– Даже совсем не зная тебя? – спросил Блейн с лёгкой улыбкой. Боже, он знал, что именно так и сделал бы. Он знал, что если бы, когда они познакомились, Курт был бы другим, если бы всё было другим, он протянул бы руку к его сердцу при первой же возможности, в самое первое мгновение.
– Да, – сказал Курт, кивком подчёркивая ответ. – В другой жизни ты с самого начала был бы бесстрашным. И откровенным. И до отвращения игривым.
– Или, может, ты настроил бы себе слишком много иллюзий, – с готовностью предположил Блейн, прекрасно сознавая, что это – враньё, ведь говорить о вещах, которым никогда не случиться, беспечно выдвигая предположения, не создавая себе проблем по этому поводу, было легко и забавно.
– А потом? – спросил затем Блейн.
– Потом… не знаю, мы стали бы друзьями. Ходили бы вместе выпить кофе, и, в конце концов, один из двоих признался бы в своих чувствах другому. Очень мило и… просто. Знаешь, одно из тех неуверенных робких признаний… но, в то же время, правильных. А сразу за этим последовал бы наш первый поцелуй, и он был бы идеальным. И после окончания школы мы бы вместе отправились в Нью-Йорк в колледж, а потом, во время ужина при свечах, я встал бы на одно колено и попросил бы тебя стать моим мужем…
– А я ответил бы «да» и поцеловал бы тебя у всех на глазах, а потом уволок бы тебя силком в нашу квартирку, чтобы поскорее избавить ото всей одежды, – перебил его Блейн, сам заканчивая фразу, придавая ей убедительности нежными поглаживаниями по груди Курта и шепча последнюю часть прямо ему в ушко, заставляя дрожать вовсе не от холода.
– Ты только что испортил мою романтическую историю, – недовольно проворчал Курт, не в состоянии бороться с соблазном слегка повернуться и поцеловать Блейна в шею, задерживаясь на чувствительном местечке за ушком. Рука Блейна медленно скользнула ему на затылок, прижимая его лицо к себе в молчаливой, но настойчивой просьбе, и Курт довольно улыбнулся против его кожи, прежде чем втянуть её между зубами.
Он начал спускаться ниже и отодвинул ворот куртки, прикусывая ключицу. Блейн откинул голову на спинку качалки, продолжая придерживать его за волосы. Когда Курт приподнялся, чтобы усесться на него верхом, Блейн обхватил его лицо обеими руками и вовлёк в нежный и одновременно горячий поцелуй, их сплетающиеся языки наслаждались теплом, которого недоставало телам из-за холодного зимнего воздуха, а губы мало-помалу становились всё более припухшими и красными.
Они разъединились со смачным звуком, глядя друг на друга и дыша чуть чаще, чем обычно. Блейн улыбнулся, обвил Курта руками, приглашая уткнуться лицом в изгиб его шеи, и крепко прижал к себе, пока тот вдыхал его аромат.
– Это красивая история, – сказал он, равномерно поглаживая его по спине поверх одеяла, с которым муж так и не расстался. Курт кивнул, улыбаясь ему в шею, хотя отголосок печали сумел прокрасться в его сердце. Потому что, да… это и правда была красивая история.
– Но она не наша, – заключил Блейн тоном, в котором не слышалось сожаления, что было бы вполне естественно. Но его слова были лишь простым утверждением, отражавшим то, как обстояли дела.
– Но ты бы её хотел? Такую историю? – спросил Курт, не поднимая головы.
– Мне довольно знать, что я любил бы тебя каждый день моей жизни с того момента, как мы встретились, – ответил он, крепче сжимая объятье. – А ты? Ты хотел бы?
– Может быть… – задумчиво произнёс Курт, легонько целуя его под подбородком. – Но и наша мне нравится.
– Наша совершенна, – ответил Блейн.
========== Dawns, Sunsets and Northern Lights. 5 глава. ==========
Самая страшная ссора Курта и Блейна.
– Эй, что читаешь, милый? – спросил Блейн. Он только что закончил мыть посуду после их ужина и, заглянув в гостиную, увидел Курта, сидящего за столом в окружении разнообразных листов и бумажек, вероятно, недавно вынутых из почтового конверта, уголок которого выглядывал из-под них. Курт слегка согнулся и постукивал ручкой по столу, углубившись в чтение.
Услышав его голос, Курт поднял на него глаза, глядя со смесью обеспокоенности и неуверенности, будто не мог решиться, что сказать.
– Это документы, которые мне прислал мой дерматолог, это не… ничего важного, – произнёс он, в конце концов, немедленно отводя взгляд.
Блейн наклонил голову вбок и подозрительно посмотрел, направляясь к нему, в то время как Курт отчаянно пытался прибрать бумаги, чтобы не позволить ему вникнуть в их содержание. Но Блейн оказался быстрей, успев подойти к столу как раз вовремя, чтобы заметить заголовок одного из документов, в котором говорилось что-то о новом экспериментальном медицинском методе.
На мгновение у него перехватило дыхание. На мгновение предательский огонёк надежды зажёгся у него в груди, но тут же погас, когда Блейн поднял глаза и снова встретился со взглядом Курта.
– Это не то, о чём ты думаешь, – сказал его муж тихим и невероятно печальным голосом, будто снова прося прощения за то, что он не такой, каким должен быть. – Это не лечение.
– Тогда что это? – спросил Блейн, расслабляя ладони, которые неосознанно сжал в кулаки, чтобы облегчить боль от чего-то, что давно уже не должно было причинять её. Не должно было, но причиняло.
Как если бы и у него, а не только у Курта был огромный шрам. Ожог на коже, ставший его неотъемлемой частью, с которым он жил каждый день с такой непринуждённостью, что большую часть времени даже не помнил о его существовании. Но было достаточно неловкого прикосновения, чтобы боль вернулась, как в день, когда он получил эту рану: давным-давно, зимним вечером, свернувшись рыдающим комочком в снегу.
Его обжёг тот снег. И та ночь, та холодная ночь отметила его. Увидеть этот документ было всё равно, что со всей силы надавить на шрам, заставляя его кровоточить, и чувствовать стекающую по обнажённой коже кровь.
Курт заколебался, прикусив губу и отведя взгляд, концентрируя внимание на неопределённой точке противоположной стены. Он вздохнул, прикрыв на мгновение глаза, и потом заговорил:
– Это список новых экспериментальных методов, чтобы… чтобы отсрочить смерть, Блейн. На несколько месяцев.
Блейн просто смотрел на него. Долго. Так долго, что и самому ему показалось невероятным, чтобы двое людей могли оставаться неподвижными, словно статуи всё это время. И, тем не менее, это было так, никто из них не смел пошевелиться, и был черёд Блейна говорить, но у него пересохло в горле и потемнело перед глазами… он даже дышал с трудом. Несколько месяцев… господи, это было ничто.
Но для него это был целый мир, это было всё, он бы душу отдал даже за одну лишнюю минуту, проведённую, глядя в эти глаза, прозрачные, словно родниковая вода – глаза, которые знали его лучше кого бы то ни было на этом свете и любили его таким, какой он есть… И сейчас они смотрели на него, полные печали и сожаления, и тогда Блейн понял. Понял, что этих месяцев у него не будет.
– Ты не станешь этого делать, верно? – спросил он, и его голос прозвучал чудовищно отстранённо.
Курт сжал зубы, и потом ответил лишь:
– Нет.
И после бесконечной паузы, которая будто нож разрезала ему сердце пополам, Блейн спросил его… почему, стараясь собрать в кулак всю свою силу воли, чтобы не схватить первый попавшийся предмет, и не швырнуть его в стену, чтобы не кричать, не умолять, не опускаться до упрёков и «После всего, что я сделал ради тебя» и «Как ты можешь так поступать со мной» и «Мне плевать на то, что ты думаешь, сделай это, господи… просто сделай это!»
– Речь идёт, самое большее, о шести месяцах, и эти процедуры влекут серьёзные неврологические и физиологические последствия. Я читал о том, что происходит: тебя буквально опустошают, доводят до растительного состояния… бессмысленное существо без чувств, без воспоминаний. Я не могу сделать это с собой… с моим телом, моим разумом, моим сердцем, Блейн. Потому что оно принадлежит тебе, и я не могу сломать его… не так. Мне жаль. Мне правда жаль, ты же знаешь, – таков был ответ Курта.
Блейн знал, что он прав. Знал, что было несправедливо просить его сделать нечто, что разрушило бы то, чем он был, его тело, его дух. Его рациональная часть знала, что в те шесть месяцев рядом с ним был бы не Курт, а его бледная копия, пустая оболочка.
Но, когда речь шла о Курте, Блейн не слышал голоса рассудка. Блейн слушал своё сердце, в этом была его сила, но и бесконечная слабость. Его сердце говорило ему, что он мог бы справиться, он позаботился бы о Курте, сделал бы так, чтобы ему было хорошо. Каждое утро и каждый вечер он говорил бы ему «Я люблю тебя, я твой муж, помнишь меня?», и даже если бы никогда не смог получить ни слова в ответ, ему было бы неважно, Блейн и этим удовольствовался бы, ведь он привык довольствоваться, он всегда это делал и научился этому искусству.
Шесть месяцев… это были 180 дней или 4320 часов, или 259 200 минут. И Блейн хотел их, у него было право хотеть их. Разве нет?
– Нет… мы должны обсудить это, Курт. Ты не можешь решать за обоих, – сказал он просто, заставляя замолчать слова, которые уже готовы были сорваться с языка, сознавая, насколько эгоистичны они были, насколько не учитывали, что было лучше для Курта, чего он желал… А ведь Блейн всегда заботился об этом и не хотел прекращать сейчас, это было бы несправедливо.
Курт провёл рукой по волосам, а затем по лицу, словно отгоняя тревожное волнение которое неизбежно вызывал этот разговор.
– Блейн, решать мне… это касается меня…
– Я твой муж! Ты не можешь так поступать, не можешь просто ставить меня перед фактом! – воскликнул Блейн в отчаянии. Курт распахнул глаза и встал со стула, словно принимая вызов.
– Это моё тело, Блейн! Ты не можешь просить меня о подобном! – он тоже повысил голос и широко взмахнул руками.
– Но я бы смог! Я бы справился, Курт! Боже, шесть месяцев… и ты отказываешься от них, даже не спросив моего мнения!
Блейн уже кричал. Он сознавал это, но просто не мог иначе. Теперь это стало делом принципа: даже приняв собственное решение, Курт должен был спросить, что он думал, потому что именно так поступал человек любящий и полный доверия. Так поступали люди, решившие уважать и всегда принимать в расчет друг друга и вместе преодолевать все препятствия и трудности в жизни.
Если бы Блейн случайно не заглянул в гостиную, Курт, вероятно, порвал бы те бумаги и выбросил, а он никогда бы не узнал об этом. И одна эта мысль приводила его в бешенство.
Курт тоже был вне себя, но он испытывал, казалось, скорее, раздражение и усталость, словно этот разговор, которого он хотел бы избежать, разъедал его изнутри.
– Потому что нечего было спрашивать, я не хочу эти месяцы… не так! Ты знал, как всё будет, с самого начала, Блейн, ты знал! – в свою очередь прокричал Курт жестокие слова.
– Но у меня не было выбора, Курт! Это же… иначе. Ты… ты делаешь выбор за меня, снова, как и всегда!
– Тогда почему же ты остался? – спросил Курт колким, почти ядовитым тоном, потому что ничего не изменилось… Блейн пытался зацепиться за пустоту, за ничто, будто оно было чем-то. А ведь он всегда говорил, что для него всё это было неважно… что время не имело значения. Значит, он лгал, и от этого было слишком больно, чтобы сдержаться. – Что ты ещё делаешь здесь, если это так тяжело для тебя, Блейн? Потому что, если ты думаешь, что я откажусь от своего разума, лишь бы тебе было легче, может, тебе стоит просто уйти!
Курт и Блейн застыли и неподвижно смотрели друг на друга, задыхаясь от всех этих криков. Это была их худшая ссора. Никогда раньше им не случалось так нападать друг на друга. Всё это поразило обоих, потому что было чем-то новым и чудовищно отличалось от того, что всегда было между ними, и это казалось отвратительным рядом с их любовью. Упрёки в прошлых ошибках, припоминания обещаний, эгоизм, облечённый в слова, выплёскиваемые так, будто это не имеет значения, будто каждая фраза не обжигает кожу, углубляя шрамы обоих.
Блейн сделал шаг назад и попытался заговорить, раненный тем, что только что сказал Курт. Он отступил ещё, пока не наткнулся на полку, где всегда оставлял ключи от своей машины.
– Б-блейн, не… не уходи, постой…
Но, прежде чем Курт успел закончить, Блейн схватил ключи, открыл дверь и захлопнул её за собой, бегом направляясь к машине с единственным желанием не думать, не чувствовать, не страдать так, как в этот момент.
Те часы, что Блейна не было дома, Курт проплакал. Никогда в жизни он столько не плакал, разве что после смерти матери. Он знал, что такой момент рано или поздно наступит. Момент, когда Блейн попросит его о чём-то, потому что он был должен ему это. И так оно и было. Курт должен был Блейну столько всего, особенно – столько времени… что даже оставаясь абсолютно убеждённым в своём выборе, он не мог не чувствовать себя чудовищем. Можно было добавить эти шесть месяцев к длинному списку того, что он отнял у него, от чего Блейну пришлось отказаться. Курт думал, будто сумел возместить все эти вещи своей любовью, как и собирался в день их свадьбы.
Но нет, оказалось, все они были прямо там, под самой поверхностью, готовые взорваться от легчайшего прикосновения. Всё рухнуло, и, возможно, Блейн больше не вернётся; хуже того, вернётся, чтобы собрать одежду и оставит его одного в доме, полном воспоминаний. Тех воспоминаний, которых он не хотел терять ни на одно-единственное мгновение, за которые будет цепляться до самой последней секунды своего существования. Но Блейну не нравились воспоминания, Блейн хотел то, к чему можно было прикоснуться, что можно было чувствовать и целовать, он хотел его. И Курт не мог ни ненавидеть, ни осуждать его за это.
Внезапно входная дверь открылась. Курт поднял голову со сложенных на столе рук, быстро протирая покрасневшие от плача глаза, но моментально замер, едва сумел как следует разглядеть фигуру Блейна.
Его муж качнулся, вслепую протягивая руку, чтобы удержаться за что-то, и в этой неловкой попытке уронил лампу с тумбочки в прихожей. Он нервно засмеялся, запустив руку в совершенно растрёпанные кудряшки и продолжая пошатываться.
– Блейн, что с тобой? – спросил Курт, поднявшись со стула и начиная приближаться к нему осторожно, почти испуганно. Блейн никогда не пил, по крайней мере, сколько он его знал… не в его присутствии. Он никогда не терял контроль до такой степени, никогда не искал утешения в чём-то ещё, кроме него, и Курту стало так плохо от мысли, что он сам невольно довёл его до такого, что ему захотелось провалиться сквозь землю.
Этого никто не рассказывает о великой любви… Что, насколько ярка и радостна жизнь, когда испытываешь её, настолько чудовищно страшно её потерять… ты будто умираешь внутри. Что другая сторона медали – боль, достаточно сильная, чтобы утащить тебя в пропасть, без малейшей возможности уцепиться хоть за что-нибудь. А что в этой пропасти – алкоголь, слёзы, одиночество или лживые улыбки – не имеет значения.
Блейн страдал из-за Курта.
– Я сделал, как ты мне сказал, Курт! – подчёркнуто громко воскликнул Блейн, с трудом выговаривая слова. – Я… я отправился развлечься, и теперь я счастлив… разве ты не хотел, чтобы я был счастлив, а? Я обещал тебе это, а Блейн Андерсон всегда держит обещания!
– Хорошо, милый, давай, я отведу тебя в постель, – как можно спокойнее произнёс Курт, подойдя ещё ближе в попытке взять Блейна под руку и уложить его спать, чтобы они могли поговорить обо всём с утра, на свежую голову. Но Блейн, казалось, был настроен на разговоры сейчас.
– Знаешь, в баре полно симпатичных людей, – заявил он, весело озираясь вокруг, будто сделал интересное открытие. – И много… много симпатичных парней. Один тип угостил меня выпивкой, его звали Джек, или Джон… или Джейсон…
– Блейн, это ничего, сейчас…
– А потом он сказал: «Хочешь, прогуляемся завтра утром, Блейн?», и тогда я подумал… ведь ты никогда не предлагал мне этого, Курт… почему ты ни разу не попросил меня об этом? – спросил Блейн, глядя на него с таким невинным выражением, будто и впрямь не знал, что Курт не мог попросить его погулять при свете солнца. И, вероятно, в этот момент Блейн действительно не знал этого.
– Я… Блейн… – пролепетал Курт, борясь со слезами и стыдом, потому что этот Джек, или Джон, или Джейсон, или как его там звали, был нормальным человеком, с которым можно было жить долго и пойти на эту чёртову утреннюю прогулку, и Курту хотелось только закричать: «Я знаю, Блейн, знаю, что он лучше меня, и мне так жаль, прости меня, господи… мне так жаль!»
– И пообедать… мы никогда никуда не выходим пообедать! И потом… всегда я один хожу за покупками, а если куплю что-то не то, ты сердишься на меня, по-твоему это справедливо? Мне кажется… нет… – настойчиво произнёс Блейн и энергично замотал головой, будто подчеркивая свою мысль.
Курт медленно осел на пол, закрывая уши руками, чтобы не слышать, не слышать, не слышать… пока Блейн продолжал с детской наивностью перечислять все те вещи, которых он не мог ему дать. И когда их стало так много… когда?
Сам того не замечая, Курт начал всхлипывать, отчасти заглушая ровный голос Блейна, который словно бы отдалился, оставаясь, тем не менее, неотвязным и болезненным, как ядовитые стрелы, разящие в самое сердце.
– Блейн, перестань, перестань, – жалобно простонал он, раскачиваясь назад и вперёд, будто ребёнок, беспомощно скорчившийся посреди леса, потерянный и одинокий во тьме, окружённый пугающими ночными звуками.
– … домик моих родителей у моря, мы никогда там не были, а там такой большой… большооой сад, знаешь? И я всегда устраивался есть под деревом, это была типа… ива, или ель, нет… – Блейн истерично засмеялся, казалось, совершенно выпав из реальности. – Я не помню… не помню!
Курт вскочил и убежал прочь, скрываясь в спальне и с грохотом захлопывая за собой дверь. Он обессилено прислонился к ней и медленно сполз вниз, снова сворачиваясь на полу, обхватив колени руками и уронив на них голову, и продолжая плакать и плакать, и плакать.
Он даже не заметил, как уснул.
Бум бум бум.
– Курт? Курт, открой дверь!
Курт резко проснулся, только в этот момент осознавая, что так и остался на полу. Он чувствовал боль во всём теле, голова раскалывалась, глаза были красными и опухшими, а в горле пересохло от долгих рыданий. Его затуманенное после беспокойного сна сознание рассеянно отметило, что кто-то настойчиво колотится в дверь.
– Курт! Курт, открой! Прости, мне жаль… я скотина… я такой идиот, но… прошу тебя, прошу, впусти меня!
Курт прикусил губу и закрыл глаза, снова пряча голову в коленях. Каждое слово Блейна заставляло его виски пульсировать, у него в жизни так не болела голова, и это даже не было с похмелья.
– Я не хочу говорить, Блейн, – слабо произнёс он. – Я не хочу спорить.
– Не нужно спорить, ты был прав! Я разозлился только потому, что почувствовал себя исключённым… но ты был прав, это твоё тело, Курт! Я идиот, прошу, прости меня…
– Ты переспал с ним? – холодно спросил Курт, внезапно вспомнив о незнакомце, которого упоминал Блейн, и ощутив укол ревности к нему, на что прошедшей ночью попросту не было времени из-за всех других ужасных вещей, которые говорил Блейн.
– Ч-что? – услышал он шёпот Блейна после короткой паузы.
– Ты переспал с ним? – повторил Курт более ядовитым и суровым тоном, чем хотел бы. Но он слишком устал, чтобы беспокоиться об этом.
– Нет! Ничего не произошло, клянусь! – немедленно ответил Блейн, повысив голос. На некоторое время воцарилось молчание. Потом Курт вздохнул, запуская пальцы в волосы, прежде чем заговорить.
– Насчёт всего, что ты говорил… мне жаль, Блейн, – произнёс он задумчиво. Он и сам не знал, зачем сказал это, просто чувствовал такую необходимость. Блейн молчал довольно долго, а потом нерешительно спросил:
– … что именно я говорил? – и Курт внезапно осознал, что тот ничего не помнил.
– Что… что он пригласил тебя прогуляться утром, а я никогда не просил тебя об этом, и выйти пообедать, и за покупками, и…
– Ох… вот чёрт…
– И я знаю, знаю, что тебе не хватает всего этого… и я не знаю, что делать, Блейн, я не могу подписать те бумаги, чтобы всё исправить, не могу…
– Нет! Нет, нет, нет… ты не должен, Курт, ты не должен ничего делать! Я не думал всё это на самом деле, я был пьян… я не говорил всерьёз! – взмолился Блейн по ту сторону двери, несильно ударяя по ней рукой.
– Говорят, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме, – отстранённо произнёс Курт, прислоняясь головой к двери и устало прикрывая веки во внезапно опустившейся вокруг них тишине.
Через некоторое время ему показалось, что из-за двери послышался какой-то жалобный звук, почти что тихий плач.
– Блейн, что…
– Не оставляй меня, – прозвучали слова Блейна, прерываемые негромкими всхлипываниями. – Не оставляй меня, я без тебя не могу… не оставляй меня…
Курт осознал, что поднялся на ноги и распахнул дверь лишь после того, как это сделал. Он осознал, что притянул к себе Блейна за футболку и поцеловал лишь после того, как сделал это… страстно, отчаянно, плача и задыхаясь, пока Блейн прижимал его к себе, будто хотел раздавить, и раздвигал его губы своим языком.
И он осознал, что происходило, лишь после того, как Блейн слегка нагнулся, обхватил его под коленями и приподнял, продолжая целовать, так, чтобы он мог обвить его ногами.
В следующие часы они прекратили, наконец, говорить.
========== Dawns, Sunsets and Northern Lights. 6 глава. ==========
Курт читает последнюю страницу дневника, написанную Блейном.
Курт медленно просыпался, потягиваясь, как большой кот, раскинув руки и ноги в разные стороны, как делал всегда, когда замечал, что Блейн уже встал, оставив всю постель в его распоряжении. Он практически принял позу морской звезды, с удовольствием проводя ладонью по поверхности матраса, ещё хранящей тепло тела Блейна, как внезапно его пальцы на что-то наткнулись. Ощупав это что-то вслепую, он сделал вывод: эта прямоугольная штука была их дневником. И Блейн только что сделал в нём запись, иначе он всё ещё лежал бы во втором ящике тумбочки.
Моментально проснувшись от жгучего любопытства, он развернулся, взял в руки тетрадь и уселся, опираясь на спинку кровати. Коротко вздохнув, Курт открыл дневник, пролистал до последней заполненной страницы и прочитал:
Смотрю, как ты спишь… как обычно, ты никуда не торопишься. Я мог бы нанять целый оркестр, чтобы разбудить тебя барабанной дробью, но ты лишь повернёшься на другой бок да заворчишь во сне. Кстати, ты только что пихнул меня ногой. Я начинаю думать, что ты действительно читаешь мои мысли… даже когда спишь.
Ты всё так же красив, как и тогда, знаешь? Как той ночью на берегу озера, и той, другой, когда я поцеловал тебя впервые, и ещё когда мы поженились. Ты – совершенство.
И если бы ты сейчас проснулся, то толкнул бы меня локтем в бок и велел прекратить повторять это, а я пожал бы плечами, говоря, что не могу, потому что так и есть.
Кто знает, снюсь ли я тебе сейчас. Надеюсь, что да, потому что ты улыбаешься с закрытыми глазами. Может, позже ты расскажешь мне свой сон, и выяснится, что он не имел ко мне никакого отношения. Так что… если ты читаешь эту страницу до того, как я спрошу тебя об этом, можешь солгать и сказать, что это я был в твоём сне… ладно? И даже если я пойму, что ты врёшь, сделаю вид, будто поверил.
Ох, чуть не забыл… с днём рождения, любимый!
Курт поднял от страницы влажный взгляд… его сердце готово было выскочить из груди – он только что снова влюбился в Блейна… он узнавал все симптомы – и в этот самый момент увидел его перед собой. Его муж вышел из ванной комнаты с кудряшками темнее обычного из-за воды, которую тот не удосужился даже промокнуть, – Ты так простудишься, Блейн, каждый раз говорил ему Курт – и с полотенцем вокруг бёдер. Его тело стало более мускулистым с тех пор, как они познакомились, кожа немного темнее, и он слегка вытянулся, но это всё ещё был его Блейн: мужчина с цветом глаз, имени которому не придумано, и нескончаемым светом в сердце, и Курт влюбился в него ещё раз. В последний? Возможно, нет.
Потому что Курт был уверен, что это могло произойти снова, даже в последнюю секунду его жизни. Ему хотелось, чтобы последней его мыслью стало осознание этой любви… ещё раз.
– Чем занимаешься? – ласково поинтересовался Блейн, задавая явно риторический вопрос. Курту пришлось приложить некоторые усилия, чтобы вспомнить, как дышать, прежде, чем ответить.
– Я прочёл то, что ты написал, – сказал он, робко улыбаясь. – Спасибо.
Блейн улыбнулся ему в ответ, ничего не говоря, и направился к шкафу, чтобы что-нибудь надеть, но не успел он это сделать, как Курт снова заговорил:
– Ты тоже, Блейн… Ты так же красив, как тогда.
Блейн резко развернулся, поражённый его задумчивым тоном. Словно это было тайным признанием, которое он боялся произнести. Курт зачарованно посмотрел на него ещё пару секунд, после переводя взгляд на дневник, что всё ещё держал в руках. Он немного печально вздохнул, закрыл его и положил на тумбочку.
– Ты ничего не напишешь, верно? – шёпотом спросил его Блейн. Курт поднял на него взгляд и отрицательно покачал головой.
– Почему? – спросил тогда Блейн, садясь на кровать рядом с ногами Курта. Он начал рассеянно поглаживать его щиколотки поверх простыни, чувствуя, как муж расслабляется пол его ладонью.
– Потому что я хочу, чтобы он был закончен именно так. Я хочу, чтобы именно так ты меня помнил… Улыбающимся с закрытыми глазами, потому что мне снишься ты… ведь мне снился ты, Блейн, это всегда только ты…
Блейн быстро подполз к нему и притянул к себе в нежном и собственническом поцелуе, обхватив его лицо обеими руками и улавливая вздох и тут же участившееся дыхание Курта своими губами. Отстранившись, он присел на колени между его раздвинутых ног и застыл, просто глядя на него: на его растрёпанные волосы, слегка раскрасневшиеся щёки, припухшие губы и лёгкий намёк на мешки под глазами, что Курт так ненавидел, но что в глазах Блейна не могло сделать его менее совершенным.
Курт вновь задумался и облизнул губы, как делал всегда, когда размышлял над тем, что сказать. И после мгновения молчания…
– Ты дашь его прочитать кому-нибудь? – спросил он, и вопрос застал Блейна врасплох.
– А что? Думаешь, я должен?.. – спросил он непонимающе. С тех пор, как давным-давно Себастиан тайком сделал это, сама идея вызывала в нём отвращение. Этот было бы равнозначно предательству. И… он просто никогда даже не помышлял о подобной возможности.
– Не знаю… может быть… – сказал Курт, но Блейн понял, что было нечто за этими неуверенно произнесёнными словами, нечто важное, о чём он думал, поэтому он продолжил:
– И кому… кому я мог бы дать прочесть наш дневник?
Курт поднял взгляд от своих рук, в которых сжимал простыни и посмотрел на него своими светлыми глазами… такими светлыми, что Блейну показалось, будто он погрузился в воду и смотрит оттуда на её поверхность и на небесную голубизну над ней. Это было невероятное зрелище, и каждый раз, когда веки Курта опускались, он дождаться не мог того момента, когда бы они снова открылись, лишь бы погрузиться в эти чистые воды… ещё раз.
– Твоему сыну, например, – проговорил Курт после показавшейся нескончаемой паузы, и тогда Блейн понял, о чём тот думал. Он думал о… будущем. О будущем Блейна без него. И Блейн почувствовал, как его сердце болезненно сжалось, видя мужа таким печальным, хотя, по сути, дело было даже не в этом… он не казался печальным. Он казался, скорее… потерянным, как если бы его мысли были бесконечно далеки в этот момент, блуждающие неизвестно где, и он выглядел таким недостижимым. Это было невыносимо для Блейна, а потому он сделал, что мог: протянул руку и взял его в свою, легонько сжимая.
– Откуда ты знаешь, что у меня будет сын? – спросил он шёпотом, испытывая почти физическую боль, потому что он хотел бы его вместе с Куртом, а сейчас они говорили о дне, когда его с ним не будет и когда, возможно, ему придётся растить ребёнка рядом с кем-то другим. И всё это казалось таким неправильным, почти оскорбительным.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |