии. Енукидзе ответил, что я поступаю вполне правильно и что он не сомневается, что восторжествует точка зрения правых. Я обещан продолжать информировать Енукидзе о моей работе».

Впрочем, Тухачевский больше интриговал против Ворошилова, а не против Сталина, да и судьба крестьянства и «смычки» генерала как-то никогда особо не волновала. К тому же обида постепенно притупилась, он несколько успокоился и дальше вся его активность сводилась больше к разговорам. Тем более что в округе было много работы, а кроме того, он разрабатывал свои предложения по перевооружению Красной Армии – не до того было. Но предложения были не приняты, более того, обидные комментарии к его записке Ворошилов предал широкой огласке – чисто по-человечески, зря он это сделал! После такой пощечины Тухачевский обиделся снова, очень сильно, и странно было бы его за это укорять. А уже сформировавшейся к тому времени оппозиции он был очень нужен.

«Резкая критика, которой подверглась моя записка со стороны армейского руководства, меня крайне возмутила, и потому, когда на XVI партийном съезде Енукидзе имел со мной второй разговор, я весьма охотно принимал его установки. Енукидзе подозвал меня во время перерыва, говорил о том, что правые хотя и побеждены, но не сложили оружия, перенося свою деятельность в подполье. Поэтому, говорил Енукидзе, надо и мне законспирированно перейти от прощупывания командно-политических кадров к их подпольной организации на платформе борьбы с генеральной линией партии за установки правых. Енукидзе сказал, что он связан с руководящей верхушкой правых и что я буду от него получать дальнейшие директивы. Я принял эту установку…»

Нельзя сводить всю оппозицию только к голой борьбе за власть. У противников Сталина имелись и мотивы, достойные уважения. Многие были уверены, что его политика ведет страну к бунту и гибели. Другие остро переживали отход от тех идеалов, с которыми они устраивали октябрьский переворот. Он еще только начинался, этот отход, пик его придется на вторую половину 30-х годов, но уже тогда ощущался. Что же касается Тухачевского, то он, судя по показаниям, был элементарно завербован, по классической методике, по которой разведчик-резидент вербует себе агента. Енукидзе попросту сыграл на его личной обиде. Обида-то прошла, и конфликт был разрешен, но дело уже сделано, генерал вступил на этот путь, а повернуть обратно, с его-то амбициями…

У каждого своя цель

…Да и с какой стати поворачивать обратно, если высшая форма общественного устройства – военная диктатура? Пусть политики пока думают, что это они используют военных, а на самом деле мы еще посмотрим, кто о кого вытрет ноги…

Вспомним еще раз показания Н. Какурина, арестованного по делу «Весна»:

«В момент и после XVI съезда было уточнено решение сидеть и выжидать, организуясь в кадрах в течение времени наивысшего напряжения борьбы между правыми и ЦК. Но тогда же Тухачевский выдвинул вопрос о политической акции как цели развязывания правого уклона и перехода на новую, высшую ступень, каковая мыслилась как военная диктатура, приходящая к власти через правый уклон. В дни 7-8 июля у Тухачевского последовали встречи и беседы… и сделаны были последние решающие установки, то есть ждать, организуясь…

…Далее Михаил Николаевич говорил, что, наоборот, можно рассчитывать на дальнейшее обострение внутрипартийной борьбы. Я не исключаю возможности, сказал он, в качестве одной из перспектив, что в пылу и ожесточении этой борьбы страсти и политические, и личные разгораются настолько, что будут забыты и перейдены все рамки и границы. Возможна и такая перспектива, что рука фанатика для развязывания правого уклона не остановится и перед покушением на жизнь самого тов. Сталина… я не исключу и того, что, говоря в качестве прогноза о фанатике, стреляющем в Сталина, Тухачевский просто вуалировал ту перспективу, над которой он сам размышлял в действительности».

Конечно, размышлял! Не мог не размышлять, и не только он. Ведь если перевести этот косноязычный протокол на нормальный человеческий язык, то что он значит? Лето 1930 года было чрезвыйчайно горячим временем. Как раз тогда шел XVI съезд партии, на котором кипела ожесточенная борьба между сталинской группой и «правым уклоном». И военные выжидали, чем все закончится. Вариантов было несколько. Страна могла попросту сорваться в кровавую смуту, тогда ее следовало усмирить и въехать в Кремль на белом коне. Могли одержать победу «правые» – учитывая их личные качества, дальше было бы что-то вроде Временного правительства. Военные подождали бы немножко, пока новое правительство запутается в управлении государством, а потом установили бы свою диктатуру. Если шансы будут хороши, то правым можно даже немножко помочь.

Поступили генералы, надо сказать, мудро – поскольку карты легли самым неприятным для оппозиции образом. Победил Сталин, его противники отправились в ссылку – ну а их военные друзья остались вне подозрений. Как и Енукидзе, кстати…

Тревога

Власти любой страны на малейшие сведения о нелояльности военных реагируют чрезвычайно нервно. Поэтому стоит ли удивляться, что, едва получив показания Какурина и Троицкого на Тухачевского, Менжинский известил об этом Сталина:

«Я доложил это дело т. Молотову и просил разрешения до получения ваших указаний держаться версии, что Какурин и Троицкий арестованы по шпионскому делу. Арестовывать участников группировки поодиночке – рискованно. Выходов может быть два: или немедленно арестовать наиболее активных участников группировки, или дождаться вашего приезда, принимая пока агентурные меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох.

Считаю нужным отметить, что сейчас все повстанческие группировки созревают очень быстро и последнее решение представляет известный риск».

В этом письме из каждой строчки лезет нешуточная тревога. Еще бы: страна на точке кипения – самый пик коллективизации, правые только что потерпели поражение на съезде и теперь, разозленные, особенно опасны. А тут еще и возможный заговор в армии! Жизнь – как прогулка по минному полю: шаг не туда – и грохнет…

Получив это письмо, Сталин пишет Орджоникидзе: «Прочти-ка поскорее показания Какурина – Троицкого и подумай о мерах ликвидации этого неприятного дела. Материал этот, как видишь, сугубо секретный: о нем знает Молотов, я, а теперь будешь знать и ты. Не знаю, известно ли Климу об этом. (Занятно, что сам он и не думает сообщить Ворошилову. Может быть, потому, что они с Тухачевским друг друга не любят? – Авт.) Стало быть, Тухачевский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан тоже антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру… Покончить с этим делом обычным порядком (немедленный арест и пр.) нельзя. Нужно хорошенько обдумать это дело. Лучше было бы отложить решение вопроса, поставленного в записке Менжинского, до середины октября, когда мы все будем в сборе…»

Решили все-таки подождать и осенью разобраться. О том, что было дальше, рассказывал сам Сталин в июне 1937 года, когда Тухачевский уже был в тюрьме. «Мы обратились к тт. Дубовому, Якиру и Гамарнику. Правильно ли, что надо арестовать Тухачевского как врага. Все трое сказали нет, это должно быть какое-нибудь недоразумение, неправильно… Мы очную ставку сделали и решили это дело зачеркнуть».

А 23 октября 1930 года Сталин, не скрывая радости, пишет Молотову: «Что касается Тухачевского, то он оказался чист на все 100%. Это очень хорошо».

Так что все ограничилось очной ставкой Тухачевского с обвинявшими его Какуриным и Троицким, от показаний которых он отбился. Дело действительно «зачеркнули» – других участников этих «посиделок» даже не вызывали в ОГПУ. Чем это объясняется? Оправдание оправданием, но уж проверить-то надо было…

Впрочем, у Сталина была одна особенность. Если бы он ставил только на людей верных, то ничего бы не сделал. Но он часто использовал по отношению к людям, которых ценил, да и просто к нужным стране специалистам, замешанным в антигосударственной деятельности, некую «меру вразумления». Апогеем ее, конечно, был тот самый «условный расстрел», о котором мы уже писали: когда человеку, приговоренному к смертной казни, заменяли ее заключением, а потом и вовсе освобождали, давая возможность работать. А в менее серьезных делах часто вместо преследования он предпочитал просто припугнуть.

Припугнули и Тухачевского. Судя по тому, что он сам показывал на следствии, подействовало. В 1937 году, рассказывая о своем «пути заговорщика», он говорил: «Осенью 1930 года Какурин выдвинул против меня обвинение в организации военного заговора, и это обстоятельство настолько меня встревожило, что я временно прекратил всякую работу и избегал поддерживать установившиеся связи».

К сожалению, подействовало ненадолго.

Новые соратники

Однако за Тухачевским охотился не один Енукидзе. Был и еще один его старый знакомый, который не прочь был это знакомство возобновить.

«После отпуска на Кавказе я был командирован на большие германские маневры… В пути вместе со мной оказался и Ромм, которому Троцкий поручил связаться со мной. Ромм передач мне, что Троцкий активизировал свою работу как за границей, в борьбе с Коминтерном, так и в СССР, где троцкистские кадры подбираются и организуются. Из слов Ромма о политических установках Троцкого вытекаю, что эти последние, особенно в отношении борьбы с политикой партии в деревне, очень похожи на установки правых. Ромм передач, что Троцкий просит меня взять на себя задачу по собиранию троцкистских кадров в армии. Между прочим, Ромм сообщил мне, что Троцкий надеется на приход к власти Гитлера, а таксисе на то, что Гитлер поддержит его, Троцкого, в борьбе с советской властью».

Троцкистское подполье в СССР было сильным, а в армии, как нетрудно догадаться, имелись его протеже, многие из которых негласно примкнули к троцкистам. Тухачевский решил опереться и на них тоже (как оказалось, это было роковым шагом).

«По возвращении с Дальнего Востока Путны и Горбачева, кажется, это было в 1933 г., я разговаривал с каждым из них в отдельности. Путна быстро признал, что он связан с Троцким и со Смирновым. Я предложил ему вступить в ряды военно-троцкистского заговора, сказав, что по этому вопросу имеются прямые указания Троцкого. Путна сразу же согласился. В дальнейшем, при его назначении военным атташе, перед ним была поставлена задача держать связь между Троцким и центром военно-троцкистского заговора…

Горбачев… очень быстро стал поддаваться на прощупывание, и я понял, что он завербован. На мое предложение вступить в ряды заговора он ответил согласием и сообщил, что им организуется так называемый дворцовый переворот и что у него есть связь с Петерсоном, комендантом Кремля, Егоровым, начальником школы ВЦИК, а также Енукидзе…

Вовлечение в заговор Примакова состоялось в 1933 или 1934 г., когда Примаков сообщил, что он в своей троцкистской деятельности связан с Казанским, Курковым, Шмиртом и Зюком».

«Демон революции» к тому времени дозрел до своей окончательной позиции: разделаться со Сталиным любой ценой. Причем это «любой ценой» действительно не знало пределов. «Правые» размышляли о «дворцовом перевороте», а Троцкий так мелко не плавал. Его идеи были намного круче.

Ленинская тактика

Если кто не помнит, то в начале Первой мировой войны Ленин выдвинул руководящее указание: большевики должны работать на поражение своей страны – чтобы тогда, когда все будет рушиться, произвести государственный переворот и захватить власть. Эту же идею взял на вооружение и Троцкий, о чем тоже говорит в показаниях Тухачевский.

«В зиму с 1933 на 1934 г. Пятаков передач мне, что Троцкий ставит задачу обеспечить поражение СССР в войне… На подготовку поражения должны быть сосредоточены все силы как внутри СССР, так и вне…

…В 1933—1934 гг. ко мне зашел Ромм и передал, что он должен сообщить мне новое задание Троцкого. Троцкий указывал, что нельзя ограничиваться только вербовкой и организацией кадров, что нужна более действенная программа, что германский фашизм окажет троцкистам помощь в борьбе с руководством Сталина и что поэтому военный заговор должен снабжать данными германский генеральный штаб, а также работающий с ним рука об руку японский генеральный штаб, проводить вредительство в армии, готовить диверсии и террористические акты против членов правительства. Эти установки Троцкого я сообщил нашему центру заговора…

…По мере получения директив Троцкого о развертывании вредительской, шпионской, диверсионной и террористической деятельности центр заговора, в который кроме меня входили в порядке вступления в заговор Фельдман, Эйдеман, Каменев, Примаков, Уборевич, Якир и с которым были тесно связаны Гамарник и Корк, давал различным участникам заговора установки для их деятельности, вытекавшие из вышеуказанных директив. Члены центра редко собирались в полном составе, исходя из соображений конспирации. Чаще всего собирались отдельные члены, которым по каким-либо служебным делам приходилось встречаться».

Впрочем, Тухачевский по-военному четко оговаривает, что он делал, а чего не делал. Например, он «сообщил установки» – но это еще вопрос, какие из них были выполнены. Так, на процессе он, признав намерения устроить государственный переворот, тем не менее отрицал шпионаж – говорил, что лично он ничего немцам не передавал. Его вина от этого не меньше, и приговор тот же самый – но признавать за собой то, чего он не делал, он не соглашался, и все тут…

А что они делали?

«…В дальнейшем Аппога получил задачу проводить вредительство в ж. д. войсках, срывать строительство железных, шоссейных и грунтовых дорог военного значения, готовить на время войны диверсионные группы для подрыва мостов и, наконец, сообщить германскому и японскому генеральным штабам данные о железнодорожных перевозках на Дальний Восток и к западным границам. В 1933 г., во время посещения мною железнодорожного полигона в Гороховце, Аппога сказал мне, что данные о наших перевозках по железным дорогам германскому и японскому генеральным штабам им, совместно с работниками НКПС [43], сообщены. Какими путями были переданы эти данные и кто из работников НКПС принимал в этом участие, Аппога мне не говорил, а я не спросил…

…Я имел разговор со Смирновым И. Н, который сказал мне, что он, по директивам Троцкого, стремится дезорганизовать подготовку мобилизации промышленности в области производства снарядов…

…Первоначально Каменеву была поставлена задача вредить в области военного хозяйства, которым он руководил как третий заместитель наркома. Затем большую вредительскую работу Каменев развернул как начальник ПВО. Противовоздушная оборона таких важнейших объектов, как Москва, Ленинград, Киев, Баку, проводилась им таким образом, чтобы площадь, прикрываемая зенитным многослойным и однослойным огнем не соответствовала наличным артиллерийским зенитным средствам, чтобы аэростаты заграждения имелись в недостаточном числе, чтобы сеть ВНОС [44] имела не собственную проводку, а базировалась на сеть Наркома связи и т. п. …

Эйдеман просил дать ему директивы о его деятельности в Осоавиахиме. Обсудив этот вопрос в центре, мы поставили основной задачей Эйдеману увязку его вредительской работы с Каменевым с тем, чтобы, кроме плохой защиты объектов в отношении ПВО, была бы дезорганизована и общественная деятельность по ПХВО. Помимо того, Эйдеману была поставлена задача дезорганизации допризывной подготовки, занятий с командным составом запаса и, наконец, организации диверсионных групп в отрядах Осоавиахима…

…В 1934 г. Ефимову была поставлена задача организовать вредительство по линии артиллерийского управления, в частности, в области некомплектного приема элементов выстрела от промышленности, приема продукции без соблюдения чертежей литера и т. д., а также было предложено передать немцам данные о численности наших запасов артиллерийских выстрелов. Помимо того, в зиму с 1935—1936 г. я поставил Ефимову и Ольшевскому задачу подготовить на время войны диверсионные взрывы наиболее крупных арт. складов…

…Туровский в 1936 г. сообщил мне, что Саблиным переданы планы Летичевского укрепленного района польской разведке.

Алафузо передал польской и германской разведке, какими путями, не знаю, данные об авиации и мех. соединениях, а таксисе об организации ПВО в БВО и КВО [45].

Перед центром военного заговора встал вопрос о том, как организовать связь с иностранными и особо с германским ген. штабом во время войны. Такие связи были намечены…»

Это все – реальные показания Тухачевского на следствии, те самые, которые наша историческая наука даже не принимает во внимание, объявляя выбитыми. При этом, если сопоставить даты, то на битье следователям и времени-то не остается. Тухачевский был арестован 22 мая, 25 мая доставлен в Москву, первые показания дал уже 26-го, а этот блок суммирован им 1 июня. За пять дней даже в 1938 году мало кто признавался, интеллигенты и домохозяйки сплошь и рядом держались дольше!

Почему он заговорил практически сразу? Тут есть два варианта. Сторонники версии «необоснованных репрессий» предполагают, что он боялся пыток и поэтому согласился со всем, что на него вешали. (Иногда говорят, что следователи грозились, например, изнасиловать его дочь или прочие тому подобные ужастики.) Надо понимать, все остальные тоже боялись пыток, и по этой причине… Если так – то да поможет Бог армии, у которой такие генералы.

Есть и еще одна версия: они все были виновны, и следствие нашло способ их расколоть. Возможно, это не так трудно, когда человек одной рукой пишет записку о перевооружении армии, а другой работает на поражение этой же армии, в которой, кто бы что ни говорил, все же был смысл его жизни. Это еще легче после зимних процессов 1937 года (о них речь впереди), когда он начинает окончательно понимать, во что влез. Надо быть совсем уже полной мразью, чтобы воспринимать такие вещи спокойно. Для человека, сохранившего хотя бы какую-то совесть, это положение невыносимо. Тут и арест воспримешь с облегчением. А если еще и товарищи по заговору уже предали и заговорили…

Других объяснений того, что он так быстро сдался, попросту не просматривается. Тем более что Тухачевский, насколько нам известно, вел себя достойно. Да и показания его непохожи на «чистосердечное признание», когда человек сдает все, что знает. Как он сам говорит в начале протокола от 1 июня: «Настойчиво и неоднократно пытался я отрицать как свое участие в заговоре, так и отдельные факты моей антисоветской деятельности, но под давлением улик следствия я должен был шаг за шагом признать свою вину…» То есть все это вытаскивали из него слово за словом, и имен он называет очень мало – куда меньше, чем должен был знать. По-видимому, в его показаниях – только те фамилии, которые и без того фигурируют в данных следствия. Иначе их было бы куда больше…

Но вернемся во времена более ранние. Как видим, структуры советского и немецкого заговоров на удивление похожи, почти идентичны. Здесь тоже прослеживаются группы «бывших» – отставленных от дела чиновников и политиков, место абвера занимает НКВД, ну а военные остаются военными. В нем тоже заключаются самые противоестественные союзы. Само собой, каждая из групп вела свою игру и искала себе собственных покровителей за границей. Судя по показаниям на судебных процессах, Троцкий ставил на Гитлера (пусть читателя не смущает национальность: Гитлер заявлял, что он сам решает, кто у него в рейхе еврей). Но у военных были свои заграничные партнеры и собственный сценарий того, что должно произойти. В их раскладе не было места каким-то штатским болтунам. Впрочем, и Наполеон, готовя свой переворот, прикидывался недалеким рубакой, готовым бежать на поводке у тех, кто считал себя «теневыми лидерами». Но потом…


Дата добавления: 2015-07-08; просмотров: 190 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: Товарищ Троцкий и его военспецы | В десять раз | Чекисты и военные | СЧАСТЛИВАЯ ЗВЕЗДА НАПОЛЕОНА БОНАПАРТА | Глава 14 | Генерал-подпоручик | Варшавское безумие | Загадочное назначение | СУЕТА ВОКРУГ «КРАСНОЙ ПАПКИ», или КАК ГЕЙДРИХ СТАЛИНА ОБДУРИЛ | Глава 15 |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Эксплуатация мечты| Предупреждали! И еще как предупреждали!

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.013 сек.)