Глава 29. Гримм так резко осадил Оккама, что жеребец испуганно встал на дыбы

Гримм так резко осадил Оккама, что жеребец испуганно встал на дыбы. Бормоча самые утешительные звуки, на которые он только был способен в таком возбужденном состоянии, Гримм успокоил напуганного коня и соскочил на землю.

– Что ты делаешь? – удивилась Джиллиан столь быстрому спешиванию.

Гримм внимательно рассматривал землю у себя под ногами.

– Мне нужно, чтобы ты осталась здесь, девочка. Поедешь вперед, когда я позову, но не раньше. Обещай мне, что подождешь, пока я не позову тебя.

Джиллиан внимательно посмотрела на понуренную голову, и после короткой внутренней борьбы протянула руку и нежно погладила его черные волосы. Гримм повернул голову и поцеловал ее ладонь.

– Я не видел этих людей пятнадцать лет, Джиллиан.

– Я останусь, обещаю.

Он глазами поблагодарил ее. Его разрывали противоречивые эмоции, и все же он знал, что должен подойти к этим людям один. Только вырвав у обитателей деревни клятву хранить его тайну, он приведет Джиллиан в селение и займется приготовлениями к ее приему. Если бы она была опасно больна, он бы еще пошел на риск потерять ее любовь, чтобы спасти ей жизнь, но едва ли ее болезнь была серьезной, и хотя его тревожил любой недуг Джиллиан, он не был готов к тому страху и отвращению, которые она выказала во сне. Он не мог допустить подобного.

Довольный тем, что она согласилась подождать на расстоянии, пока он не позовет, Гримм повернулся и побежал по грунтовой дороге навстречу приближающейся толпе. Сердце словно выскочило из груди, и ему казалось, что он разрывает себя пополам. Позади женщина, которую он любит; впереди прошлое, с которым он поклялся никогда не сталкиваться при свете дня.

Во главе толпы ехали верхом двое мужчин одинакового роста и стати, оба с густыми копнами черных волос, обильно посеребренных сединой. У обоих были грубоватые, резкие лица, ямочки на гордых подбородках и одинаковое выражение радости на лицах. «Что здесь происходит?» – недоумевал Гримм.

Словно все, во что он верил, оказалось ложью. Он считал, что Тулут разрушен, но Тулут оказался процветающим селением. Думал, что отец безумен, но кто-то с трезвым умом и сильной волей все здесь восстановил. Его отец, похоже, был чрезвычайно рад видеть его. И хотя Гримм не намеревался возвращаться, отец явно ожидал его. Как? Почему? Тысячи вопросов промелькнули у него в голове за то короткое время, которое понадобилось, чтобы покрыть расстояние между ними.

При его приближении море улыбающихся лиц заревело. Как можно входить в такую ликующую толпу с ненавистью в сердце?

И почему, черт возьми, они так рады его видеть?

Гримм прервал свой бег в дюжине футов от первого ряда. Не в состоянии устоять на месте, он стал топтаться, неровно дыша, – не от того, что запыхался, а от предстоящей пугающей встречи.

От толпы отделились двое мужчин, так похожих друг на друга. Один из них поднял руку в сторону толпы. Все смолкли, оставаясь на почтительном расстоянии, а мужчины поехали вперед. Гримм мельком оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что Джиллиан не последовала за ним, и с облегчением увидел, что она подчинилась его приказу, хотя от любопытства так сильно свесилась с Оккама, что еще чуть-чуть – и ему пришлось бы поднимать ее с земли.

– Гаврэл.

Грудного тембра голос, так напоминавший его собственный, заставил его быстро повернуть голову. Гримм посмотрел на обоих мужчин, не зная, кто из них заговорил.

– Гримм, – моментально поправил он.

Мужчина, стоявший справа, сразу же разразился шумными упреками.

– Что за вздорное имя «Угрюм»? Почему тогда не назвать себя Унылым или Меланхолией? Нет, вот – Удрученным!

И, бросив брезгливый взгляд на Гримма, он фыркнул.

– Оно лучше, чем Макиллих, – неприветливо возразил Гримм. – И не Угрюм, а Гримм.

– А зачем тебе вообще понадобилось менять имя, парень?

Мужчина слева и не пытался скрыть оскорбленного выражения на лице.

Гримм всматривался в лица обоих мужчин, отчаянно пытаясь определить, кто из них его отец. Он совершенно не представлял себе, что сделал бы после этого, но ему действительно хотелось знать, в кого выплеснуть весь яд, скопившийся у него за все эти неисчислимые годы. Нет, не неисчислимые, поправил он себя – пятнадцать лет сердитых слов хотел он швырнуть в лицо этому человеку – слов, которые отравили половину его жизни.

– Кто ты? – обратился он к говорившему последним.

Тот со скорбным видом повернулся к своему спутнику.

– Он спрашивает меня, кто я, Бальдур. Ты можешь в это поверить? Кто я?

– По крайней мере, не плюнул, – мягко заметил Бальдур.

– Ты – Ронин, – заключил Гримм.

Если имя одного было Бальдур, другой должен был быть его отцом, Ронином Макиллихом.

– Я.для тебя не Ронин! – негодующе воскликнул мужчина. – Я твой отец.

– Ты мне не отец, – возразил Гримм таким ледяным голосом, который мог бы соперничать с самим жестоким ветром нагорья.

Ронин с укоризной взглянул на Бальдура.

– И что я тебе говорил?

Бальдур покачал головой, выгнув лохматую бровь.

– Он еще не плюнул.

– Какое отношение ко всему этому имеют плевки, черт возьми?

– Ну, парень, – протянул Бальдур, – это повод, которого я ищу, чтобы связать твою злопамятную задницу и поволочь в замок, где я мог бы вбить в тебя немного доброго здравого смысла и почтения к старшим.

– Ты думаешь, у тебя это получится? – проговорил Гримм холодным вызывающим тоном.

Гремучая смесь эмоций, бушевавшая в его душе, подбивала его ринуться в драку.

Бальдур рассмеялся, и в его могучей груди заклокотал звук, похожий на радостный клич.

– Мне по душе хорошая потасовка, парень, но такого щенка, как ты, мне хватит лишь на один зуб.

Гримм направил хмурый взгляд на Ронина.

– Ему известно, кто я?

В этом вопросе сквозило высокомерие.

– А ты знаешь, кто я? – тихо возразил Бальдур.

Глаза Гримма вернулись к его лицу.

– Что это значит? – спросил он так быстро, что фраза прозвучала, как одно слово, и уставился на Бальдура.

Насмешливые глаза ледяной голубизны спокойно встретили его взгляд. Невозможно! За всю свою жизнь он никогда не встречал другого берсерка!

Бальдур покачал головой и вздохнул, затем переглянулся с Ронином.

– Парень глуп, Ронин. Говорю тебе, он туп, как пробка.

Ронин негодующе надулся.

– Он не глуп. Он – мой сын.

– Парень не знает самого главного о себе, даже после всех этих…

– Ну, и как он мог узнать, когда был…

– Да любой болван догадался бы…

– Это не значит, что он глуп…

– Придержите языки! – взревел Гримм.

– Нет необходимости так реветь, а то у меня голова отваливается, мальчик, – упрекнул Бальдур. – Не у тебя одного здесь нрав берсерка.

– Я не мальчик. И не парень. И не болван, – ровным тоном проговорил Гримм, решив взять под контроль этот сумбурный разговор. – И когда женщина, которая у меня за спиной, приблизится, будьте так добры и разъясните слугам, жителям деревни и всему клану, что я не берсерк, вы меня поняли?

– Не берсерк? – поднял брови Бальдур.

– Не берсерк? – нахмурил лоб Ронин.

– Не берсерк.

– Но ты берсерк, – упрямо возразил Ронин.

Гримм бросил на него сердитый взгляд.

– Но она этого не знает. А если обнаружит это, то бросит меня. А если она меня бросит, у меня не останется ничего другого, как убить вас обоих, – сухо заявил он.

– Ну, – глубоко обиженным тоном промолвил Бальдур, – нет необходимости переходить к угрозам, парень. Уверен, мы найдем способ все уладить.

– Я в этом сомневаюсь, Бальдур. И если ты еще раз назовешь меня парнем, у тебя будут неприятности. Я плюну и дам тебе повод, которого ты ищешь, и тогда посмотрим, сможет ли стареющий берсерк справиться с другим берсерком в расцвете сил.

– Два стареющих берсерка, – гордо поправил Ронин.

Гримм резко повернул голову, уставился на Ронина и увидел такие же глаза ледяной голубизны. Этот денек преподносит одно ошеломляющее откровение за другим! И ему ничего не оставалось, как прибегнуть к сарказму:

– Что это, черт возьми, – долина берсерков?

– Что-то в этом роде, Гаврэл, – пробормотал Бальдур, уклоняясь от локтя Ронина.

– Меня зовут Гримм.

– И как ты собираешься объяснить имя на знаменах своей жене? – поинтересовался Ронин.

– Она не моя жена, – возразил Гримм. Он разберется с этим позже.

– Что?

От негодования Ронин даже поднялся в стременах.

– Ты привез сюда женщину в бесчестье? Мой сын не посмел бы сблизиться с женщиной, не предложив ей законного брака.

Гримм взъерошил себе волосы. Мир сошел с ума! Это был самый абсурдный разговор, который он когда-либо вел.

– У меня еще не было времени жениться на ней! Я только недавно ее похитил…

– Похитил? – раздул ноздри Ронин.

– С ее согласия! – попытался оправдаться Гримм.

– Я думал, в Кейтнессе была свадьба, – возразил Ронин.

– Почти состоялась, но не со мной. И мы обвенчаемся, как только я все улажу. Недостаток времени – это единственная причина, по которой она еще не моя жена. А ты… – свирепо ткнул он пальцем в Ронина, – ты не был мне отцом пятнадцать лет, так что не думай, что теперь можешь начать вести себя, как отец.

– Я не был тебе отцом потому, что ты не возвращался домой!

– Ты знаешь, почему я не возвращался, – яростно воскликнул Гримм, сверкнув глазами.

Ронин вздрогнул и сделал глубокий вдох, а когда снова заговорил, вид у него был поникший.

– Я знаю, что не оправдал твоих надежд, – сознался он, и глаза его наполнились сожалением.

– Не оправдал – это мягко сказано, – пробормотал Гримм.

Ответ отца нарушил его душевное равновесие. Гримм ожидал, что старик вспылит в ответ, быть может, накинется на него, как спятивший ублюдок, каким он был, но в его взгляде было искреннее сожаление. И как быть с этим? Если бы Ронин рассвирепел в ответ, он мог бы дать выход накопившемуся гневу в драке с ним. Но Ронин этого не сделал, а просто опустился в седло и печально посмотрел на него. От этого Гримму стало еще хуже.

– Джиллиан больна, – прохрипел он. – Ей нужно тепло.

– Она больна? – протрубил Бальдур. – Клянусь копьем Одина, парень, и ты так долго молчал о самом главном?

– Парень?

В самом тоне ясно сквозила угроза.

Но Бальдур остался спокоен, и лишь рот его искривился насмешливой усмешкой.

– Послушай меня, сын Макиллиха, тебе меня не напугать. Я слишком стар, чтобы меня смутило рычание молодого щенка. Ты не позволяешь мне называть тебя богоданным именем, а я отказываюсь называть тебя этим смешным прозвищем, которое ты выбрал, так что это будет либо «парень», либо «задница». Что ты предпочитаешь?

Усмешка старика стала угрожающей.

Гримм вовремя спохватился и не улыбнулся в ответ. Если бы он не ненавидел так это место, то мог бы полюбить этого задиристого старикана Бальдура. Ибо тот вызывал уважение и явно не пасовал ни перед кем.

– Можете называть меня парнем при одном условии, – смягчился Гримм. – Позаботьтесь о моей женщине и сохраните мой секрет. И проследите за тем, чтобы то же самое сделали и жители деревни.

Ронин и Бальдур переглянулись и вздохнули.

– Договорились.

– Добро пожаловать домой, парень, – добавил Бальдур.

Гримм закатил глаза.

– Да, добро пожаловать… – начал Ронин, но Гримм предостерегающе поднял палец.

– А ты, старик, – обратился он к Ронину. – На твоем месте я бы оставил меня в покое.

Ронин открыл рот, затем закрыл его, и его голубые глаза потемнели от боли.

Дата добавления: 2015-07-10