Наблюдательность Эриксона.

Мой отец прославился свой необычайной наблюдательностью. Большей частью она зиждилась на его собственной истории: он был парализован и не мог двигаться целый год, и почти единственное, что ему оставалось — лежать и развлекать себя воображаемыми диалогами воображаемых персонажей. Нам с вами, к счастью, не приходится так развлекаться. Но иногда на какой‑нибудь скучноватой вечеринке или сидя в зале ожидания в аэропорту бывает интересно наблюдать, как люди объединяются в группки, и предполагать, кто сейчас отойдет, а кто подойдет и как могут развиваться отношения между вот этими персонажами или этими. Или, например, выключив звук телевизора при просмотре какого‑то фильма, попытаться угадать, о чем идет речь и как развиваются события.

Мой отец был лишен музыкального слуха и не имел возможности наслаждаться музыкой, но зато он заметил, что когда люди говорят определенным образом, то они определенным образом дышат. Можно даже вычислить некоторый ритм. Он выключал звук телевизора и, наблюдая за певцами и дыша в такт с ними, пытался понять, какую они поют песню.

Еще один пример его наблюдательности. Во время Второй мировой войны он был членом медицинской комиссии по отбору молодых людей в армию. На каждого из них отводилось мало времени, однако он успел заметить такую особенность: если у молодого человека была татуировка с упоминанием матери, то, как правило, в его карточке значилось, что он либо состоял на учете в полиции, либо даже уже отсидел. Отец потом говорил, что очень интересно выяснить природу таких общих явлений. И теперь, когда в своей работе я сталкиваюсь с пожилыми людьми, у которых есть татуировка со словом «мама», я часто думаю: «А я про вас кое‑что знаю!»

Однажды, когда папа уже был врачом, он предложил своим практикантам просто смотреть на одну пациентку и уточнил: «Я хочу, чтобы вы, не спрашивая ни о чем эту женщину, вычислили, в связи с чем она лежит в больнице». При этом говорил он, откашливаясь и тяжело, хрипло вздыхая. Все практиканты сказали: «Пневмония… нет, астма… рак легких…» Они даже не заметили, что у нее ампутированы ноги. Видите, как легко привлечь к чему‑то внимание, а от чего‑то отвлечь.

Сейчас я расскажу одну историю, которая, во‑первых, показывает, каким он был наблюдательным человеком, во‑вторых, папа сам ее запомнил на всю жизнь и, в‑третьих, для меня она иллюстрирует разницу между гением и хорошим умным человеком. Когда папа был маленьким мальчиком, то жил в таких краях, где бывает много снега, хотя не так много, как у вас, конечно. Он вставал рано утром, после того, как выпал снег, и шел в школу, протаптывая в снегу тропинку. Иногда дорожка получалась прямая, иногда волнистая, а иногда очень‑очень волнистая. И ему нравилось потом, спрятавшись за дерево, наблюдать, как другие ребята идут по его тропинке. Ему хотелось понять, насколько кривой должна быть тропинка, чтобы другие по ней не пошли, а попробовали протоптать свою. Он обнаружил, что люди предпочитают идти даже по очень кривой тропинке, чем протаптывать свою. Я считаю, что это очень важная информация, и папа тоже учитывал ее всю жизнь.

Ответы на вопросы.

Вопрос: Верите ли Вы и верила ли семья Вашего отца в Бога?

Бетти: Я и моя семья верим в Бога. Наше религиозное воспитание было несколько нетрадиционным, потому что мы не ходили в церковь. Отец учил нас уважительно относиться к Человеку, Природе, Богу.

Вопрос: Вы получили педагогическое образование. А почему Вы сразу не стали работать терапевтом, не стали ученицей своего отца?

Бетти: Потому что я хотела быть учителем. Сколько себя помню, я занималась гипнозом. Я и моя сестра Роксана были субъектами для демонстраций отца с того времени, когда мне было 10 лет, а ей 12. Педагогическая карьера моя началась обычно, а затем я стала заниматься детьми с эмоциональными расстройствами и малолетними преступниками. Я поняла, что эта работа мне интересна, а потом, как следствие, занялась психотерапией. Но вы можете использовать гипноз в стольких областях! Когда я преподавала в школе, то часто использовала гипноз на занятиях.

Вопрос: Случалось ли Вам отказываться от работы с клиентом, и если да, то почему?

Бетти: Я не отказываю им как клиентам, но не работаю с ними, особенно в одном конкретном случае. Конечно, если я понимаю, что не могу помочь какому‑то человеку, то не начинаю с ним работать. Чаще всего мы не «сходимся» с теми клиентами, которые приходят ко мне пожаловаться и поплакаться. Я долго над этим раздумывала, но, к сожалению, как бы я ни старалась, ничего не помогает: если клиент пришел с единственной целью — пожаловаться и поплакаться, обычно все ограничивается двумя встречами.

Вопрос: В России дети очень часто наследуют профессию известных родителей. В семье Эриксона только двое из детей продолжили заниматься тем же, чем занимался отец. Вы можете это объяснить?

Бетти: Я думаю, что за одним этим вопросом стоит несколько. Во‑первых, если что‑то и хвалили в нашем доме, то это была индивидуальность. Стремление быть самим собой, делать то, что хочешь, поощрялось. Во‑вторых, мы росли и не осознавали того, что отец наш знаменит. Он для нас так и остался папочкой. Нам потребовалось довольно долгое время, чтобы осознать, что он настолько известен.

Вопрос: Из Ваших рассказов я понял, что со своими детьми Вы часто используете трансы. Это распространяется и на отношения с Вашими взрослыми близкими?

Бетти: Даже не знаю, как ответить. Находиться в измененном состоянии сознания для меня настолько просто и естественно. Если я по какой‑то причине напряжена, то обязательно в трансе. И, кроме того, лучший способ ввести кого‑то в транс — самому пребывать в трансе.

Вопрос: Об Эриксоне написано очень много книг учениками, которые с ним работали. Как дочь, Вы можете назвать фрагменты, искажающие образ вашего отца?

Бетти: Большинство искажений связано с тем, что учениками Эриксона они становились в поздние годы его жизни и видели его пожилым, физически слабым человеком. Они описывают пожилого, слабого человека, говорившего косвенно, обтекаемо. Они не видели моего отца таким, каким он мог быть: динамичным, сильным и чрезвычайно активным. Я хочу рассказать историю, которая может это подтвердить.

В 17 лет он перенес полиомиелит. Это, естественно, повлияло на всю его оставшуюся жизнь. Поэтому с 18 лет, когда он опять научился ходить, и до 60 лет, когда ему пришлось пользоваться креслом‑коляской, он постоянно ходил с палочкой. Мы, дети, отца без нее никогда не видели. Мэдди Вичпорт, подготовившая кассету о моем отце, задала мне однажды вопрос: «Когда Вы впервые узнали, что Ваш отец калека?» Я рассказала, что это случилось, когда мне было 23 года, я выходила замуж, и в церкви отец никак не попадал со мной в ногу. А когда я удивленно посмотрела на него, он улыбнулся и сказал: «Я действительно не могу!»

Года три назад эту историю я обсуждала со своим братом. «Я, конечно, видела, что отец ходит с палочкой, но не осознавала этого до конца!» Брат рассказал следующее. Он, отец и один из пациентов однажды пошли в поход. При подъеме на гору отец сильно отставал. Брат обернулся и увидел, что отец пытается перейти какую‑то небольшую расщелину между камней. В это время отец позвал его и попросил помочь. Именно тогда мой шестнадцатилетний брат и понял, что отец ходит с палкой, что он — калека.

Вопрос: Не могли бы Вы рассказать о своих детях? Чем они занимаются?

Бетти: Сейчас я не замужем. Мой бывший муж — военный летчик, поэтому я так много попутешествовала. Старший сын имеет свою студию звукозаписи, средний сын учитель, женат и не имеет детей, а дочь — полицейский.

Да, да, не удивляйтесь. Детей надо отпускать, хотя это и очень трудно. Я помню свою дочь маленькой девчушкой с косичками, торчащими в разные стороны, в платьице с морским воротничком. Недавно я обняла ее, чтобы поцеловать перед сном, и почувствовала пистолет на ее поясе. Вот тут я и поняла, что она уже выросла.

Вопрос: Вы можете что‑нибудь сказать о своей матери?

Бетти: О, спасибо за этот вопрос. Конечно, мой отец не преуспел бы настолько, если бы не она. Замечательная женщина и мать, она была существенно мягче, чем отец. Они составляли прекрасную пару. Мне кажется, она обогащала его. Она безупречная леди, очень умная женщина.

Вопрос: Я читал, что ваш отец принимал участие в допросе военнопленных. Насколько мне известно, это не самый афишируемый факт. Если можно, прокомментируйте.

Бетти: Насколько я знаю, он не участвовал в допросе военнопленных. Он работал с некоторыми людьми в связи с секретным проектом, имеющим отношение к психологии. Мне известна только одна тема, над которой он таким образом работал: изменение образа японцев — от маленького, никчемного человечка до достаточно эффективной нации, способной выступить грозным противником во время войны. Даже моя мать не знает многих деталей его работы в то время.

Он работал также в призывной комиссии. В этом качестве он беседовал со многими тысячами людей, определяя, в какой степени они годны в солдаты. На этом опыте он составил мнение о человеческой норме во всех ее проявлениях. И я уверена, что эта работа изменила его представления о терапии: он всегда считал, что быть нормальным — это не какой‑то узкий сектор, а широкий спектр.

Вопрос: Я читала, что Милтон Эриксон не верил в проявления необычных способностей. Считал, что все это фокусы и не более. Вы согласны с ним? Дело в том, что в настоящее время в России весьма распространились всяческие колдуны, волшебницы, сглазы, порчи и т.д. Что вы думаете о Дэвиде Копперфильде?

Бетти: Вы правы, отец не верил во все экстрасенсорные возможности. Он был ученым и не верил в то, что не было научно доказано. Я тоже так считаю. Дэвид Копперфильд — замечательный фокусник. Когда мне было 14 лет, один из учеников отца (назовем его мистер А.), достаточно известный в мире гипноза, работал с отцом над определением того, что такое гипнотический транс. Моя работа заключалась в том, чтобы иногда быть в трансе, иногда не быть в трансе, быть в трансе, пытаясь обмануть его, что я в полном сознании, и, наконец, будучи в полном сознании, делать вид, что я в трансе. Отец всегда верил в справедливость и считал, что если кто‑то что‑то делает, то должен что‑то получить за это. У мистера А. был замечательный талант — он получил в колледже звание профессионального фокусника. Поэтому его благодарность выражалась в том, что он показывал мне великолепные фокусы. Для меня он был как настоящий волшебник, мне даже казалось, что он читал мои мысли.

Вопрос: Каково было отношение Вашего отца к другим наиболее распространенным в США школам — психоаналитической и бихевиоральной?

Беiтти: Отец получил образование и традиционную психоаналитическую подготовку (в духе фрейдовской школы) и, естественно, он ее очень уважал. Но он считал, что человек слишком уникален и сложен, чтобы можно было описать все в одной теории. У него не было антагонизма по отношению к любым направлениям, но он считал, что гипноз может в этом смысле гораздо больше. Единственное, с кем он всегда воевал, — это шарлатаны всех сортов.

Вопрос: Сколько пациентов подряд Вы принимаете и за какое какое время устаете?

Бетти: Иногда я принимаю много пациентов подряд и не чувствую усталости до тех пор, пока за дверь не выйдет последний. Я верю, что все это благодаря трансу, в котором я постоянно нахожусь. Я отлично помню все, что касается любого моего клиента, все, о чем мы говорили с ним на предыдущих встречах. Обычно я настолько концентрирую внимание на своем клиенте, что если во время работы на время выйду из комнаты и встречу там следующего клиента, то даже теряюсь и не понимаю, кто он. Мне кажется, такая включенность — одно из важнейших преимуществ гипноза.

Вопрос: Как Вы предпочитаете индуцировать транс: это результат вдохновения или канву Вы разрабатываете заранее?

Бетти: Мне не нравится слово «вдохновение», я предпочитаю «практику» и «опыт».

Вопрос: Иногда клиенты рассказывают ужасные истории из своего прошлого. Но порой становится понятно, что история совершенно вымышленная. Не могли бы Вы рассказать, как реагируете на такие ситуации?

Бетти: Какова может быть цель такого человека — быть героем этой фантазии, втянуть вас в эту фантазию или отказаться что‑то делать? Сначала необходимо выяснить истинную цель пациента. Следующим шагом я показала бы пациенту другие способы быть героем в своей собственной жизни, может быть, более сложные, может быть, менее приятные или интересные. Но ни в коем случае нельзя устраивать конфронтацию с их фантазиями — это часть их мира, с которой нужно начинать работу. Когда появляются клиенты с подобным расстройством поведения, нужно помочь им начать функционировать лучше, чем раньше, потому что о полном излечении говорить, наверное, не придется.

Дата добавления: 2015-07-10