Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-маклая 16 страница

¹⁸ В тех случаях, когда в роли подобных партнеров выступают более много­численные этносы.

¹⁷ Однако и при сохранении этносом эндогамии не исключена возможность коренной его модификации, включая появление нового этнического само­сознания.

*⁸ Ленин В* Д. Полн. собр. соч., т. 24, с. 125, 127,

т

дательного отношения к этнически смешанным семьям, а соответ­ственно и к состоящим из таких семей новым этническим образо­ваниям. Согласно одной из попыток подобной интерпретации таких образований, они являются «химерами», соотношение которых с обычными этносами «такое же, как между здоровой тканью и раковой опухолью» ¹⁹. Такая интерпретация межэтни­ческих браков'*'была в нашей научной литературе справедливо подвергнута критике, в ходе которой весьма убедительно пока­зана ее несостоятельность ²⁰. Особенно это относится к социокуль­турным аспектам проблемы. Что же касается ее биологической стороны, то напомним лишь о хорошо известных негативных последствиях инбридинга (близкородственного смешения) и со­ответственно о признанной позитивной роли экзогамии в истории человечества ²¹J

Р? Возвращаясь к вопросу о взаимосвязи этноса и эндогамии, отметим, что самой констатации такой взаимосвязи, разумеется, еще недостаточно для выяснения механизма ее функционирования. С этой целью надлежит прежде всего обратиться к рассмотрению факторов, образующих границы эндогамии. В качестве таких факторов могут выступать как природные, так и общественные явления. В первом случае роль изолирующего фактора выпол­няют горы, леса, реки, пустыни и тому подобные естественные преграды, а также просто отдаленность одного этноса от другого. Эти естественные рубежи особенно существенное значение имели на ранних этапах истории общества ²². С увеличением плотности населения и развитием средств связи их значение постепенно снижалось. Что касается общественных этноизолирующих фак­торов, то одним из них в данном отношении постоянно принадле­жала существенная роль, у других — она не оставалась неизмен­ной. К числу первых, конечно, следует отнести прежде всего язык, издревле выступающий серьезной помехой для межэтнических браков. Не случайно двуязычие населения, снимая этот барьер, существенно облегчает заключение таких браков.

Из общественных факторов, играющих на разных исторических этапах далеко не одинаковую роль в установлении эндогамных барьеров, в первую очередь необходимо назвать государственные

¹⁹ Бородай Ю. М. Этнические контакты и окружающая среда. — Природа,

1981, № 9, с. 83. Как отмечает автор этой статьи, он опирается на трехтом­ную рукопись Л. Н. Гумилева «Этногенез и биосфера», депонированную ВИНИТИ в 1979 г.

²⁰ См.: Кедров Б. М.. Григулевич И. Р., Крывелев И. А. По поводу статьи Ю. М. Бородая «Этнические контакты и окружающая среда». — Природа,

1982. №3, с. 88—91.

²¹ Кстати сказать, в значительной мере в результате межэтнической мети­сации почти 45% современного человечества составляют смешанные в ра­совом отношении или расовогетерогенные группы (см.: Козлов В. И._щ Че- боксаров Н. Н. Расы и этносы. — В кн.: Расы и общество. М., 1982/12.

j;. 99—100).

²²ГСм•: Кугинер П. И. (Кныгиев). Этнические территории и этнические гра­ницы. —- Тр. Ин-та этнографии АН СССР. М., 1951, т. XV,' с, К<?$- лое В. Я., Чебоксаров Я. Я, Расы и этнос, с. 106—10§,

т

границы. Со временем их фиксация становится значительно более четкой, а охрана более совершенной, вследствие чего они превра­щаются в существенное препятствие для заключения браков между разделенным ими населением. Впрочем, если на процессы образования этносов политические, как и природные, рубежи могут оказать немалое влияние, то на уже сложившиеся этносы воздействие этих «внешних» по отношению к ним факторов обычно сказывается далеко не сразу ²³. Щ

Среди же «внутриэтнических» факторов, помимо языка, очень существенную роль в формировании границы эндогамии может играть религия. Определенное влияние на эндогамность этноса могут оказывать также самые различные сферы общественной жизни: те или иные элементы культуры и быта, обряды, обычаи (особенно эндогамные ограничения и запреты), законодатель­ство, стереотипы поведения, внешний облик (в том числе расовые различия); представления о красоте и т. п. Несомненно, осо­бенно важно в интересующем нас отношении значение этниче­ского сознания, в том числе представления об этнической принад­лежности. Важную роль также играет государственно-политиче­ская принадлежность — гражданство (подданство), подчас совпа­дающее с~этнической принадлежностью.

^г Обычно, если не все, то, по крайней мере, многие из указанных факторов в своей совокупности и создают эндогамный барьер каждого этноса, отделяющий его от других этносов. При этом на одном из рубежей, в одной зоне соприкосновения данного этноса с другим в качестве основного барьера может выступать язык, на втором этническом рубеже того же этноса — религия, на третьем — государственная граница и т. д.²⁴ ГВ целом же все эти факторы образуют как бы замкнутый круг. И чем большее число их одновременно составляет эндогамную границу, тем, разумеется, она[709] резче.

(Действия эндогамии как своеобразного «стабилизатора» этноса связано с тем, что замкнутость круга брачных связей обеспечи­вает ему сохранение семей однородного этнического состава. Между тем, как правило, именно семья в большинстве обществ выступает в качестве важнейшего канала передачи традиционной культурной информации (как и овеществленных результатов ее реализации в прошлом). В результате, сохраняя этническую, однородность семей внутри этноса, эндогамия тем самым обеспе­чивает поколенную преемственность характерной для него спе­цифики культуры. При этом эндогамия одновременно выступает как фактор культурного^обособления^данного^этноса^от^других этносов Г) ¹ Однако значение эндогамий для сохранения устойчивости этноса не сводится лишь к простому воспроизводству этнической специфики и оградительной функции. Она оказывает также внутреннее интегрирующее воздействие на составляющие этнос компоненты. Заключение из поколения в поколение браков в пре­делах замкнутой в брачном отношении общпости людей неиз­бежно влечет за собой усиление единообразия в самых различных сферах ее культуры.

Наконец, еще одно важное последствие эндогамии для этноса. Как и брак, эндогамия не только социальное, но и биологическое явление. И в силу этого она выступает в качестве своеобразного генетического барьера этноса. В свою очередь это обусловливает наличие у каждого этноса сопряженной с ним популяции^[710]. При этом чаще всего такого рода популяции сопряжены ²⁶ лишь с этносоциальными организмами, ибо для функционирования целостной популяции необходима единая территория; однако в пределах такой территории популяция может быть образована и дисперсным этносом.

Как известно, популяции — иерархическое явление. Это про­является в наличии внутри сопряженных с этносами популяций общностей (субпопуляций), обладающих эндогамией. В частности, в такой роли могут выступать отдельные социальные группы. Более того, подчас заключение браков в таких группах имеет характер почти полной эндогамии. Среди различных социальных групп одной из наиболее ярких иллюстраций этого может слу­жить эндогамия индийских каст. Эндогамией обычно обладают и конфессиональные общности, поскольку почти все религии отно­сятся негативно к бракам с инаковерующими. Это характерно как для мировых религий, так и для отдельных вероисповеданий и религиозных сект (например, мусульман-суннитов, сикхов_я старообрядцев и т. д.). В то же время в остальных социальных общностях эндогамия, если и имеет место, то обычно не прояв­ляется столь резко. Поэтому эндогамность таких общностей отнюдь не исключает существования внутри этноса определенной непрерывности брачных связей ^[711].

В качестве внутренних подразделений, сопряженных с этно­сом популяций, чаще всего выступают территориальные единицы (в первую очередь поселения), для которых характерен значитель­ный удельный вес эндогамных браков (кроме, конечно, экзогам­ных общностей). Однако для большинства этих единиц эндогам- ность обычно все же далеко не абсолютна. Это особенно ярко проявляется в наши дни, когда резко возросли межтерриториаль- ные контакты. Но и в прошлом, как правило, значительная часть брачных связей охватывала жителей нескольких соседних посе­лений ^[712], создавая своеобразную брачную непрерывность. Исклю­чение представляют лишь изоляты. Для них характерна высокая степень эндогамной замкнутости, составляющая обычно не менее 90% всех браков. При этом, если изоляты оказываются сравни­тельно устойчивыми, то они неизбежно приобретают определенные этнические свойства. В таком случае это как бы субэтносы ос­новного этноса, представляющие или еще не до конца отделившиеся от него части или остатки еще не полностью ассимилированной другой этнической группы. В такой роли могут выступать и тер­риториальные (например_: так называемые этнографические

группы или субэтносы) и социальные изоляты (например, касты). При этом такого рода черты либо следствие эндогамии данной общности, либо сама эндогамия — результат того, что таковая общность изначально представляла собой этнос.

Разумеется, и другие «микропопуляции», находящиеся в пре­делах этноса, могут иметь свою, хотя и слабо выраженную, спе­цифику культурного характера. Но интенсивность эндогамных границ этих внутренних субструктур неизменно слабее, чем у субэтносов-изолятов, а тем более у самого этникоса. И если не считать социальных и территориальных изолятов, именно этникос (особенно в пределах «своего» социального организма) обладает во всей иерархии эндогамных границ наиболее резкими

рубежами, отчетливо отделяющими его от других подобных общностей, даже если он расположен чересиолосно с ними. д|

Как уже говорилось, каждой популяции присуща тенденция к усилению однородности генетического фонда. Это характерно и для сопряженных с этносами популяций, в которых относи­тельно замкнутый круг брачных связей обычно открывает воз­можность для выравнивания антропологических различий. Но интенсивность подобных процессов зависит от самых различ­ных факторов, прежде всего от численности популяций, от дли­тельности ее существования (количества сменившихся поколе­ний), от степени проницаемости ее внешнего генетического барьера и внутренних (междемных), в том числе социальных, перегородок.

Для сколько-нибудь значительных антропологических сдвигов в рамках больших популяций требуется смена многих и многих десятков поколений. Между тем немалая часть сопряженных с этносами популяций существует гораздо меньшее время, чем то, которое необходимо для таких сдвигов. Следует учитывать и то, что социокультурная эндогамия никогда не была абсолютной. Но если 15—20 % межэтнических браков обычно не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на существование и развитие соответствующего этноса, так как потомство от таких браков, как уже говорилось, сравнительно легко ассимилируется им в культурнф-языковом отношении, то для сопряженности с таким этносом популяций подобный «прорыв» эндогамии, особенно с при­внесением доминантных генов, может существенно изменить ее антропологический состав, приблизив его к составу соседних популяций ^[713]. В результате генетические последствия эндогамии у большинства современных сравнительно крупных этносов не привели к созданию общего генофонда^[714]. Например, если у японцев указанный процесс сопровождался созданием своеоб­разного антропологического типа, то у немцев, французов, итальянцев этот процесс не дал подобных результатов.

Взаимосвязь между этносом и популяцией уже не раз отме­чалась в специальной литературе. Более того, существует точка зрения, будто бы популяция составляет основу этноса, В нашей литературе это представление развивается, как известно_г JI. Н. Гу­милевым. Вот как он это обосновывает: «Этнос более или менее устойчив, хотя возникает и исчезает в историческом времени. Нет ни одного реального признака для определения этноса, при­менимого ко всем известным нам случаям: язык, происхождение, обычаи, материальнач культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда и нет». Вывести за скобку, подчеркивает он далее, мы можем только одно — признание каждой особи: «мы такие-то, а все прочие другие». И отсюда де-
лабтся вывод: «поскольку это явление повсеместно, то, следова­тельно, оно отражает некую физическую или биологическую реальность». Однако остается непонятным, почему «повсемест­ность» делает эту «некую реальность» физической или биологиче­ской. Напротив, антитеза «мы — они» обычно как раз основана в первую очередь на этнокультурных различиях. Притом, по­скольку признаки этноса представляют целостную систему, в одном случае на передний план в качестве решающего отличи­тельного признака может выдвигаться один, в другом — иной компонент этноса. Сведя сущность этноса к «физической или биоло­гической реальности», JI. Н. Гумилев в конечном счете отожде­ствил его с популяцией ^[715].

Между тем в действительности сопряженная с этносом популя­ция — сама представляет явление производное от него, от тех факторов, которые образуют эндогамию этноса, а это в основном социальные факторы. Таким образом, не популяция — основа этноса, а социальные факторы, образующие этнос (этническое самосознание в том числе), ведут к появлению сопряженной с ним популяции, т. е. перед нами картина, прямо противоположная той, которую дает JI. Н. Гумилев. Поскольку роль социальных явлений в жизни общества, человечества в целом все более и более возрастает, естественно, социальные факторы начинают играть все большую и большую роль в образовании популяций.

Это отнюдь не исключает «обратной связи» между популяцией и этносом, биологическим и «внебиологическим». Но не она яв­ляется в данном случае первичной и детерминирующей. При этом далеко не каждая популяция сопряжена с этносом. Наоборот, каждый этнос сопряжен со «своей» популяцией, что, кстати ска­зать, свидетельствует еще об одной функции этого многогранного феномена.

jr Правда/ «свои» сопряженные популяции имеют и многие дру­гие социальные общности, например социально-политические организмы (государства). Однако у них эта связь с популяцией гораздо менее устойчива, чем у этноса. Это объясняется тем, что среди социальных общностей (за исключением некоторых кастовых и религиозных общностей) этнос наиболее стабильное образование. Отсюда в свою очередь проистекает особое значение для судеб этнических общностей их демографических параметров, таких как рождаемость, смертность, естественный прирост, воз­растной состав и т. д.^[716] Именно в этой сфере наиболее отчетливо проявляется взаимодействие этноса и популяции.

|>s. По мнению В. И. Козлова, большинство факторов, опреде­ляющих особенности естественного воспроизводства населения, т. е. биологического в своей подоснове явления,.либо непосред­ственно связаны с этносом (через народную культуру, быт и тра­диции), либо, что~бывает гораздо чаще,"'связаннее ним косвенным путем~(через антропологические особенности, природные условия этнической территории, специфику хозяйственной деятельности, религию и т. п.). Подобные связи четче проступают на докапи­талистических и раннекапиталистической стадиях социально- экономического развития, которое само часто облекалось в этни­ческую (национальную) форму, но они могут быть обнаружены и на более поздних стадиях развития. Даже факторы, не имеющие на первый взгляд никакой связи с этносом, например единая политика народонаселения в масштабах всего многонациональ­ного государства, преломляясь через традиционную культуру и быт отдельных народов, через особенности этнической психоло­гии, могут приобрести в своем воздействии этнический аспект ^[717].

Но, разумеется, эта взаимосвязь «внебиологических» и биоло­гических явлений на уровне этноса ^[718] не должна заслонять от нас его принципиального отличия от сопряженной с ним популяции ^[719]. Оно особенно наглядно проявляется в модусах их воспроизвод­ства ^зв. В ропуляции это воспроизводство осуществляется путем передачи генетической информации по наследству от поколения к поколению через ДНК половых клеток ^[720]. Механизм же воспро­изводив а^этноса, как мы уже могли убедиться, основан на~ком- муникативных «внебиологических» связях.

Очерк девятый ЭТНОС И ЕГО СРЕДА

Как и любые системы, этнические общности взаимодействуют со своей средой. Таковую для каждого этноса прежде всего пред­ставляет его природное окружение. Оно является непременным условием возникновения и функционирования этноса. К тому же географическая среда представляет ту «арену», на которой разво­рачиваются эти процессы.

О значении географической среды для формирования и функ­ционирования этноса свидетельствуют прямые и косвенные следы ее воздействия, которые обнаруживаются в самых различных его компонентах, начиная от материальной культуры и кончая этно­нимами. Так, климат во многом определяет особенности одежды, жилища, набор возделываемых сельскохозяйственных культур, транспортные средства в различные времена года и т. д. Почва, рельеф и гидрография оказывают влияние на характер трудовой деятельности, особенно в сельскохозяйственной сфере, на тип сельских поселений и т. п. Как уже говорилось, естественные рубежи (горные хребты, пустыни, водные преграды и т. п.), осо­бенно на ранних ступенях развития общества, играют роль этни­ческих границ. Состав флоры определяет материал жилища и его виды, а вместе с особенностями фауны сказывается на специфике повседневной жизни и даже культурно-хозяйственном развитии тех или иных народов ^г.

Влияние природной среды объясняется и наличием сходных черт в материальной культуре и хозяйстве народов, находящихся на сходных уровнях социально-экономического развития и оби­тающих в примерно одинаковых географических условиях. Именно на этом, в частности, основывается выдвинутая советскими учеными М. Г. Левиным и Н. Н. Чебоксаровым концепция хозяй­ственно-культурных типов ^[721].

Характерные особенности географической среды (климата, почвы, рельефа, флоры, фауны и т. д.) оказывают также определен­ное влияние на отдельные стороны духовной культуры и психи­ческого склада этноса. Это находит свое косвенное выражение прежде всего в отдельных специфических привычках, обычаях, обрядах, в которых проявляются особенности быта народа, свя­занные с характерными чертами среды его обитания ^[722]. Что ка­сается такого компонента психического склада этноса, как темпе­рамент, то хотя его взаимосвязь с экологической средой представ­ляется обычно достаточно очевидной, однако, как уже говорилось, при этом необходимо учитывать, по крайней мере, два обстоя­тельства. Во-первых, люди разных темпераментов имеются во всех этносах, и применительно к каждому из них речь может идти, видимо, лишь о преобладании того или иного типа темперамента. Во-вторых, эмоциональная сторона психики в значительной мере детерминирована социальными факторами. Находит отражение географическая среда и в этническом самосознании. В данной связи нельзя не напомнить, что ландшафты этнической террито­рии запечатлеваются в сознании населяющих ее людей в виде представления о «родной земле». Некоторые элементы ландшафта либо в виде зрительных образов (береза у русских, тополь у украинцев, сакура у японцев и т. п.), либо в сочетании с топо­нимикой (река Волга у русских, гора Фудзи у японцев и т. п.) становятся своего рода символами этнической принадлежности ^[723]. Как уже говорилось, о влиянии географической среды па этни­ческое самосознание^свидетельствуют топонимы ^[724].

Было бы, видимо, явным упрощением полностью сбрасывать со счета влияние географической среды на биологические (в пер­вую очередь физиологические) параметры сопряженных с этно­сами популяций, а также ее роль как биоэнергетического источ­ника их функционирования ^в. Но не менее ошибочно придавать этим факторам независимую и решающую роль в этнических про­цессах. В этой связи нельзя, в частности, не отметить несостоя­тельность попытки JI. Н. Гумилева представить в качестве основ­ной движущей силы этнической истории так называемую пассио- нарность. Понимая под ней стремление небольшого числа людей (или даже отдельных лиц) к активной целенаправленной деятель­ности ^[725], JI. Н. Гумилев усматривает ее единственное основание в повышенной способности «организма абсорбировать энергию внешней среды и выдавать ее в виде работы» ^[726]. Между тем совер­шенно очевидна неправомерность отождествления физической энер­гии людей с их активностью. Последняя же, особенно если иметь при этом в виду общности людей, в том числе этнические, зависит

прежде всего от конкретно-исторических условий их существо­вания, т. е. в конечном счете определяется преимущественно со­циальными факторами. К тому же следует учитывать и возмож­ность определенного влияния на любое проявление активности этноса такого трудно поддающегося измерению фактора, как спе­цифические особенности его психики. Одним словом, проблема различий в активности этноса значительно сложнее, чем это пред­ставляется JI. Н. Гумилеву ⁰.

Наиболее ощутимое воздействие географическая среда оказы­вает на этнос (особенно на ранних стадиях общественного разви­тия) в период его формирования, когда оп как бы адаптируется, приспособляется к своей природной «нише». Однако этот обще­известный факт но следует абсолютизировать, ибо процесс трудо­вого взаимодействия человека с природой является непрерыв­ным ^[727]. При этом следует иметь в виду, что географическая среда оказывает воздействие на этнос, как и на другие социальные общности, во многом опосредованно — через развитие производи­тельных сил. «Надо прежде всего не забывать, — отмечал еще Г. В. Плеханов, — что естественная среда становится важным фактором в историческом развитии человечества не благодаря своему влиянию на человеческую природу, но благодаря своему влиянию на развитие производительных сил» ^[728]. Сложный меха­низм этого влияния, в частности, связан с тем, что развитие про­изводительных сил, вовлекая в сферу производства новые, ранее не использовавшиеся компоненты природы (например, полезные ископаемые, гидроресурсы и т. п.), само оказывается в конечном счете в определенной~зависимости от~их потенциальных ресурсов и, следовательно, либо стимулируется, либо тормозится^ими.

Стало быть, при рассмотрении влияния географической среды на развитие этнических процессов недопустимы как «географиче­ский нигилизм», так и преувеличение этого влияния. По спра­ведливому замечанию Ю. К. Ефремова, такие преувеличения уже не раз компрометировали сам отправной постулат проблемы взаи­модействия природы и общества. Одно из проявлений такого рода тенденций в нашей литературе представляет тезис JI. Н. Гумилева, что для этногенеза являются благоприятными только те регионы, где сочетаются разнородные ландшафты; напротив, одноландшафтные территории, по его словам, пикогда не были местом возникновения этносов. Этот тезис иллюстрируется картой, на которой выделены, так сказать, «этногенные» территории; причем за пределами этих территорий оказались Прибалтика, Кавказ, Средняя Азия, боль* шая часть Индии и т. д.^[729] В данной связи трудна по согласиться с заключением, что избранные автором критерии ландшафтного разнообразия субъективны, а его концепция в целом не убеди­тельна ^[730]. Другими словами, она не может служить основанием для заключения об определяющей роли географической среды для этногснетических процессов. О несостоятельности подобных выво­дов в духе антропологической школы Ф. Ратцоля достаточно на­глядно свидетельствует тот факт, что хозяйство и быт народов (не говоря уже об их социальных отношениях) обычно изменяются неизмеримо быстрее, чем изменяется их географическая среда. Не менее показательно и то, что при перемене территории (на­пример, в результате переселения) этнос не только не исчезает, но и в значительной мере сохраняет свои черты. Об отсутствии «жесткой» взаимосвязи р системе «этнос и среда» свидетельствует и то обстоятельство, что отдельные этносы-народы далеко не оди­наково используют различные возможности, предоставленные одним и тем же географическим ландшафтом для существования людей.

Выбор тех или иных из такого рода возможностей зависит прежде всего от уровня социально-экономического развития обще­ства. Не случайно в самых различных частях ойкумены у народов, находившихся примерно на одинаковом уровне социально-эконо­мического развития и в сходных природных условиях, нередко складывались аналогичные системы использования природных ре­сурсов, так называемые хозяйственно-культурные типы ^[731]. Вместе с тем, как отмечал еще JI. Мечников, «историческая ценность той или другой географической среды, предполагая даже, что она в физическом отношении при всех обстоятельствах остается не­изменной, тем не менее бывает различна в разные исторические эпохи» ^[732]. Особенно расширила соответствующие возможности про­мышленная революция, с которой связана победа капиталистиче­ского способа производства. В докапиталистический период обшир­ные территории с экстремальными физико-географическими усло­виями не обладали достаточно благоприятными предпосылками для прогресса в области хозяйства, а тем самым для возникнове­ния и последующего развития классовых обществ. Сюда относятся влажный экваториальный пояс, частично высокогорья и особенно полярная зона ^[733]. Промышленная революция открыла новые воз­можности для использования природных ресурсов, в том числе fc Экстремальных условиях. Эти возможности лавинообразно воЗ- растают в условиях научио-технической революции, создавшей необходимые предпосылки для освоения людьми природных бо­гатств всех географических зон нашей планеты, и, более того, для выхода за ее пределы.

Но при всей значимости уровня социально-экономического раз­вития человеческих коллективов для использования ими ресурсов отдельных ландшафтных зон вариабельность хозяйственной дея­тельности в пределах таких зон не может быть отнесена только за счет этого фактора. Дело в том, что истории известно немало случаев, когда народы, находившиеся, примерно, на одинаковом уровне социально-экономического развития и в одинаковых при­родных условиях, не создавали одних и тех же хозяйственно­культурных типов, используя аналогичные ресурсы весьма раз­лично. Такого рода вариабельность обусловлена в первую очередь специфическими культурными традициями отдельных этнических общностей. Она может проявляться в самых разнообразных сферах взаимодействия человека и природы. Обстоятельство это, однако, в работах, посвященных экологии человека, обычно остается в тени. Между тем оно, на наш взгляд, заслуживает более при­стального внимания. В противном случае мы рискуем упростить проблему.

Поэтому представляется необходимым специально остановиться на вопросе о специфике использования различными этническими общностями природных ресурсов. Рассматривая же данный во­прос, прежде всего надо напомнить, что осваиваемые человеком «внешние природные условия экономически распадаются на два больших класса: естественное богатство средствами жизни... и естественное богатство средствами труда» ^[734]. Вместе с тем следует иметь в виду и диалектическую взаимосвязь обоих видов естествен­ного богатства. Даже в присваивающем хозяйстве использование человеком даров природы в той или иной мере сопровождается применением орудий труда (например, употребление палки-ко­палки некоторыми собирателями); в производящем же хозяйстве потребление людьми природных ресурсов почти всегда опосредство­вано их трудовой деятельностью.

Уже на стадии присваивающего хозяйства, примерно в одних и тех же природных условиях, отдельные этнические общности подчас по-разному используют «средства жизни». При этом обна­руживается весьма устойчивая связь производственных навыков с этносом. В этом отношении весьма показательна судьба племени марабри — охотников и собирателей Таиланда. Несмотря на ре­гулярные экономические контакты с более развитыми соседями — различными тайскими народами (некоторые группы марабри пере­шли даже на тайский язык), они до сих пор не знакомы даже с за­чатками земледелия. Хозяйственная деятельность их сводится к собирательству и загонной охоте. Мужчины, вооруженные копьями длиной 2,3—4 м, охотятся на диких зверей, крыс, змей. Лука и стрел мараби не знают. Женщины и дети занимаются собиранием клубней, диких плодов, меда, воска, червей. Един­ственное домашнее животное у них — черные собаки ^[735].

Значительный интерес в рассматриваемой связи представляют также этнографические материалы о таких существующих и по­ныне собирателях, как кадары Южной Индии. В настоящее время в их жизни ведущую роль играет как денежный, так и прямой обмен с соседями. Если еще несколько десятилетий тому назад все основные потребности кадаров могли быть удовлетворены соб­ственными силами, то сейчас лишение кадаров обмена означало бы полный развал их хозяйства. И тем не менее кадары остаются собирателями, и внешне это выглядит как и раньше: значитель­ную часть года кадары проводят в более или менее продолжитель­ных походах за лесными продуктами. Но задачи собирательства стали иными, состав собираемых продуктов леса теперь диктуется не потребностями самих собирателей, а требованиями обмена. Кадара теперь интересуют не съедобные коренья, а те предметы, которые в данный момент пользуются большим спросом на индий­ском рынке: имбирь, кардамон, мед, ценная древесина и т. д.^[736] Таким образом, хозяйство кадаров, оказавшись нацеленным на рынок, сохранило, однако, свой собирательский характер. Иначе говоря, традиция собирательства оказалась чрезвычайно устойчивой.

Дата добавления: 2015-10-21