Как братец Лис на Льва спорил

http://ficbook.net/readfic/1267306

Автор: Старки (http://ficbook.net/authors/307368)
Беты (редакторы): Seynin (http://ficbook.net/authors/14271)
Фэндом: Ориджиналы
Персонажи: м/м
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Повседневность, POV
Предупреждения: BDSM, Насилие, Нецензурная лексика
Размер: Миди, 53 страницы
Кол-во частей: 8
Статус: закончен

Описание:
Лиса, не видя сроду Льва,
С ним встретясь, со страстей осталась чуть жива.
Вот, несколько спустя, опять ей Лев попался,
Но уж не так ей страшен показался.
ПОСПОРИВ С ДРУГОМ в третий раз потом
Лиса и в разговор пустилася со Львом.
Иного так же мы боимся,
Поколь к нему не приглядимся (И.С. Крылов)

А ЛИСУ СЛЕДОВАЛО ЗНАТЬ: СО ЛЬВАМИ ЛУЧШЕ НЕ ИГРАТЬ!

Публикация на других ресурсах:
ваще не представляю, кому надо это публиковать...?

Примечания автора:
да, да опять почти те же герои, типажи, которые мне нравятся

Сказки Джоэль Харриса тут не причем
http://alinkaa.ucoz.ru/kak_bratec_lis_na_lva_sporil.jpg от Ленчика

http://s020.radikal.ru/i722/1401/71/9acb3aab391c.jpg Лев, видение Nadel, и мне нравится,
http://i022.radikal.ru/1401/c8/9a5599f7b922.jpg - Лисенок от Nadel (красиииив)
http://vk.com/photo-43215063_313069091- Лисенок от beata333, опасаюсь, что это кадр из фильма... (прав на изображение нет), но хитрющее лицо, очень подходит к ГГ

---- 1 ----

Есть люди больные, а есть люди больные на всю голову! И это мы с Ником. Причем болеем с детства и лечиться не собираемся! Мой отец, диагностируя крайнюю степень дури, предвещал, что наши затеи добром не кончатся. Хотя ведь именно он из чисто педагогических целей заразил этим сначала меня, а потом уже я инфицировал Ника.

Учиться мне было крайне неинтересно. Не то чтобы я был тупой, просто неинтересно. И уже в пятом классе по математике выходила то ли тройка, то ли двойка. Мать в бессилии всплескивала руками, а отец читал нотации, ставя в пример Лизку-сеструху, которая шла на медаль. Во время одной из таких бесед терпеливого родителя с надувшим розовые губы пятиклассником первого, видимо, осенила спасительная мысль:
— Я в тебе, сын, совсем разуверился! Совсем ты у меня слабачок!
— Чёо-о-о… и не слабачок вовсе… — я неуверенно ковырял ногой пушистое ковровое покрытие.
— Ну… давай держать пари! Если ты выиграешь, то летом куплю тебе телефон и разрешу валяться все каникулы дома. А если я выиграю, то ты в июне работаешь в саду, в июле едешь к бабушке, в августе — в лагерь!
— В ла-а-а-агерь! — возмущенно вырвалось у пятиклассника.
— Или телефон, телик, диванчик, Никитос твой целое лето! — подначивает отец.

Мда-а-а! Заманчиво! Телефонов тогда мелочи не покупали, а провести лето в городе — что может быть прекраснее? Балдопинание целый день, великокатание, шатание с Ником по дворам, грязные яблоки и газявка вместо обеда ввиду отсутствующих на работе родителей, чтение всяких старых приключенческих романов…
— И про что пари?
— Про математику!
— Если получаешь четверку — выиграл, тогда телефон и телик, тройку — проиграл, тогда сад, бабушка, лагерь и никакого Никиты!
— И только-то?
— А ты сумей сначала!

Короче, это был обыкновенный развод «на слабо», подкрепленный материальным вознаграждением. Телефон и каникулы в городе оказались отличным стимулом. Мы с отцом ударили по рукам, и я, обрадованный, удалился приближать свою победу. Ясно, что я выиграл! Потом еще другие пари с отцом были: на то, что я всего за два часа прополю грядку с клубникой, на то, что я самостоятельно доберусь до бабушки на автобусе и проведу там целую неделю, на то, что я сам починю велик, на то, что я за всю четверть ни разу не опоздаю на уроки и т.д. Я всегда выигрывал и получал то деньги, то игрушки, то билеты в кино, то гаджеты. Я, конечно, сейчас понимаю, что выигрывал всегда отец. Он добился моей успеваемости, нормального поведения и даже чистоты в моей комнате. Но тогда мне все эти пари и контракты казались азартной игрой на деньги — выигранные блага я тратил и использовал с особым удовольствием.

В эту игру я и вовлек Ника. Он мой друг с детсада. Не единственный, но главный друг. Его идея пари увлекла еще быстрее: он сразу окунулся с головой. Деньги у него были, у меня тоже, и главные условия — ничегонеделание, хандра и байроновский сплин в столь трепетном возрасте — все это благодатная почва для детского беттинга. Иногда мы вовлекали в пари одноклассников, но чаще играли сами. На интерес не спорили никогда. Выглядело это адреналиновое развлечение по-разному:
— Спорим на три морожки, что русачка и к сегодняшнему дню сочинение не проверила? (заметано!)
— Ставлю 50 рэ на то, что я тебя сделаю на физре по отжиманиям! (ха! и я ставлю!)
— Слабо Инку поцеловать при всех? (сколько ставка?)
— Держу пари, что ты не сможешь незаметно стырить в буфете два пирожка с капустой! (та-а-ак, цена пари?)
— Если поставишь плеер, то готов на физру пойти в трусах! (йо! слабо!)
— Кого первого выгонят с биологии, тот получает весь фонд! (принимаю!)
— Спорим, тебе не удастся до дома зайцем доехать? (на чё спорим?)
— Игруха против пяти кукареканий на контрольной! (легко, принято!)
— Ставлю на кон порнокарты, если ты выпьешь все двадцать три стакана кефира на обеде! (а мне столько дадут?) Я уже со всеми договорился! (о’кей, принимаю)

На кону стояли деньги, вещи, желания. Болезнь развивалась стремительно, как и круговорот денег и вещей между нами. Я мог проиграть телефон и тут же его выиграть на следующем пари. Сначала мы спорили на всякую ерунду в пределах школы, потом аппетиты выросли, «горизонты расширились». Однажды я на спор засунул под футболку подушку, явился на Белорусский вокзал и стал орать: «Я беременный! Я беременный!» Выиграл часы! Ник на спор пришел в школу в белых фигурных коньках моей Лизки и наотрез отказался их снимать, проходил в них, корежа пол, целый день. Я за это целую неделю делал ему все письменные домашки. Я выиграл три тысячи за то, что целый день, если меня вызывали к доске, выходил туда на четвереньках, вводя в шок учителей. Ник на спор пел в трамвае «Я начал жить в трущобах го-о-ородских…» Получил от пассажиров три рубля восемьдесят копеек и от меня пятьсот рублей. Я в другой раз за крутые кеды попросил Лизку накрутить мне толстенькие бигуди и прямо в них пошел гулять в ЦПКиО 2 августа. Ага, не то чтобы в день Ильи Пророка, а в день десантника! Короче, спор проиграл, ибо пришлось срочно раскручивать эти пластмассовые бочонки и мочить волосы в фонтане, чтобы живым до дома дойти. Кеды получил за другое: залез к Пушкину и декламировал оттуда всякие стихи и стишки. Получил долгожданные конверсы и пиздюлей от отца, так как домой меня доставил патруль за шкирку, освободив творение Опекушина от странного подростка.

К институту мы с Ником плотно сидели на паримании (мой термин). Парни утоляют жажду куража в спорте, некоторые впитывают славу в театральной студии, Ромашка Жуков вон стихи без рифмы сочиняет, типа модно, новатор хренов, Танюха бисером слонов украшает — то есть все по-разному дозу жизненной энергии получают. А мы спорим! Может, даже есть такие чемпионаты? Или клуб? Но мы подобных общественных институтов не находили и отрывались друг с другом под девизом: «I lay any thing» — спорю на что угодно. Мы даже некую житейскую философию выработали. Дескать, пари — это то средство, что подстегивает волю к жизни. Дескать, спорщики всегда имеют цель, поэтому свободны от экзистенциальных метаний, живут в тонусе. Понятно, что все сделки были безобидны для здоровья и жизни. Некоторые даже полезны. На спор я сдал на высший балл математику, Ник на спор поступил со мной в один вуз. Не обошлось и без спортивного тотализатора и увлечения трейдерством: все-таки в экономическом вузе обитали. После первого курса поставили по-крупняку: автостопом доехать до Сочи, имея в кармане тысячу рублей. Кто быстрее и дешевле, тот оплачивает отдых в этом гламурно-балаганном курорте. Я победил! Там же на спор ходили и в гей-дансинг, и на нудистский пляж. Ве-се-ли-лись! Все друзья вокруг знали о нашем whim (заскок — англ.) и относились к нему с благодушной снисходительностью, как к милому чудачеству, иногда позволяя себя вовлекать в наши флешмобы и перформансы. Мы слыли нормальными, безбашенными чуваками, с которыми круто затусить в выходные или каникулы.

Недовольны были только родители и другая более взрослая часть социума. Социум иногда обижался и недоумевал, а родители (которых объединила общая беда) обзывали нас «инфантильными недоумками». Они всё ждали, когда мы повзрослеем. Но, факт, мы становились серьезными! Уже к окончанию вуза пари принимали смысложизненные ориентации. Например, Ник на пятом курсе на спор женился. Они с Катюхой весь год брака проржали над глупостью их свадьбоносного решения, ибо выигрышем от спора была всего-то моя старая тачка, отцовский форд-кугар 1999 года — смешной, белый, сплюснутый. Они разъезжали на нем по кабакам и вечеринкам, пока гаишники не конфисковали машину. Ладно хоть от этого пари не осталось детей, а Катька через год удрала по страстной любви к какому-то американскому ковбою, с которым познакомилась по инету.

Я же на спор втерся в крупный издательский холдинг «Фаворит» и сразу на недурственное место (ибо на спор, так бы только курьером был). Получил должность специалиста по PR и маркетингу в отделе продаж. У меня свой стол с навороченным компом, пластиковая доска для креативных идей и приятнейшая начальница — Марина Андреевна. Моя креативность, взращенная на практике пари, на работе пригодилась как нельзя лучше: придумываю промо-акции для журналов, организую рекламные кампании для беллетристики, веду пару проектов с информационными партнерами. Марина Андреевна быстро просекла, что по-английски я спикаю свободно, поэтому стали привлекать и к промо-проектам для Европы. Работа — то, что надо. Нас в комнате за причудливо расставленными столами восседает аж восемь человек. И со всеми я смог наладить контакт: кому-то помог, с кем-то пошутил, для кого-то достал «запись на прием» к очень хорошему врачу — моему отцу. Да и вообще я легкий человек, никого проблемами не гружу, свою работу ни на кого не перекладываю. Через пару месяцев затащил и Ника в эту же компанию. Правда, он сидел не в моем отделе, а на первом этаже — администратор по выдаче интернет-заказов, что к креативности не имеет никакого отношения. Но Ник доволен: работу найти сложно, а здесь непыльно, может быть и попрет.

Есть в работе и явные минусы: во-первых, она до 19.00. Потом, пока по пробкам до дома доберешься, жить не хочется, не то чтобы дурить. Во-вторых, постоянное состояние цейтнота: один проект закончили, второй еще вчера начали, даже банкетов по поводу успешного завершения не случается. В-третьих, идиотский дресс-код. Только скучный серый или черный костюм, никаких канареечных галстуков и ультрамодных шузов. У части работников на лацкане аккуратный бейдж. Я тоже относился к этим подписанным, так как общался с внешней аудиторией и партнерами. Вот у меня и желтел прямоугольник, продирая дыру на брендовых пиджаках: «Favoritgroup (маленькими буквами), менеджер (малюсенькими буковками), ЛЕЛЯ ЕЛИСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (крупными жирными буквищами)». И вот как раз этот капс меня доставал более всего. Какой нормальный партнер серьезно будет с Лелей говорить? Будут только хмыкать в кулак или откровенно лыбиться! И, еще того лучше, называть Лёлей! Но так положено! Фамилия должна быть… ёпт.

Я всё детство яростно защищал свою фамилию кулаками, ногами, ногтями, зубами и матершинными посланиями. Выбил себе право называться не по-девичьи «Леля», а по-крутому — ЛИС, убеждая даже учителей, что это сокращенно от «Елисей». А то бы меня, не дай Бог, называли Еля Леля! Бр-р-р-р… А на этом бейдже не напишешь «Лис, просто Лис». И это мне категорически не нравится. Поэтому чаще всего я эту карточку не прикалываю… Что же до моих соратников по отделу продаж, над моей фамилией поприкалывались ровно два дня, и то Матвей да Нелька, остальные люди взрослые, если и хихикали, то где-нибудь не при мне. Но все согласились называть меня Лисом или Елисеем. Так что только бейдж нет-нет да и заставит меня поморщиться.

Есть и еще один минус работы в «Фаворите». Но он, к счастью, всеобщая беда, а не моя личная. Это наш главный. Все руководители отделов говорят о нем только шёпотом, и наша Марина не исключение. После каждой планерки, что по понедельникам, или после разборов прошедших презентаций, проектов, акций, выхода журналов Марина Андреевна падает в кресло в изнеможении, и весь отдел бегает вокруг с валерьянкой, с водичкой, с мокрой тряпочкой, обмахивая шефиню журналом, нагнетая воздух в испуганное тело. Как только Марина отходит и красные пятна рассасываются с её лица, она рассказывает всякие ужасы про босса. То он швырнул всеми бумагами в руководителя проекта по армейскому журналу, то он при всех выдал деньги сорокалетней Светлане Петровне из отдела по работе с авторами на колготки (!), заявив, что удивлен, как от зацепок на её ногах еще авторы не убежали в «АСТ». Однажды он в буквальном смысле сжег наши разработки по баннерам: смял листы, кинул на железный подносик и подпалил своей зажигалкой. Пока всё горело, спокойно пил кофе. А потом сдул пепел в сторону охуевшей Марины. Её голубенькая рубашка была вся в уродливых черных пятнах, а миловидное лицо — в страшных подтеках от поплывшей туши. В общем, самодур и сатрап, делает что хочет! Людей увольняет, не считаясь ни с кодексом, ни с этикой. Любой, кто вызван к нему на ковер, сначала пьет успокоительное. При этом главный не любит отдыхать на Майорке, посещать светские рауты, расслабляться с друзьями на дачах и в саунах. Он любит работать. Работать и орать на людей. Работать и унижать подчиненных. Работать и лично контролировать процесс, не давая челяди продохнуть.

Всем известна его маниакальная любовь к порядку. Ему надо, чтобы все были одеты подобающе, чтобы на столах все бумажки лежали строго перпендикулярно краю, чтобы никаких ланч-боксов, еда и крошки только в столовке, чтобы не курили, не сорили, не болтались без дела, не висели в социалках, не вертели задом друг перед другом, заводя романы. Рычал на орфографические и пунктуационные ошибки (гы-гы-гы, абсолютная грамотность — признак отсутствия фантазии, доказано). Юристов доводил до белого каления, заставляя переписывать формы договоров из-за каких-то несущественных (де-юре) помарок. И еще эта страсть к опоздавшим. Каждый руководитель службы должен был докладывать имена опоздавших ему лично, а он потом с проходной сличал. Бедолаги лишались премии (которые здесь ого-го какие). А этот бзик: не терпит грязные машины на парковке у офиса! Кто посмел приехать на работу на грязной — отправлялся в мойку, но трудодень не оплачивался.

Еще один пунктик — это нетерпимость к сплетням. Ясно же, что их не может не быть. Коллектив на 60-70% женский, всем же интересно кто, с кем, почем… Но здесь в офисе если что-то и обсуждается, то только с очень доверенными лицами и очень тихо. Особо опасное преступление — обсуждать самого. Когда я по неопытности спросил вслух: «А кто жена у этого хищника? Как она с ним живет?», в офисе повисла тикающая тишина и все дружно погрузились в свою работу, не заметив вопроса. Позже Нелька, которую я довозил до дома, сказала по секрету, что жены никакой нет, а если и была, то вряд ли жива.

Понятно, что он профи в своей отрасли. Понятно, что такими мерами он вышколил весь персонал и компания работает как часы. Но человека-то не видно за всем этим фасадом. Не человек, а зверь, да и имя зверское: ЛЕВ ИЛЬИЧ АРДОВ. Фамилия — рык после обозначения вида сего млекопитающего. Он и выглядел как лев: копна темно-русых волос, близко посаженные глаза, массивный нос, всегда сдвинутые густые черные брови. Высок, широкоплеч, строен. Но стройность не кипарисно-юношеская, а стать дуба раскидистого. Руки большие, на пальцах золотые перстни. И походка у него кошачья: то мягкие ленивые движения, то резкие повороты, бешеная реакция, оскал белозубый. Какое счастье, что и я и мой дружок Ник — всего лишь незаметные особи в его львином царстве! Думаю, что он даже не знает наших фамилий!

---- 2 ----

Но жить в постоянной безвестности для хозяина прайда вряд ли получится. Настал час Х, когда я тоже должен был явиться пред ясны очи Льва Ильича.
Вместе с Мирославой Макеровой мы работали над проектом по серии лучших современных романов о любви. Авторский отдел уже заключил все контракты с писателями — известными и не очень, — дизайнеры готовились к воплощению наших идей. Мы изучали рынок: нужно было определиться с тиражом серии и датой выхода. Разрабатывали основное направление рекламной кампании, фишки для дизайна, промоакции в магазинах. Короче, рядовой такой проект. Я как зеленый, неопытный работник в основном прислушивался к Мирославе. Она в компании уже лет семь, ей за тридцать, путевая такая тетка, мировая и общительная. Двое детей, муж-мент — Мира выглядит великолепно, всегда улыбается. Правда, то, что она придумала (а я реализовывал), мне не очень нравилось: сердечки, сердечки, сердечки… Сначала я робко возражал, а потом забил, видя, с каким энтузиазмом она вцепилась в свою идею. Я взял на себя маркетинговые расчеты, хотя прогноз спроса тоже малоблагодарное дело.

Посреди работы Мирослава ушла на больничный. Книжная любовь вынуждена была подождать. А когда она вышла, то до назначенного дедлайна оставалось пара деньков, причем оба — выходные. Мы в воскресенье с ней оставили все приятности свободы и впряглись в работу, ваяя презентацию. Дизайнер Рустик нам самоотверженно помогал. Мы даже были уверены, что проект не смотрится сыро. Получился этакий праздничный фантик!

Для меня же день сдачи проекта с самого утра не задался. Во-первых, проспал. Поэтому не поевши и не найдя чистой белой рубашки (во-вторых), впилил на метро — так быстрее. Всё равно опоздал — между прочим, впервые. Но я сообразительный! Звоню Нику. Его конторка на первом этаже. От него можно наверх подняться, минуя проходную. Друг меня сразу понимает, но предлагает еще более демократичный вариант: я иду вокруг здания туда, где не достают камеры видеонаблюдения, он открывает окно мужского туалета, и я вползаю на любимую работу, попутно безбожно запачкав брюки. Лобызаться и вести светские беседы с Ником некогда — бегу наверх, хлопаю себя по коленям и бедрам в надежде выбить пыль и краску, въевшуюся в ткань. Понимаю, что последние три минуты бесперебойно гудит телефон, щекоча кожу. Это паникуют Марина и Мирослава. Но вот я — герой — уже здесь! Нам назначено на 10.15, так и время 10.15! Пятнадцать минут — ерунда, тем более записи на проходной нет!

— Лис! — заорал хором весь отдел, когда я появился на пороге, и тут же дружно выдохнул. — Уфф!
Не выдохнула только Марина Андреевна: она, напротив, перестала дышать и выдавила из себя:
— Ты в чем это?
— Ща! Отряхну… Если что, скажем, что так сейчас модно, типа я в тренде!

Шефиня судорожно прикрывает рот ладошкой и выпучивает глаза, но на истерику времени нет, и мы бежим на четвертый этаж к самому. Мирослава по пути в такт каблукам отчитывает:
— Ну… Лис… гад… не дай… бог… из-за… тебя… убью… сиди… молчи… прячься… не… вылазь… внима… тельно… листай… презен… тацию… уфф… всё… из-за… тебя!

В кабинете, безжизненно стерильном, наполненном серой техникой и глухими шкафами, нас уже ждет нервное молчание. Кроме Льва Ильича здесь же барабанит по столу пальцами финансовый директор, болезненно выпрямилась Светлана Петровна из авторского, посапывает креативщик от программистов, листает новый журнал кто-то из полиграфии, преданно смотрит в глаза боссу и сладко сюсюкает какой-то хлыщ от партнеров. Мы быстро занимаем диспозицию. Я даже не успеваю испугаться, так как копаюсь с мультимедийкой, открываю презентацию, проверяю ход и громкость сопровождения. А когда, окончив, поворачиваюсь, чтобы на цыпочках прошмыгнуть в угол и замереть в позе «я в домике», понимаю, что в домике уже не укрыться, ибо братец Лис замечен, опознан и даже заранее освидетельствован. Встревоженные лица львиной свиты, программист проснулся, Светлана Петровна согнулась, хлыщ заткнулся — и посреди этих метаморфоз каменная морда самого хищника. Суженные глаза источают опасность. Беги, Лис, беги! Но я никуда не бегу, рот дергается в примирительной улыбке, и я буквально прыгаю в низкое кресло, что за спинками стульев прилично одетых коллег. Типа спрятался. И тут же понимаю, что пиджак так и оставил на первом этаже в руках Ника. Ёпт! Вижу, Лев Ильич шею вытянул и уже ошарашенно уставился на меня через застывшие головы.
— Э-э-э-э… мы готовы… — неестественно тоненьким голосом пискнула Марина Андреевна.
— Неужели? — задумчиво выдал царь зверей.

Мирослава, нервно поправляя идеальную юбку идеальной длины, сверкая идеальным маникюром, вышла к экрану. Я зарядил презентацию. Полилась музыка Шопена, Мирослава набрала воздух и...

— Стульев не хватает, что ли? Кто разрешил в кресло сесть? — рявк явно в мой адрес. Ой-ёй-ёй! Я подскакиваю и готов бежать в кадровый писать заявление об увольнении. Марина Андреевна хватает меня за рубашку и толкает на стул рядом с собой. Царь зверей выразительно поднимает брови и, наконец-то, отворачивается от меня, вперившись в дрожащего оратора.

— Романтика сегодня в моде: романтика букв, романтика строк передает дыхание весенних чувств, которые бывают такими разными! — выразительно, как на детском утреннике, начала Мирослава. — Серия художественных произведений о любви «Линия сердца», узнаваемый символ: сердце и бьющаяся импульсная линия. Этот знак — лейтмотив каждой обложки. Книги имеют суперобложку с вырезанным сердцем. Мы посчитали, что лучше преподнести серию как подарочный выпуск ко дню святого Валентина, провести масштабные промоакции к этому празднику и к 8-му Марта. Предлагаем в комплект с книгами включить коробку шоколадных марципановых конфет, с коробкой формата книг. Необходимы флаеры…

По мере рассказа волнующая торжественность голоса женщины затухала. Когда она говорила о предполагаемом тираже и начальной цене книги, каждое её предложение заканчивалось вопросительно. Лев зевал, не скрывая скуку. Потом он начал шумно выдвигать ящики у стола, что-то искал. Искал калькулятор. Начальник стал раздраженно тыкать в кнопки, перекладывая бумажки перед собой, верхняя губа дергалась, над бровями завис грозный залом. Ё-моё! Ведь это он мои цифры перетыкивает, блин! Теперь я сижу, вытянув лисью шейку, — Людвиг Четырнадцатый в клетчатой рубашке.

Вдруг посреди умирающей речи Мирославы раздается громкий хмык Льва Ильича и тут же — рык в сторону Марины Андреевны:
— Допустим, я поверил в правильность расчета предполагаемой цены и тиража. Но, видимо, вопросы эффективности производства, элементарной прибыли отдел продаж мало интересуют! При всех недемократичных прибамбасах еще и коробку конфет отрядили, да еще и с алой лентой, да еще и в подарочной коробке, да еще и флаеры со сложной печатью и тиснением… Вам, Марина Андреевна, муженек купит семь книг с сомнительными конфетками за почти две тысячи? Легче серебряное колечко прикупить! И для ума, и для фигуры пользительнее…
— Н-н-но… зато как красиво, р-р-романтично… лучший подарок… — запиликала Мирослава.
— Знаю! Книга! — по-прежнему глядя на Марину Андреевну, изрыгал главный. — Вы детский сад развели в отделе! Сердечки! Конфетки! У вас там есть книги о дикой страсти с летальным исходом, книги о материнской любви, в конце концов, книги о странностях любви! Мы чуть ли не порно вставляем в серию! А у вас сердечки! — Он резко разворачивается к Мирославе: — Так сколько вам лет?
— Тридцать четыре…
— И что? Это уже впадение в детство? Не рано? Что за пэтэушные идеи?
— М-м-мы…
— Что за медицинский символ на обложках?
— М-м-мы, конечно, переделаем… — лепечет Марина Андреевна.
— Когда? — орёт этот гривастый придурок. — Сегодня дедлайн! Сегодня! Завтра уже исполнители работают!
— Мы до завтра успеем переделать!
— Здесь нехрен переделывать! Сама идея, что книги только по праздникам продают, ущербна! Это должно быть дополнительной опцией, а у вас основная идея! Идиоты кругом!

Блин, Марина Андреевна съёжилась, подбородок дрожит, нервно теребит стальную шариковую ручку. Почему еще Мирослава не упала в обморок, вообще не ясно! Я что? Не мужик? Тут, можно сказать, моих женщин грызут, а я сижу, прячась за широкой Мариной! Если меня попрут, никто не заметит, а у дам дети дома клювами щёлкают! Эх, была не была!

— Лев Ильич! — зарыпонисто выкрикиваю я и вскакиваю с места. — Вы не дослушали до конца! Не-хо-ро-шо! (и тут я грозно потрясаю пальчиком). Мирослава рассказала только идею праздничных выпусков! Неверный, конечно, ход: нужно было начать с основного! — и я смело иду к экрану, отодвигаю дрожащую тридцатичетырехлетнюю коллегу в сторонку. Стучу по интерактивной доске, выискивая незаконченную презентацию, которую я мастерил во время болезни Мирославы.

— Вооот! — обрадованно поворачиваюсь я, прекрасно понимаю, что иду ва-банк.
— Это кто? — громко вопрошает Лев.
— Подождите! — перебиваю я виноватые мыкания Марины Андреевны. — Ку-ку! Слушать сюда! (пальчиком тыкаю в себя) Я в этой команде работал, поэтому сейчас я говорю! Серию нужно, действительно, сделать более демократичной. Есть идея линии: «Цвет любви». Книги без суперобложек, бумага дешевая. Но!(указательный палец вверх!) Каждая книга разного цвета. Рисунок на обложке — иллюстрация к произведению, но выполненная в двухцветной фактурной технике, очертания бликуют еле заметно, неярко, и только одна деталь рисунка выделяется — это и есть цвет любви… (палец в льва) Например, роман господина Рунке, этот сомнительный ремейк «Грозового перевала» Эмили Бронте, должен быть выполнен в фиолетово-сиреневой гамме, цвете сумасшествия, но одна деталь — безумный профиль главного героя — пусть выступает как бы из-под мазка в естественном цвете. (пальчик показывает взмах кисти) Эпистолярный роман Марии Щербаковой — в бледно-розовой, почти в белой колористике, цветные только письма на столе и засохшая роза… Сборник рассказов про курортные романы — желтый солнечный, а цветное пятно…
— А этот разврат про геев? Наверняка в голубом цвете? — ехидно перебивает меня босс.
— Нет, я думал! (пальчик опять вверх) Там нет никаких лазурных голубых эмоций, одни терзания! Страдающие герои скрывают чувства. (пальчик отрицательно ходит вправо-влево, учреждая мою правоту) Обложка будет серой, очертания героев тоже серые, на картинке сидят рядом два парня (появляется другой пальчик, образуя букву V), один герой смотрит в сторону, другой — прямо (оставляю только средний палец и указываю прямо), цветом только их руки, слегка соприкасающиеся мизинцами… (демонстрирую мизинец на другой руке) Пока есть разработка только семи историй, но если пойдет, можно линию продолжить! А подарочные варианты можно компоновать из разных книг… И промо: подключим мобберов — устроим обнималки в центре, это вообще ничего не будет стоить! Тираж тоже, факт, будет серьёзней! И цена одной книги небольшая…
— Сколько?
— Э-э-э… я это… я завтра посчитаю… — и вся моя горячность рухнула. Я же не считал ничего на этот вариант! Да и в презентации только два слайда — на Щербакову и на Зендена (то, что про геев), мне Рустик набросал эскиз. Очень схематично, очень призрачно, очень сыро… Но мне показалось, что в этом и прелесть. Конечно, Ардов понял, что всё, что я сейчас нёс, — это попытка прикрыть сердечки Мирославы… Что он мне оторвет за это? Э-э-э... Так, пальчики! Это я осознал, увидев себя со стороны в бликующей панели стены: я так и стою с факом на правой руке и с идиотским скрюченным мизинцем Остина Пауэрса на левой. Блин! Прячу руки за спину!

— Кто этот мальчик-с-пальчик? — спрашивает Марину царь зверей.
— Наш сотрудник, более полугода уже работает. Елисей Александрович, — прошептала моя начальница.
— А фамилия?
— Леля! — пафосно вострубил я.
— Ка-а-ак?
— Об косяк! — пусть на хрен уволит! Взрослый человек, а такие глаза сделал, как будто я газы выпустил, а не фамилию назвал!
— Так ведь вас, господин «Обкосяк», сегодня нет на работе! Вот… — он двигает по столу бумажкой, — здесь ясно написано: «Лёля Е.А. не вышел на работу». Как же вы прошли мимо охраны?
— Не Лёля, а Ле-е-еля! Проскользнул! — просипел я.
— Экий вы скользкий тип, Лё-о-о-оля! А скользили вы не по стене здания? Что с брюками?
— Это модно!
— Вас кто-то обманул, Лёля! Это грязно, а не модно! А что за ковбойская рубашечка?
— Это чтобы вы на меня внимание обратили! Карьеру делаю!
— Так я уже обратил! Лёля — карьерист! Где галстук?
— Я Леля, а не Лёля!
— Поглядите-ка, пальцем мне указывает, хамит да еще и...
— Я ещё зубы с утра не почистил! — перебиваю я, решив хамить до конца: уже всё равно!

Лев захлопал глазами и вдруг улыбнулся. По-моему, все вздрогнули, с ужасом уставившись на меня как на живой труп. Ардов не умел улыбаться!
— Марин! Откуда такой ценный кадр?

Но начальница не успела ответить. Вновь встрял я:
— Хватит уже мучить женщин. Увольняйте уже меня! Могу без двухнедельной отработки…
— Увольнять? Нормально! А кто будет этот ТВОЙ проект доделывать? — искренне удивляется босс. Он не хочет меня увольнять? К добру ли это? — Сейчас ты идешь на рабочее место, завершаешь этот проект в своем варианте. Мне нравится! Завтра все должно быть у меня на столе! Я отправлю в работу! Принесешь сам! Заодно проверю наличие костюма и чистоту зубов! Вопросы?
— Как выводятся засо...
— Что?
— Не-не... я молчу…
— Все свободны! — Он откидывается на спинку кресла, нажимает кнопочку и говорит: — Нина Алексеевна! Чай!

Все присутствующие суетливо засобирались, задвигали стульями, а мне еще нужно было выключить проектор, корректно вынуть жесткий диск. Уже на пороге меня окликнули:
— Леля! Значит, ты считаешь книгу Рунке сомнительным выбором?
— Это мое субъективное мнение! Там главному герою лечиться надо!
— М-м-м...
Я вышагиваю из кабинета и почти вслух говорю:
— Как и вам!

***

— Ну ты даёшь! — вынесла вердикт Марина Андреевна уже в отделе. — Я думала, что не досчитаюсь бойца…
— Я тоже так думал, — растерянно отвечаю я. У меня вообще отходняк начался: вдруг затрясло, в горле пересохло, в желудке завыло, затошнило.
— Какого хрена ты сел в его кресло?
— Так оно стояло ничьё! Одинокое!
— Офигел, Лис? Начальство на стульчиках, а подмастерье на царском троне! У него это кресло — фетиш, его личное пространство на работе!
— Ну, всё, а я его пометил... — вздыхаю я, абсолютно не веселясь.
— Ты когда успел второй проект-то подготовить?
— Да я не готовил! Просто две картинки нарисовал, Рустика попросил карандашом набросать, а цвет сам… Всё, что нёс — экспромт!
— Ы-ы-ы-ы… — рыдает Мирослава. — Уволюсь к чертям!
— А парню тут подыхать сегодня? — отрубила начальница и повелела всем оказывать мне всевозможное содействие, пообещав со своей стороны пронести на рабочее место котлетку в лоточке из столовки.

И я целый день сидел за проектом. Общался с худотделом: я же не все книги читал! Бегал в статистику, решил маркетнуть на отдельные книжки. Ведь понятно, что на Зендена спрос меньше, чем на Щербакову: у него неизвестность и стыдные геи, у неё имя и щемящие чувства к прекрасной незнакомке. Мирослава помогала подсчитывать, предлагала идеи для баннеров и билбордов. А надо было ещё грамотно всё оформить… Короче, сидел до ночи. К половине девятого остался совершенно один на этаже, в глазах уже двоилось, шея и плечи ныли. Встал, попрыгал, помахал руками, ногами, решил снять туфли, попрыгал босиком. В самый разгар зарядки, когда делал повороты, обнаружил в стекле-перегородке коридора лицо. Блин! Даже сердце ёкнуло! Лев Ильич! Встретился с ним взглядом. У него злобно губа дернулась. Он развернулся и пошёл вон, в сторону лифта — видимо, домой собрался. Я же пропотел над проектом еще с час! Когда, наконец, завершил, шатаясь, пошёл на выход. Охранник огорошил меня заявлением, что для меня вызвано такси за счёт компании. Ну-ну… это типа «извини» со стороны царя зверей?

***
На следующий день все материалы принес лично. Марина Андреевна меня перекрестила перед уходом. Но переживали зря: Лев Ильич беседовал с каким-то дядькой. Секретарша Нина Алексеевна сообщила по переговорнику, что я явился. Было велено зайти. Зашёл, меня осмотрели тяжёлым взглядом с ног до головы, рукой показали, куда положить материалы, и кивнули на дверь. Класс! Даже «здравствуйте» я не удостоился! И стало так обидно! Мне вчера показалось, что этот хищник ко мне симпатией проникся, что, может, еще раз улыбнется братцу Лису! А он! Дубина!

И почему я так расстроился? Хотя… понятно же, писал этот проект, ручку изгрыз, глаза истер, ум изъел. А этот даже интереса не выказал! Знает ведь, что я вчера тут почти до десяти зависал! Мог бы отгул дать! Или просто спасибо сказать!
— Прекрати кислить! Такие, как он, не умеют благодарить! Всё воспринимают как должное! — успокаивал меня Ник на обеде.
— Он монстр! Никаких человеческих эмоций! Ни шуток, ни печали, ни смущения, ни восхищения! Только гнев, раздражение и высокомерие!
— Ну и обходи его стороной! Пусть живет как умеет!
— Да бесит он меня! Бабы ревут в отделе! Марина Андреевна, вообще, нормальная начальница, так и у той ноги подгибаются… Да еще и рубашечка ему моя не понравилась!
— У тебя тоже поджилки трясутся?
— Я тёртый лис!
— Пари!
— Ну-ка?
— Ставлю весь отцовский вискарь на то, что ты до конца недели будешь ходить на работу без галстука, пиджака, э-э-э... в футболке, какой-нибудь попошлее, — короче, неформатным! Да так, чтобы Ардов это видел!
— Меня ж уволят!
— А когда тебя это пугало?
— Заметано! Моя встречка?
— Давно смотрю на твой фотик!
— Неравноправная сделка!
— А ты подумай, если выиграешь — не только вискарь получишь, но и неслабое удовольствие!
— Прав!

И мы ударили по рукам. Умеет мне друг настроение поднять. Воля к жизни заиграла конечиками, мышцы налились позитивом, мозг — пузырьками азарта… И никаких предчувствий! Сплошное ожидание удовольствия!

---- 3 ----

Одежку пришлось поискать. Мне как бы не шестнадцать лет! Выудил из недр шкафа давнишнюю длиннорукавную футболку черного цвета с синими пучеглазыми веселыми мордами группы «Gorillaz» и оранжевыми полосами вниз от каждой рожи. Стильно обметанный ворот, беспощадно вытянутый за мои же деньги, на локтях имитация оранжевых заплаток! В этой футболке я в Сочи ездил! Счастливая! На ноги — болотную джинсу милитари с хлястиками и мотней, неоново-синие кроссы игриво дополняли модный ансамбль серьезного менеджера. Решил «добить музыку танцем» и вставил в забытую ушную дыру гвоздик с крестиком. Жаль, что прическа выпадает из контекста: мои светлые волосы не настолько длинны, чтобы заплести косички, но и не столь коротки, чтобы поставить их на гель дыбом. Ничего! Остального с лихвой! На всякий случай в карман сую брендовый галстук под цвет кроссовок.

На проходной дебелый охранник сначала мне сказал: «Кыш, шпана!» Но когда я в лицо предъявил ему пропуск, тот окосел, почесал репу и весело заявил:
— Это такой способ с собой покончить? Ну-ну… — и пропустил.

В офисе меня тоже не сразу узнали. А когда идентификация состоялась, я быстро и понятно всем объяснил:
— Так надо!

Вообще, мы с Ником не договаривались о том, чтобы мне специально идти на четвертый этаж и нарываться на удовольствие, — я должен был просто не прятаться, поэтому я рассчитывал, что пару дней проканает и я еще поживу! На всякий тифозный случай доску на колесиках поставил так, чтобы из коридора через стекло меня не видно было. Зачем людей-то нервировать? И все началось совсем неплохо: ухмылялись и фантазировали только наши, а я вернулся к своему родному проекту, сел на телефон обзванивать партнеров, напоминать, что они хотели участвовать в акциях компании. После часа работы передо мной материализовалась белая Марина Андреевна:
— Лис… Тебя к главному вызывают.
Я сглотнул. Из-за плеча начальницы выглянул Матвей:
— Надень хоть мой пиджак и рубашку!
Я помотал головой. Блин, надо идти…
— А зачем зовет-то?
— Я поняла, что по проекту «Цвет любви».
Блин, надо идти… и я уверенно направляюсь на четвертый этаж. По пути зачем-то накидываю поверх футболки яркий галстук. К увольнению готов? Всегда готов!

***
Престарелая секретарша Нина Алексеевна с недоумением проводила меня в кабинет Ардова. Тот сидел не за своим столом, а сбоку, за переговорным, склонившись над бумагами. Уже позже я увидел, что за моим проектом.
— Господин Лёля? — спросил он меня своей спиной.
— Меня не так зовут! — ответил я, мгновенно заводясь. — Леля! Через «е»! Но лучше называть по имени, я ведь вас называю Львом Ильичем. А не как-нибудь…
— Но тебе очень идет быть Лёлей! — по-прежнему не поворачиваясь ко мне, деловито высказался Ардов. — А как же тебя коллеги называют?
— Лис. От Елисей сокращенно, — общаюсь я с его спиной.
— Лис — это как-то серьезно… Буду называть тебя либо Лисенок, либо Лёля! — ни хрена себе заявочки!
— Я не разрешаю вам! — категорически возражаю я.
И только тогда он поворачивается.
— А кто тебя спраш… — и замолкает. Не могу сказать, что он выпучил глаза, просто остановил взгляд и его зрачки сузились.
— Вы что-то о проекте хотели сказать?
— Садись… — заторможенно отвечает он. И ничего не говорит о моем неформальном одеянии! Я сажусь рядом с ним и превращаюсь в большое угодливое ухо. Лев Ильич пришел в себя быстро. Начал перебирать страницу за страницей и уточнять цифры, требовать обоснования образов, выяснять подробности организации флешмоба и многое другое. Слушая меня, тер лоб, разглаживая залом, проводя пальцами по бровям. Иногда задавал вопросы:
— А ты сам какую бы книженцию из этих купил?
— А покетбуки просчитывал?
— Какой любовью нужно заняться ещё?
— А если поэзия?
— Значит, интернет-роман? Интересно… а ты знакомился когда-нибудь по сети?
— Кто тебе Рустам, что ты заказываешь его как оформителя?

Я и не заметил, как уселся на стуле, подогнув под себя коленки. А потом в пылу объяснений оперся локтями на столешницу, встав на коленки и отклячив зад. Энергично передвигал листы с эскизами на столе перед его носом и выразительно тыкал пальцем в цифры, честно признавался в недоработке по части тиражности разных книг. Не хватает информации! Развожу я руками! И меня вдруг прерывают:
— Что нужно сделать, чтобы ты сел как человек?

Я обиженно усаживаюсь на пятую точку и затыкаюсь. Поджимаю губы. Лев Ильич шумно отодвигает стул и пересаживается на свое генеральное место:
— Мне всё ясно по проекту! Даю добро, начинайте рисовать с Рустамом Хайровым, к двадцатому чтобы все было готово и отдаем в набор. Хороша идея с закладками. Узнай в юридическом, что там с копирайтом? Я в восторге от картин Климта, Мунка, Радченко, Шагала, Шиле, но предлагаю тебе посмотреть Пауля Клее: у него есть на все случаи жизни. Заодно просветим людей, что был такой экспрессионист в Германии, будем вкус развивать у читателей! Декоративность Клее хороша для закладок! И на оборотке маленький текст — займись сам! Бумаги отдай в финансовую группу, пусть заказывают материалы. Задержки быть не должно! По поводу флешмоба: как только свяжешься со своими друзьями, договоришься, сообщи мне! Я хочу посмотреть на это. И еще, я прочитал вчера роман Рунке. Мне тоже не очень понравилось: автор ничего не знает о страсти. У него визг поросят, а не храп загнанного мерина. Слишком много сопель для страсти… Я даже разочарован. Но… уже есть контракт! Если знаешь другой роман современного автора об одержимости — предлагай, будем думать… У тебя произошло непредвиденное?

После столь длинной речи, которую я фиксировал тезисно на тетрадном оборвыше, я не сразу понял, что это уже вопрос не по работе. Даже записал: «Что-то непредвиденное?»

— Эй! Я кого спрашиваю?
— Меня, что ли?.. Нет вроде, ничего непредвиденного.
— Пожар дома?
— Нет…
— Гости из Азии в бесчисленном количестве приехали?
— Нет…
— Может, ты только к утру сам прилетел из какой-нибудь страны?
— Да нет, дома был…
— На тебя с утра ведро краски на соседней стройке свалилось?
— Это вы зачем сейчас спрашиваете?
— А пытаюсь понять: какого черта лисенок в таком виде на работу пришел!!! — вдруг заорал Ардов.
— Ну-у-у…
— То есть никакой причины нет?
— Э-э-э… есть… — Я скукожился и вжал голову в туловище.
— Слушаю!
— Не скажу!
— Вот блядь! — взревел царь зверей, закатывая глаза.
— Я не блядь! — пискнул я. И его глаза быстро вернулись ко мне и превратились в узкие живые щелки.
— Если ты. Еще раз. Придешь в офис в таком виде. Я тебя. Накажу! — менторски выговаривая каждое слово и точки, предъявил мне Ардов. — Всё понятно?
— Выпорете? — типа шучу я.
Босс удивленно выгнул бровь и пристально посмотрел на меня.
— Иди работай! — рявкнул он, и меня сдуло под шорох проектных бумажек, схваченных со стола.

Фу-у-у! Прислонился спиной к стене лифта. Сердце делает какие-то кульбиты. Пронесло? Сегодня точно! Жив, цел и весел! Дал время до двадцатого? Значит, завтра и послезавтра не должен вызвать и не заметит меня, такого нарядного! Наверное!

***
Победно, с торжествующей улыбкой в конце дня захожу к Нику. Друг собирается уходить.
— Жив? — хитро прищурившись, спрашивает он. — А тебя хоть видели?
— Видели, видели! Сколько там вискаря-то осталось?
— Пять бутылок!
— Буду пить один, учти!

Несмотря на середину недели, я потащил Ника в бар, так как уработался за день вусмерть. Тельце требовало расслабления. Но весь вечер в голове тукала мысль: «А завтра? А как же завтра?»

Но назавтра Льва Ильича не видел: наверное, у директоров бывают какие-то важные встречи, не все же со мной ему беседовать! В своем приметном наряде я старался по офису не расхаживать с этажа на этаж, в основном сидел у программистов, у Рустика: воплощались мои идеи для обложки. Наши айтишники откровенно припухли от столь наглого прикида, а Рустик пообещал спрятать, «если что»…

К концу рабочего дня уже практически забыл о вчерашних угрозах: мне уже виделся приз и очередное победное очко. Тем более работа перла, всё получалось быстро и даже интереснее, чем я задумывал, Рустик с цветом на ты, его поправки оказались ценными. Короче, день удался! Правда, уже когда мы уходили домой, то с крыльца я увидел приближающуюся зазнавшуюся от цены бэху Х6 цвета марракеш. Это главный фаворит "Фаворита" прибыли-с. Я позорно вчесал через дорогу в магазин, откровенно прячась от Ардова. Ник, по-моему, не понял моего маневра и долго не мог взять в толк, на кой хрен мне так срочно понадобилось овсяное печенье. А вот от лощеного работодателя точно не укрылось мое позорное бегство. Из окна магазина я видел, как он выжидательно смотрел в сторону моего укрытия и взгляд его не сулил ничего хорошего!

Хоть бы и в пятницу Ардов где-нибудь приятно проводил время и не мешал мне работать в той одежде, которая даст мне возможность напиться в субботу. Но не везет! Уже утром вижу на парковке коричневую высокую бэху, перевожу взгляд на окна преподобного Льва Ильича, что на четвертом этаже, и зрю его силуэт в окне. Даже силуэт грозен! Блин! Надо ожидать расправы...

Всю первую половину дня меня не трогали, и я ответственно знакомился с творчеством Пауля Клее, создавая макеты для закладок. Мы уже созвонились с Ником, договорившись на обеде встретиться в столовке. Однако без пяти обед сообщение по внутреннему: Леля, к директору! Наши не встрепыхнулись в этот раз, Матвей даже пиджака не предложил! Но я знал: по проекту меня не должны пока спрашивать, это костюмированное гильотинирование намечается... Блин, у меня даже галстука нет с собой!

Именно это он увидел в первую очередь.
— Хм... сегодня без глупых формальностей, без галстука? — иронично спросил Лев Ильич, как только я вошел в кабинет. — Закрой за собой дверь!
— Я закрыл вроде... — и подпираю эту самую дверь задом.
Босс вдруг дернулся, резко встал и направился ко мне. Мысль бежать подоспела, только когда уже не сбежать! Он отталкивает меня от двери и щелкает замком. Тут же слышу, как Нина Алексеевна в переговорник говорит:
— Лев Ильич, я ушла... После обеда сразу в инспекцию труда ухожу...
— Э-э-э... — блею я. — У меня тоже же перерыв!
— И у меня! — парирует он. — Я такими делами в рабочее время не занимаюсь!
— Какими такими?
— Я что тебе обещал?
— Премию?

Ардов зачем-то стал расстегивать ремень на брюках! Я попятился вглубь кабинета.
— Возможно, лисенок думает, что я шутил?
— Я вообще не думаю!
— А должен был! — Он легко вытаскивает ремень из петлиц пояса и бьет по воздуху.
— Лев Ильич... это зачем вам ремень? — заикаясь, пискнул я.
— Пороть тебя буду! Ты ж сам предложил!
— Я... я... я буду орать! — отступаю я дальше.
— Ори! — наступает он на меня.
— Вы обалдели, что ли? Не имеете права! Я буду жаловаться!
— Кому?
— В суд!
— Такой статьи, как «порка», не существует!
— Зато есть статья «оскорбление»!
— А кто тут тебя оскорбляет? Я тебя наказываю! Причем за дело!
— А-а-а-а! — ору я, так как упираюсь в стенку спиной.
— Поворачивайся задом! — командует извращенец.
Я отрицательно мотаю головой. И тогда Ардов хватает за ворот футболки, рвет на себя, разворачивает и крепко прижимает левой рукой за шею к стене! Я ударяюсь лбом, припадаю щекой к холодной панели, машу беспомощно руками, продолжаю орать. Этот псих правой рукой задирает мне футболку и натягивает на голову. Отлично, теперь я ничего не вижу, руки поднимаются вместе с одеждой, а спина голая! Но и это не всё! Он хватает мои штаны за трикотажную резинку и стягивает их вниз вместе с трусами с возгласом:
— Очень удобно!
— Ебанутый извращенец! — ору я, так как мои жалкие виляния не имеют никакого оборонительного эффекта. — Псих! Самодур! Мудак! Да я!.. Да я!..

Хлоп! Как обожгло лентой по пояснице, и я мгновенно заглох. Хлоп! Чуть выше, горячо — и сразу холодно! Кровь приливает к месту удара и сразу сбегает обратно. Хлоп! По ягодицам! Ах, как больно, щиплет полосой, обжигает на миг! Пытаюсь снять футболку с глаз, пытаюсь руками защитить задницу:
— Руки убрал! — рычит мне в ухо зверь. — А то будет больно!
Хлоп! Опять по ягодицам и уже даже не больно, а до меня доходит сама картинка: с иголочки одетый мужик шпилит голозадого парня, на коже наверняка красные полосы, мышцы наверняка сжимаются призывно, позвоночник выгибается волнительно! Хлоп! Уфф... Не ерзать! Только не ерзать! Там что-то в паху образуется, жизнь какая-то зарождается! Ёпт! Расслабься, Лис... Хлоп! И совсем не больно, странно, горячо и сты-ы-ыдно! Хлоп! Хоть бы по спине бил! Через задницу какие-то импульсы к члену идут! Я не болен? Откуда возбуждение?
— Пожалуйста, пожалуйста... я всё понял, я не буду больше... — зашептал я.
— Сколько раз ты получил? — строго спрашивает царь зверей.
— Не-е-е... знаю... сссемь...
— Молодец, считал! — тяжело дыша, говорит Ардов, и слышу, что выкидывает ремень в сторону, но мою шею не отпускает. Просто держит, прижимая к стене. Я не вижу, что он там делает. Любуется моим красным совестливым задом? Я дергаюсь!
— Тс-с-с... Подожди, — сипит львиное отродье. Сипит и дышит, навалился на мою шею. С минуту, наверное, простояли в этакой красноречивой позе. Благодаря этой паузе у меня хоть нервность в паху спала.

Отпускает. Я лихорадочно натягиваю штаны, оправляюсь.
— Вы... вы... извращенец!
— Мне показалось, что ты напрашивался на это! Всё! Шуруй! Еще успеешь пообедать! Сессию повторим, если явишься в этом же виде!
— Я увольняюсь!
— Не забудь проект сдать! И как бы не было хуже! Увольняется он!
— Я всем расскажу, вас опозорю!
— Кого опозоришь? Беги давай, обедай! А то совсем худой...
—... — и это всё, что я смог сказать!

Подлетаю к выходу, дергаю дверь. Черт! Заела, что ли? Ардов спокойно подходит сзади, просовывает руки через бока (!), открывает защелку и вдруг обхватывает за живот, прижимает к себе и шепчет в ухо:
— А тебе ведь понравилось, лисенок? Признайся!

Хлопнул по заднице и подтолкнул вон. Капец! Я, пылающий гневом, бегу в кадровый писать заявление! Ни за что здесь не останусь! Но кадровый пуст, не хватает вывески: «Все ушли жрать!» Сижу в коридоре, чувствую, как отступает негодование и сердце стучит все тише... Вместо чувств обостряются мысли. И главная из них: «А ведь тебе понравилось, лисенок?»

---- 4 ----

Обещания напиться в одни ворота я не выполнил. Куда я без Ника? Причем употребляли позорно, без культурной программы, вдвоем в моей ободранной однокомнатной квартире. Начали как интеллигентные люди: коктейли делали — виски со спрайтом, закусывая нарезанной колбаской. Но скоро перешли на чистый вискарь и соленые сухарики. Ник не сильно расстроился, что проиграл: был к этому готов, да и знал, что виски не пропадет без его участия. Ник расстраивался по другому поводу: чувствовал, что я ему не все рассказываю. Мне пришлось поведать, что на обеде не был, так как был вызван к Ардову. Да, насчет внешнего вида. Да, я написал заявление об увольнении «по собственному желанию». Да, было много неприятных минут. Но дирик заявление всё же не подписал, а повелел в понедельник быть в приличном виде, так как ценит мою креативность и я нужен ему, хотя бы чтобы проект закончить.

Конечно, Ник не узнал, что за «неприятные минуты» мне пришлось пережить. Не рассказал ему и того, что в кадровом отделе заявления у меня не приняли. Сообщили, что еще до обеда позвонил Лев Ильич и предупредил, если пожалует Леля Елисей Александрович с заявлением об уходе, не принимать, а отсылать сего работника прямо к нему. Я с написанным заявлением, вновь пылая гневом, побежал на четвертый этаж. Но, когда увидел пустующее место секретарши, осознал, что опять окажусь в барском кабинете в пол-этажа один на один с хищником. Остановился около самой двери Ардова. И передумал заходить. Заявление оставил на секретарском столе, любовно разгладив выстраданный листочек. А сам отправился работать. И оставшиеся полдня почесывал задницу, так как кожа на энном месте взывала к состраданию.

Уже когда в зюзю были пьяные, я, растекаясь по столу, скулил:
— Ни-и-ик, на хрена люди нарываются? Вот ведь он нарыва-а-ается!
— Хто он?
— Царь зверей! Он меня плохо знает!
— Чё-то я не особо понял… ты про кого?
— Так про это львиное отродье!
— А-а-а! Теперь понятно… Лис, он тебя ударил?
— М-м-м-м… ну-у-у… фигурально выражаясь… почти… семь раз!
— Почти и семь раз? Вот козел!
— Ник! Я этого так не оставлю!
— И че ты сделаешь? Вызовешь его к себе в кабинет и почти семь раз ударишь? — после этой фразы я стал понимать, что Ник не такой уж и пьяный.
— Ты же меня знаешь! Буду мстить интеллигентно! Все семь раз!
— Лис! Максимум один! После первой же западлы тебя вытурят из «Фаворита» и финита! Вот и вся мстя!
— Пари?
— Оно заведомо тобой проиграно, друг! Я ж не гад!
— Пари!
— Харэ выплясывать! Мы пьяные! Завтра же не вспомним!
— А мы запишем! — и я тащу на кухню, где мы устроили эту вакханалию, лист А4, что нашелся в сумке, и ручку. — Та-а-ак-с!

Даже под градусом чесотка пари овладела моим существом полностью, выветривая последний разум.
— Что на кону?
— Ну… давай твой фотик…
— Нет! Слишком мелко! Я ставлю свою машинку, а ты… ты… путевки на Маврикий! О!
— Ты — свою ауди? Охренел?
— Я выиграю, Никитосик! Так, пишем: «Я, Леля Елисей Александрович, и мой дружбан, Кожухов Никита Михайлович… — медленно диктую себе по слогам, — заключаем пари. Объектом пари является придурочный хозяин «Фаворита». Леля Е.А. обещает устроить объекту семикратную месть (в виде позора, общественного презрения и других неприятных минут) и при этом не быть уволенным с работы. При выполнении этих условий по истечении месяца он получает от бедолаги Никитосика две путевки на Маврикий. Гы-гы-гы! А если по истечении этого времени семь мстей не последует или серия страшной кары оборвется увольнением Лели Е.А., тогда (что маловероятно) Кожухову Н.М. перепадает «злюка ауди А1» цвета асфальт. Договор скрепляем подписями и походом в клубешник».
— Ну ты псих! — оценивает мою идею Ник, расписываясь на листочке под двусторонним договором. И еще рядом с росписью добавляет: «Лис-придурок!» Потом расписываюсь я и добавляю: «на Маврикий позову с собой Ардова!»

Потом мы все-таки пошли в техно-клуб «Arma 17», оставив еще три бутылки виски до следующего раза. Всё, что происходило в этот вечер позже, помню с трудом, как, впрочем, и большую часть воскресения: меня штормило и качало, как неопытного юнгу при первом же ветре. Но вечером одинокого выходного все же обнаружил на кухонном столе наш договор с Ником. Задумался, как буду выполнять. Пьяные бредни — не повод отказываться от пари. Дело чести! Бумагу не выбросил. Унес в коридор, туда, где на тумбочке валялись все шмотки, бумажки и планшет, что я выкинул из сумки. Пусть договор не дает мне покоя, так быстрее соображу, как выиграть…

И покоя мне, конечно, не было! Помимо работы над проектом «Цвет любви», работал над проектом «Цвет мести и оттенки мелких пакостей». Анализировал, что Ардову будет наиболее противно? Что его расстроит? Что разозлит? А ведь нужно было, чтобы не только я не пострадал, но и окружающие живы остались! Я же гуманный! И первое, что пришло в голову, — это львиная тачка, всегда навощенная, выпестованная, горделиво сверкающая своими миллионами. Лёвик (отличное имя!) лично водил, не доверял никому, сюсюкал с автомобилем и брезгливо смотрел на чужие машины. Моя, например, раз в пять была дешевле. Ну вот! Держись, бэха! Будешь отдуваться за своего хозяина! Первая серия семисерийного блокбастера (факт из раздела садо-мазо-безобразо) будет называться: «Немка позорит своего господина».

***
Реализация личного проекта началась двадцатого сентября — в день, когда мы с Рустиком сдавали готовое оформление. Это было в первую половину дня, до обеда. Ардов не подавал вида, что некоторым образом знаком с моей задницей: не хмыкал, не подмигивал, не высказывался двусмысленно. Я даже подумал, что, может, порка — это его стандартный способ налаживания трудовой дисциплины. Всех порет? От этой мысли стало как-то обидно…

Я как всегда ползал вокруг длинного офисного стола, передвигая бумаги, несколько раз усаживался коленками на стулья, за что дважды получил в свой адрес: «Сел нормально!» И один раз был схвачен за пиджак и сдернут вниз. И еще я долго не мог найти расчеты по покетбукам, даже бегал на свое рабочее место. Блин, лист с расчетами бы погладить утюгом… Но пришлось отдавать такой. За это мятое убожество получил подзатыльник! Ни хрена себе нежности при Рустике! Дизайнер, по-моему, очумел от такой фамильярности в мой адрес! Напоследок я еще умудрился присесть в царское кресло — обошлось только тяжелым взглядом и дернувшимся ртом. В целом нас похвалили. Книги отдают в набор, а у меня теперь задача устроить промо. Но это подождет! Сейчас есть более важное мероприятие…

В начале обеденного перерыва мы с Ником демонстративно вместе со всеми выходим из офиса в кафе-столовку напротив. Там все наши питаются. Хотя рядом есть несколько более пафосная обеденная зона, где едят управленцы вместе с вожаком. Мы набираем корма, и из окна я вижу, что из «Фаворита» выкатывается дорогой наш Лев Ильич. Он направляется в соседний французский ресторан. Мой выход!

В парадные двери мне нельзя выходить-входить, кругом камеры понатыканы. Поэтому я договорился пробежать сквозь кухню во двор, вокруг соседнего здания на задворки к нашему, где уже приготовлено открытое знакомое окно в мужской туалет. Азарт поддает мне ловкости, и я в здании. Бегу сначала к себе в офис, забираю все приспособы, затем спускаюсь на второй этаж в офис авторского отдела. Здесь пусто. Быстро расстилаю газетку, достаю две пластиковых трубки от старого пылесоса, вставляю их друг в друга и с помощью воронки насыпаю туда порошкообразный цемент. Осторожно переворачиваю в горизонтальное положение и насаживаю приготовленный насосик к одному из концов трубки. Всё! Пора! Забираюсь на подоконник: окно открыть нельзя, но вот фрамуга у них нараспашку. Вытаскиваю трубку наружу, почти на всю длину, крепко прижимаю к раме, ногой давлю на помпу насосика. Раз, два, три, четыре… цемент веселыми клубами вырывается из трубки и красиво опускается на стоящую под окном машину. Здесь место Льва Ильича. Была машинка пижонского коричневого цвета — стала плебейски серая от грязи. А сентябрь влажный! Сейчас цемент схватится и неровной корочкой обляпает милую бэху… Выдул весь цемент — и бежать! Газетку с пола комкаю на ходу, выбрасываю в туалете, трубки и помпу тоже выбрасываю по дороге. Забегаю через кухню в нашу столовку «Обжорку» и присаживаюсь рядом с Ником, который, разумеется, следил и если что предупредил бы.

Весь планктон приятно проводил время, не заметив моего отсутствия в течение десяти минут. И в окно смотрел, видимо, только Ник.
— Ну как? — отдышавшись, спрашиваю я своего друга.
— Пиздец тебе будет, вот как!
— За что-о-о? — делаю я круглые глаза. — Я сейчас вместе со всеми выйду и даже прибуду на место катастрофы позже пострадавшего, сытый и не при делах!
— Ну-ну! — сомневается Ник. — А машинку жалко…
— Вымоет! Жаль, не написать какое-нить слово из трех букв!
Ник подкрутил мне у виска.

А дальше праздник! У-ха-ха-ха-ха-а-а… Все как прописал! Люди начинают возвращаться в здание. Все идут мимо парковки, все останавливаются около грязной бэхи — целый митинг! Мы немного задержались на выходе из столовки так, чтобы Ардов увидел, как я выхожу, такой невинный. Он увидел. А потом он увидел толпу радующихся рабов на месте своего авто. А еще через несколько мгновений он увидел свою красавицу. Мда! Вот он, момент триумфа! Вот он, беспомощно открытый рот, жалкие, почти слезные глаза, безвольно застывшие руки и не-воз-мож-ность что-либо сказать. Лёвик огорчен! Заметив босса, толпа в панике рассосалась с нарочито соболезнующими восклицаниями. А Лев Ильич, пришедший в себя, яростно зыркнул по сторонам и понесся к охранникам смотреть видеоотчет. Хрен тебе, а не фигурант!

Настроение отличное. Ардова не было до конца дня, отмывался! Но, друг мой сердешный, это еще не законченный сюжет!

Уже на следующий день бэха цвета марракеш стояла на своем прежнем месте. Фрамуга в авторском отделе закрыта (если не заколочена). Неужели вы думаете, что я буду повторяться? Сегодня царю зверей из отряда кошачьих приготовил сюрприз этот самый отряд. Ставлю свою машину рядом с высокой немкой, почти опаздывая на работу. Расчет верный: после вчерашнего место рядом с ардовской бэхой не занято. Выхожу, а люди спешат, бегут, охранник весь в пропусках. Я из бутылки быстро поливаю резину ардовской тачки, обхожу машину и быстро плескаю коричневую жидкость на кузов так, чтобы подтекло в багажник и к радиатору. На коричневом цвете коричневая прозрачная жидкость совсем незаметна. Делаю скорость, забегаю через вахту, сначала к Нику. В туалете выбрасываю бутылку, и мы идем смотреть кошачий концерт, так как моя хорошая знакомая, странная Ритка Герц, уже готова. Она работает в приюте для бездомных животных и вот с утра, за обещанный гонорар, она приволокла оттуда в клетках пять кошек. Я разбрызгал валерьянку. Звоню: «Рит? Можно!»

Видим из окна первого этажа, как Ритка чинно шествует с клетками наперевес. Потом она картинно останавливается, типа передохнуть, ставит клетки на дорогу, и оттуда со сверхзвуковой скоростью припускают ободранные кошки. Ритка тоже припускает, подобрав облегченные клетки. Кошки творят с бедной бэхой какую-то натуральную еблю! Лижут, грызут, трутся, скребутся (что особенно приятно). Вдруг выбегает охранник. Начинает их откидывать, те бросаются на странного человека в черной форме, уворачиваются и шипят. Охранник несколько раз в экстазе стучит по капоту. Взвывает сигнализация. Но даже это не смогло испугать кошек. Они просто обезумели. Обезумел и еще один человек, который выбежал во двор. Это был наш любимый дирик! У меня прямо оргазм от его вида! Лапами своими машет, на охранника орет, кошек раскидывает. В какой-то момент Левик поднял глаза на фасад здания, куда-то вверх, посмотрел, прищурившись, и почему-то ухмыльнулся. Что он там ищет? Утреннее представление закончилось тем, что Ардов сел в бэху и, рекордно стартанув, унесся вдаль. Видимо, опять отмываться! У-ха-ха-ха-ха-а-а… Просто праздник какой-то! Ник признался, что мстя удалась!

И опять настроение отличное, собрались с Ником по этому поводу сгонять вечером покальянить в клуб «Азиана», там, может, и массажик сделают! Но массаж сорвался.

Не следил, поэтому и не заметил, что Ардов вернулся. Уже собирался домой, как Марина Андреевна мне сообщила, что звонили из приемной, велели мне прибыть сию же минуту в кабинет Льва Ильича. Смутное беспокойство охватило мое тельце. Почему-то подумалось о том, как же неплохо меня слушается моя ауди.

В приемной спросил у Нины Алексеевны:
— А вы уже уходите?
Та удивленно на меня посмотрела и, пожав плечами, ответила:
— Можно сказать, что уже ушла…

В кабинет Ардова я в этот раз зашел не сразу, а только сначала заглянул, показал нос. И тут же был схвачен за шею и отброшен внутрь. Лечу прямиком в запретное кресло! Бухаюсь, разворачиваюсь в нем и вижу, как Лёвик защелкивает замок и начинает расстегивать ремень!
— А-а-а-а! — начинаю орать я. — За что-о-о-о?
— В нашем деле нужно, чтобы ты сказал, за что… — безапелляционно заявляет царь извращенцев.
— Я ничего не сделал! Помогите! Нина Алексеевна! Ваш босс — садист!
— Ты это знал… — при этом Лёвик спокойно перекидывает ремень на плечо и подходит к одному из шкафов, открывает и (а-а-а!) достает наручники.
— А-а-а… — опять ору я и срываюсь с места, чтобы убежать. Не получается! У него отменная реакция, кошачья. Я даже до двери не дотронулся, как был перехвачен его ручищами. Барахтаюсь, пытаюсь вырваться. Меня почти несут к стене и вдавливают. Дирик ловко выкручивает меня из пиджака, который летит куда-то к окну, сминая жалюзи. Потом, придавив меня своим наглым телом, он ловит мои руки, вытягивает их вверх и клацает наручниками, перехватывает за живот и рывками двигает к противоположной стене. Там батарея. А у наручников очень странной формы есть дополнительное кольцо, вот этим кольцом меня и пристегивает. Разумеется, все это время я ору. Ору матом, изрыгаю из запасников все ругательства, все издевки. Ардов не реагирует. И вот я в позе буквы «Г» с покатой спинкой. Изверг встает за мной близко и расстегивает мне брюки, стаскивает их вниз до колен, а рубашку — наверх.
— Итак! — ледяным голосом выговаривает дирик. — Говори, за что я тебя наказываю?
— Ни за что! Вы гребаный извращенец! Ебучий псих! Меня не за что наказывать!
— Если не скажешь, то получишь на десять ударов больше!
— Давай, пори так, чтобы жопа посинела, и я сразу заявлю на тебя…
— Во-первых, я не разрешал тебе называть меня на «ты». — Я было начал опять орать, но вдруг почувствовал на заднице его теплую руку, крик сдох в глотке, а Лев Ильич продолжил: — Во-вторых, никуда ты не пойдешь, я это отлично знаю. В-третьих, говори! — и сжимает правую ягодицу. Черт! Я упираюсь лбом на руки, соединенные кольцами, так как не могу отвечать, да и стоять-то стало тяжко.
— Итак, признаешься?
— Нет, — шепчу я.
— Тогда считай вслух!

И противный звук, который завершается обжигающей болью на ягодице.
— Тс-с-с-с, — сиплю я.
— Считай! — приказывает он — я отрицательно мотаю головой. — Тогда наказание начнется только с того удара, который ты посчитаешь! Этот был просто так, подарок…
Хлесть! И огненная черта нарисовалась болью на ягодицах. Я даже задохнулся, но через судорожное всхлипывание услышал:
— Ну?
— Один… — шепотом сказал я.
— Громче!
— Один!
И новый удар, новая черта, боль разбрызгивалась каким-то цветком по коже и отдавалась в низу живота. Больно было первые пять ударов. Потом — просто горячо. Жар выходил через рот: семь… восемь… девять… десять… Потом Ардов поменял направления удара и ох-х-х… опять больно, считаю громко и с завыванием: двена-а-адцать, трина-а-адцать, че-е-еты-ы… Жар кругом, испарина на лбу, не соображаю ничего, у-ле-та-ю. Всё смешалось: и колющее чувство унижения, и растерянность от той доступности, что я сейчас являю перед мучителем, и ноющее удовольствие в паху, и негодование на него, на себя! Как так? Семнадцать… стоп. А зад вытягивается навстречу новому удару. Мне хочется плакать: я урод похлеще, чем он! Только уродам может такое нравится! Какой позор! Он видит мой стояк!

Дата добавления: 2015-07-10