Священный ужас

А те, кого уносила на своем борту урка, с чувством радостного

облегчения смотрели, как отступает все дальше и уменьшается в размерах

враждебная земля. Мало-помалу перед ними, округляясь, все выше вздувалась

мрачная поверхность океана, и в сумерках скрывались один за другим

Портленд, Пербек, Тайнем, Киммридж и оба Матравера, длинный ряд мглистых

утесов и усеянный маяками берег.

Англия скрылась из виду. Только море окружало теперь беглецов.

И вдруг наступила страшная темнота.

Ни расстояния, ни пространства уже не существовало; небо стало

совершенно черным и непроницаемой завесой протянулось над судном. Медленно

начал падать снег. Закружились первые хлопья. Казалось, это кружатся живые

существа. В непроглядном мраке бушевал на просторе ветер. Люди

почувствовали себя во власти стихии. На каждом шагу их подстерегала

ловушка.

Именно такой глубокой тьмой обычно начинается в наших широтах полярный

смерч.

Огромная бесформенная туча, похожая на брюхо гидры, тяжко нависла над

океаном, в иных местах своей серо-свинцовой утробой вплотную соприкасаясь

с волнами. Иногда она приникала к нему чудовищными присосками, похожими на

лопнувшие мешки, которые втягивали в себя воду и выпускали клубы пара. Они

поднимали то там, то здесь на поверхности волн конусообразные холмы пены.

Полярная буря обрушилась на урку, и урка ринулась в самую гущу ее.

Шквал и судно устремились друг другу навстречу, словно бросились в

рукопашную.

Во время этой первой неистовой схватки ни один парус не был убран, ни

один кливер не спущен, не взят ни один риф - до такой степени бегство

граничило с безумием. Мачта трещала и перегибалась назад, точно отпрянув в

испуге.

Циклоны в нашем северном полушарии вращаются слева направо, в

направлении часовой стрелки, и в своем поступательном движении проходят

иногда до шестидесяти миль в час. Хотя урка оказалась всецело во власти

яростного вихря, она держалась так, как держится судно при умеренном

ветре, стараясь только идти наперерез волне, подставляя нос первому порыву

ветра, правый борт - последующим, благодаря чему ей удавалось избегать

ударов в корму и в борта. Такая полумера не принесла бы ни малейшей

пользы, если бы ветер стал менять направление.

Откуда-то сверху, с недосягаемой высоты, доносился протяжный мощный

гул.

Что можно сравнить с ревущей бездной? Это оглушительный звериный вой

целого мира. То, что мы называем материей, это непознаваемое вещество,

этот сплав неизмеримых сил, в действии которых обнаруживается едва

ощутимая, повергающая нас в трепет воля, этот слепой хаос ночи, этот

непостижимый Пан иногда издает крик - странный, долгий, упорный, протяжный

крик, еще не ставший словом, но силою своей превосходящий гром. Этот крик

и есть голос урагана. Другие голоса - песни, мелодии, возгласы, речь -

исходят из гнезд, из нор, из жилищ, они принадлежат наседкам, воркующим

влюбленным, брачующимся парам; голос же урагана - это голос из великого

Ничто, которое есть Все. Живые голоса выражают душу вселенной, тогда как

голосом урагана вопит чудовище, ревет бесформенное. От его косноязычных

вещаний захватывает дух, объемлет ужас. Гулы несутся к человеку со всех

сторон. Они перекликаются над его головой. Они то повышаются, то

понижаются, плывут в воздухе волнами звуков, поражают разум тысячью диких

неожиданностей, то разражаясь над самым ухом пронзительной фанфарой, то

исходя хрипами где-то вдалеке; головокружительный гам, похожий на чей-то

говор, - да это и в самом деле говор; это тщится говорить сама природа,

это ее чудовищный лепет. В этом крике новорожденного глухо прорывается

трепетный голос необъятного мрака, обреченного на длительное, неизбывное

страдание, то приемлющего, то отвергающего свое иго. Чаще всего это

напоминает бред безумца, приступ душевного недуга; это скорее

эпилептические судороги, чем сила, направленная к определенной цели;

кажется, будто видишь воочию бесконечность, бьющуюся в припадке падучей.

Временами начинает казаться, что стихии предъявляют своя встречные права и

хаос покушается снова завладеть вселенной. Временами это жалобный стон

причитающего и в чем-то оправдывающегося пространства, нечто вроде

защитительной речи, произносимой целым миром; в такие минуты приходит в

голову, что вся вселенная ведет спор; прислушиваешься, стараясь уловить

страшные доводы за и против; иногда стон, вырывающийся из тьмы,

неопровержим, как логический силлогизм. В неизъяснимом смущении

останавливается перед этим человеческая мысль. Вот где источник

возникновения всех родов мифологии и политеизма. Ужас, вызываемый этим

оглушительным и невнятным рокотом, усугубляется мгновенно возникающими и

столь же быстро исчезающими фантастическими образами сверхчеловеческих

существ: еле различимые лихи эвменид, облакоподобная грудь фурий, адские

химеры, в реальности которых почти невозможно усомниться. Нет ничего

страшнее этих рыданий, взрывов хохота, многообразных возгласов, этих

непостижимых вопросов и ответов, этих призывов о помощи, обращенных к

неведомым союзникам. Человек теряется, слыша эти жуткие заклинания. Он

отступает перед загадкой свирепых и жалобных воплей. Каков их скрытый

смысл? Что означают они? Кому угрожают, кого умоляют они? В них чудится

бешеная злоба. Яростно перекликается бездна с бездной, воздух с водою,

ветер с волной, дождь с утесом, зенит с надиром, звезды с морскою пеной,

несется вой пучины, сбросившей с себя намордник, - таков этот бунт, в

который замешалась еще и таинственная распря каких-то злобных духов.

Многоречивость ночи столь же зловеща, как и ее безмолвие. В ней

чувствуется гнев неведомого.

Ночь скрывает чье-то присутствие. Но чье?

Впрочем, следует различать ночь и потемки. Ночь заключает в себе нечто

единое; в потемках есть известная множественность. Недаром грамматика, со

свойственной ей последовательностью, не допускает единственного числа для

слова "потемки". Ночь - одна, потемок много.

Разрозненное, беглое, зыбкое, пагубное - вот что представляет собою

покров ночной тайны. Земля пропадает у нас под ногами, вместо нее

возникает иная реальность.

В беспредельном и смутном мраке чувствуется присутствие чего-то или

кого-то живого, но от этого живого веет на нас холодом смерти. Когда

закончится наш земной путь, когда этот мрак станет нам светом, тогда и мы

станем частью этого неведомого мира. А пока - он протягивает к нам руку.

Темнота - его рукопожатие. Ночь налагает свою руку на нашу душу. Бывают

ужасные и торжественные мгновения, когда мы чувствуем, как овладевает нами

этот посмертный мир.

Нигде эта близость неведомого не ощущается более явственно, чем на

море, во время бури. Здесь ужас возрастает от фантастической обстановки.

Древний тучегонитель, по своему произволу меняющий течение людских жизней,

располагает здесь всем, что ему требуется для осуществления любой своей

причуды: непостоянной, буйной стихией и рассеянными повсюду равнодушными

силами. Буря, природа которой остается для нас тайной, только исполняет

приказания, ежеминутно повинуясь внушениям чьей-то мнимой или

действительной воли.

Поэты всех времен называли это прихотью волн.

Но прихоти не существует.

Явления, повергающие нас в недоумение и именуемые нами случайностью в

природе и случаем в человеческой жизни - следствия законов, сущность

которых мы только начинаем постигать.

Дата добавления: 2015-07-08