Скажи что-нибудь, - попросил он ее слабым голосом.
Она повиновалась. Тихо, изломанным голосом с раскаянием, отчаянием тоской внутри.
Сын, - прошептала Лена, не глядя на него. – Это я хотела тебе сказать тогда, - быстрый измученный
взгляд на Максима, низко наклонившегося над койкой. - У нас должен был родиться сын.
Максим сжал руки в кулаки, стиснул зубы так сильно, что на скулах заходили желваки. Опустил
голову вниз, затрясся его подбородок, он зажмурился, сдерживая себя, чтобы не сорваться.
Когда он поднял на нее горящие ураганом чувств и эмоций глаза, Лена испуганно сглотнула.
Почему ты сразу не позвонила мне? – спросил он хрипло. – Почему сразу не позвонила?!
У тебя было совещание, - проговорила она, стараясь не встречаться с ним глазами. – Ты сказал,
что... - Плевать на совещание! – воскликнул он яростно, а потом вдруг стих, взяв себя в руки. – Плевать на
совещание, когда случилось...
это!Ты понимаешь, что могла спасти...
его?! – он стиснул зубы, нахмурился. - Я бы приехал и отвез тебя в больницу. Почему ты ждала
так долго, черт побери!? Почему не позвонила, если не мне, то в больницу, сразу?! Почему, черт
побери!? Болезненно зажмурившись, Лена отвернулась от мужа и заплакала.
Прости меня...
Ты могла его спасти, ты понимаешь!? – хриплым, ломаным голосом выдохнул Максим. – Ты
могла... - Прости, - пробормотала девушка, глотая слезы. – Прости...
Мужчина отвернулся, посмотрел в сторону, стиснул зубы еще сильнее, потом наклонился к ней,
сильно зажмурившись. С минуту стоял над ней, не произнося ни слова и не раскрывая глаз, а затем
поцеловал ее в лоб и отшатнулся от девушки, словно обжегшись.
Я приду вечером, - сказал он тихо, больше на нее не взглянув. – Отдыхай.
И Лена не успела ему ничего не ответить.
Кажется, все закончилось не только для нее, но и для него тоже. И она уже не могла его в этом
винить. Дни потянулись медленно и словно бессильно. Наконец, в начале декабря выпал снег, наступили
холода. Лена переживала один день за другим, чувствуя, что так же медленно сходит с ума. Врач назначил ей
сначала успокоительное, а затем и антидепрессанты. Она слышала, как он переговаривался с
Максимом, но не подала виду, что слышала их разговор. Доктор настоятельно рекомендовал
Максиму не спускать с нее глаз, так как она сейчас, как никогда, может сорваться и совершить
глупость. Максим следовал наставлениям врача и звонил ей каждый день по несколько раз. Иногда лишь для
того, чтобы узнать, чем она занимается, и не забыла ли пообедать. Короткие разговоры, всего пара
фраз, словно ежедневный ритуал, иногда превращавшийся в раздраженные крики и восклицания с
обеих сторон. Но неизменный и повседневный. Жизнь превращалась в какую-то бешеную скачку,
гонку за несбывшимся и одновременно в монотонное перескакивание с одного дня на другой без
видимых следов жизни.
Середина декабря встретила их сильными морозами, а вот конец месяца, в самом преддверии Нового
года, наоборот, не по-зимнему аномальным теплом.
В тот день Лена, как всегда, даже не задумываясь, отправилась в старый городской парк.
Этот парк всегда ее убаюкивал, утешал, рассказывая красивые сказочные истории о любви и
верности. Он вылечивал ее. По-своему лечил от потери, от боли, от чувства вины.
Но сегодня... что-то было не так. Иначе. Иначе дышала зима, крадучись следя за ее продвижением.
Лена отключила телефон, зная, что Максим должен будет ей позвонить. А если он позвонит, она не
сможет... она струсит, отступится, не решится пойти навстречу к своему мальчику. К своему
сыночку. Она откажется от этой встречи и уже никогда – никогда! – его больше не увидит и не
услышит! Сегодня, всегда разговаривающий с ней парк, яростно молчал немой тишиной.
И сегодня это ее успокаивало еще сильнее, чем его разговор.
Вглядываясь вдаль, Лена опустилась на колени, утопая ими в сугробах. Не замечая морозного
холода, обдавшего все ее тело, Лена всматривалась в пустоту пустыми, безумными глазами.
А там вдали...
Он. Ее малыш. Ее сыночек. Ее солнышко, свет ее мрака.
Он такой маленький. И его ладошку можно взять одним лишь пальчиком. У него темные волосики.
Он пошел в папу. Нет, сейчас волос у него, конечно же, нет, но она знала, чувствовала, что они будут
темными. А глазки... глазки ее. Шоколадно-карие. И он улыбается ей. Беззубой, счастливой,
совершенно беспечной улыбкой. Потом будет смеяться, радоваться ее появлению. Он будет
шалопаем и хулиганом, но она души в нем не будет чаять. Он будет ползать по кровати, а потом
переберется на пол. Когда он начет ходить, она станет гоняться за ним по всему дому и не сможет
уследить за своим сорванцом.
А когда он пойдет в школу...
Слезы коснулись кончиков ее губ, и она только сейчас осознала, что плачет.
Она хотела к нему. Рядом с ним. Вместе с ним. Без него – уже не хотела.
Таблетки, прописанные врачом, лежали в ее сумочке, и девушка достала пузырек, высыпав на ладонь
все, что в нем было. Проглотила одну, затем вторую... Третью...
Скоро, скоро, мой милый, мой родной! Очень скоро мамочка будет с тобой! Не бойся, она не оставит
тебя. Никогда не бросит. Это она виновата, что ты ушел. И она исправит свою ошибку. Она обещала,
что все будет хорошо, ты помнишь?.. И все будет хорошо! Вот увидишь... Мамочка тебя не бросит.
Только не исчезай. Разговаривай с ней. Говори. Зови ее за собой. И она придет!..
Лена!?
Она вздрогнула, но не обернулась.
Этот знакомый голос... такой родной, такой дорогой сердцу... словно издалека. Откуда-то из той
жизни. Той пустой и унылой жизни, в которой не было больше ее малыша. Она не хотела в нее
возвращаться. Четвертая таблетка... Пятая...
Лена, твою мать!?
Грозный, даже яростный голос...
Ты что творишь, бл**?! Ты что творишь?!
Девушка зажмурилась, схватившись за голову, замотала ею в разные стороны, отчаянно
сопротивляясь, не желая откликаться на этот возмущенный зов. Этот грозный, яростный натиск. Не
желая выныривать на поверхность из объятий своего волшебного сна.
Мамочка тебя не оставит, дорогой, никогда не оставит!..
Лена, не смей!!!
Не внимая этому настойчивому натиску, она решительно поднесла дрожащую ладонь с таблетками
ко рту, намереваясь проглотить их все, как вдруг... что-то стремительное, почти молниеносное,
дернуло ее ладонь, отшвырнуло девушку набок, схватило за плечи, приказывая наклониться вперед
и, насильно раскрывая рот, вынуждало вызвать рвоту.
Идиотка!!! – заорал голос ей в затылок. – Выплевывай, ну! Живо! – мужчина потряс ее за плечи. –
Давай же! Немедленно! Идиотка! – орал голос. - Сколько ты уже выпила, сумасшедшая!? Сколько, я
спрашиваю!? Лена закашляла, изо рта пошла пена. Казалось, ей не хватает воздуха, и она вот-вот задохнется.
Она замотала головой, забрыкалась, забилась в стальных объятьях своего врага.
Давай!!! Давай же! – орал голос, надавливая на нее сверху и нажимая на шею.
Мир вертелся вокруг нее, засасывая, поглощая, бросая из стороны в сторону.
А потом... ее сынок, это чудесное, волшебное видение исчезло.
НЕТ!!! – выкрикнула она, ринувшись вперед, но крепкие руки, сжавшиеся стальными путами ее
плечи, удержали ее на месте.
Она рвалась, билась, брыкалась, стремилась вперед, туда – к своему малышу. Но ее не пускали.
Она плакала, громко и отчаянно, кричала, умоляла, рыдала навзрыд, металась в мужских объятьях,
как дикая кошка. Но ее так и не отпустили.
НЕТ!.. Нет, пожалуйста... Он уходит!.. – он протянула вперед руки, пытаясь схватить видение за
ручку. – Он уходит!.. Нет, пожалуйста, не покидай меня снова!.. НЕТ!.. Отпусти... Отпусти меня к
нему!.. К моему сыночку, он такой маленький!.. Ему одиноко, ему страшно!.. Я должна быть с ним!
Лена, успокойся!.. - решительно сказал голос, такой знакомый и родной, кажется, самый родной
голос на свете, и ее встряхнули вновь.
Но девушка продолжала метаться в его руках.
Нет! Пусти, пусти меня!.. Я не хочу... Я не хочу без него!.. – кричала она истерически. – Я теперь
совсем одна! Совсем одна осталась!.. Как я без него?.. Нет... Нет!..
Лена... – снова сказал голос. – Посмотри на меня! Посмотри! – уже потребовали от нее, схватив за
подбородок и повернув к себе лицом.
Лена изумленными, широко раскрытыми глазами уставилась на мужа. Так это ты...
Максим... – выдохнула она, едва шевеля губами.
Успокойся, Лена...
Он уходит, Максим, - проговорила она, запинаясь. – Наш сын, мой сыночек... Он уходит. Я хочу с
ним!.. - Лена!.. – бессильно выдохнул он, падая на колени рядом с ней и прижимая к себе ее дрожащее тело.
Не отпускай его, Максим!.. – выдохнула девушка ему в шею. – Не позволяй ему уйти!.. Не
позволяй!.. И разрыдалась вновь. Руками хватаясь за мужа, цепляясь за него, словно за соломинку. И плакала,
как заведенная, не в силах остановиться.
А Максим прижал ее к себе и, укачивая, как ребенка, прошептал в волосы, касаясь губами висков:
Все будет хорошо, все будет хорошо, родная... – он закрыл глаза и выдавил: -
Я люблю тебя...
И Лена застыла в его руках, замерла, успокоилась. Обняла его за шею, прижавшись к нему всем
телом. Три слова, ради которых она могла бы отдать душу самому дьяволу.
Три слова, которые в тот день, в то мгновение сыграли роковую роль, решив все за них.
глава
«Только будь, пожалуйста, сильнее всяких мук,
Ненависть не лечит боль утраты,
И сильнее будь ты всех разлук,
Всех, кто предал и любил когда-то»
Владимир Шляпошников
Пальцы, сжимавшие конверт, неестественно и неожиданно для него задрожали. Раскаленным
разрядом в сотни вольт пронзило тело, посылая в сердцевину обессиленного существа электрические
заряды. Максим с силой втянул в себя воздух. Казалось, что и это сделать для него сейчас было немыслимо.
От тупой боли в груди можно было сойти с ума. И, наверное, он уже медленно и падал в бездну
безумия. Сколько минут он уже вот так просидел в машине, просто сжимая конверт замерзшими пальцами? И
сколько он здесь еще просидит, не решаясь его открыть?!
Тяжело вздохнув, Максим наклонился вперед, касаясь лбом руля, прохлада которого не остудила
обжигающей огнем кожи его лица. Сильно зажмурившись, мужчина снова с силой втянул в себя
воздух, ощущая, как кислород, проникая в легкие, обжигает их огнем.
Распахнул глаза, уставившись в пустоту промозглого серого дня.
Нет, он не откроет этот конверт. Не сейчас.
Не в это самое мгновение, когда он еще чувствует
еев салоне своего автомобиля. Ощущает
еезапах, - он наркотиком проникает под кожу. Слышит
ееголос, - он звучит в голове звонким колокольчиком. Чувствует кожей бархатистость
еекожи, - он, кажется, и сейчас сможет сказать, какова она на ощупь...
Нет, он не откроет этот конверт сейчас, когда все его рецепторы напряжены настолько сильно, что
все внутри него кричит о ее принадлежности ему. И об ускользающей возможности этой
принадлежности в дальнейшем.
Это безумие, заключенное в дикой и необузданной принадлежности Лены ему, лишало его воли.
Он сходил с ума уже оттого, что чувствовал, - что-то изменилось.
Да, что-то было не так. Внутри него разгорался большой огненный шар, который, поглощая его
собой, настойчиво шептал, повышая голос, что Лена стала другой. Он чувствовал в ней эти
перемены. И он не знал, хочет ли их замечать.
Черт, раньше, намного раньше... когда-то тогда, в той, другой жизни, девять, пять лет назад, он бы
все отдал за то, чтобы эти перемены произошли. Он бы, наверное, и Богу душу отдал за то, чтобы
Лена тогда вела себя, как сейчас! Разве не просил он этого, не умолял, не требовал?! Он ждал, он
верил, он надеялся...
Но теперь, когда он, наконец, дождался... Это стало давить на него подобно домовине.
Почему тогда, когда он не просто просил, а требовал от нее перемен, она молча сносила эти
требования, оставляя их без внимания? Почему тогда, когда, вероятно, все еще можно было
исправить, она сломалась окончательно и позволила ему все решать за них!? Сдалась и свалила всю
ответственность на него!?
Черт возьми, ведь он и решил! Все решил за них.
Изменился сам, не дождавшись
от нееперемен!
Чуть было не ушел от нее. Черт побери! Во второй раз он чуть было не ушел.
Но так и не смог переступить через себя и совершить последний роковой шаг. Казалось, сделать это
так легко. Собрать вещи, попрощаться, отпустить ее, отпустить себя... Проститься раз и навсегда!
Если и нужно было уходить, то последний шанс он потерял именно пять лет назад, когда в погоне за
изменениями, пошел не по тому пути, по которому следовало идти.
Да, он изменился. Он выживал. Так, как мог, как умел. Неправильно и глупо, бессмысленно и
нелепо, пытаясь доказать себе то, что не требовало доказательств. Он ошибся тогда. Но разве думал
об этом тогда, когда делал безумный шаг в противоположную от жены сторону?!
Нужно было уходить. Но он остался, изменившись и изменив то, что было вокруг них окончательно.
Он столько лет ждал перемен и от нее. Столько лет!.. А потом устал ждать, привыкнув к тому, что у
него было. Перестал мечтать, надеяться, верить. Перестал ждать. Привык.
А сейчас... дождался.
Ее изменила работа. Кто бы мог подумать? Так просто, так ожидаемо... И он не догадался об этом.
Лене нравилось работать в кондитерской Каверина. И как бы Максим не противился, он не мог
просто закрыть глаза на то, что жена стала выглядеть... счастливой. Как в первый день их встречи, до
того рокового момента, когда жизнь перестала для них существовать, замерев на мертвой точке
невозврата в прошлое и недвижения вперед. В тот самый день, когда он в последний раз проявил
слабость. И остался с ней в тот миг, когда особенно был ей нужен.
Переживал ли он? По началу, да. Слабость всегда раздражала его, просто бесила, выводя из себя.
Четыре года безысходности и гонки за тем, что они так и не смогли догнать. А потом еще пять лет
ада, в который они превратили свою жизнь. Вдвоем. Вместе. Как друг другу и обещали тогда. Девять
лет пустоты и одиночества. Не ужасно ли?! Не обидно ли!? Сдержав обещание, они, тем не менее,
предали самих себя. Обещанием, единственным обещанием, которое нужно было оставить
невыполненным. И уйти. Разойтись.
Осознание того, как неправильно он жил все эти годы вдруг, как сиянием молнии, озарило его.
Неправильно, неверно, подло, грубо и жестоко. Не так, как нужно было. Не так, как должен был.
Неужели виновата была лишь она? Лена никогда не просила больше того, что он ей давал. Никогда,
хотя имела на это полное право. Она, как никто иной, могла потребовать от него другого отношения.
Но молчала. И первые четыре года. И последующие пять. Терпела, прощала, любила. Никогда не
возражала, не кричала, закрывала глаза на измены и вынужденную ложь. Знала о них, но молчала!..
Каким же неправильным было все это. Эти годы пустоты и одиночества вдвоем.
За чем гнался он? Чего ждала она? И неужели это стоило того, чтобы превратить жизнь вдвоем в ад!?
Он подчинил ее себе, и она поддалась ему, - подчинилась. Кто виноват в этом? Он – что заставил ее
уступить!? Или она – что заставила себя сломаться!?
Или же оба – что поставили друг друга перед выбором!?
Кто виноват в том, что сейчас он так же, как и годы назад, требует от нее повиновения во всем?! В
том, что желает, чтобы она по-прежнему принадлежала ему одному?! В том, что не представляет и
малейшей вероятности того, что ее не будет рядом с ним?! Кто виноват в том, что он не отпускает
ее?! И в том, что она не уходит?! На протяжении девяти лет они ходят по одному и тому же кругу,
описывая окружность за окружностью не в силах вырваться из замкнутого круга судьбы!?
Кто виноват в том, что он медленно убивал ее, а она так же медленно убивала себя сама? И кто
виноват в том, что теперь, когда она решила вырваться, он не позволяет ей сделать этого, привыкнув
к тому устоявшемуся миру и не желая перемен?! Сопротивляется, борется, дичится, бьется о камни и
убивает себя. И ее тоже убивает. Своей необоснованной грубостью, жесткостью, порой переходящей
в жестокость, ревностью и маниакальной зависимостью от нее! Знает, что поступает неправильно, но
разве в силах он сейчас изменить то, что складывалось на протяжении девяти лет безумия!?
Слишком долгий срок... Слишком долго он убивал ее, слишком долго она позволяла ему это.
Сейчас требовать от него объективности, понимания реальности, а не мнимости, было
бессмысленно. Он бы увидел, услышал, почувствовал лишь то, что хотел бы увидеть, услышать и
почувствовать. То, что уже нарисовало для него его болезненное воображение, которое складывалось
и развивалось в эти годы.
Но Лена... От нее никто ничего не требовал. И она, наконец, созрела до того, чтобы понять
реальность и принять ее такой, какой она была на самом деле, а не той, которую нарисовал для нее
Максим и она сама.
И она увидела. Она изменилась.
Когда он вернулся из Москвы, он думал, что сойдет с ума от одного лишь взгляда на свою жену. Он
никогда не думал, что ТАК скучал по ней, пока не увидел ее, стоящую рядом с собой.
Ему хватило и мгновения, чтобы, поймав ее завороженный взгляд, стремительно подскочить к ней и,
сжав в объятьях, ощутить ее трепет кожей.
И тогда он понял, чего ему не хватило в столице. Ее. Ему не хватало Лены.
В воздухе витал аромат ее тела, звук ее голоса заглушал все посторонние звуки, и ее образ мелькал
перед глазами. Он не мог без нее. Он ощущал какую-то подавляющую все остальные желания
потребность видеть, слышать, чувствовать ее. Хотя бы услышать ее голос. Он силился не звонить ей,
выключая телефон и переживая, что в его отсутствие ей может позвонить кто-то другой. Включал
телефон, набирал ее номер и смотрел на дисплей невидящим взглядом, так и не решаясь нажать
«Вызов». Самыми невыносимыми были для него первые и последние дни командировки. Когда он сходил с
ума от разлуки и явственно ощущал, что что-то невозвратно уплывает. Лена уплывает от него... К
другому?.. Звонки Воркутову с попытками узнать, как продвигается расследование, ничего ему не дали, потому
что детектив отказался отвечать на вопросы до завершения работы. И Максиму пришлось сдаться.
Что-то по-прежнему держало его за горло и давило на грудь, сжимая ее тисками. С каждым днем все
сильнее и сильнее. А когда Лена позвонила и сообщила о том, что Порошин нашел ей работу,
Максим думал, что впервые в жизни совершит глупость, плюнет на переговоры и рванет назад. К
ней. Чтобы оградить
свою женщинуот
этогомужчины! Друга детства, чтоб ему гореть в аду…
Его пыл охладил Петя, вынудив остаться в Москве до завершения переговоров. И он сдался вновь.
Когда увидел сияющее радостью при виде него лицо жены, он подумал, что поступил верно, и,
сжимая ее в объятьях, целуя красные щечки, нежные изгибы шеи и мягкие губы, все еще верил в то,
что его опасения и догадки были плодом воспаленного воображения. Ощущая кожей ее страсть и
испивая ее до дна, он отдавал ей то, чего никогда раньше не давал, чего никогда не рискнул бы ей
отдать. И на ее крики отвечал ответными криками, и на слова любви, едва не сорвавшись, чуть было
не ответил тем же.
И, казалось, что так и должно было. Что-то особенное, волшебное было в этих моментах их
близости. То, чего не было раньше. Единения? Взаимности? Чувства?.. Он думал, что счастлив.
Почти... До счастья нужно лишь дотянуться. Вот оно, стоит в шаге от него, и он может назвать его по
имени... Л-е-н-а…
Но на следующий день он позвонил Воркутову, и они договорились о встрече в парке...
Он подвозил Лену до кондитерской и ощущал, как почти невыносимо сильно билось в груди его
сердце. Словно предвещая беду, ощущая ее в парящей тишине спокойствия перед готовящейся
бурей. И он рад бы был не думать о том, какие материалы предоставит ему детектив, хотел бы
переключиться на нее, эту дорогую сердцу женщину, без которой он не мог существовать.
И он переключился. Лишь на миг забыл о том, каким должно было продолжиться для него это утро.
Лена, смущенно потупившись, посмотрела на него и покраснела. Что-то такое было в ее взгляде, от
чего у него чуть было не снесло крышу. Рыкнув сквозь зубы, он с силой притянул ее к себе и с силой
поцеловал. - Я буду тебя ждать после работы, - прошептала она ему куда-то в область шеи. Нежно коснулась
кожи горячими губами, вызывая дрожь во всем теле. – После работы. Приходи...
Стискивая зубы, и едва сдерживаясь, у него хватило сил лишь на то, чтобы кивнуть, завороженно
глядя на расплывшиеся в улыбке губы и искрящиеся глаза.
Лена, бросив на него быстрый взгляд, выскользнула из салона автомобиля и поспешила к зданию.
А он, как идиот, смотрел на ее удаляющуюся фигурку не в силах сдвинуться с места. Минут
двадцать или даже полчаса. Пока не осознал, что опаздывает на встречу с Воркутовым.
Тот откровенно не был настроен на оптимизм или дружелюбие, и это не вызывало радости в
Максиме. Брови его были сдвинуты, губы поджаты, говорил сдержанно и сухо.
Вот, - проговорил он, протягивая Максиму большой увесистый конверт, - здесь фотографии.
И Максим понял, что его руки дрожат лишь тогда, когда конверт коснулся горячей кожи его пальцев.
Здесь, - проговорил он сухим голосом, - здесь вся информация?
Воркутов, не глядя на него, кивнул. Засунув руки в карманы пальто, он поднял глаза вверх.
Хотел бы вас попросить, - сказал он тихо, - перед тем, как вы откроете этот конверт.
Сердце бухнуло вниз, дыхание перехватило.
Да?
Очень прошу вас, - сказал мужчина, заглянув Максиму в глаза, - не делайте поспешных выводов.
Это, конечно, не мое дело... я всего лишь частный детектив, который добывает информацию за
деньги, но... я не хочу, чтобы вы совершили ошибку.
Ошибку? – пробормотал Максим, стиснув зубы.
Я сделал свою работу безупречно, можете не сомневаться, - коротко бросил Воркутов. - Просто
хочу предупредить вас... – быстрый взгляд Максиму в глаза. – Не спешите делать выводы. Иногда,
хотя и очень редко, слова стоят гораздо выше того, что мы можем увидеть.
Он тогда не понял, о чем говорил частный детектив. А сейчас банально боялся открывать конверт,
чтобы понять их смысл. Ведь он понимал, что суть кроется именно там, за этой желтоватой
шершавой бумагой. В этих фотографиях. Что он может там увидеть?! Что ужасного совершила
Лена?.. Или же не совершила, и он просто себя накручивает!? Придумывает то, чего нет?.. Может
быть, и не стоит думать об этом, а просто открыть конверт, избавив себя, наконец, от беспомощной
слабости, сковавшей тело?..
Неожиданно зазвонил телефон. Незнакомая мелодия... Или все же знакомая?..
Максим нахмурился, пытаясь осознать, что его потревожило. Осмотрелся.
Острый темный взгляд замер на соседнем сиденье.
Лена оставила свой мобильный телефон в его машине. Забыла!
Он даже улыбнулся, радуясь тому факту, что у него осталась ее маленькая частичка.
Дрожащими пальцами он взял телефон в ладонь... И его глаза злобно сощурились.
На дисплее высветилось имя звонившего.
Андрей.
Максим стиснул зубы так сильно, что на скулах заходили желваки.
Порошин!
Наверное, ему не стоило отвечать. Конечно, не стоило!
Но, черт возьми, разве мог он просто проигнорировать этот звонок?!
Да!? – рявкнул он в трубку.
Молчание. Долгое, томительное, убивающее... И его нервы начинают лихорадочно трястись.
Я вас слушаю! – сказал он громко и твердо.
Электрические разряды вонзились в него со всей своей силой.
Кто это? – услышал он в трубке знакомый мужской голос, и едва не зарычал.
Муж! – протиснул он слова сквозь сжатые губы.
Руки сжались в кулаки. Хотелось покромсать нарушителя спокойствия на кусочки.
Мне... мне нужно поговорить с Леной, - сказал, наконец, Андрей. Тихо, но твердо.
Максим нахмурился.
Нет, тебе не нужно с ней разговаривать, - заявил он решительно, тяжело дыша. – Тебе не стоит с
ней встречаться, не стоит даже смотреть в ее сторону!
Не понимаю...
А что тут непонятного, Порошин?! – почти закричал Максим, беспокойно заерзав на сиденье. – Я
не желаю, чтобы Лена виделась с тобой! Это ясно?!
А Лена знает об этом? – совершенно спокойно осведомился Андрей. – О том, что ты этого хочешь?
Максим яростно вцепился в телефон.
Послушай, ты!.. – сдержанно выдавил он из себя. – Если ты не оставишь мою жену в покое!.. Я не
знаю, что я с тобой сделаю, ты понял? Не смей и близко к ней подходить. Не вздумай ей звонить,
забудь этот номер! Забудь о том, что вы вообще знакомы. Ты меня понял?
Мне кажется, это не тебе решать, - заявил наглец. - Лена уже взрослая женщина, и она...
Максим взбесился.
Я ее муж, и запрещаю...
Именно потому, что ты ее муж, я и не оставлю ее одну! – выпалил Андрей решительно.
О чем ты? – сквозь зубы выдавил он.
Ты знаешь, о чем я! – коротко бросил Андрей. – Я не оставлю ее, я буду с ней ровно столько,
сколько ей будет нужна моя помощь и поддержка.
Моей жене не нужна помощь от тебя! – едва не задохнулся Максим от ярости.
Я не позволю тебе ее убивать и дальше, это ясно?!
Да какое ты имеешь право?.. Ты, сосунок!? Кто ты такой, откуда взялся?! Пока ты не приехал, у нас
с Леной все было хорошо!..
Да если бы я не приехал, Лена сошла бы с ума от жизни с тобой! – перебил его Порошин.
От правды закололо щеки, а сердце забилось в висках.
Не лезь в наши отношения, - с угрозой предупредил Максим, сузив от злости глаза. – Это не твое
дело. - Это
моедело! Лена дорога мне...
Она моя жена! - взревел Максим, не сдерживаясь. - Не смей и пальцем до нее дотронуться, понял
меня?! - Я буду рядом с ней до тех пор, пока она не скажет мне уйти, - стоял на своем Андрей. – А она не
скажет этого, потому что ты убиваешь ее, а со мной она такая, какой и была десять лет назад!
Я предупреждаю тебя, Порошин, - сквозь зубы прошипел Максим, едва сдерживаясь, - если ты не
оставишь Лену и нашу семью в покое...
У вас нет семьи! – перебил тот.
Не подходи к ней, - упрямо заявил Максим. – Если ты не уйдешь сам, мне придется тебя заставить.
Я не оставлю ее...
Тогда молись! – яростно выкрикнул Максим. – Молись, потому что она моя, и будет принадлежать
мне! Третьему лишнему не место в наших отношениях!
Ты сумасшедший, Колесников!.. – с изумлением выдохнул Андрей, тихо охнув.
Максим гортанно, зло рассмеялся.
Вот и не связывайся с сумасшедшим! – сказал он с угрозой. – Я предупредил тебя, Порошин.
Я предупредил!
И отключился, отшвырнув телефон жены на заднее сиденье машины.
Да как он посмел?! Этот... этот... Порошин, мать его! Позвонил Лене, не постеснялся, не побоялся.
Максим с силой ударил рукой по рулю, почувствовав боль в запястье, но не обратил на нее
внимания. Конверт, зажатый в ладони, стал давить на нервные рецепторы дрожащих от гнева пальцев.
Быстрый взгляд на него... Потемнели глаза, превратились в узкие черные щелочки...
Открыть. Увидеть. Подтвердить или опровергнуть!.. Он боялся. Как же он боялся увидеть там, что
уже в его воображении красочно рисовало ему сознание. А еще этот звонок!..
Максим чертыхнулся в голос и снова ударил по рулю, но уже менее болезненно.
Что он почувствует, если увидит представшее перед его глазами доказательство своих подозрений?!
Трясущимися пальцами он сжал конверт сильнее, а потом, зажмурившись, разорвал его сбоку.
Он, наверное, слышал, как сердце, гортанно вскрикнув, рухнуло вниз, а потом, взлетело вверх,
застыв в горле и надрывно настукивая громогласную мелодию его кончины.
Пальцы так сильно дрожали, когда он доставал фотографии из конверта. Так неистово билось где-то
в горле сердце, когда он невидящим взглядом смотрел на то, что предстало перед ним. Так
безудержно рвалась в виски тупая боль, раскалывая сознание надвое. Верить или нет...
Молился ли он в это мгновение? Да, наверное, молился. О том, чтобы те подозрения, которые
атаковали его мозг миллионами настойчивых жужжащих насекомых, оказались лишь подозрениями.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |