Глава XXVIII. Только покороче, прошу вас,

Только покороче, прошу вас,

Сейчас время для меня очень хлопотливое.

Шекспир. «Много шума из ничего»

Племя делаваров — или, вернее, половина племени, — расположившееся в данное время лагерем вблизи временного поселения гуронов, могло выставить приблизительно то же число воинов, что и гуроны. Подобно своим соседям, делавары последовали за Монкальмом на территорию, принадлежавшую английской короне, и производили смелые набеги на охотничью область мохоков. Однако с обычной сдержанностью, свойственной индейцам, они отказались от помощи чужеземцам в тот самый момент, когда те особенно нуждались в ней; делавары велели посланным Монкальма передать ему, что топоры их притупились и необходимо время, чтобы их отточить. Командующий Канады, как тонкий политик, решил, что умнее иметь пассивных друзей, чем превратить их в открытых врагов неуместно суровыми мерами.
В то же время, когда Магуа вел в лес свой молчаливый отряд, солнце, вставшее над лагерем делаваров, осветило людей, предававшихся занятиям, свойственным более позднему времени дня. Женщины бегали из хижины в хижину: одни — приготовляя утреннюю еду, другие — прибирая внутренность хижины; большинство останавливались, чтобы перекинуться между собой несколькими словами. Воины стояли отдельными группами; они больше раздумывали о чем-то, чем говорили, а если и произносили несколько слов, то с видом людей, дорого ценящих свое мнение. Повсюду между хижинами виднелось множество принадлежностей для охоты, но Никто не брался за них. Там и сям какой-нибудь воин осматривал свое оружие. Иногда глаза многих воинов сразу устремлялись на большую хижину в центре поселка, словно она составляла предмет размышлений всех этих людей.
На самом краю плоской возвышенности, на которой был расположен лагерь, внезапно появился какой-то человек. Он был безоружен, и разрисовка скорее смягчала, чем увеличивала природную суровость его строгого лица. Когда он приблизился настолько, что делавары могли видеть его, он сделал жест, выражавший его дружественные намерения, сначала подняв руку к небу, а затем выразительно прижав ее к груди. Жители поселения ответили на его приветствие и пригласили подойти ближе. Ободренный этой встречей, смуглый незнакомец покинул край природной террасы, где он стоял, резко выделяясь на фоне заалевшего утреннего неба, и важной поступью пошел к середине стана. По мере того как он приближался, слышалось легкое бряцание серебряных украшений на его руках и шее да звон маленьких бубенчиков, окаймлявших его кожаные мокасины. Он любезно приветствовал мужчин, не обращая никакого внимания на женщин. Когда незнакомец дошел до группы людей, по гордым лицам которых можно было догадаться, что это вожди племени, он остановился, и делавары увидели статную, стройную фигуру хорошо знакомого вождя гуронов, известного под именем Хитрая Лисица.
Его встретили серьезно, молчаливо и настороженно. Стоявшие впереди воины расступились, пропустив лучшего делаварского оратора, говорившего на всех языках северных туземцев.
— Добро пожаловать, мудрый гурон! — сказал делавар на языке макуасов. — Он пришел отведать сакка-туш* вместе со своими приозерными братьями?
_______________
* С а к к а-т у ш — блюдо, приготовляемое из размолотого маиса и бобов.

— Он пришел, — повторил Магуа, наклоняя голову с величием восточного государя.
Вождь, протянув руку, взял гурона за запястье, и они снова обменялись дружескими приветствиями. Потом делавар пригласил гостя войти в хижину и разделить с ним утреннюю трапезу. Приглашение было принято, и оба воина спокойно ушли в сопровождении трех-четырех стариков, покинув остальных, снедаемых желанием узнать причины такого необычайного посещения. Однако они не выразили ни единым жестом, ни словом своего нетерпения.
Разговор в продолжение скромного завтрака вели с чрезвычайной осмотрительностью; речь шла только о приключениях на охоте, в которой недавно участвовал Магуа. А между тем каждый отлично знал, что посещение это должно иметь какую-то тайную цель и большое значение для их племени. Когда все насытились, а женщины убрали остатки кушанья и бутыли с напитками, обе стороны приготовились к словесному поединку.
— Обратил ли мой великий канадский отец снова свое лицо к его детям — гуронам? — спросил оратор делаваров.
— Разве было когда-нибудь иначе? — возразил Магуа. — Он называет мой народ самым любимым.
Делавар торжественно наклонил голову, будто бы соглашаясь, с тем, что он считал заведомой ложью, и продолжал:
— Томагавки ваших воинов были очень красны!
— Так было прежде, но теперь они блестящи и тупы, потому что ингизы мертвы, а делавары — наши соседи.
Вождь ответил на этот умиротворяющий комплимент только движением руки и замолчал. Тогда Магуа, как будто вспомнив о чем-то при упоминании о резне, спросил:
— Не беспокоит ли моя пленница моих братьев делаваров?
— Мы рады ей.
— Путь между делаварами и гуронами короток и открыт — пришли ее к моим женщинам, если она беспокоит моего брата.
— Мы рады ей, — возразил вождь делаваров внушительнее прежнего.
Магуа, сбитый с толку, молчал в продолжение нескольких минут, по-видимому, равнодушный к тому, что первая попытка вернуть Кору не увенчалась успехом.
— Оставляют ли мои воины делаварам место для охоты в горах? — заговорил он после некоторого молчания.
— Ленапы — господа в своих собственных горах! — ответил вождь несколько высокомерно.
— Это хорошо: справедливость управляет поступками краснокожих. Зачем им чистить томагавки и точить ножи друг против друга! Разве мало здесь бледнолицых?
Трое из присутствующих издали одобрительное восклицание.
Магуа подождал немного, чтобы слова его могли подействовать смягчающим образом на делаваров, и потом прибавил:
— Не видели ли мои братья следов чужих мокасин в лесах?
Не нападали ли они на следы белых людей?
— Пусть приходит мой канадский отец, — уклончиво ответил вождь, — его дети готовы видеть его.
— Великий вождь приходил курить трубку с индейцами в их вигвамах. Гуроны также бывают рады видеть его. Но у ингизов длинные руки и ноги, которые никогда не устают. Моим молодым людям показалось, что они видели следы ингизов вблизи селения делаваров.
— Они не найдут ленапов спящими.
— Это хорошо. Воин, глаза которого открыты, может видеть врага, — сказал Магуа, еще раз меняя тему разговора, так как убедился, что ему не обмануть своего собеседника. — Я принес подарки моему брату.
Хитрый вождь встал, заявив о своих щедрых намерениях, и торжественно разложил подарки перед ослепленными взорами хозяев. Подарки состояли большей частью из дешевых безделушек, снятых с женщин во время резни в крепости Уильям-Генри. Лукавый гурон выказал не меньше умения в распределении побрякушек, чем в выборе их. Самые драгоценные он отдал двум из важнейших вождей, остальные подарки он роздал младшим с такими любезными и кстати сказанными комплиментами, что никто из них не имел повода быть недовольным.
Этот хорошо рассчитанный ход вождя гуронов немедленно дал положительные результаты. Торжественное выражение лиц делаваров сменилось более радушным. Перемена в особенности отразилась на вожде. Несколько времени он рассматривал доставшуюся на его долю обильную часть добычи и затем проговорил очень выразительно:
— Мой брат — мудрый вождь. Мы рады ему.
— Гуроны любят своих братьев делаваров, — ответил Магуа. — И почему им не любить своих братьев! Они окрашены тем же солнцем, и их праведные люди будут после смерти охотиться в одних и тех же местах. Краснокожие должны быть друзьями и смотреть во все глаза на белых людей. Не встречал ли мой брат шпионов в лесу?
Делавар, имя которого в переводе означало «Твердое Сердце», забыл на этот раз о непоколебимости. Выражение его лица смягчилось, и он снизошел до того, что стал говорить более определенно:
— Возле моего лагеря были чужие мокасины. Следы их дошли до моих хижин.
— Мой брат выгнал собак? — спросил Магуа, не напоминая вождю его прежние увиливания от прямого ответа.
— Этого нельзя сделать. Странник — всегда желанный гость для детей племени ленапов.
— Странник, но не шпион.
— Разве ингизы послали бы шпионами своих женщин? Не сказал ли вождь гуронов, что он взял в плен женщин во время сражения?
— Он не солгал. Ингизы послали своих разведчиков. Они были в моих вигвамах, но не нашли никого, кто мог бы приветствовать их. Тогда они убежали к делаварам, потому что, говорят они, делавары — наши друзья; их души отвратились от канадского отца.
Удар был нанесен великолепно и в более цивилизованном обществе доставил бы Магуа репутацию искусного дипломата. Недавнее отсутствие делаваров во время сражения вызвало, как им хорошо было известно, много упреков со стороны их французских союзников, и они чувствовали, что впредь те будут относиться к их поступкам недоверчиво и настороженно. Нетрудно было предвидеть, что подобное положение окажется весьма невыгодным для них впоследствии. Отдаленные поселения делаваров, их места охоты и сотни их женщин и детей — все это находилось на французской территории. Поэтому тревожное известие было принято, как и рассчитывал Магуа, если не со страхом, то с явным неудовольствием.
— Пусть мой отец взглянет в лицо мне, — сказал Твердое Сердце, — он не увидит в нем перемены. Правда, мои молодые люди не вышли на тропу войны — они видели вещие сны, в которых им было указано не делать этого. Но они любят и почитают великого белого вождя.
— Поверит ли он этому, когда услышит, что величайший его враг нашел приют в лагере его детей? Когда ему скажут, что кровожадный ингиз курит у вашего огня? Что бледнолицый, убивший так много его друзей, расхаживает среди делаваров? Что вы, мой великий канадский отец не так глуп!
— Где тот ингиз, которого боятся делавары, — возразил вождь, — который убил моих молодых людей? Кто смертельный враг моего великого отца?
— Длинный Карабин.
Делаварские воины вздрогнули, услыхав хорошо известное имя. По их изумлению ясно было видно, что они впервые узнали, что в их власти находится человек, приобретший такую славу среди французских союзников.
— Что хочет сказать мой брат? — спросил Твердое Сердце с удивлением.
— Гуроны никогда не лгут! — холодно ответил Магуа; он прислонился головой к краю хижины и прикрыл смуглую грудь своей легкой одеждой. — Пусть делавары пересчитают своих пленников; среди них они найдут одного, кожа которого не красна и не бела.
Наступила долгая пауза. Вождь отошел в сторону посоветоваться с товарищами, а посланцы отправились, чтобы собрать старейшин племени.
Один за другим воины входили в хижину, и важное известие, сообщенное Магуа, передавалось каждому. Все встречали его с изумлением. Новость передавалась из уст в уста, и вскоре во всем лагере поднялось сильное волнение. Женщины бросили работу, стараясь уловить отдельные слова, нечаянно срывавшиеся с уст воинов. Мальчики, оставив свои игры, расхаживали среди взрослых, с любопытством и восторгом прислушиваясь к отрывистым восклицаниям отцов, выражавших свое удивление перед смелостью ненавистного врага.
Когда возбуждение несколько улеглось, старики решили серьезно обдумать, чего требовали честь и безопасность их племени в таких щекотливых и затруднительных обстоятельствах. Во все время этого движения среди общего волнения Магуа не только не покинул своего места, но остался в той же позе, неподвижной и внешне совершенно равнодушной к тому, что происходило вокруг него. Но ничто не ускользало от его бдительного взгляда. При его знании народа, с которым он имел дело, Хитрая Лисица предвидел каждую меру, на которую решались вожди; можно сказать, что во многих случаях он знал их намерения прежде, чем сами они сознавали их.
Совещание делаваров было непродолжительно. Когда оно окончилось, общая суматоха возвестила, что за совещанием вождей должно немедленно последовать торжественное собрание всего племени. Такие собрания происходили только в самых важных случаях.
Хитрый гурон, коварный и мрачный наблюдатель, сидел поодаль. Он понимал, что его предложения будут обсуждаться на собрании всего племени. Потом Магуа вышел из хижины и молча подошел к площадке перед лагерем, где уже начали собираться воины.
Прошло около получаса, пока все, включая женщин и детей, не заняли свои места. И, когда солнце стало подниматься над верхушками горы, у подножия которой делавары устроили свой лагерь, большинство их уже сидели на своих местах. А когда его яркие лучи брызнули из-за очертаний деревьев, окаймлявших возвышенность, число собравшихся превышало тысячу.
Только старейшие и опытнейшие имели право изложить перед собранием предмет обсуждения. Пока один из таких людей не обнаружит желания говорить, никакие воинские подвиги, природные таланты или ораторский дар не оправдали бы юношу, решившегося прервать молчание. В данном случае, престарелый воин, который должен был говорить, долго молчал, по-видимому взволнованный важностью того, что ему предстояло сообщить. Молчание тянулось гораздо дольше обыкновенной паузы, предшествующей совету; но даже самый младший из мальчиков не обнаруживал нетерпения. По временам глаза, кого-либо из индейцев поднимались от земли, к которой были как бы прикованы взоры большинства, и обращались к одной из хижин, отличавшейся от остальных только тем, что она была лучше других защищена от непогоды.
Наконец в толпе пробежал тихий шепот, и все сразу поднялись со своих мест. В это мгновение дверь хижины, о которой только что шла речь, отворилась; оттуда вышли трое людей и медленно направились к месту совета. Все они были стары, старше всех присутствовавших стариков; но тот, который шел посредине, опираясь на своих товарищей, насчитывал столько лет, сколько редко выпадает на долю человека. Его фигура, некогда стройная и прямая, как кедр, теперь согнулась под гнетом более чем столетней жизни. Упругая, легкая походка, обычная для индейца, исчезла; старик медленно совершал свой долгий путь, дюйм за дюймом. Его темное сморщенное лицо составляло резкий контраст с длинными белоснежными кудрями, рассыпавшимися по плечам в таком изобилии, словно оповещая, что прошла вечность, когда в последний раз волосы были пострижены.
Одежда этого патриарха, ибо так можно было его назвать, была богата и внушительна, но вполне соответствовала простым обычаям людей его племени. Она была сделана из лучших звериных шкур, лишенных шерсти и покрытых причудливыми рисунками, изображавшими его былые боевые подвиги. На груди его красовались медали, некоторые из серебра, а две из золота. То были дары белых, полученные им в течение его долголетней жизни. На руках и на ногах сверкали золотые браслеты. На голове его, которую волосы покрывали сплошь, так как старик давно уже не участвовал в военных походах, виднелось нечто вроде диадемы. Украшавшие эту диадему драгоценности горели среди трех ниспадавших страусовых перьев, выкрашенных в черный цвет и составлявших резкий контраст с белоснежными прядями волос. Его томагавк почти исчезал под накладным серебром, а рукоятка ножа горела, словно рог из массивного золота.
Лишь только утих глухой шум, вызванный появлением уважаемого старца, имя «Таменунд» стало передаваться шепотом из уст в уста. Магуа слыхало славе мудрого и справедливого делавара. Ему даже приписывали редкое свойство тайного общения с Великим Духом. Поэтому Магуа выступил немного вперед, чтобы получше разглядеть черты лица человека, решение которого могло оказать огромное влияние на судьбу вождя.
Глаза старика были закрыты, будто утомились от продолжительного созерцания игры человеческих страстей. Цвет его кожи казался темнее цвета кожи большинства окружающих, так как бесчисленные перепутанные линии образовали сложные и вместе с тем красивые узоры, нататуированные чуть ли не по всему его телу.
Таменунд прошел мимо безмолвно наблюдавшего за ним гурона, не обращая на него никакого внимания и продолжая опираться на своих двух почтенных спутников; он прошел к возвышению, где собрались делавары, и сел в центре с величием монарха и с видом отца.
Ничто не могло быть выше того благоговения и той любви, с которой встретил народ старца. После значительной паузы, требуемой приличиями, главные вожди поднялись со своих мест; подойдя к патриарху, они торжественно возлагали его руки на свою голову, по-видимому прося благословить их. Более молодые вожди довольствовались тем, что дотрагивались до его одежды или даже только приближались к нему, чтобы дышать одним воздухом с престарелым, справедливым и храбрым человеком. Из молодых воинов решались подходить только те, кто отличался какими-либо выдающимися подвигами; главная же масса считала себя счастливой тем, что могла смотреть на лицо так глубоко почитаемого и горячо любимого человека. Когда были закончены все проявления любви и уважения, вожди возвратились на свои места, и молчание воцарилось во всем лагере.
Между тем один из престарелых спутников Таменунда сказал что-то шепотом нескольким юношам; они тотчас же встали, вышли из толпы и вошли в хижину, служившую, как уже было замечено, предметом особого внимания в продолжение целого утра. Через несколько минут они появились снова, ведя к судилищу людей, бывших причиной этого торжественного собрания. Толпа расступилась, образуя проход; когда прошли все, она снова сомкнулась, образовав вокруг пленников плотное кольцо.

Дата добавления: 2015-07-10