Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-маклая 11 страница

И все же несомненно, что в этническом отношении культура во внепроизводственной, в бытовой сфере обычно более показа­тельна, чем в сфере производства. И это не случайно. Ведь именно бытовая культура чаще всего сохраняет некоторые весьма по­казательные в этническом отношении традиционные черты ^[489].

В подтверждение рассматриваемого тезиса можно также со­слаться, например, на то, что в сфере потребления культура японского крестьянина-рисовода гораздо более отличается от культуры вьетнамского рисовода, чем японского рабочего, ре­месленника или торговца ²³². Это происходит, на наш взгляд, потому что формы бытовой культуры тесно связаны с первичными потребностями людей, удовлетворение которых непосредственно зависит от общих для всего этноса условий существования. А глав­ное, бытовая культура вырабатывается трудящимися массами данного этноса в целом, а не его профессиональными или иными группами ²³³. Напротив, форма группового (профессионального, конфессионального или какого-нибудь иного) поведения создается спецификой данной профессии или иного признака группы. По­этому профессиональная деятельность рисовода во Вьетнаме, Японии и в других странах данного региона почти идентична, как идентична во всем мире профессиональная деятельность шли­фовщика линз или деятельность филателиста. Правда, у про­фессиональной деятельности есть сторона, находящаяся как бы за рамками непосредственного производства. Это прежде всего моменты поведения индивида в процессе его приспособления

²⁸⁰ Арутюнов С. А. К проблемам этничности и интерэтничности культур»⁴, с. 62.

²³¹ Наглядной иллюстрацией этого могут служить следующие строфы А. С. Пушкина, характеризующие патриархальный быт русской деревни:

Они хранили в жизни мирной Привычки милой старины;

У них на масленнце жирной Водились русские блины; Два раза в год они говели; Любили круглые качели, Подблюдны песни, хоровод;

В день Троицын, когда народ, Зевая, слушает молебен,

Умильно на пучок зари Они роняли слезки три;

Им квас как воздух был потребен, И за столом у них гостям Носили блюда по чинам.

«Евгений Онегин», гл. II, XXXV

к условиям производства. Ведь за одним и тем же станком он может сидеть в разной позе, одну п ту же производственную площадь использовать в разных формах и с разной эффектив­ностью и, разумеется, по-разному организовать свое поведение в моменты, не связанные прямо с производством (питание, отдых, туалет и т. д.). Во всех этих случаях будет проявляться специ­фика, выработанная не в производственной, а в домашней сфере, т. е. характерные для данного этноса модели повседневного образа жизни ^[490]. К тому же н сама производственная деятельность не лишена определенной этнической специфики (предпочтение профес­сий, особенности трудового ритма и т. п.) ^[491].

Даже и произведения индивидуально-профессиональной культуры нередко содержат черты, характерные для «своего» этноса. Но сами эти произведения обычно, во всяком случае пер­воначально, имеют единичный характер, не являются достоянием большинства членов этноса. Следовательно, они непосредственно не выражают, а в лучшем случае лишь отражают культурную специфику этноса; и для того чтобы такие ценности стали достоя­нием всего этноса и соответственно его характерным свойствам, обычно нужны специальные усилия ^[492]. Иное дело — бытовой уровень культуры. Непосредственными носителями основной массы его компонентов, функционирующих преимущественно на базе устно-зрительных традиций, являются, если не все, то по крайней мере подавляющее большинство членов этноса. Одним словом, именно в бытовой культуре непосредственно сосредото­чены наиболее характерные свойства этноса. Но, разумеется, при этом имеется в виду не вся бытовая культура, а лишь ее устойчивые, повторяющиеся компоненты, т. е. традиционная часть.

Поэтому, на наш взгляд, в целом тот слой объективирован­ной культуры (культуры в узком значении слова), который несет основную этническую нагрузку, целесообразно именовать тради­ционно-бытовой (традиционно-внепроизводственной) культурой. Такое наименование предполагает, что в этот слой культуры не входит не только вся профессиональная культура (как индиви­дуальная, так и массовая), пока она отделена в пространственно- временном отношении от сферы повседневной жизни, но и все еустойчивые (нетрадиционные) компоненты бытовой культуры.

Правда, в архаических обществах, где производство и по­требление неразрывно слиты, вся культура практически является не только традиционной, но и бытовой. Поэтому для таких об ществ, очевидно, нет необходимости отдельно выделять тради^ ционно-бытовую культуру. Но применительно к обществам, в ко­торых производство и быт разграничены в пространственно-вре­менном отношении, понятие «традиционно-бытовая» культуре приобретает особый смысл, позволяя наметить «этническое ядро» культуры.

Употребляя понятие «традиционно-бытовая» культура, не сле­дует забывать, что при этом мы имеем в виду определенную зону культуры в узком значе т слова. В рамках же культуры в широ­ком смысле слова ей <■ оответствуют еще две «специфические» зоны: обиходный язык и обыденное сознание. В своей совокупно­сти эти три подсистемы (обыденное сознание, обиходный язык и традиционно-бытовая культура) и являются основными носите­лями этнических свойств, так сказать, этническим слоем куль­туры вообще. Удельный вес этого слоя в культуре этнической общности в целом на разных этапах истории человечества не оставался неизменным. В первобытном обществе он охватывал все сферы культуры.

По мере технического, а соответственно и социального про­гресса сфера проявления этнических свойств культуры начинает сужаться. В частности, в связи с характерной для нашего вре­мени широкой стандартизацией и унификацией материальной культуры наблюдается тенденция все большего исчезновения из сферы последней этнической специфики. Она перемещается в сферу поведения и духовной культуры, включая общественное созна­ние. Впрочем, роль отдельных компонентов духовной культуры в выполнении этнических функций постепенно тоже начинает осла­бевать. В данном отношении особенно показательна религия, масштабы распространения которой все более сужаются по мере повсеместного роста атеизма.

При всей многогранности своей внутренней структуры куль­тура каждой этнической общности представляет определенную целостность, состоящую из множества систем и подсистем, на­ложенных друг на друга и взаимопроникающих. Именно поэтому культура этноса способна сопротивляться внешним воздействиям и самовосстагавливаться, когда какая-то ее часть оказывается разрушенной ^{23 г;}.

Культурное единого и своеобразие каждой этнической сис­темы — несомненно результат общности исторических судеб мно­гих поколений входящих i, чее людей. Длительное совместное проживание в примерно одинаковых природных и социальных условиях вело к выработке у них определенной культурной общно­сти.

Целостность культуры этнической общности базируется на множестве различных типов связей ^[493]. При этом имеют место взаимосвязи между самыми разнообразными комплексами куль­туры: например, между фонетическим строем языка и музыкаль­ной культурой ^[494], между типом хозяйства и религией ^[495], а под­час и воспитанием детей ^[496].

Последнее обстоятельство нередко используется буржуазными социологами и антропологами для плюралистической трактовки развития как культуры, так и общества в целом ^[497]. При этом противопоставляемый плюрализму материалистический монизм обычно преподносится как концепция «единственного фактора». Между тем в действительности идея монизма отнюдь не исклю­чает признания взаимодействия различных компонентов той или мной социальной общности. Различие между плюралистической ж монистической концепциями состоит совсем в ином.

Исходные принципы плюралистической концепции так или лшаче ведут в конечном счете к признанию уравновешивающего равноправия компонентов. Принципы же монистической кон­цепции требуют выделения такого компонента (структурной еди­ницы) системы, воздействие которого на систему в целом (а тем самым и на отдельные компоненты ее) можно считать определяю­щим, причем не в течение лишь какого-либо отрезка времени (подобное «неравноправие» частей может признавать и плюрали­стическая концепция), а в качестве постоянно действующего в ходе истории фактора ^[498].

Как известно, марксизм открыл такую определяющую струк­турную единицу в способе производства материальных благ. Осо­бенно тесно с ним связана, естественно, материальная культура, прежде всего культура первичного производства ^[499]. При этом способ производства не только определяет общий уровень мате­риальной культуры, но и сам частично входит в нее, прежде всего той своей стороной, которую принято именовать производи­тельными силами.

Несколько иной является зависимость от способа производ­ства духовной культуры. Несомненно, что уровень духовной культуры в решающей степени зависит от материальных основа­ний культуры ^[500], т. е. в конечном счете от способа производства. Но очевидно и то, что изменения производительных сил, как правило, не могут непосредственно определять все процессы, происходящие в духовной культуре ^24G. В качестве внешней, объ­ективной основы истории духовной культуры выступают произ­водственные отношения, которые и определяют все иные отноше­ния, возникающие в обществе между людьми, в том числе и ду­ховные отношения ^[501].

Однако не все входящие в духовную культуру элементы оди­наково близки к экономическому базису, и поэтому не все они испытывятзт его воздействие в равной степени: если политические и право_% ie (соционормативные) компоненты духовной культуры в значительной мере непосредственно отражают экономический строй общества, то, скажем, философия или искусство отражают изменения, происходящие в ходе экономического развития, лишь опосредованным образом ^[502].

«Относительно искусства, — писал К. Маркс, — известно, что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответ­ствии с общим развитием общества, а следовательно, также и с развитием материальной основы последнего...» ^[503] Будучи, таким образом, вторичными, производными, многие компоненты духовной культуры обладают в своем развитии определенной са­мостоятельностью ^[504]. Отдельные аспекты этого чрезвычайно слож­ного феномена, теоретические основы разработки которого в ходе борьбы с вульгаризаторами исторического материализма были заложены еще Ф. Энгельсом и В, И. Лениным, в последние годы явились предметом специального анализа в ряде теоретических работ советских ученых ^[505].

Поэтому ограничимся здесь констатацией лишь того, что в отно­сительной самостоятельности отдельных компонентов культуры заложены две противоположные тенденции, связанные с выполне­нием ею этнических функций. С одной стороны, эта самостоя­тельность — важнейшее условие для возникновения этнических различий. Без нее было бы прежде всего невозможно появление таких различий между народами, принадлежащими к одному и тому же культурно-хозяйственному типу и находящимися на од­ном и том же уровне общественного развития. Именно в силу относительной самостоятельности один и тот же элемент культуры может у разных народов выступать в далеко не идентичных соче­таниях с другими явлениями культуры. Следует иметь в виду и то, что с этой относительной самостоятельностью неразрывно связана та самая устойчивость отдельных компонентов культуры, которая является существенной чертой ее этнодифференцирую* щих свойств. Но, с другой стороны, тот же фактор, проявляю­щийся в частности, в отсутствии прямой и строгой зависимости между отдельными компонентами культуры, представляет собой существенную предпосылку взаимовлияния культур различных народов, т. е. тенденции межэтнической интеграции.

Вообще диалектика функционирования культуры такова, что она одновременно может выступать и как средство общения и как средство разобщения людей. Именно это свойство культуры и лежит в основе ее этнических функций.

Очерк шестой ОБ ЭТНИЧЕСКИХ ЧЕРТАХ ПСИХИКИ

В связи с вынесенной в название очерка темой могут вознйк* нуть сомнения относительно правомерности ее постановки вообще, а соответственно относительно права на существование этниче­ской психологии. Сомнения подобного рода являются неизбеж­ными, если принять точку зрения, согласно которой психика й культура — явления тождественные. Такое отождествление весьма характерно для некоторых зарубежных авторов *. Недоуме­ния относительно различий между психикой и культурой можно встретить иногда и на страницах наших изданий ^[506].

Культура и психика несомненно находятся в тесной взаимо­связи, представляют неразрывное единство, что, в частности, отчетливо проявляется в наличии у них такой общей зоны, как общественное сознание. Но единство психики и культуры не оз­начает их тождества хотя бы уже потому, что психика не исчер­пывается сознанием ^[507].

Сказанное, разумеется, относится и к «широкому» и к «узкому), понятиям культуры. Если же сводить культуру, как это подчас делается, лишь к объективированной деятельности, то при этом по одну сторону демаркационной линии окажется практическая (экстериорная), происходящая вне мозга людей деятельность (вместе с ее результатами), по другую — психическая (интериор- ная) деятельность ^[508]. Более того, хорошо известно, что далеко не вся психическая деятельность полностью и адекватно объекти­вируется в практике, т. е. в культуре в узком значении слова ^[509].

Отвечая, таким образом, положительно на поставленный в на­чале очерка вопрос, сразу же подчеркнем особые трудности, свя­занные с разработкой проблем этнической психологии.

В значительной мере такого рода трудности получили отра­жение в сфере понятийного аппарата и прежде всего в отсутствии общепринятого понимания психических явлений ⁶. К тому же сле­дует иметь в виду, что речь идет о категориях особого вида пси­хических явлений — групповой, социальной психологии. А они еще недостаточно разработаны.

Это в свою очередь выдвигает проблему правомерности ис­пользования положений психологии личности в социальной пси­хологии, в том числе в таком ее разделе, как этническая психоло­гия.

И все же обращение при разработке проблем этнической пси­хологии, как и в целом социальной психологии, к марксистски трудам по психологии личности представляется неизбежным. Для этого имеются тем большие основания, что фактически речь идет

о двух взаимопроникающих дисциплинах. Ведь, как подчерки­вает К. Маркс в тезисах о Фейербахе, «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действитель­ности она есть совокупность всех общественных отношений» ^[510]. К тому же в общей психологии уже давно сложился понятийный аппарат, игнорирование которого при рассмотрении вопросов со­циальной психологии может лишь привести к дальнейшему уве­личению многозначности отдельных терминов. Ио вместе с тем все эти соображения, разумеется, не дают основания для меха­нического перенесения положений и терминологии из одной пси­хологической дисциплины в другую. Нельзя, в частности, не учитывать, что психология группы не может быть сведена к про­стой сумме психических свойств, общих входящим в данную группу индивидам ^[511].

Рассматривая понятийный аппарат интересующего нас раздела социальной психологии — этнической психологии, — прежде всего обратимся к такой категории, как психический склад.

В нашей литературе большинство представлений об этой кате­гории восходит к известному определению нации, согласно кото­рому общность ее психического склада проявляется в общности культуры ^[512]. Но само это определение интерпретируется весьма по-разному, притом не всегда достаточно четко и последовательно.

Общее в понимании психического склада, кажется, ограни­чивается лишь тем, что под ним, как правило, подразумеваются особенности психики ^[513], причем нередко подчеркивается их устой­чивость ^п. Имея в виду именно данное свойство психического склада, его определяют так же, как инвариантное в изменяющемся многообразии психической жизни людей ^[514]. Аналогичный смысл имеет и противопоставление психического склада как относи­тельно устойчивых социально-психологических явлений — отно­сительно подвижным ^[515].

Расхождения в трактовке психического склада обнаружива­ются сразу же, как только мы обратимся к вопросу о его соотно­шении с характером. Нередко их просто отождествляют. Такая трактовка психического склада, рассматриваемого в качестве од- кого из основных признаков этнических образований (прежде всего наций), получила широкое распространение в самых раз­личных видах нашей историко-философской литературы, начиная от учебных пособий ^[516] и кончая специальными монографиями ^[517]; встречается она и в трудах по общей психологии ^[518]. При этом одни исследователи считают более правильным говорить не об общности, а лишь о некоторых особенностях психического склада, оставляя упоминание таковых в своей дефиниции этнической общ­ности ^[519]. Другие, отмечая, что понятия «психический склад» и «характер» не совпадают по объему, полагают, что при определе­нии нации их не следует возводить в социологические категории и поэтому более точно говорить о некоторых особенностях пси­хики ^[520]. Третьи ученые, соглашаясь с представлением о непра­вомерности отождествления психического склада и характера, предпочитают упоминать в рассматриваемой связи не психи­ческий склад, а характер ^[521].

^ Весь этот разнобой в значительной мере усугубляется далеко не однозначным употреблением термина «характер» как в фило­софско-социологической, так и в общепсихологической литературе. Например, БСЭ, отражая отмеченное выше отождествление пси­хического склада и характера, определяет последний как сово­купность основных, наиболее устойчивых психических свойств человека ^[522]. И в нашей специальной литературе по психологии можно встретить широкое попимание характера как совокупности качественно своеобразных психологических черт человека, влияю­щих на его поведение и поступки ^[523].

Однако наряду с такой широкой интерпретацией характера в общей психологии явно преобладают узкоспециальные дефини-

ции ^[524]. Притом и такой подход к вопросу в свою очередь не исклю­чает расхождений между специалистами. Правда, почти все психо­логи выделяют в структуре характера два компонента. Однако, если один из них во всех случаях определяется как воля, то по поводу другого имеются известные расхождения. В одних слу­чаях указывается «направленность характера», в других — го­ворят об «основных жизненных установках», в третьих отмеча­ется «отношение к действительности» и т. д. ^[525] •

> Одним из компонентов, или сторон, характера некоторые спе­циалисты по общей психологии считают темперамент ^[526]. Однако в большинстве случаев темперамент все же оставляют за рамками характера, включая его, правда, в психический склад. Что каса­ется способностей, то общая психология, как правило, их рас­сматривает отдельно от характера, подчеркивая, однако, весьма тесную взаимосвязь этих двух сторон психической жизии лю­дей *^б.

Таким образом, хотя психический склад и характер понятия однопорядковые, относящиеся к основным свойствам психики, однако возражения против отождествления этих понятий имеют под собой известные основания. Характер в специальном значении термина уже психического склада, понимаемого в конечном счете чаще всего как совокупность всех устойчивых свойств психики.

Если о понятии «характер» не сложилось еще достаточно еди­ного мнения, то относительно его конкретных качеств как будто имеется гораздо большее единодушие. Общепризнано, например, что трудолюбие или храбрость являются чертами характера. Конечно, никакой перечень подобных черт ^[527] не может сам по себе раскрыть сущность понятия «характер». Но при ее выявлении конкретные характерологические черты все же могут, на наш взгляд, служить определенным ориентиром.

Прежде всего представляется очевидным, что такого рода черты выражают морально-волевые качества людей. Ясно также, что это не просто определенные осознаваемые людьми взгляды, идеалы, интересы и т. п. Хотя сознание способно как активизиро­вать, так и затормаживать проявление тех или иных свойств характера, однако они дают о себе знать и помимо сознания, т. е. проявляются бессознательно ^[528].

Очевидно и то, что, проявляясь во «внешней» деятельности людей, черты характера выражают особенности их отношения к тем или иным сторонам действительности. Нетрудно заметить и своего рода «иерархичность», «разномасшт^бность» свойств ха­рактера. «Уровень» этих свойств может быть весьма различным: от частных выражений (например, аккуратности, гостеприимства и т. п.) до самых общих. Среди последних, имея в виду «общую» направленность характера, можно, скажем_; отметить убежден­ность, отношение к труду и другим видам деятельности, уста­новки, связанные со взаимоотношениями между личностью и раз­личными коллективами, и т. п. К «общим» же волевым чертам характера могут быть в первую очередь отнесепы целеустремлен­ность, инициативность, организованность, настойчивость, реши­тельность и т. д.

Волевые качества людей органически связаны с нравствен­ными, с направленностью личности. Вообще было бы упрощением рассматривать человеческий характер лишь как простую сумму его черт. Он представляет собой целостную систему, обладая определенными структурными свойствами (силой, твердостью, определенностью, уравновешенностью и т. п.), а также опреде­ленными доминирующими чертами ^[529].

Но можно ли говорить о характере не только личности, но и группы, прежде всего этнической (национальной) общности? На этот вопрос, как уже отмечалось, нередко дается негативный ответ, притом не только в зарубежной ^[530], но и в нашей литературе.

В этой связи представляется важным сразу же обратить вни­мание на то, что основоположники марксизма рассматривали национальный (этнический) характер как реальность. Например, Ф. Энгельс, сравнивая развитие Англии, Франции и Германии в XVIII в., счел необходимым специально подчеркнуть, что «английский национальный характер существенно отличен как от немецкого, так и от французского» ^[531]. К. Маркс в одном из своих писем (1870 г.) отметил более страстный и более револю­ционный характер «ирландцев в сравнении с англичанами» ^[532]. Число подобных примеров можно легко умножить ^[533]. Правда, в трудах В. И. Ленина можно найти сравнительно немного по вопросу, о национальном характере (как и о психическом скла­де) ^[534]. Но значит ли это, что он вообще отрицал их реаль­ность? В подтверждение тезиса о негативном отношении В. И. Ле­нина к данному вопросу подчас ссылаются на его «Речь по италь­янскому вопросу» на Третьем конгрессе Коммунистического Интернационала ^[535]. В ней в ответ на слова итальянского социа­листа Лаццари: «Мы знаем психологию итальянского народа», — Ленин заявил: «Я лично не решился бы этого утверждать о рус­ском народе...» ⁸⁵. Совершенно очевидно, что В. И. Ленин в дан­ном случае всего лишь возражает против безапелляционного утверждения о знании психологии целого народа. Но, как из­вестно, ссылка на незнание какого-либо явления отнюдь не тож­дественна непризнанию самого факта его существования и, сле­довательно, подмена этих двух понятий неправомерна. Более того, в работах В. И. Ленина имеется прямое указание на то, что он считал национальный характер реальностью. Такое сви­детельство содержит статья «Украина», в которой В. И. Ленин говорит о русских и украинцах как о народах, близких не только по языку, местожительству, истории, но и по «характеру»^[536].

^Представление о национальном (этническом) характере как особой социально-психологической категории исходит из того, что не отдельные личности выступают в качестве элементов этой ка­тегории, а прежде всего специфические для данной этнической общности социально-психологические черты ⁸⁷. Хотя в природе не существует таких черт вне психики отдельных личностей, од­нако национальный (этнический) характер было бы неверно сво­дить к простой сумме их психических свойств. Как известно, социальный коллектив усиливает или ослабляет те или иные сто­роны индивидуальной психики ⁸⁸. Это относится и к этническому характеру. Уже не раз отмечалось, что он значительно отчетливее проявляется в случаях, когда выступают не отдельные лица, а группы взаимодействующих людей.^[537]. Но вместе с тем очевидно и то, что черты национального (этнического) характера должны быть так или иначе интегрированы в психике индивида. Поэтому само собой разумеется, чтобы считаться типичными для данного этноса, соответствующие черты характера должны быть присущи большинству или, по крайней мере, значительной части его чле­нов и отличать их от представителей других этносов. Однако эта типичность не исключает наличия вариаций отдельных специ­фических социально-психологических черт в различных группах, входящих в данную этническую общность^⁰. Более того, в клас­совых обществах такие вариации обычно доминируют. Следует напомнить и то, что особенности групповой психики (в том числе и этнической) не сводятся к простой сумме психических черт, составляющих ее индивидуумов ^[538]. Вообще необходимо особо под­черкнуть недопустимость абсолютизации характера отдельных этнических общностей. Ведь большинство определяющих черт ха­рактера, таких, как трудолюбие, патриотизм, мужество, целеу­стремленность, являются общечеловеческими. Следовательно, речь может идти не о монопольном обладании какой-либо этни­ческой общностью той или иной из этих черт, а лишь о различии между отдельными народами в формах (оттенках и стиле) ее про­явления ^[539]. Легко, например, заметить, что в силу специфики социально-экономических, географических и других условий су­ществования такое свойство, как трудолюбие, проявляется у раз­ных народов далеко не одинаково ^[540]; они могут также разли­чаться аккуратностью и пунктуальностью ^[541]. Даже храбрость вы­ражается каждым народом по-своему ^[542], да и юмор различных народов имеет свои неповторимые оттенки и т. д.

Таким образом, в целом характер каждой данной этнической общности представляет собой органическое единство общего и особенного. Его уникальность в конечном счете является резуль­татом всей совокупности присущих ему специфических форм про­явления общечеловеческих психических свойств. Однако это не механическая сумма специфических черт. Своеобразие характера этнической общности (как и отдельных людей) определяется, на наш взгляд, в первую очередь наиболее типичными для них до­минирующими чертами.

Как известно, отношение людей к действительности обычно сопровождается определенными переживаниями — чувствами. Само собой разумеется, что не лишены таких переживаний и про­явления свойств характера этнической общности. Это и служит основанием для включения таких чувств в его структуру ^[543].

Основной сферой проявления характера этнической общности, как и отдельной личности, несомненно, является деятельность. Ни направленность, ни воля, ни структурные особенности ха­рактера не могут быть определены, если мы не знаем, как люди действуют: трудятся, отдыхают, играют, каково их поведение, ка-

Кие они совершают поступки Разумеется, общие характерные черты всех разновидностей деятельности не могут не налагать определенной печати на их результаты. Следы такого воздействия обнаруживаются и в отдельных памятниках материальной куль­туры, и в различных видах народного искусства ^[544], и в таких устойчивых компонентах духовной культуры, как обычаи, и даже в речи и языке ^[545]. Не лишне еще раз подчеркнуть ту, казалось бы, тривиальную мысль, что хотя черты характера не только проявляются через культуру, но и прежде всего ею детерминиру­ются, все же в «интериорном» состоянии они находятся за пре­делами объективируемой культуры, отличаясь у каждой этниче­ской общности сво^й спецификой^[546].

С характером этноса неразрывно связана типичная для его членов система побуждений — совокупность их потребностей, ин­тересов, ценностных ориентаций, установок, убеждений, идеалов и т. п. Определяя в конечном счете направленность характера, эта система охватывает все сферы, «этажи» человеческой пси­хики — от потребностей до идеалов. Они включают также миро­понимание, нравственные принципы, интересы и выступают в обоб­щенном виде.

Дата добавления: 2015-10-21