Глава 17. Уолли Бокс затормозил “шевроле” прямо у Федерального здания

Уолли Бокс затормозил “шевроле” прямо у Федерального здания, несмотря на активное движение на Кэмп-стрит, и его босс, Финк и агенты ФБР, игнорируя гудки и обидные жесты, быстро вылезли на тротуар. Фолтригг, сопровождаемый эскортом, с важным видом поднялся по ступенькам. В холле его узнали два скучающих репортера и начали было задавать вопросы, но он только улыбался, с деловым видом отказываясь отвечать.

Он вошел в помещение, отведенное под офис прокурора США по Южному округу штата Луизиана, и все секретарши сразу засуетились. Огромное помещение состояло из маленьких кабинетов, соединенных холлами, просторного зала, где сидели делопроизводители, и небольших комнат, разделенных перегородками, за которыми работали юристы и младший юридический персонал. Всего под командой Роя Фолтригга находились сорок семь помощников прокурора. Еще тридцать восемь его подчиненных занимались бумажной работой и всякого рода исследованиями, тратя время на мельчайшие детали с тем, чтобы защитить интересы клиента Роя – Закона Соединенных Штатов Америки.

Разумеется, в самой просторной комнате размещался сам Фолтригг. Кабинет был отделен деревом и кожей. В то время как большинство юристов позволяли себе иметь только одну “Стену тщеславия”, на которой они развешивали фотографии и таблички, а также награды и документы, подтверждающие их членство в “Ротари клаб”, Рой завесил по меньшей мере три стены своими фотографиями в рамках и пожелтевшими дипломами, свидетельствующими о его участии в сотне юридических конференций. Он швырнул пиджак на диван, обтянутый кожей вишневого цвета, и незамедлительно направился в главную библиотеку, где должно было состояться совещание.

Он звонил в контору шесть раз за пять часов езды от Мемфиса. И послал три факса. Шесть помощников ожидали его за дубовым столом для заседаний длиной в тридцать футов, заваленным открытыми сводами законов и бесчисленными блокнотами. Все были без пиджаков, рукава закатаны.

Он поздоровался и сел в центре. Каждый заранее получил документ, кратко излагающий все находки ФБР в Мемфисе. Записка, отпечатки пальцев, пистолет и так далее. Так что Фолтригг и Финк не могли сообщить ничего нового, за исключением того, что Гронк в Мемфисе, а собравшихся это не интересовало.

– Что ты добыл, Бобби? – драматически вопросил Фолтригг, как будто будущее американской юриспруденции зависело от результатов исследований Бобби. Бобби был старший из помощников, работавший в системе тридцать два года. Он ненавидел залы суда, но обожал библиотеки. В кризисной ситуации, когда требовался ответ на сложный вопрос, все обращались к Бобби.

Он взлохматил свои густые седые волосы и поправил очки в темной оправе. Шесть месяцев до пенсии, и тогда он навсегда избавится от ублюдков, подобных Фолтриггу. Он пережил их, наверное, дюжину. Они приходили и уходили, и о большинстве он никогда потом не слышал.

– Ну, я думаю, мы добрались до сути, – сказал он, и многие в комнате улыбнулись. Для Бобби юридическое исследование напоминало игру по разбиранию завалов, нагроможденных вокруг даже самых простых вопросов, и сосредоточивалось на конкретных положениях, которые быстро доходили до судей и членов жюри. Бобби всегда надо было дойти до сути.

– Есть два пути, оба довольно непривлекательные, но сработать могут. Первое: я предлагаю обратиться в суд по делам несовершеннолетних в Мемфисе. В соответствии с законом о молодежи штата Теннесси можно подать петицию в суд по поводу дурного поведения ребенка. Есть различные категории дурного поведения, и в петиции следует определить, можно ли считать ребенка малолетним преступником или ребенком, нуждающимся в руководстве. Назначается слушание, судья знакомится с доказательствами и решает, что делать с ребенком. Так же поступают с брошенными детьми или теми, над которыми издеваются. Та же процедура, тот же суд.

– А кто может подать петицию? – спросил Фолтригг.

– Ну, здесь все не очень ясно, я считаю это большим недостатком закона. Но в нем ясно сказано, что петицию имеет право подать “заинтересованная сторона”. Конец цитаты.

– Это можем быть мы?

– Вероятно. Зависит от того, что мы напишем в петиции. И тут есть неприятное место – мы должны сослаться на какой-то плохой поступок ребенка, связанный с нарушением закона в той или иной степени. А в нашем случае единственное нарушение, которое хоть как-то можно приписать этому мальчишке, разумеется, препятствие свершению правосудия. Значит, мы должны приписать ему то, в чем мы не уверены, а именно, что он знает, где спрятано тело. Загвоздка в том, что полной уверенности у нас нет.

– Мальчик знает, где тело, – решительно вмешался Фолтригг. Финк разглядывал свои записи и сделал вид, что не слышит. Остальные стали прикидывать в уме: а не знает ли Фолтригг чего-нибудь, о чем им не говорит? Все молча переваривали услышанное.

– Вы нам все рассказали? – спросил Бобби, оглядываясь на остальных.

– Да, – ответил Фолтригг. – Но говорю вам, мальчишка знает. Я это нутром чувствую.

Фолтригг в своем репертуаре. С помощью своего нутра изобретает факты и хочет, чтобы подчиненные верили ему на слово.

– Повестка из суда по делам несовершеннолетних, – продолжил Бобби, – посылается матери ребенка. Слушание назначается в течение ближайших семи дней. У ребенка должен быть адвокат, а, как я понял, у мальчика адвокат уже есть. Ребенок имеет право присутствовать на слушании и, если захочет, давать показания. – Бобби что-то записал в блокноте. – Честно говоря, это быстрейший способ заставить ребенка говорить.

– А что, если он откажется говорить как свидетель?

– Хороший вопрос. – Бобби заметил это тоном профессора, поощряющего студента-выпускника. – Все полностью зависит от судьи. Если мы хорошо подготовимся и убедим судью, что он что-то знает, у него есть право приказать ребенку говорить. Если ребенок отказывается, его можно привлечь за оскорбление суда.

– Положим, привлекли. А дальше?

– Сейчас трудно сказать. Ему только одиннадцать лет, но судья может в крайнем случае засадить ребенка в детский приемник при суде, пока он не передумает.

– Иными словами – пока он не заговорит.

Объяснять что-то Фолтриггу было все равно, что кормить ребенка с ложки.

– Совершенно верно. Имейте в виду, что это самый жесткий способ, к которому может прибегнуть судья. Нам еще нужно найти прецедент, когда одиннадцатилетнего ребенка задерживали за оскорбление суда. Мы проверили уже много штатов, но пока безуспешно.

– Так далеко не придется заходить, – спокойно предсказал Фолтригг. – Если мы подадим петицию в качестве заинтересованной стороны, вручим повестку его матери и вытащим маленького поганца вместе с его адвокатом в суд, он так перепугается, что все расскажет. Как ты думаешь, Томас?

– Угу, может сработать. А если нет? Какие у этого пути недостатки?

– Есть небольшой риск, – пояснил Бобби. – Суд по делам несовершеннолетних проводит только закрытые слушания. Мы можем даже попросить, чтобы наша петиция хранилась в секрете. Если ее не примут за недостаточностью оснований, никто ничего не узнает. Если же дело дойдет до слушания и мальчик заговорит, но при этом выяснится, что он ничего не знает, или судья откажется заставлять его говорить, мы ничего не потеряем. А если парень со страху или под угрозой обвинения в оскорблении суда заговорит, мы получим то, чего добиваемся. Если, конечно, он знает о Бойетте.

– Он знает, – отчеканил Фолтригг.

– Все окажется не слишком симпатичным, если слушание будет открытым. Если мы проиграем, у нас будет бледный вид. С моей точки зрения, это сможет здорово подорвать наши шансы в суде, здесь, в Новом Орлеане.

Открылась дверь, и Уолли Бокс, только что удачно припарковавший “универсал”, вошел в комнату с таким видом, как будто он обиделся, что они начали без него. Он сел рядом с Фолтриггом.

– Но вы уверены, что это можно удержать в тайне? – спросил Финк.

– Так сказано в законе. Не знаю, как они там решат в Мемфисе, но в законе прямо говорится о конфиденциальности. Даже оговорены наказания за нарушения.

– Нам потребуется советник на месте, кто-нибудь из конторы Орда, – обратился Фолтригг к Финку, как если бы решение уже было принято. Затем повернулся к собравшимся. – Мне эта идея нравится. Вероятно, сейчас мальчишка и его адвокат думают, что отделались от нас. Мы их этой петицией расшевелим. Они поймут, что с нами не стоит шутить. Что мы потащим их в суд. Мы втолкуем адвокату, что не отвяжемся, пока не узнаем правду. Нет, мне определенно нравится. Риска совсем немного. Все произойдет за три сотни миль отсюда, вдалеке от этих уродов с фотоаппаратами, которых у нас здесь полным-полно. Если же у нас ничего не получится, не страшно. Никто не узнает. Мне нравится, что не будет ни фотоаппаратов, ни репортеров. – Он впал в глубокую задумчивость – фельдмаршал, обозревающий равнину и решающий, куда направить танки.

Все, кроме Бокса и Фолтригга, получали огромное наслаждение от ситуации. Сама мысль о том, что прокурор что-то планирует без учета фотоаппаратов и репортеров, была неслыханной. Сам он этого, разумеется, не понимал. Он закусил губу и закачал головой. Да-да, так будет лучше всего. Обязательно сработает.

– Есть еще один путь, – откашлялся Бобби, – мне он не по душе, но я должен о нем упомянуть. Тут все наугад. Если вы считаете, что мальчик знает...

– Он знает.

– Благодарю вас. Так вот, предполагая, что он знает и рассказал об этом адвокату, мы можем попытаться обвинить ее в том, что она препятствует правосудию. Не мне вам говорить, как трудно добиться нарушения тайны между адвокатом и клиентом. Практически невозможно. Обвинение может только напугать ее и заставить пойти с нами на сделку. Право, не знаю. Как я сказал, тут почва зыбкая.

Фолтригг секунду пожевал губами, но его ум был так одержим первым планом, что был совершенно неспособен переварить и второй.

– Трудно будет добиться приговора, – вставил Финк.

– Точно, – согласился Бобби. – Но нам-то вовсе и не нужен приговор. Ей предъявят обвинение здесь, далеко от дома. Я думаю, для нее это будет унизительным. Плохая пресса. Сами понимаете, этого не утаишь. Ей придется нанять адвоката. Мы можем растянуть это на месяцы.

Можно даже просто сказать ей, что вы собираетесь предъявить ей обвинение, и предложить договориться в обмен на то, что вы не дадите ему ход. Просто мысль такая пришла в голову.

– Мне нравится, – заявил Фолтригг, не удивив этим никого. Тут он мог проявить свою власть, так что стратегия такого рода всегда была ему по душе. – И мы можем в любой момент отказаться от обвинения.

Ну, разумеется! Рой Фолтригг во всей красе! Предъявить обвинение, собрать пресс-конференцию, размазать обвиняемого по стенке с помощью всяких угроз, заключить сделку, а потом по-тихому, эдак через годик, отказаться от обвинения. За семь лет он такое проделывал сотню раз. Были, правда, случаи, когда Фолтриггу пришлось умыться, то есть когда обвиняемый или его адвокат отказывались идти на сделку и требовали суда. В этих случаях Фолтригг всегда бывал слишком занят более важными делами и посылал в суд своего помощника, который неизменно получал хорошего, пинка под зад. И неизменно Фолтригг всю вину за неудачу перекладывал на этого заместителя. Он однажды даже одного уволил, когда тот проиграл процесс, затеянный самим же Фолтриггом.

– Этот второй вариант пока оставим про запас, – сказал он, отлично владея ситуацией. – По первому – завтра же утром подаем петицию в суд по делам несовершеннолетних. Сколько времени надо, чтобы ее подготовить?

– Час, – ответил Тэнк Мозинго, коренастый помощник прокурора, носящий пышное имя Терстон Аломар Мозинго и известный просто как Тэнк. – У нас уже есть болванка такой петиции. Просто добавим фактов и заполним пустые места.

– Сделайте. – Прокурор повернулся к Финку. – Томас, займитесь этим. Позвоните Орду и попросите его нам помочь. Я хочу, чтобы мы подали эту петицию завтра же утром, сразу после вашего разговора с судьей. Скажите ему, что дело срочное.

Зашуршали бумаги, присутствующие начали собирать все со стола. Их работа была закончена. Финн сложил записи, а Бокс потянулся за блокнотом. Фолтригг сыпал инструкциями, как царь Соломон, диктующий своим писцам:

– Попросите судью ускорить слушание. Объясните, сколь велико давление. Попросите полной секретности, включая петицию и все другие заявления. Сделайте на этом особый упор, поняли? Я буду у телефона в случае чего.

– Послушайте, Рой: надо еще кое о чем упомянуть. – Бобби застегивал пуговицы на манжетах.

– О чем именно?

– Мы с парнем обходимся круто. Не стоит забывать, в какой он опасности. Мальданно в отчаянии. Кругом репортеры. Там утечка, тут утечка, и гангстеры заставят мальчишку замолчать, прежде чем он начнет говорить. Тут многое поставлено на карту.

– Я это знаю, Бобби, – уверенно улыбнулся Рой, – более того, Мальданно уже послал своих парней в Мемфис. ФБР там следит за ними, они же следят и за мальчиком. Лично я думаю, что Мальданно не такой дурак, чтобы пойти на крайность, но мы не хотим рисковать. – Рой встал и одарил всех улыбкой. – Хорошо поработали, ребята. Я доволен.

Они пробормотали слова благодарности и вышли из библиотеки.

* * *

На четвертом этаже гостиницы “Рэдиссон” в нижней части Мемфиса, в двух кварталах от Стерик Билдинг и пяти кварталах от больницы Святого Петра, Пол Гронк уныло играл в рамс с Маком Боно, подручным Мальданно из Нового Орлеана. Лист с записями выигрышей и проигрышей, забытый всеми, лежал под столом. Ставка была доллар за игру, но обоих это не волновало. Ботинки Гронка валялись на кровати. Рубашка была расстегнута. Сигаретный дым плотными клубами поднимался к потолку. Они пили воду из бутылок, поскольку еще не было пяти часов, но оставалось совсем немного, в тогда они закажут выпивку в номер. Гронк взглянул на часы. Потом в окошко на здания через дорогу. Взял еще карту.

Гронк был другом детства Мальданно, его наиболее доверенным помощником во всех делах. Ему принадлежали несколько баров и магазинчик туристской одежды. Он переломал уже много ног и помог Ножу сделать то же самое. Он не знал, где Мальданно спрятал тело Бойда Бойетта, и не хотел узнать, но, если бы он достаточно надавил, его друг, возможно, сказал бы ему. Они были очень близки.

Гронк прилетел в Мемфис, потому что об этом попросил его Нож. И ему уже чертовски надоело сидеть в гостиничном номере, снявши ботинки, играть в карты, пить воду, есть бутерброды, курить “Кэмел” и ждать, что же сделает одиннадцатилетний сопляк.

По другую сторону двуспальной кровати находилась дверь, ведущая в соседнюю комнату. В ней тоже имелись две кровати, а сигаретный дым клубами вился до потолка. У окна стоял Джек Нэнс, наблюдавший за движением по улице внизу. Выл час пик, и все спешили из центра на окраины города. Рядом на столе стояли радиоприемник и телефон. В любую минуту из больницы мог позвонить Кэл Сиссон с последними новостями насчет Марка Свея. На кровати лежал открытый дипломат, и Нэнс со скуки полдня развлекался со своими всевозможными подслушивающими устройствами.

Ему хотелось поставить одно из них в палату 943. Он уже видел офис адвоката, где не было ни специальных замков на двери, ни телекамеры над головой, ни каких-либо охранных устройств. Типичный адвокат. Поставить туда подслушивающее устройство – раз плюнуть. Кэл Сиссон был в кабинете у врача. Практически та же самая ситуация. В приемной – секретарь. Диваны и стулья для пациентов, ожидающих приема. Дальше по коридору еще пара обычных офисов. Никаких специальных мер безопасности. Заказчик, тот самый болван, которому нравится, чтобы его звали Ножом, одобрил установку подслушивающих устройств в телефоны врача и адвоката. Он также потребовал копии дел. Тоже ничего сложного. Еще он требует установить подслушивающее устройство в палате Рикки. Тоже просто, но в данном случае несколько осложнен прием передач. Нэнс сейчас как раз думал над этим.

С точки зрения Нэнса работа заключалась в слежке, только и всего. Заказчик платил много и наличными. Нужно следить за мальчишкой – ради Бога. Хочет подслушивать – без проблем, пусть только платит.

Но Нэнс читал газеты. И прислушивался к шепоту в соседней комнате. Тут дело куда серьезнее, чем простая слежка. За игрой в карты просто так не обсуждают сломанные ноги и руки. Эти типы были убийцами, и Гронк уже упоминал о том, что стоит попросить помощи из Нового Орлеана.

Кэл Сиссон готов был в любой момент все бросить и сбежать. Только что закончился условный срок, и любой приговор означал, что он сядет в тюрьму на десятки лет. А приговор по делу о заговоре с целью совершения убийства засадит его за решетку пожизненно. Нэнс уговорил его продержаться еще один день.

Зазвонил телефон. Это был Сиссон. Адвокат только что прибыла в больницу. Марк Свей находится в палате 943 с матерью и братом.

Нэнс положил трубку и пошел в соседнюю комнату.

– Кто это? – спросил Гронк, не выпуская изо рта сигареты.

– Кэл. Ребенок все еще в больнице с матерью и адвокатом.

– А где врач?

– Ушел час назад. – Нэнс подошел к столу и налил себе стакан воды.

– Агенты ФБР там?

– Ага. Те же двое болтаются по больнице. Думаю, занимаются тем же, что и мы. Больница держит двух охранников у двери палаты и еще одного поблизости.

– Как думаешь, мальчишка рассказал им о встрече со мной сегодня утром? – спросил Гронк, наверное, в сотый раз за день.

– Кому-то сказал. С чего бы им тогда окружать палату охраной?

– Да, но охранники ведь не агенты ФБР? Если бы он сказал им, то они бы и сидели в холле, верно?

– Верно. – Этот разговор повторялся несколько раз в течение дня. Кому мальчишка проболтался? Почему вдруг у дверей появились охранники? И так далее и тому подобное. Гронк никак не мог успокоиться.

Несмотря на его наглость и браваду, он производил впечатление человека терпеливого. Нэнс решил, что это свойство профессии. Убийцы и должны быть хладнокровными и терпеливыми.

Дата добавления: 2015-07-08