Верхняя и нижняя палаты

Вдруг зал ярко осветился. Четыре привратника принесли и поставили по обеим сторонам трона четыре высоких канделябра со множеством восковых свечей. Освещенный таким образом трон предстал в пурпурном сиянии. Пустой, но величественный. Сиди на нем сама королева, это вряд ли прибавило бы торжественности.

Вошел пристав черного жезла и, подняв кверху свой жезл, возгласил:

– Их милости комиссары ее величества.

Шум сразу прекратился.

На пороге большой двери появился клерк в парике и длиннополой мантии, держа в руках расшитую геральдическими лилиями подушку, на которой лежали свитки пергамента. Эти свитки были не что иное, как билли. От каждого из них свешивался шелковый плетеный шнурок с прикрепленным к концу шариком; некоторые из этих шариков были золотые. По этим шарикам – bills, или bulles, – законы зовутся в Англии биллями, а в Риме буллами.

За клерком выступали три человека в пэрских мантиях и шляпах с перьями.

Это были королевские комиссары. Первый из них был лорд‑казначей Англии Годольфин, второй – лорд‑председатель совета Пемброк, третий – лорд‑хранитель собственной ее величества печати Ньюкасл.

Они шествовали один за другим не по старшинству титулов, а по старшинству должностей; Годольфин шел поэтому первым, а Ньюкасл последним, хотя и был герцогом.

Подойдя к скамье, стоявшей перед троном, они отвесили поклон «королевскому креслу», затем, снова надев шляпы, сели на скамью.

Лорд‑канцлер, обратившись к приставу черного жезла, произнес:

– Позовите представителей палаты общин.

Пристав черного жезла вышел.

Парламентский клерк положил на стол, стоявший посредине помещения, подушку с биллями.

Наступил перерыв, продолжавшийся несколько минут. Два привратника поставили перед барьером трехступенчатый, обитый пунцовым бархатом помост, на котором золотые головки гвоздей были расположены узором геральдических лилий.

Двустворчатая дверь снова распахнулась, и чей‑то голос возвестил:

– Верноподданные представители английской палаты общин!

Это пристав черного жезла объявил, о прибытии второй половины парламента.

Лорды надели шляпы.

Члены палаты общин, предшествуемые спикером, вошли с обнаженными головами.

Они остановились у барьера. На них были костюмы горожан, преимущественно черного цвета; каждый имел при себе шпагу.

Спикер, достопочтенный Джон Смит, эсквайр, депутат от Андовера, поднялся на помост перед барьером. На нем была длинная мантия черного атласа с широкими рукавами и разрезами спереди и сзади, обшитыми завитушками из золотых шпуров; парик у него был немного меньше, чем у лорд‑канцлера. Несмотря на его величественный вид, чувствовалось, что здесь он исполняет второстепенную роль.

Все члены палаты общин почтительно стояли с обнаженными головами перед лордами, сидевшими в шляпах.

Среди представителей нижней палаты можно было увидеть Джозефа Джекиля, главного судью города Честера, трех присяжных законоведов ее величества – Хупера, Пауиса и Паркера, генерального прокурора и генерального стряпчего Саймона Харкорта. За исключением нескольких баронетов, дворян и девяти лордов – Харпингтона, Виндзора, Вудстона, Мордаунта, Гремби, Скьюдемора, Фиц‑Хардинга, Хайда и Беркли – сыновей пэров и наследников пэрств, все остальные принадлежали к среднему сословию. Они стояли темной молчаливой толпой.

Когда стих шум их шагов, глашатай пристава черного жезла, стоявший у дверей, воскликнул:

– Слушайте!

Коронный клерк встал. Он взял с подушки пергамент и, развернув, прочел его. Это было послание королевы, в котором сообщалось, что своими представителями в парламенте с правом утверждать билли она назначает трех комиссаров, а именно…

Тут клерк повысил голос:

– Сиднея, графа Годольфина.

Клерк поклонился лорду Годольфину. Лорд Годольфин приподнял шляпу. Клерк продолжал:

– Томаса Герберта, графа Пемброка и Монтгомери.

Клерк поклонился лорду Пемброку. Лорд Пемброк прикоснулся к своей шляпе. Клерк продолжал:

– Джона Голлиса, герцога Ньюкасла.

Клерк поклонился лорду Ньюкаслу. Лорд Ньюкасл в ответ кивнул головой.

После этого коронный клерк снова сел. Поднялся парламентский клерк. Его помощник, стоявший на коленях позади него, последовал его примеру. Оба стали лицом к трону, а спиною к членам палаты общин.

На подушке лежало пять биллей. Эти пять биллей, принятые палатой общин и одобренные палатой лордов, ожидали королевской санкции.

Парламентский клерк прочел первый билль.

Этим актом нижней палаты издержки в сумме одного миллиона фунтов стерлингов, произведенные королевою на украшение ее резиденции в Гемптон‑Корте, относились за счет государства.

Окончив чтение, клерк низко поклонился трону. Его помощник поклонился еще ниже, затем, став вполоборота к представителям палаты общин, произнес:

– Королева принимает ваше добровольное даяние и изъявляет на то свое согласие.

Затем клерк прочел второй билль.

Это был проект закона, присуждавшего к тюремному заключению и к штрафу всякого уклоняющегося от службы в войсках ополчения. Это ополчение, служившее в царствование Елизаветы без жалованья, в ту пору, когда ожидалось прибытие испанской Армады, выставило сто восемьдесят пять тысяч пехотинцев и сорок тысяч всадников.

Оба клерка снова поклонились «королевскому креслу», после чего помощник клерка, опять обернувшись через плечо в сторону палаты общин, произнес:

– Такова воля ее величества.

Третий билль увеличивал десятину и пребенду личфилдской и ковентрийской епархии, одной из самых богатых в Англии, устанавливал ежегодную ренту кафедральному собору этой епархии, умножал число ее каноников и повышал доходы духовенства, для того чтобы, как говорилось во вступительной части проекта, «удовлетворить нужды нашей святой церкви». Четвертый билль вводил в бюджет новые налоги: на мраморную бумагу, на наемные кареты, которых в Лондоне насчитывалось около восьмисот и которые облагались пятьюдесятью фунтами стерлингов ежегодно; на адвокатов, прокуроров и судебных стряпчих – ежегодно по сорок восемь фунтов стерлингов с каждого; на дубленые кожи, «невзирая, – как говорилось во вступительной части, – на жалобы кожевников»; на мыло, «несмотря на протест городов Эксетера и Девоншира, в которых вырабатывается много саржи и сукна, а потому употребляется на промывку тканей много мыла»; на вино по четыре шиллинга с бочонка, на муку, на ячмень и хмель, причем этот последний налог подлежал возобновлению каждые четыре года ввиду того, что «нужды государства, – как говорилось все в том же предисловии, – должны быть выше коммерческих соображений»; далее устанавливался налог на корабельные грузы в размере от шести турских фунтов с тонны товаров, привозимых с запада, и до тысячи восьмисот турских фунтов с тонны товаров, привозимых с востока; кроме того, билль, объявляя недостаточной обычную подушную подать, уже собранную в текущем году, вводил дополнительный сбор во всем государстве по четыре шиллинга, или сорок восемь турских су, с каждого подданного, причем указывалось, что уклонившиеся от уплаты этого сбора будут обложены вдвойне. Пятый билль гласил, что ни один больной не может быть принят в больницу, если он не внесет одного фунта стерлингов на оплату своих похорон в случае смерти. Три последние билля, как и первые два, были утверждены палатой путем изложенной выше процедуры: поклона, отвешиваемого трону, и традиционной формулы: «такова воля королевы», которую произносил помощник клерка, став вполоборота к членам палаты общин.

Затем помощник клерка опять опустился на колени около четвертого мешка с шерстью, и лорд‑канцлер возгласил:

– Да будет все исполнено, как на том согласились.

Этим завершалось «королевское заседание».

Спикер низко склонился перед канцлером и, пятясь, спустился с помоста подбирая сзади волочившуюся по полу мантию; все члены палаты, общин поклонились до самой земли и удалились из зала, между тем как лорды, не обращая внимания на вое эти почести, занялись очередными делами.

Дата добавления: 2015-07-08