Глава 20. А на следующее утро я просыпаюсь от жуткого ощущения паники

А на следующее утро я просыпаюсь от жуткого ощущения паники. Еще совсем рано, солнце только-только выглянуло из-за горизонта, на воде уже лежат оранжевые блики. Кажется, что это не восход, а закат, ведь на восходе свет розовый, холодный…

Я вылетаю из койки как ошпаренная и, даже забыв надеть халат, распахиваю дверь и пересекаю коридор, чтобы выглянуть в северное окно. Так и есть – над северным горизонтом оранжевое марево, в небе мигают огоньки приземляющихся звездолетов. Я распахиваю окно. Ветер завывает, огибая скалу, и мне чудится гул летающей техники, выстрелы, крики и сирены, и отрезвляет меня только то, что через полконтинента я вряд ли могу что-то слышать. Но гудит, зараза.

Я возвращаюсь в комнату, отыскиваю телефон. Никаких сообщений. Звонить я не буду, еще не хватало его отвлекать, но… он что, не ожидал атаки? Или решил меня не предупреждать? Одеваюсь, руки плохо слушаются, ноги не вставляются в штанины, потому что рвутся куда-то бежать. На всякий случай открываю бук – там сообщение.

«Здравствуй, рыбонька. Не хочу тебя будить посреди ночи неприятными известиями, поэтому не звоню. Джингошский удар ожидается утром. Мы готовы его встретить. Я вряд ли смогу тебе позвонить завтра, просто не будет свободного канала связи. Но ты не переживай, мы справимся. Нас очень много. Всех раненых будут направлять к тебе на самом быстром доступном транспорте. Будь осторожна с зияниями и не унывай, это будет короткая битва. Я помню, что ты меня ждешь».

Я перечитываю послание несколько раз, как будто надеясь, что оно вырастет или изменится. Потом на нетвердых ногах бреду на кухню завтракать и глазеть на небо в ожидании «самого быстрого доступного транспорта». И на нервной почве съедаю целую буханку хлеба с маслом из овечьего молока, которое вообще-то не люблю.

Работа не заставляет себя долго ждать. Скоро я различаю на мутно-рыжем фоне неба маленький юркий унгуц, сверкающий синим антипиреновым покрытием. У нас тоже таким авиетки «скорой помощи» покрывают, чтобы не загорались от трения воздуха… Я бужу Ориву и бегу включать аппаратуру. Через десять минут у меня элементарно не остается оперативной памяти, чтобы думать об Азамате и джингошах. Меня занимают только огнестрельные ранения, оторванные конечности и потеря крови, а редкие просветы я использую на то, чтобы обучать пилотов первой помощи, потому что лететь все-таки далеко. Но Азамат ни за что бы не взял меня туда.

Орива – толковая девка, и учение пошло ей впрок. После первого десятка раненых она уже сама справляется с большинством процедур и почти не дергает меня вопросами. Но рук все равно не хватает. Арона я приставляю оттаскивать обработанных больных на третий этаж и звать меня, если у кого-то из них ухудшится состояние, о чем немедленно сообщит реанимационный браслет. Некоторые поступившие с не очень серьезными травмами – например, сломана рука или челюсть – используются в качестве бессмысленной рабочей силы: повернуть, подержать, подать, принести. Ухо болит от гарнитуры, она мне не по размеру, Азаматова, но я заранее не сообразила, а надо все время быть на связи с Ароном и Оривой.

Но место в доме ограничено. За два дня, о которых я помню только, что спать удавалось максимум по два часа кряду, все поверхности, способные уместить лежащего человека, оказываются заняты. Арону весьма кстати приходит в голову мысль использовать шатры, оставшиеся на посадочной площадке, и перевести выздоравливающих туда. Какое же счастье, что на муданжцах все так быстро заживает! Еще через два дня, когда я уже вообще не понимаю, на каком свете нахожусь, поток раненых резко ослабевает.

– Что у вас там происходит? – спрашиваю у Ирнчина, закрепляя корсет: он поступил с переломами отростков позвонков, спинной мозг чудом не пострадал.

– Как, Азамат же вам писал!

– Ты серьезно думаешь, что у меня есть время читать? – говорю, хотя мне тут же становится стыдно. Он же нашел время написать!

– Ох-х… – вздыхает Ирнчин. – В общем, проблемы у нас некоторые. Ну не проблемы, так… Капитан это предвидел, так что волноваться не о чем, но…

– Ну говори уже, чтоб тебя!

– Джингоши временно отступили, но хотят вернуться с подкреплением. Это нормально, конечно, сами бы так сделали. Мы намереваемся их перехватить прямо в космосе, и так вон сколько леса уже пожгли. Проблема в том, что в качестве подкрепления они, как считает капитан, приведут ребят Соччо. Он хоть и наемник, но оказался родней кому-то из командования, которое мы тут разбили. А у Соччо был тот хакер… Ну помните? Который нас взломал два раза. Алтонгирел, правда, все это время пытался выяснить, как он до нас добрался или хотя бы кто он такой и как его убить. Но не знаю, доспел ли чего-нибудь.

– Ясно, – вздыхаю. – Так вы теперь даже не на планете будете? А далеко? Может, мне тоже надо куда-то выбираться?

– Нет-нет. – Ирнчин пытается помотать головой, хотя это бесполезно, он весь зафиксирован. – Капитан ничего такого не говорил. Будем все равно сюда посылать, только теперь на звездолете. Да и, прямо скажем, когда война в космосе, то травмы или по мелочи, или уж разгерметизация – и тогда сразу каюк, везти нечего. Мы же не будем с ними по коридорам перестреливаться. Так что вам должно полегче стать, а то как муж вернется – и не узнает.

Письмо Азамата я действительно получила. Он пишет примерно то же, что рассказал Ирнчин, только еще добавляет, что в ближайшие дни не будет на связи, поскольку опасается, что его письма буду читать не только я…

Мой график и правда становится посвободнее, и теперь я много времени провожу на посадочной площадке, потому что туда приземляется скорый звездолет. Он маленький, круглый и похож на жучка, а в небе становится невидимым. Некоторые поступившие в первый день уже отчалили на нем обратно на фронт, так что кое-кого из тяжелых удается разместить в доме, но все равно в шатер приходится наведываться.

Я иду по раскисшей весенней грязи, растоптанной моими и чужими ногами на пути от дома до посадочной площадки и обратно. Солнце уже очень теплое, но ветер холодный и какой-то влажный, хотя он с севера. На скале справа от меня начинает пробиваться зелень, какие-то цветочки бледные торчат. Ой, а что это там шевелится? Оп-па, да это же мой котенок! И куда его несет в скалы? Охотится на какого-то жука, что ли?

– Кис-кис! Иди обратно, нечего тебе там делать! – зову я. Забавно, кстати, что я совершенно неспособна разговаривать с кошками по-муданжски и даже на всеобщем. Им-то все равно, а я просто не могу себя заставить сказать «мрж-мрж», это ведь совсем не то!

Котенок, однако, на меня никак не реагирует и продолжает планомерно карабкаться наверх. До сих пор им холодно было на улице, они и не расползались из дома особенно. А теперь отогрелись, паразитики. Ладно, надо его забрать отсюда, а то еще провалится в зияние. Да и вообще, тут всякие звери-птицы хищные, на фиг, на фиг. Перехватываю поудобнее чемоданчик с инструментами и прочим бутором – иду-то я криво сросшийся перелом распиливать, очередной шибко умный вояка решил, что само срастется, не стоит меня беспокоить, а теперь вот страдает, что рука кривая, – и лезу в гору.

– Кис-кис, – говорю, – ну куда тебя несет?

Котенок, завидев меня, ускоряется. Можно подумать, сожру. Вот зараза мелкая! Я делаю резкий выпад вперед, чтобы его схватить, но, конечно, промахиваюсь и тут же оступаюсь, меня заносит вправо, я взмахиваю чемоданом и приземляюсь на пятую точку… совсем в другом месте.

Отлично. Я все-таки провалилась. Интересно, далеко ли и надолго ли. Ох-х, бедный Азамат… Так, телефон у меня с собой, но сети нету, а как же! Вот ведь долбаная планета! На Земле давным-давно все уголки охвачены. Ладно, куда хоть попала-то?

Попала, похоже, опять в пещеру. За спиной стена, впереди узкий коридор, оттуда исходит приглушенный красноватый свет. На дневной непохоже, ну да уж какой есть. Встаю, поднимаю чемодан и иду вперед. Под ногами что-то неприятно хрустит.

Коридор заканчивается довольно быстро, но не выходом, а залом, по размеру как один этаж в моем доме. Потолок невысокий, Азамат бы рукой дотянулся. Свет идет с противоположного конца зала. У дальней стены стоит некая конструкция, видимо, кресло, но судьба его была печальна: спинка разрослась, как корни, впилась в стену, а ножки – в пол, и вся эта хрень занимает места раз в пять больше, чем нужно, чтобы усадить человека. Впрочем, сидит в ней некто, на человека похожий весьма условно. Сначала я вижу только золото и красные перья. Потом, когда мои глаза привыкают к тусклому свету, исходящему от золотого кресла, различаю под всей этой роскошью смуглые руки и ноги и решаю, что это все же человек.

– Э-мм, здравствуйте? – говорю осторожно.

Оно не реагирует. Я повторяю приветствие погромче – с тем же эффектом. Может, это статуя? Решаю подойти поближе, но с первого же шага наступаю на какую-то палку, что-то хрустит, моя нога соскальзывает. Я нагибаюсь и рассматриваю, на что наступила. Кхм, ребят, да это же бедренная кость. А вот лопатка валяется. А вон там две черепушки… Какая прелесть. Я что, в склеп попала? Кстати, понятия не имею, как на Муданге принято хоронить. Но вроде Азамат что-то такое говорил про могилы предков, нет? Ладно, постараюсь ни на чьих останках не топтаться и подойти поближе к статуе. Может, за ней выход?

Подхожу, высоко поднимая ноги. Костей тут очень много, и чем ближе к монументу, тем гуще. Произведение искусства оказывается существенно выше, чем я думала. Это и правда изображение человека, даже мужчины, только он зачем-то одет в красную юбку. Впрочем, то, что я на гобелене изобразила, тоже скорее в юбке, хотя должно быть самцом. То ли древняя мода, то ли богам так положено. Юбка у него кокетливая, с разрезом, а вернее, это просто полотно на веревочке, которая завязана на правом бедре. Все остальное, что надето на изваянии, – украшения, причем, судя по блеску, самые настоящие. Одних бус столько, что на кольчугу потянут. Тут и просто низаные камни, и плетение из бисера, и всякие литые и кованые кулоны из золота и платины… Руки все прямо от плеча в кольцах и браслетах, на них торчат во все стороны красные перья. Ногти длиннющие, золотые – что на руках, что на ногах. На голове тоже перья, воткнутые в сложносочиненный головной убор. А лицо раскрашено красным и черным – глаза обведены, вокруг них точечки, по щекам мелкие узоры… Интересно, имеется в виду, что этот бог таким родился или он по утрам три часа перед зеркалом макияж наводит? Я хихикаю.

Деревянные глаза моргают и становятся золотыми и светящимися, статуя подается вперед. Я с визгом отскакиваю на два метра и падаю вверх ногами, споткнувшись о чьи-то кости.

– А-а, – произносит изваяние высоким певучим голосом. – Вот так привычнее.

– Извините, – говорю хрипло после визга. – Я вас приняла за статую. Вы очень неподвижно сидели и ничего не ответили…

Существо сдержанно улыбается.

– Это я от скуки. Люди так по-разному пугаются, хоть какое-то развлечение.

Я закатываю глаза. Чудесно, я попала к скучающему психу.

– Ну если я вас развлекла, – говорю, – то не покажете ли вы мне, как отсюда выбраться? Я попала в зияние и теперь понятия не имею, где я и когда.

Он медленно кивает несколько раз, потом задумывается, рассматривая меня.

– Почему ты засмеялась?

А я засмеялась? А почему бы тебе не ответить на мой вопрос сначала? Ох, чувствую, я конкретно попала. Так когда это я смеялась? А!

– Представила себе, как вы это все на лице каждое утро рисуете.

Он снова задумывается. Говорят, одиночество плохо влияет на скорость мышления.

– Я ничего не рисую, – говорит он наконец. – Узоры появляются сами, по настроению. И не только на лице. – Он подается вперед еще сильнее, бусы повисают вертикально, и становится видно роспись на его груди и животе. – Но я рад, что тебя это позабавило. Человеческий смех придает мне сил.

– Всегда пожалуйста, – говорю. – Как отсюда выйти?

– Никак, – просто отвечает он.

Я пару раз моргаю.

– В смысле вы мне не позволите? – уточняю.

Он пожимает плечами.

– Да нет, мне-то что, иди, только выхода нет.

– Как… совсем? – тупо переспрашиваю я. Мое сознание всегда плохо справлялось с понятием «невозможно».

– Ага. – Он кивает мне за спину. – Вон видишь, сколько костей валяется? Они все не смогли отсюда выйти. И ты не сможешь. Помыкаешься дня три-четыре, а потом умрешь от жажды.

– А… если копать?

– Платиновую руду? Ну-ну, копай, я посмотрю.

Я медленно опускаюсь на землю среди костей.

– Погодите… А вы-то что здесь… как здесь… – Поднимаю на него вопросительный взгляд. – Я хочу сказать, вы же как-то живете? И вы тоже не можете выйти?

– Выйти-то я, может, и мог бы, если бы мог встать с кресла, – хмыкает он. – Но я тут прикован. – Он выразительно позвякивает браслетами, и становится понятно, что он не может оторвать запястья от подлокотников.

– Но вы ведь не умерли от жажды!

– Ну еще не хватало, чтобы боги от жажды умирали! – фыркает он. – Я бы тут эти двести лет и без пищи просидел, спал бы только все время. А так сюда иногда люди проваливаются, и если удается дотянуться, то я их ем. Так что даже не сильно ослаб… – Он вздыхает, а я стремительно отскакиваю к дальней стене. – Да ладно тебе, не бойся, я уж подожду три дня, пока ты сама помрешь. Только, когда почувствуешь, что все, подползи поближе. А то так обидно, лежит еда протухает, а дотянуться не могу…

Мне становится по-настоящему жутко, но я решительно сдерживаюсь. Не хватало еще в такой ситуации тратить воду на слезы. Значит, это и есть бог. Что ж, выглядит вполне подобающе. Говорит только как-то уж очень запросто. Почти как Азамат. Ох-х, что же делать… Не могу же я и правда тут скопытиться так по-идиотски! Бедный мой Азаматик…

Некоторое время мы сидим молча. Потом я решаю, что надо этого бога все-таки разговорить. Вдруг он врет или что-то скрывает… авось проговорится. Или, может, он сам чего упустил.

– Вообще, – говорю, – вы первый бог, которого я вижу.

– Да я уж понял, – усмехается он. – Был бы не первый, ты бы ко мне обращалась как подобает.

Я открываю рот переспросить, но тут же сама вспоминаю, что в муданжском есть специальное «Вы» для обращения к богам. Вот ведь не думала, что понадобится!

– Ой, – говорю, – извините. Мне исправиться?

Он хохочет.

– Да нет, можешь не стараться, все равно подлинного почтения я от тебя не добьюсь, и будет сплошное лицемерие.

– Ну как хотите, – пожимаю плечами. Потом собираюсь с духом и говорю: – Но мне тоже странно, как вы говорите. Я думала, боги говорят еще вели-чествен-нее, чем Старейшины. – Некоторые муданжские слова все еще даются мне с большим трудом.

– А перед кем мне тут блистать? – Он встряхивает головой, от чего несколько длинных золотисто-рыжих прядей волос падает поверх бус ему на грудь. Перья смешно колышутся. – У разной речи разные применения. Старейшинам надо показаться мудрыми и загадочными, вот они и выражаются как сосновые коряги. Если я какому духовнику во сне являюсь, то и тон выберу грозный, чтобы он мои слова не забыл, когда с печки рухнет. А от тебя мне надо только, чтобы ты меня не боялась, вот я и говорю, как тебе привычнее и понятнее.

– А вы не можете кому-нибудь присниться и сказать, чтобы нас выкопали? – Я тут же хватаюсь за его слова.

– Не-эт. – Он с печальной улыбкой качает головой. – Я уже двести лет никому не снился.

– Это с тех пор как Императора не стало, что ли? – уточняю. А то что-то подозрительное совпадение.

– Ну, когда я сюда попал, младший из династии был еще жив, – хмурится бог. – От других провалившихся в мою тюрьму я слышал, что джингоши его убили и захватили власть… Приятный был парень, с юмором. Жаль, немного я с ним пообщался при жизни, думал, после смерти доберусь, а тут такая засада… Что у вас там теперь-то творится? Ты вроде на муданжку непохожа.

– Я с Земли, – говорю.

Он негромко присвистывает.

– Вышла замуж за столичного богача, – добавляю многозначительно. – А тут на днях так получилось… я убила джингоша, случайно, а его родня пришла мстить… в общем, мой муж теперь с ними воюет, собрал всех толковых мужиков, надеется изгнать эту мелкую заразу прочь с планеты.

Бог поджимает губы.

– Ни шакала у него не получится.

– Почему?! – Я аж подпрыгиваю. – Он отличный командир, много лет наемником был, команда у него прекрасная, проблем с поставками никаких! Почему сразу – не получится?

– Потому что, – доходчиво объясняет он, – чтобы победить, нужно покровительство бога войны. У джингошей оно есть. А я, Властелин Битвы, Владыка Подземного Царства, Ирлик-Мангуст, заперт в этом ящике, и никакой надежды выбраться у меня нет!

Дата добавления: 2015-07-10