– Я пытался, клянусь, я правда старался, но я... – он всхлипнул на его плече, прижимаясь ещё крепче. – Я не могу без тебя... мне не хватает воздуха.
Блейн поднял голову и убрал руки с его спины, чтобы обхватить его лицо обеими ладонями и поцеловать отчаянно, с какой-то новой страстью, какой не было между ними раньше, но которая казалась правильной в этот момент. Как если бы он не знал, что сказать, или попросту у него не нашлось для этого сил, и он предпочитал демонстрировать свои чувства через жесты, прикосновения рук и лихорадочные поцелуи.
Курт вцепился в его кудри, словно Блейн мог ускользнуть от него с минуты на минуту. Вместе они отступили, спотыкаясь, пока Курт не наткнулся на стол рядом с незаконченным полотном, сталкивая на пол краски, кисти... но никто из них этого даже не заметил, потому что они продолжали целоваться, целоваться, целоваться... и Блейн всё сильнее прижимался к нему.
Курт отстранился, хватая воздух ртом, и Блейн воспользовался моментом, чтобы скользнуть рукой от его лица к талии, с силой сжимая кожу и начиная исследовать шею Курта, легонько покусывая и тут же зализывая красные следы, оставленные им на пути.
– Блейн, – выдохнул Курт, откидывая голову, одной рукой всё ещё цепляясь за его волосы, а другой держась за край стола, оглушённый этим необъяснимым ураганом эмоций, а их сбившееся дыхание наполняло воздух, и Блейн продолжал целовать и кусать, зализывать укусы, как если бы это было тем, чего он всегда желал, медленно спускаясь вниз по шее до того изгиба, в который влюбился, увидев впервые, прикусывая его, прежде чем поцеловать.
– Это совершенство, – прошептал он, и Курт понял, что это было первое слово, которое тот произнёс с момента, когда они обнялись, снова обретая друг друга. – Ты совершенство... совершенство, – повторил он шёпотом, прежде чем поднять лицо и захватить его губы новым пылким поцелуем, прижимаясь к нему всем телом.
Они отстранились на мгновение и взглянули в глаза – прозрачные океаны и сверкающий мёд, объединённые тёмной тенью желания – в точности понимая, о чём оба думали в этот момент.
– Я хочу заняться любовью с тобой, Курт.
Курт замер на секунду, полностью растворившись во взгляде Блейна. Он чувствовал его дыхание на своих губах, его пальцы, собственнически сжимающие его бедро, глаза, пристально всматривающиеся в него, способные заглянуть глубоко, куда никто и никогда не добирался, и никогда не отступающие. Его шею ещё покалывало от всех тех ласк, которыми Блейн его только что одарил, и он задался вопросом, каково было бы заняться с ним любовью, если такие простые вещи уже казались невероятно интимными, будто бы Блейн пытался запечатлеть себя на его теле, оставляя след.
Блейн увидел его колебания и слегка приблизился, прикасаясь кончиком носа к его и оставляя почти неощутимый поцелуй на его губах, лёгкий, как пух, который, Курт знал, он запомнил бы навсегда.
– Это ничего, если ты не хочешь... – прошептал он в его губы, ослабляя хватку. Кто-нибудь другой мог бы увидеть досаду или фальшь в этой фразе, но Курт знал, что их там не было.
– Я хочу, – ответил он немедленно твёрдым и уверенным голосом. – Просто... мы только что снова нашли друг друга после расставания, и я не... не хочу, чтобы это сопровождалось таким воспоминанием. Сейчас я хочу только, чтобы ты целовал меня, Блейн. Я так скучал по этому.
Блейн снова взял его лицо в ладони и улыбнулся, прежде чем снова поцеловать. Они остались там, одному Богу известно, сколько времени, обмениваясь поцелуями, такими нежными, что каждый казался лучше предыдущего, шепча слова любви и прекрасно сознавая, что могли казаться смешными, но не придавая этому ни малейшего значения.
И каждый поцелуй наполнял комнату жаром тысячи солнц.
========== Глава 11. ==========
http://imgdepo.ru/id/i4074268
Скажи мне, что смогу каждый вечер смотреть в твои глаза, прежде чем они закроются, и видеть, как ты открываешь их с восходом солнца; скажи, что продолжишь блуждать в моих мыслях, в моём обезумевшем сердце и в моих снах.
Ejay Ivan Lac.
– Опять фотографии? Да они же получатся все одинаковые! – возмутился Курт, заметив, что Блейн снял его очередной раз, сидя на табуретке в нескольких шагах от полотна, на котором уже можно было различить зелёный и освещённый солнцем парк. Андерсон, крутящийся туда-сюда на вращающемся стуле, с фотоаппаратом в руке и бесконечным энтузиазмом в глазах показался ему маленьким мальчиком... тем самым мальчиком из его сна, который подарил ему легчайший поцелуй под летним солнцем. Курт улыбнулся про себя, хотя на самом деле у него это не получилось...
– Все одинаковые не получатся, если это ты, – Блейн слегка улыбнулся, немедленно снова наводя на него объектив, чтобы запечатлеть Курта, который обернулся к нему с неприкрытой нежностью в глазах, моментально исчезнувшей, когда парень оказался предательски ослеплён вспышкой.
– Довольно! Фотоаппарат мой, и я буду решать, что и когда снимать! – заявил он обиженно, откладывая кисть и размашистым шагом настигая Блейна, чтобы отнять свою собственность. Блейн надулся, глядя на него, как малыш, у которого отняли любимого плюшевого мишку.
– Сделаем наоборот. Ты пиши, а я буду фотографировать! – предложил Курт, надеясь вызвать улыбку этой новой оригинальной идеей. И он не прогадал. Лицо Блейна засияло, и его губы растянулись практически от уха до уха. И Курт возблагодарил небеса за лёгкость, с которой ему удавалось провоцировать это невероятное зрелище.
Блейн встал, освобождая ему место, и подошёл к полотну. Казалось, только там он внезапно осознал, чем должен был заняться, и заколебался, подняв руку, чтобы пригладить волосы на затылке, смущённо закусив губу.
– А если я её испорчу? – сказал он, оборачиваясь к Курту и слегка краснея.
– Сделаю другую. Но эту всё равно сохраню, потому что это будет твоя работа, – просто ответил Курт, держа фотоаппарат наготове. Блейн робко кивнул и бросил быстрый взгляд на кисти, прежде чем взять одну, чуть меньше той, которой пользовался Курт – наивно полагая, что так меньше напакостит – и макнуть её в палитру с разнообразными оттенками зелёного.
Курт наблюдал за ним, фиксируя каждое неловкое движение, влюбляясь в каждое выражение, взмах ресниц, румянец щёк и намёк на неуверенность, пока Блейн робко касался полотна, не внося на самом деле серьёзных изменений, а лишь подчёркивая то, что Курт уже наметил.
– У тебя хорошо получается! – подбодрил он Андерсона, хотя в действительности Блейн мог нарисовать трактор посреди его воображаемого парка... ему было бы наплевать.
– Правда? – ответил Блейн с намёком на сарказм в голосе и внезапным блеском в глазах... тем самым, который сопровождал новорожденную идею. Курт моментально распознал это выражение через объектив и опустил аппарат, вопросительно приподнимая бровь.
– Эмм... Да, а что? – спросил он неуверенно. Блейн лукаво ухмыльнулся и в одну секунду оказался перед ним. Потом быстро наклонился вперёд и, прежде чем Курт смог что-то понять, оставил щедрый зелёный мазок на его носу. Шагнув назад, он расхохотался, прикрывая рот рукой, в то время как Курт раскрыл в изумлении свой, изображая шок.
– Какого дьявола?..
– У меня всё ещё хорошо получается? – ответил Блейн, приблизившись снова, чтобы покрасить ему щёку.
– А теперь? – сказал он, прикасаясь кистью к другой.
– А теперь? – поинтересовался Андерсон, нарисовав на его лбу яркую линию. Курт, ещё вне себя от потрясения, встряхнул головой и как-то нехорошо на него посмотрел, а потом с преувеличенным спокойствием поднялся, положил фотоаппарат на табурет и... бросился к столу, чтобы запустить пальцы в краски с первой подвернувшейся палитры.
Скоро это превратилось в самую настоящую войну: Курт и Блейн боролись, стараясь измазать как можно больше другого. Блейн последовал примеру Курта и забросил кисть в пользу ладоней. Их одежду нельзя было уже узнать... особенно пиджак Блейна, который сейчас мало чем напоминал обычно безупречную униформу Далтона.
Волосы, носы, щёки, шея – любой открытый участок кожи был аккуратно покрыт краской, делая их похожими на ходячие радуги, а воздух заполнял их смех. В эти минуты вся остальная жизнь Курта словно бы исчезла, вытесненная хохотом Блейна, когда ему удавалось пощекотать его за ухом, и... его собственным, который раздавался, пожалуй, даже чаще, будто неосознанно он пытался наверстать то, в чём годами себе отказывал.
Улыбаться было так просто. Так естественно, как и должно было быть, Курт делал это... не задумываясь. В этом крылась проблема: когда он думал сделать это, у него никогда не получалось, как если бы это было ему непозволительно, словно было неправильным открыто демонстрировать своё счастье. Потому что тот факт, что до сих пор он не сумел улыбнуться, не означал, что Блейн не делал его счастливым. Просто Курт не думал, что заслуживает этого. А сейчас у него не было даже времени задуматься, не было времени даже заметить...
А вот Блейн заметил. Да и как бы он мог пропустить нечто подобное? Это было похоже на то, как если бы мир... его мир в тот момент внезапно застыл. Как если бы голос свыше сказал ему: «Стой, замри и смотри. Смотри, что тебе удалось сделать».
И Блейну ничего не оставалось, как остановиться и любоваться. Потому что это был его приз. Это было тем, чего он желал больше всего на свете, и это только что воплотилось в жизнь прямо у него на глазах... вот так, без предупреждения, без каких-либо признаков, которые могли бы подсказать ему, что это должно было вот-вот случиться. И это делало всё ещё более удивительным и особенным.
Андерсон подумал про себя, что если бы он только знал, что достаточно было разукрасить лицо Курта сотней цветов, чтобы тот улыбнулся, то мог бы сделать это давным-давно, и он отругал себя за недогадливость. Впрочем, было правильно именно так, когда он ничего не задумывал, когда всё произошло само собой.
И это было... совершенно. Блейн ещё раз отругал себя, потому что его запас прилагательных, казалось, трагическим образом сужался до одного слова, когда речь заходила о Курте, тем не менее, ему не удалось найти ничего более подходящего, как он не старался.
Удивительно. Чудесно. Прекрасно.
Губы, растянувшиеся в улыбке, маленькие ямочки в уголках рта, раскрасневшиеся – насколько возможно было разглядеть под пятнами краски – щёки Курта... Как бы Блейн не обожал цвет его кожи, он вдруг осознал, что предпочитал её такой, как в тот момент, с разноцветными отпечатками его пальцев повсюду, как если бы он её пометил, как если бы Курт был его. И он был...
Курт, как раз собиравшийся добавить фиолетовый оттенок к цветам на щеках Блейна, замер, обеспокоенный его внезапной неподвижностью. Они стояли друг против друга, в нескольких шагах. Курт увидел, как глаза Блейна заблестели.
– Я так и знал, что у тебя чудесная улыбка, – прошептал Блейн, и маленькая слезинка почти незаметно скользнула по всем слоям краски, покрывавшей его щёки. Курт вздрогнул, только теперь осознавая, что улыбается, но тут же расслабился, чувствуя себя невероятно легко, словно тяжкий груз свалился, наконец, с его плеч. Подняв руку, он прикоснулся к губам, как если бы хотел убедиться, что это произошло на самом деле, и попробовал снова. У него получилось!
Прежде чем Блейн успел сделать шаг к нему, Курт оказался рядом, прижал его к себе, твёрдо глядя прямо в глаза.
– Сейчас, – выдохнул он ему в губы, удерживаясь, чтобы не поцеловать Блейна, инстинктивно потянувшегося к нему. – Блейн... сейчас.
Блейн обвил его шею руками и соединил, наконец, их губы, счастливо вздохнув, когда Курт притянул его ближе, схватившись за ремень. Они целовались медленно, не торопясь, как если бы в их распоряжении было сколько угодно времени, не нуждаясь в словах, чтобы сказать друг другу, чего желали в этот момент.
Избавившись от одежды, они оказались на полу, прикасаясь один к другому повсюду, кроме как в том месте, где было наиболее очевидно, учитывая обстоятельства, оставляя следы рук и пальцев, скользящих по груди, плечам, проводя аккуратные линии вдоль рёбер и контуров мышц; Блейн в особенности остановился на выступающих тазовых косточках Курта, обводя их маленькими кругами большим пальцем, измазанным синим, тогда как Курт тщательно закрасил отчётливые углубления, ведущие к паху Блейна, создавая большую "V". А после и спину, пробегаясь пальцами вверх и вниз по позвоночнику, пока Блейн целовал его губы, удовольствовавшись нежными прикосновениями к бёдрам Курта, не имея возможности трогать его спину из-за шрама.
Всё происходило медленно и постепенно... нечто вроде таинства, о котором оба молчаливо условились и благодаря которому они учились узнавать друг друга совершенно по-новому, и все было поразительно для обоих, потому что это нельзя было назвать сексом, ни занятием любовью, это даже не были прикосновения в обычном понимании этого слова.
Они... исследовали, поклонялись друг другу, блуждая руками, оставлявшими за собой осязаемый след везде, так, чтобы эти отметины напоминали о каждом легчайшем прикосновении, каждом поцелуе, мешаниной цветов, уже неузнаваемых, наложенных один на другой и создающих оттенок, который Курт никогда не сумел бы воспроизвести, в точности как оттенок глаз Блейна.
Потому что это не было простой смесью красок. Там были рассыпаны прикосновения страха... того лёгкого, почти милого волнения от мысли, что им предстоит совершить что-то важное, действительно важное – то, что запомнилось бы им навсегда, а значит, они не могли себе позволить испортить это.
И были там оттенки жгучего желания, у которых была форма ладоней на боках и на бёдрах.
И потом были более яркие цвета, выделявшиеся среди других, цвета любви, оставленные руками на щеках, когда они прижимались друг к другу для поцелуя; следы поцелуев на шее и груди, создававшие просветы в слое краски там и здесь. Разноцветные пятна в волосах, оставленные ласкавшими их пальцами.
Курт перестал быть Куртом, а Блейн не был больше Блейном, слившись в одно... новое тело без имени, существо, сделанное из одних только взглядов, поцелуев, рук и окрашенное в цвета сердца.
Заниматься любовью было просто, как если бы они это уже делали. Сомнения и страх между ними были давно похоронены, и всё время они смотрели друг на друга, не испытывая стыда или смущения, постоянно целуясь и позволяя рукам запечатлевать и эти воспоминания...
И когда в конце они лежали на полу, измазанные и задыхающиеся, то снова начали медленно ласкать друг друга, добавляя новый оттенок к их картине: оттенок счастья.
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Когда Курт улыбнулся и сразу после сказал, что хочет заняться с ним любовью, Блейн осознал с абсолютной уверенностью, что никогда бы больше его не оставил. Он не говорил об этом вслух в дни после их примирения, но в нём продолжал жить страх, что весь тот ужас мог повториться, и лишь в тот момент этот страх умер.
И придя к этому, Блейн совершил ошибку. Потому что он был человеком, а люди, помимо прочих недостатков, имеют одну склонность: постоянно гонятся за той единственной вещью в мире, которую нельзя купить за деньги, единственной, которая никого не ждёт, не слышит ничьи мольбы, которую нельзя ни одолжить, ни подарить, просто потому, что ею нельзя управлять. Время.
Блейн начал думать о будущем. О себе и Курте, вместе через десять, двадцать, тридцать лет... лежащих на поляне, смотрящих на звёзды, выдумывающих новые созвездия; фотографирующих друг друга; занимающихся любовью, пачкая друг друга красками. Он начал думать о них в терминах знаменательных дат, дней рождения, юбилеев. Воображая себя постарше и, может, чуть повыше, ожидающим Курта на другом конце дорожки, усыпанной белыми лепестками и освещённой лунным светом, чтобы потом взять его за руку и стать его мужем.
Блейн захотел провести с ним всё своё время, но в этом не было его вины... это было нормально. Но это подтолкнуло его сделать то, чего он никогда раньше не делал: он сел за стол в своей комнате, включил компьютер и стал искать информацию о заболевании Курта. Чтобы понять, как управляться с этим в будущем и знать о проблеме в подробностях, не спрашивая обо всём его, поскольку Блейн был совершенно уверен, что провёл бы с ним остаток своей жизни и желал разделить все трудности, как настоящий товарищ, любовник, друг.
Он никогда не слышал названия болезни, но она была весьма редкая, и её было нетрудно найти задав в Гугле описание. И он нашёл...
И его сердце остановилось.
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Прошли недели, прежде чем Блейн нашёл в себе смелость сказать Курту о том, что он прочёл в Интернете. Был декабрь, и снег начал падать в Лайме, пусть даже слабенький, покрывая сад Хаммелов тонким белым слоем, придававшим поместью какой-то райский вне временной вид, ещё больше, чем в другое время года.
Лёгкие снежинки таяли на поверхности озера, ещё слишком тёплого, чтобы замёрзнуть, но накапливались в голых ветвях деревьев, и их тёмные стволы резко выделялись на белоснежном поле. Это было чудесное зрелище.
На Курте было тёплое коричневое пальто и шерстяная шапочка с вышитыми белыми оленями и двумя помпонами, которые подпрыгивали на уровне его груди, когда он шёл, об руку с Блейном по тропинке, что вела к озеру. Преимуществом зимнего времени было то, что солнце садилось намного раньше, так что они могли выйти, даже если было всего шесть вечера.
Курт улыбался без видимой причины – это часто случалось в последнее время – и если раньше это заставляло сердце Блейна подпрыгивать и пускаться в пляс, то сейчас оно медленно опускалось, в то время как чёрные буквы на белом фоне с экрана его компьютера вспыхивали внезапно в его мозгу. Блейн с трудом сглотнул и продолжил шагать рядом с Куртом, сжимая сильнее его руку, хоть обе были в перчатках.
– Как красиво, – сказал Курт, глядя вокруг с радостным, почти детским энтузиазмом. Благодаря темноте вокруг них, снег, казалось, светился, как и его кожа. Покрасневшие щёки и нос выделялись сильнее, как и розовые губы и светло каштановые густые ресницы. Блейну показалось, что он может лишиться чувств, глядя на него.
– Милый? – позвал Курт, удивлённый его молчанием, отвлекаясь от пейзажа, чтобы взглянуть на него... То, что он увидел, заставило парня вздрогнуть: Блейн смотрел на него тем же отчаявшимся взглядом, который был у него, когда Курт его оставил, как если бы ему только что разбили сердце, а он стоял и слушал звон, с которым осколки падали на землю.
– Блейн? Что такое? – спросил Курт, беря и другую его руку и глядя прямо в глаза, надеясь понять причину этого отчаяния и прогнать эту боль.
Блейн сморгнул и на секунду поднял взгляд к небу, загоняя слёзы назад, потом прочистил горло.
– Я сделал запрос в Интернете... – сказал он, стараясь говорить спокойно, но Курт приподнял брови, всё ещё не понимая. –...о твоём заболевании.
Курт застыл и часто заморгал, надеясь, что неправильно его понял, но взгляд Блейна был более чем красноречив: он всё узнал. И теперь, возможно, ненавидел его за то, что он не был полностью откровенен, потому что, знай Блейн обо всём раньше, он не вернулся бы к нему, игнорируя сообщение, отправленное его отцом, и предпочёл бы жить своей жизнью...
Потому что Курт повёл себя, как эгоист раз в жизни. Он умолчал об этом по той простой причине, что неосознанно хотел, чтобы одна дверь осталась открытой. И насколько бы он ни считал Блейна отличным от других... ото всех других, жалость стала бы неизбежным следствием, если бы его возлюбленный узнал... а он не вынес бы этого – не от него. Но теперь всё пропало. Курт посмотрел ему в глаза, ожидая с минуты на минуту слёз, ругательств, криков или просто печальное "прощай".
Но ничего из этого не произошло. Блейн не отрывал от него взгляда, ожидая его реакции, в отчаянной надежде услышать из его уст "Это всё глупости, Блейн, в Интернете ошибаются. Только сумасшедший может поверить в некоторые вещи."
Прошла, как минимум, минута в молчании, и Курт понял, что должен заговорить первым.
– Мне жаль, – прошептал он, борясь с медленно подступающими слезами, краем сознания замечая, что они провели больше времени плача, чем улыбаясь, особенно он. Следовало, в сущности, ожидать, что этот момент наступил бы однажды. Рано или поздно, он должен был сказать ему. – Мне жаль, Блейн.
В единое мгновение руки Блейна выскользнули из его пальцев, и он очутился на земле, свернувшись в снегу, содрогаясь от безудержных рыданий. Курт кинулся к нему и крепко обнял за шею. Блейн оторвал лицо от его плеча и посмотрел на него, давясь слезами в попытке заговорить.
– Прошу тебя, умоляю... – всхлипнул он, хватаясь за ворот его пальто и с силой сжимая ладони. – Скажи, что они ошибаются... что это неправда, Курт...
– Это правда, – ответил Курт невероятно спокойным голосом, признавая то, о чём всегда знал. Это было почти простой данностью для него, тем, с чем он привык жить. Он, но не Блейн. И это его подкосило: он невольно подумал, что такие рыдания Блейна могут его легко убить.
– Блейн, – сказал он, замечая, что практически всхлипом произнес его имя, пока Блейн плакал ему в плечо. – Чшш... не плачь, не плачь, не плачь...
Он продолжал твердить эти слова, но ничего не помогало. Более того, казалось, что становилось ещё хуже, потому что Блейна начало заметно трясти, и он стал задыхаться, как при настоящем приступе паники. Курт отстранился и крепко взял его лицо в ладони, заставляя смотреть себе в глаза.
– Блейн, взгляни на меня, – произнёс он уверенно, слегка хриплым голосом. – Это ничего. Я всегда это знал, с тех пор, когда... когда умерла моя мама.
Блейн вскинул голову, быстро усваивая информацию.
– Я не... не догадывался... – признал он, потянув носом.
– Я знаю, – мягко ответил Курт. – У тебя не было причин задумываться об этом... я сказал тебе только, что она умерла, но не почему.
Лицо Блейна в его руках снова обрело выражение чистого отчаяния. Курт не мог больше этого выносить и приблизился, целуя его губы нежно и медленно, глотая его рыдания и слёзы и сжимая крепче в руках, удерживая его в настоящем, в этом моменте, когда они вместе и любят друг друга.
Когда он отстранился, настоящий шквал слов, о котором Курт и не подозревал, сорвался с его губ, наполняя холодный зимний воздух.
– Мне жаль, мне так жаль, Блейн! Я ведь даже и не мечтал об этом, мне было всё равно, но если бы я мог... Господи, если бы я только мог, я бы состарился рядом с тобой и любил бы тебя даже с седыми волосами, с морщинами и ревматизмом. Я любил бы тебя, даже если бы ты носил эти жуткие кардиганы ручной вязки, и хотел бы проводить скучнейшие вечера, сидя в кресле-качалке перед камином. Я любил бы тебя всегда, Блейн, ты должен верить... Мне жаль, я... я должен был сказать тебе, но я знал, что ты ушёл бы, и в глубине души я не хотел этого... я хотел, чтобы ты вернулся! И я был эгоистом, хотя и старался сделать всё, чтобы не быть им, а сейчас...
– Я не уйду никогда, – прошептал Блейн с обезоруживающей простотой, прекратив рыдания, чтобы выслушать его. Курт опустил взгляд, тихо плача, и слёзы падали, прожигая маленькие кружочки в снегу.
– Сколько?.. – едва слышно произнёс Блейн. Курт поднял лицо и посмотрел ему в глаза, стараясь найти в себе силы, чтобы сформулировать ответ. Никогда это не казалось ему настолько реальным, как в тот момент. Никогда не было так больно произнести вслух, до какого возраста ему суждено было дожить.
– До тридцати лет, – выдохнул он.
========== Глава 12 ==========
http://imgdepo.ru/id/i4187081
Солнце каждый день новое.
Eraclito.
"Субъекты, страдающие Ксеродермой пигментной*, имеют длительность жизни, не превышающую сорока лет, поскольку клетки позже этого возраста утрачивают способность к обновлению. Однако пребывание на солнце приводит к сокращению этого срока по причине урона, который оно наносит клеткам. Это сокращение зависит от серьёзности контакта с солнечным светом (количество одежды на субъекте в этот момент, время года, интенсивность солнца), длительности такового контакта и возраста субъекта и, в любом случае, должна быть установлена и держаться под контролем медика-специалиста. Обычно инциденты, произошедшие в раннем возрасте, имеют более серьёзные последствия, учитывая тонкость кожного покрова."
Блейн сидел, уставившись на эти строчки в конце огромной веб-страницы одного из сайтов по дерматологии, после того, как перечитал их раз двадцать за последние полчаса. И каждый чёртов раз всё в точности совпадало: у Курта был пугающий своими размерами шрам на спине, являющийся следствием несчастного случая, произошедшего в детстве. И внезапно у Андерсона возникло желание убить ребёнка, хотя, нет, теперь уже парня, с которым он даже не был знаком, но который одним солнечным днём, не сознавая этого, отнял десять лет жизни у его любимого, словно они ничего не значили. И, возможно, так и не узнал об этом.
Он попытался перечитать, но, дойдя до слов "сорока лет" должен был остановиться, потому что не мог больше разглядеть букв, слившихся в одну чёрную неопределённую массу перед его глазами, затуманенными от слёз, которые лились, не переставая, в течение всего путешествия от дома Хаммелов до Далтона.
Курту должно было исполниться восемнадцать в феврале. И оставалось двенадцать. Двенадцать – такая большая цифра, когда говорят об отношениях, и такая маленькая, если речь идёт о человеческой жизни. Отнимешь два, и можно будет сосчитать их по пальцам рук. Отнимешь ещё пять – на пальцах одной руки.
Это было всего лишь число, глупое число, но оно только что разбило его мечты и разрушило его мир. Они с Куртом никогда не смогли бы состариться вместе. Могло бы показаться поспешным для парня его возраста фантазировать о подобных вещах, но он уже представил себе это, и теперь было поздно что-то менять... этот образ уже был там, в его мыслях; они двое, вместе, на террасе, ночные шорохи вокруг них, фонари освещают сад, а звёзды сверкают, пока они предаются воспоминаниям об их жизни, о том, что они когда-то делали, перебирая их одно за другим, смеясь над теми глупостями, которые вытворяли подростками.
Один, два, три, четыре...
Блейн приказал себе прекратить этот отсчёт, не думать о числах, но его мозг, казалось, не желал останавливаться, демонстрируя ему, как легко было сосчитать от одного до двенадцати и от двенадцати до одного снова и снова, пока парень бессильно не закрыл уши ладонями, сжимая кудри пальцами и съёживаясь на стуле, подтянув колени к подбородку.
Дыши, дыши, не думай, не считай... я должен просто дышать...
Внезапно, кто-то постучался в дверь. Блейн затаил дыхание, пытаясь не разрыдаться, и прижал руку к груди, чтобы успокоить дыхание. С закрытыми глазами он приложил ко рту ладонь, стараясь не нарушать тишину, в надежде, что, кто бы там ни был по ту сторону двери, подумал, будто его нет, и ушёл.
– Блейн, из-под двери виден свет... открой!
Андерсон вздрогнул, округлив глаза, и резко развернулся к двери.
– Я просто хочу поговорить с тобой, пожалуйста, – произнёс голос за дверью почти жалобным тоном. Блейн вздохнул и быстрым движением вытер мокрые от слёз щёки и покрасневшие глаза, после чего встал, подошёл к двери и открыл её. Перед ним стоял Себастиан.
Смайт открыл рот от изумления, видя, в каком он состоянии. И дело было не в помятой пижаме вместо привычной формы, надетой на нём – Блейн казался буквально раздавленным. Волосы торчали во все стороны, потому что он постоянно теребил их руками, красные и опухшие от слёз глаза и почти мертвенная бледность кожи дополняли картину.
Парень намеренно проигнорировал потрясённый взгляд Соловья, оставляя дверь лишь наполовину открытой, готовый захлопнуть её в любую минуту. У него не было времени на Себастиана. На самом деле, у него ни на что не было времени, потому что ему оставалось всего лишь двенадцать лет.
Внезапно одна мысль поразила его, словно молния: сколько же времени он растратил понапрасну. Все те недели, что провёл в терзаниях, стараясь избавиться от чувства, которого не мог понять... и делал Блейн это именно вот с этим мерзким типом, который стоял сейчас перед ним. А секунды, минуты и часы проходили, и это были секунды, минуты и часы, которые ему было уже не вернуть. Он их просто выбросил на ветер... Он их потерял навсегда.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |