Минос. Так ты намерен все-таки его убить. Я смутно чувствую, что твойответ един с моим ответом и что не только слово может покончить с тайной.
Тезей. Какая важность в тайнах? Я — действую.
Минос. И в том решение. Многих пугают тайны, в которых видятсятончайшие хитросплетения, необходимость отвечать речами на результат речей.Но все же нужно ль убивать его?
Тезей. Он на моем пути стоит, как остальные. Мне все они — помеха.
Минос. Странно слышать. Ведь всяк себе сам тропы выбирает и сам себетропа. Какие же помехи? Иль Минотавра мы на сердце держим, в углу каком-тотемном нашей воли? Когда строителю велел я каменную раковину сделать, мнеуже будто виделась там бычья голова. И тоже виделся мне — о убийца из моихстрашных сновидений! — корабль с парусами черными, идущий вверх по течениюпрямо к Кноссосу. Неужто мы сейчас готовим то, что предлагает намзлосчастное сегодня? Неужто так мы создаем наше бедственное завтра?
Тезей. Когда ходил я в школу, то оставлял своим учителям заботу думатьза меня. Не тешь себя, что я хочу играть в твои стремительные игры. Себе яодному хозяин и слуга. Сам знаю я, когда мне обнажить свой меч. Ты посмотрелбы на Эгея, когда сюда отправился я вместе с жертвами. Он знать хотелнамерения мои и побуждения. Я — герой, все этим сказано.
Минос. Вот потому героев мало.
Тезей. Помимо этого, я царь. Эгей давно для меня умер. Скоро у Афинобъявится хозяин новый. С царя ты можешь спрашивать поболее, чем с Тезея. Всебе я вдруг открыл опасную способность находить слова. Но еще хуже то, чтомне понравилось сплетать их и смотреть, что дальше будет, и раскидыватьдалеко сети. Да нет, не увлечен я этим! Знаешь, я понял, почему срубить хочуя бычью голову. Меня тревожит его коварная природа.
Минос. И тебя…
Тезей. Он грозен даже там, внутри.
Минос. И много больше, чем снаружи, но по-другому — своею внутреннейнепостижимой силой. Я заточил его туда, ты видишь, но он стал еще сильнее.Да, пленник — это я, могу признаться. Хотя он дал себя пленить безропотно,смиренно. Тем утром понял я, что он вступил на путь пугающей свободы, аКноссос сделался мне тесной клеткой.
Тезей. Ты должен был убить его, коль скоро скипетром не смог егосмирить.
Минос. Мне было нелегко его упрятать навсегда. Но, видишь, выдумкиискусные Дедала вдруг обернулись горем для меня, несчастного. Однакопочему… ты так спокойно речь ведешь о его смерти?
Тезей. Ты скоро будешь рад, что это свершу я, не ты.
Минос. Да Смерть его предрешена, для этого ты здесь, и хватит говорить.Друг друга понимаем мы вполне. Но на моем жизненном счету побольше лет,печалей горьких и одиноких размышлений тут по ночам на каменных террасах,открытых звездам. Ты говоришь так просто — я убью…
Тезей. Ты сам бы мог все это сделать. А ты ему бросаешь мясо моихафинян, и за это ответишь мне в тот самый день, когда из рук сухих Эгеяскипетр вывалится, упадет вот в эти мои руки смелого орла.
Минос. Ты полагаешь, он их пожирает? Порой мне чудится, что там, втемнице, он этих юношей в соратников, а юных дев в наложниц превращает, чтоткет основу новой страшной расы для Крита моего.
Тезей. Тогда зачем берешь ты дань кровавую с Афин?
Минос. Сам знаешь, не лукавь, ты точно так же поступал бы. Эгейтрепещет, если ветер вздымает волны, срок его неотвратим и близок. К тому жтаков обряд, порядок. Ужасом объятые Афины.
Тезей. За все заплатишь в свое время.
Минос. Да, но не потому, что ты того желаешь. Тебе придется делать тоже и с тем же внутренним протестом, какой испытываю я, когда за жертвами кАфинам обращаюсь. И мой народ мне воздает хвалу за то, что монстра я держу втемнице. В Египте тоже не стихают разговоры о чуде тайном лабиринта. Тыпредставь, что умер он голодной смертью. Тотчас скажут: «Он был не такужасен, ибо как только дани был лишен, то тут же смолк его мощнейший рев,летевший в полдень из его застенка победоносным трубным гласом». Не головебыка я отдаю афинян — здесь демон взаперти, которому нужна еда.
Тезей. Ты много слов наговорил. Но если бы их было меньше, вздор всеравно остался б вздором. Демон! Я это чудище убью и тело мертвое по пыличерез весь Кноссос протащу.
Минос. По сути, ты его убьешь за то, за что мне страшно с нимпокончить. Меняется не суть, а средства, и ты когда-нибудь про то узнаешь.
Тезей. Мы не так схожи, как я думал.
Минос. Время преподнесет тебе иное.
Тезей. Ты станешь тенью. Месть Афин найдет путь к горлу твоему,кишащему клятвопреступными словами-муравьями. Значит, он нужен тут тебеживым? Его существование — опора твоей власти вне острова, вне Крита? Зовиоркестр погребальный, пусть наготове будут все!
Минос. Мне дела нет до твоего злодейства.
Тезей. Нет есть. И потому меч опущу я с силою невероятной.
Минос. В тот же миг вот этот мой кинжал пронзит грудь Ариадны.
Тезей. Ариадна? Я позабыл о ней. Но почему ты не убьешь меня?
Минос. Тогда Афины тучей саранчи накинутся на Крит. Пусть бычья головатебя убьет, тогда они смирятся с волею небес.
Тезей. Ариадна, да, здесь Ариадна. Но я должен прикончить Минотавра.
Минос. Прикончи, но не говори, зажми его смерть в руке, как камень.Тогда получишь Ариадну.
Тезей. Смерть утаить? Ты думаешь, Тезей в Афины может возвратитьсяраньше вести о еще одном поверженном чудовище?
Минос. Вернешься с Ариадной, с миром в сердце. Подумай. С Ариадною и смиром в сердце.
Тезей. Все острова избавлены от монстров, этот — из них последний.
Минос. Но не избавится народ от страха. Афиняне боятся ежегодной дани.Я мог бы снять ее с тебя. Хватает африканцев, чтоб слава о чудовище жила.
Тезей. Однако чудище жить не должно.
Минос. Но пусть незыблемыми будут наши. троны.
Тезей. И никаких живых чудовищ. Только люди.
Минос. Люди, опора тронов.
Тезей. И ты отдашь мне Ариадну.
Минос. А мы с тобой похожи…
Сцена III
Афиняне с Тезеем во главе подходят к лабиринту. Легко, почти небрежнодержит герой в руке конец блестящей нити. Клубок раскручивается в ладоняхАриадны. Она стоит одна, как статуя, у входа в лабиринт, и лишь клубокрезвится в ее пальцах, как живой.
Ариадна. В суровой холодности коридоров его чело, наверно,кажется еще красней, еще багровей в полумраке и, словно два серпа лунывраждебных, торчат его блестящие рога. Как и тогда, в тиши лугов, до юностисвоей многострадальной, должно быть, бродит он один, скрестивши руки на груди,и лишь мычит почти неслышно.
Или о чем-то говорит. О эти его горестные речи во дворце, где стражникиему внимали с изумленьем, не понимая его слов. Он звучно декламировал, какбудто это волны моря накатывали на песок; любил он вспоминать небесныесветила, названия всяких трав. Бывало, он задумчиво жует травинки, а после стайной радостью названия повторяет, словно вкус стебля ему подсказываетимя… И все подряд божественные звезды перечислял, а на восходе солнцабудто забывал их, словно рассвет и в памяти его гасил светила. Но к ночиследующей он снова к звездам возвращался и радостно их сочетал в придуманныеэфемерные созвездия…
Теперь мне не узнать ни кто, ни почему в моей душе пускает в ход колесастраха при мысли о его тюрьме. Возможно, я сама когда-то догадалась, чтообитает он в иных мирах, чем люди все. И братья не бывают вот такими —мужами страстными, как он; они ведь тоже лишены его большой свободы. Да, мнебольно говорить: «Мой брат». Это так мало… О роковая ночь безумия, шагбезрассудный нашей матери! О Минотавр, я не желаю больше думать о Паси-фае,ты — Бык, ты голова печального быка-затворника! Сейчас тебя там ищут, мойклубок становится все меньше, дергается, прыгает щенком в моих руках чшелестит тихонько…
Взор Тезея был очень нежен, он говорил: «Одна лишь женщина придумаеттакое; без клубка, без хитрости твоей мне не найти пути назад». Он весь —это путь туда. И он не знает ничего о моих бдениях ночных, об изнуряющейборьбе между желанием свободы (для обитателя вот этих стен!) и страхом переднеизвестностью, боязнью того, что где-то очень далеко и невозможно, и непозволено.
Тезей мне говорил о подвигах, о корабле своем, о брачном ложе. Все такбезоблачно и ясно. С ним рядом я казалась чем-то гадким и нечистым — мутныммолочным пятнышком в прозрачной грани изумруда. Тогда и вырвала такие яслова из мрака: «С ним будешь говорить, скажи, что эту нить тебе вручилаАриадна». Тезей ушел, вопросов не задав, не усомнившись ни на миг в моемдостоинстве надменном, готовый скоро одарить меня победой. «С ним будешьговорить, скажи, что эту нить тебе вручила Ариадна»… Минотавр, чью головувенчают молнии пурпурные, смотри, вот кто несет тебе свободу, вот кто ключвложит в твои руки, которые на части разорвут его!
Клубок уже стал тощ и крутится как сумасшедший. Из лабиринта, будто изколодца гулкого, доносится бой барабана приглушенный. Шаги и крики, отзвукиборьбы — все смешивается воедино, как моря шум тяжелый и густой. Одна обэтом знаю я. Боязнь, сложи свои назойливые крылья и уступи моей любовисокровенной, не обжигай ей перья адскими сомнениями! О, уступи моей любовитайной! Приди, мой брат, возлюбленный! Явись из пропасти, которую я непосмела одолеть, возникни из пучины, которую моя любовь теперь осилила!Очнись, схвати ту нить, что глупый воин тебе несет! Багровый, обнаженный,омытый кровью, появись на свет, приди ко мне, сын Пасифаи. Дочь царицы такжаждет бычьих губ твоих, шуршащих речью.
Вот и затих клубок, не движется. Что ждет меня?!
Сцена IV
В дугообразном коридоре Тезей с мечом в руке стоит напротив Минотавра.У ног героя белеет кончик нити.
Тезей. Никчемные твои вопросы. Я ничего не знаю о тебе, и потому сильнамоя рука.
Минотавр. Тогда зачем же руку поднимаешь на меня? Не зная, кто я, чтожелаю.
Тезей. Если тебя я стану слушать, тогда едва ли я смогутебя убить. Я видел судей, голову склонявших, когда они читали смертныйприговор. Заметил кто-то, что в последние минуты смертник обретает как будтоцарственность, великость неземную. Я же смотрю тебе в глаза, ибо тебе я несудья. И не тебя хочу убить, а только лишь твои деяния, отзвуки твоихдеяний, эхо, несущееся к берегам Афин. Там ты на языке у всех и превратился втучи слов, в игру зеркал, в стоустый странный миф. По крайней мере визложении моих ораторов, учителей.
Минотавр. Ты смотришь на меня, но ничего не видишь, нет. Глаза твоименя не видят, ибо глазами миф не одолеть. И меч твой тоже не годится, чтобысо мной расправиться. Удар смертельный ты нанести мне смог бы тоже тольковымыслом или заклятием, сказать иначе — новым мифом.
Тезей. Пока еще мы не столкнулись. И здесь не слышен шум морскогопорта. Я, только я вернусь отсюда, нить путеводную держа в руках, и своимименем развею пепла кучу, в который превратится имя Минотавра.
Минотавр. Нить! Ты, значит, сможешь скоро выйти.
Тезей. Да. И с мечом окровавленным.
Минотавр. Так, значит, тот, кто порешит другого, может отсюда выйти?
Тезей. Видишь сам.
Минотавр. Сейчас, наверно, столько солнца там, в широких патио дворца.Здесь, в узких коридорах, солнца мало, оно становится извилистым и беглым.Там — вода! Я так по ней тоскую, только одна вода терпела поцелуи мордыбычьей. В своих руках нежнейших она баюкала мои мечты. Взгляни, как сухоздесь, как бело и сурово — что песнопение статуй. Нить у твоих ног — какпервый ручеек, как водяная змейка, ползущая обратно, к морю.
Тезей. Море — это Ариадна.
Минотавр. Море — Ариадна?
Тезей. Нить эту мне она дала, чтобы я выбрался отсюда, когда убью тебя.
Минотавр. Ариадна!
Тезей. Что там ни говори, она твоей же крови. Как ни суди, я тольколишь быка убью с тобой. И если бы я смог, то уберег бы прочее — твое еще мальчишеское тело.
Минотавр. Нет, не стоит. На воле Ариадна пальцы свои сплела с твоими,желая нить тебе отдать. Вот видишь, нити водные, как все другое, тожевысыхают. А мне теперь увиделось сухое море и волны светлые, зеленые, совсемпустые, без воды. Теперь я вижу только лабиринт, опять один лишь лабиринт.
Тезей. Ты, кажется, боишься умереть. Поверь мне, это боль не причиняет.Я мог бы ранить очень больно… Но, думаю, покончу быстро, если ты нестанешь за жизнь бороться и голову свою склонишь.
Минотавр. Если не стану я за жизнь бороться. О самомнительныймолокосос, ты сам от смерти в двух шагах. Тебе не кажется, что лишьдвижением головы с рогами я смог бы обратить твой меч в звенящий бронзовыйобломок? Ведь талия твоя — тростина камыша в моих руках, а шея — чтостручок фасоли хрупкий. От ярости глаза мне кровью застилает, я знаю, долженя убить тебя и следовать тропою той, что нить укажет; я должен из дверейтемницы выйти, как солнце из кромешной мглы… Но для чего?
Тезей. Ты хвалишь мощь свою, так покажи ее.
Минотавр. Кому? И для чего? Чтоб перебраться в новую, последнюю тюрьму,где встречу я ее лицо и ее пеплум[402], — это муки ада. Здесь я свободен, яподнялся на вершину самого себя в бесчисленные дни познания. Здесь я —природы сын, я — личность, и не горюю о страшном чудища обличье. Я сновастал полубыком, как только ты меня увидел, взор на меня свой обратил. Ссобой наедине себя я ощущаю мужем и воином, атлетом. И если я тебе непожелал бы смерть свою в дар поднести, то странный поединок нас ожидал бы:ты сражаешься с чудовищем и думаешь, что бьешься против того, кого собойотнюдь я не считаю.
Тезей. Не понимаю, что ты мелешь. И почему не нападаешь?
Минотавр. Мне нелегко принять решение. Если бы нить, ее конец, держалбы Пирифой[403] иль кто-то из твоих соратников, ты был бы уже смешан с пылью ирастоптан, но ты сказал мне: «Море — это Ариадна».
Тезей. Я просто так сказал. К тому же наша битва вовсе не ее девичьязабота. И не ее вина, что ты, как видно, трус.
Минотавр. А если я тебе подставлю шею, я тоже буду трусом?
Тезей. Нет, Минотавр. Мне что-то говорит, что ты способен дать отпор,но не желаешь. Я обещаю точный нанести удар, какой одним друзьям наносят.
Минотавр. Нету в глазах твоих коварства, юный царь. Они — ясны иправда из них струится, оставляя все подозрения на дне, как в решете песок.Но ты меня еще не победил. И ты не ведаешь, что в смерти буду я другим.Тяжелым стану я, Тезей, как статуя большая. Рога из мрамора однажды в грудьтвою вонзятся.
Тезей. Хватит говорить, решайся.
Минотавр. После смерти я буду настоящий я… Решение, — о высшаянеобходимость! А ты, ты станешь меньше и пойдешь на убыль, провалишься всебя, как берег рушится песчаный, как мертвые уходят в глубь земную.
Тезей. Зато тебя не буду слышать.
Минотавр. Да, но слышать ты не перестанешь. Ты будешь обитать один вглухих стенах, а где-то там внутри, там будет море.
Тезей. Как много слов ненужных!
Минотавр. Да, день придет, когда земля людей мои пророческие речиубережет в потоке крови. Нет, ты меня еще не слышал. Но вначале убей меня.
Тезей. Теперь торопишь, как будто замышляешь зло.
Минотавр. Решился я. Разверзлась вдруг пучина вод, оттуда вырваласьпоследняя свобода на острие меча в твоей руке. Что знаешь ты о смерти, ты, несущий жизньглубинную? Поверь, один есть только способ умертвить чудовищ: с нимипримириться.
Тезей. И они поднимут троны на свои рога.
Минотавр. Возможно, кто-нибудь из них появится и без рогов.
Тезей. Или из памяти людской вообще сотрет твои деяния страхом предобликом диковинным своим.
Минотавр. Возможно, исчезать и появляться монстры станут неощутимо, какпризраки кошмарных снов или как жуткие видения. Не понимаешь разве, что,моля о смерти, прошу я жизнь мне дать?
Тезей. За тем я и пришел. Тебя убить и ненадолго прикусить язык вмолчании. Пока опасность не минует Ариадну. Едва она поднимется на мойкорабль, повсюду стану громко возвещать о смерти Минотавра, с тем чтобыветер вестью этой Миносу полоснул лицо.
Минотавр. Нет, сам я в ветре опережу тебя.
Тезей. Ты станешь лишь воспоминанием, которое умрет с заходом солнцанынешнего дня.
Минотавр. Я раньше долечу до Ариадны. Я встану между ней и вожделениемтвоим. Я красною высокою луной последую за кораблем твоим по морю. В портутебя с восторгом встретят люди, а я приду в их сны ночные, в сны детские, насрок, им на роду написанный. Оттуда стану сокрушать твой трон рогами, сброшутвой скипетр бессильный наземь… Оттуда, из моей полной и всеобъемлющейсвободы, из лабиринта страшного, что в сердце каждого гнездится.
Тезей. Велю я протащить твой труп по улицам, чтобы народ тебявозненавидел.
Минотавр. Когда придет пора, и кость моя последняя избавится от плоти,и облик мой в забвенье канет, тогда наступит срок рожденья истинного моего вмоих бесчисленных владениях. Я воцарюсь там на
века как брат незримый и могучий. О неба обиталище прозрачное! О морепеснопений, шелест листьев!
Тезей. Ладно. Нагни спокойно голову, и все произойдет как надо.
Минотавр. Ариадна, во глубине нетронутой твоей возникну я дельфиномсиним-синим. Ворвусь к тебе я ветром вольным, о чем ты грезила напрасно. Я— твое чаяние! И снова ты ко мне вернешься, ибо я снова оживу таким жежаждущим, нетерпеливым, тревожащим мечты твои девичьи!
Тезей. Нагнись-ка ниже!
Минотавр. Ах, какой удар неловкий!
Тезей. Так истечешь ты кровью тихо, незаметно.
Минотавр. Кровь моя благоухает олеандром, струи мельчайших солнц междупальцами бегут моими.
Тезей. Умолкни! Рот закрой, встречая смерть! И вон отсюда полчищаненужных слов, собак голодных своры! Героев утомляет многословие!
Минотавр. Но не славословие…
Сцена V
Минотавр умирает, уткнувшись красным лбом в каменную стену. Юноша,играющий на цитре, в страхе приближается, а остальные девушки и юноши стоятпоодаль.
Юноша. О господин наших игр! Творец обрядов наших!
Минотавр. Оставь меня. Мне музыка твоя в утеху, но жизнь — к концу, иветром поднимается во мне желание тишины.
Юноша. Повсюду кровь!
Минотавр. Ты видишь только то, что ничего не значит. Оплакивать тыбудешь только смерть мою.
Юноша. Как не оплакивать? Ты радостью наполнил нас в садах, открытыхвсем для игр, и помог нам справиться с мальчишеской боязнью, котораяодолевала нас пред входом в лабиринт. Как будем танцевать теперь?
Минотавр. Теперь настало время. Вам теперь надо танцевать.
Юноша. Нет, мы не сможем. Эта цитра под пальцами моими — ветвь сухая.Нидия плачет с девушками вместе, забыв о ритме, дождиком слетавшем с ее ног.Нет, не проси нас танцы продолжать!
Минотавр. Наступит миг, и ощутит Нидия рождение танца в своих бедрах, адля тебя мир снова зазвучит, и музыка рассвета вас призовет, взор снова ксолнцу, к всеобщей радости оборотить… Из тишины, в которую я погружаюсь,взлетят орлы. Но вспоминать меня не надо. Я не желаю никаких воспоминаний.Память — неумная привычка тела бренного. Я стану вечным и живым иначе,лучше.
Юноша. Но как забыть тебя?
Минотавр. Узнаешь сам. Жизнь тебя научит забывать. Я не хочу рыданий ине хочу молений. Одно забвение. Тогда лишь буду я самим собой. Тем, кому нетимени, но неизбывен кто в сгущающейся ночи людского рода. О кровь моя, легкоменя ты покидаешь! Гляньте, ее исток уже там где-то, нет, уже не я.Бесчисленные звезды, вижу, оживают в ее струях, рождаются и озаряют светомтеплый и еще трепетный гранат… Вот так хочу войти я в сновидения людей, вих тайну неба, и хочу быть среди звезд их вожделенных, тех, что они хотятувидеть в час рассвета иль перемен в своей судьбе. Смотри: я умираю — ипозабудь меня. В какой-то знаменательный момент я отзовусь на голос твой, ябуду вспышкой света, я ослеплю тебя, как музыкант, озвучивший в тебепоследний свой аккорд. Смотри, Нидия светлокудрая, как я умолкну, и танцуй,когда возвысишься над памятью, очистишься от прежней яви. Ибо я буду там.
Юноша. Твои слова идут совсем издалека!
Минотавр. Они уже не мне принадлежат, то ветер, иль пчела, иль жеребецрассвета… Реки, гранат, тимьян голубоватый, Ариадна… И времена водысвободной, время, когда никто…
Юноша. Умолкните, молчите все! Или не видите — он умер,кровь больше не струится из головы его. Как громко радуется город! Они,конечно, надругаются над трупом. А нас освободят, и мы вернемся все в Афины.Он был такой печальный, добрый. Ты почему затанцевала вдруг, Нидия? Ипочему-то струны моей цитры хотят звучать… Мы свободны, да, свободны! Выслышите, они уже идут. Свобода! Не смерть его ее нам принесла… И ктопоймет любовь нас всех к нему? Забыть его… Нам надо будет лгать, лгатьпостоянно, чтоб окупить подобное освобождение. Лишь втайне, в час, когдадуша сама свой путь определяет… Какие странные слова ты говорил, властительнаших игр.
Они уже пришли. Ты почему опять танцуешь весело, Нидия? И струны моейцитры почему тебе так звучно вторят?
[Пер. М.Былинкиной]
Прощай, Робинзон!
Шум самолета, идущего на посадку.
Робинзон(взволнованно). Смотри, смотри, Пятница! Мой остров!
Пятница. Да, хозяин. (Невольный смешок, как бы вопреки желаниюудержаться от смеха.)
Робинзон. Видишь бухточку? Вон она — там! Я ее узнал! Помнишь, наберег высадились каннибалы. Там я спас тебе жизнь, Пятница! Погляди!
Пятница. Да, хозяин (смешок), отсюда очень хорошо виден берег, где менячуть не съели эти жуткие каннибалы, но ведь незадолго до этого мое племярешило съесть их всех до единого. «Вот она — жизнь», как поется взнаменитом танго!
Робинзон. Мой остров, Пятница! Я снова увижу мой остров! Мне все здесьзнакомо, несмотря на такие перемены… Что и говорить, многое изменилось, ноя узнаю, узнаю…
Пятница. О да, хозяин… (Смешок.) Что изменилось — го изменилось, даеще как! Я тоже узнаю остров, где ты научил меня быть твоим верным рабом.Отсюда видно то самое место, где стояла твоя хижина.
Робинзон. Боже! Какие небоскребы! В двадцать четыре, нет, в тридцатьдва этажа! Ну просто чудеса, Пятница!
Пятница. Да, хозяин! (Смешок.)
Робинзон. Скажи мне, почему ты хихикаешь, когда говоришь со мной?Раньше ничего подобного не было, да я бы и не допустил. Откуда это вдругвзялось? Хотелось бы знать, что смешного в том, что я — твой хозяин? Я, ктоспас тебя от чудовищной смерти! Кто сделал из тебя цивилизованного человека!
Пятница. И правда, ничего нет смешного, хозяин! (Смешок.) Сам не могупонять, что за напасть, поверьте. Я консультировался с двумяпсихоаналитиками, чтобы удвоить шанс, как делают на ипподроме: один —фрейдист, а другой — последователь Юнга[404]. А помимо этого был на приеме уодной знаменитости… этот врач вообще противник вмешательства психиатрии.Он, надо сказать, только один и поверил, что я действительно тот самыйПятница — из твоей книги.
Робинзон. И какой поставил диагноз?
Пятница. Данные обследования пока что находятся в электронной обработкев Далласе. Но если верить тому, что мне сказал Жак Лакан[405], это скорее всегонервный тик.
Робинзон. Ну ладно, если всего лишь нервный тик, то с этим можносправиться. Со временем пройдет. Смотри, мы уже садимся. А какой построилиаэропорт! Какие взлетные полосы и там и там! А вдали — другие города…Можно подумать, что на острове одни нефтяные скважины, почти ничего неосталось от лесов, от лугов, где я столько бродил в полном одиночестве… апотом вместе с тобой. Ты только взгляни, сколько небоскребов, сколько яхт вбухте! Кто теперь может представить, что такое одиночество на островеХуан-Фернандес[406]? Ах, Пятница, не зря Софокл, да, по-моему, Софокл сказал, чточеловек — существо чрезвычайное!
Пятница. Ну да, хозяин! (Смешок.)
Робинзон(самому себе). По правде говоря, меня уже начинает злить этодурацкое хихиканье.
Пятница. А я не понимаю, почему тебе вдруг захотелось вернуться наостров? Тот, кто читал твою книгу с должным вниманием, поймет без особоготруда, что пребывание на острове тебя угнетало. Достаточно того, что, когдатебя наконец вызволили с этого острова, ты чуть с ума не сошел от радости, илишь потому, что ты — британский джентльмен, ты не показал этому островусвой зад, глядя, как удаляются его берега.
Робинзон. Ах, Пятница, как мы ни старались дать вам, индейцам,образование в лучших университетах, есть вещи, которые вы не в состояниипонять. Ты, бедняга, хоть тресни, не можешь вникнуть в то, что такоетехнический прогресс. Я бы даже сказал, что это великолепное зрелище, чтопредстало перед нами с высоты, то ли тебя разочаровывает, то линастораживает. Я вижу, вижу по твоим глазам.
Пятница. Нет, хозяин. (На этот раз без смешка.) Я-то хорошо знаю, с чеммы столкнемся. Ну для чего, спрашивается, у нас телевидение, кино, «NationalGeographic Magazine»? He знаю, не могу объяснить, почему мне и тревожно, игрустно; прости, но скорее всего из-за тебя…
Робинзон(со смехом). Из-за меня? Да ты что! Перед тобой сейчас самыйсчастливый человек на свете! Посмотри-ка на меня внимательнее, а потомпосмотри, какое чудо там, внизу…
Пятница. Хм…
Робинзон. Чего мне еще хотеть от жизни? Ведь сейчас я свидетельосуществления моей мечты о прогрессе, о достижениях цивилизации. Да нетолько моей, а всех белых людей… ну, для скромности скажем — всехбританцев.
Пятница. Да, хозяин. (Смешок.) Однако ты пока еще в самолете. И думаю,чую носом, что ты, прости меня, радуешься раньше времени.
Робинзон. Носом? О Пятница, после всего, чему тебя учили, после того,как тебе дали такое прекрасное образование!
Пятница. Разумеется, прекрасное, хозяин. (Смешок.) Однако мне непонять, почему самолет кружит и кружит над островом?
Робинзон. Как я полагаю, летчик делает это в мою честь, дорогойПятница, он, видимо, хочет, чтобы я разглядел с высоты все что можно надорогом моему сердцу острове, который сегодня воистину райское место совсеми достижениями современности. Вот теперь мы уже садимся. Позаботься онашем ручном багаже, Пятница. А когда будешь забирать багаж, пересчитай все— пять моих чемоданов и твой рюкзак. Шесть мест.
Шум приземляющегося самолета, шаги пассажиров, идущих по длиннымкоридорам, и т.д.
Голос из репродуктора. Пассажиры, летящие в Буэнос-Айрес, Кито,Сантьяго и Панаму, проходят по коридору с зелеными указателями. Пассажиры,летящие в Хьюстон[407] и Сан-Франциско, следуют по коридору с синими стрелками.Пассажиры, прибывшие на остров Хуан-Фернандес, проходят по коридору сжелтыми стрелками. Благодарю за внимание.
Робинзон. Вот видишь, Пятница! Идеальный порядок во всем. Прежде ваэропортах было столько путаницы, и я очень хорошо помню, что…
Голос из репродуктора. Внимание, пассажиры, вылетающие в Буэнос-Айрес!В конце коридора, отмеченного зелеными стрелками, необходимо разбиться надве группы. Дамам следует пройти к левой стороне, мужчинам — к правой.Несовершеннолетние дети могут остаться с отцом или матерью по усмотрениюродителей. Просим, чтобы дамы вошли в зал с буквой Д. Мужчины — в зал сбуквой М. Внимание, пассажирам, летящим в Кито, надлежит пройти до конца…
Робинзон. Ну просто чудо! Ты видишь, Пятница, здесь исключенавозможность малейшей ошибки!
Пятница. Мне вполне бы хватило твоих указаний, хозяин. (Смешок.)
Робинзон. Знаешь, этот твой тик. Да ладно, вот он — зал, куда насприглашают. Полагаю, что власти будут встречать меня на высшем уровне.
Голос из репродуктора. Внимание, пассажиры, прибывшие на островХуан-Фернандес, должны пройти полицейский и таможенный контроль. СеньорРобинзон Крузо, вас просят подойти к двери с указателем «Официальные лица».
Робинзон. А-а! Ну прекрасно, прекрасно! Сейчас, Пятница, ты увидишь,как…
Служащая. Сеньор Крузо? Очень приятно. Пройдите сюда.
Робинзон. Я приехал с моим…
Служащая. Ваш секретарь подойдет к окошку с буквой П. Проходите,пожалуйста.
Робинзон. Но дело в том, что…
Пятница. Не беспокойся, хозяин (смешок), мы с тобой увидимся где-то тутнепременно. А я займусь багажом.
Служащая. Сеньор Крузо, я пригласила вас сюда, потому что правительствоострова Хуан-Фернандес хочет оградить вас от всяческих осложнений во времявашего пребывания на острове.
Робинзон. Осложнений? Я ожидал, что…
Служащая. Мы получили информацию о вашем приезде и сделаем всевозможное для того, чтобы вы остались довольны пребыванием на острове.Надеюсь, вам известно, что, хотя дипломатические отношения с вашей странойне порваны, ситуация по-прежнему достаточно обостренная, вот почему моеправительство приносит вам свои извинения и сожалеет, что не могло встретитьвас на должном уровне. Однако мы по мере возможности будем оказывать вамсодействие во всех ваших желаниях. Но нам бы хотелось, чтобы высторонились…
Робинзон. Сторонился?
Служащая. …ненужных контактов, я имею в виду публику, людей на улице,в кафе…
Робинзон. Но я…
Служащая. Отсюда вас сразу отвезут в отель, гдеадминистратору уже даны указания предоставить вам самый изолированный от всехномер, чтобы никто не мешал вашему отдыху. У вас даже будет свой лифт. Вы жезнаете, что у правительства всегда есть возможности создать особые условия дляпочетных гостей, дабы они были избавлены от ненужных встреч.
Робинзон(бормочет). Ненужных…
Служащая. Если вы пожелаете пойти в оперу, администратор позаботится обилете, так же будет, если вам захочется посетить какой-нибудь музей. Чтокасается внутренней территории страны, тут я боюсь, что при нынешнихобстоятельствах поездки за пределы столицы будут невозможны.
Робинзон. Но я считал, что остров Хуан-Фернандес…
Служащая. О-о! Речь идет не только о недружелюбном отношении к вашейстране, речь о том, что наш народ настроен против всего на свете.
Робинзон(задумчиво). Стало быть, люди настроены и против своегоправительства. (Долгая пауза.) Простите меня, сеньора, если я допустилбестактность, но ваши слова так озадачили меня, что…
Служащая. Хуан-Фернандес отнюдь не колония, сеньор Крузо, и мы ни передкем не держим отчет по поводу здешних умонастроений. Разумеется, мы не моглиотказать вам в визите, поскольку вы когда-то проживали на островеХуан-Фернандес и благодаря вам остров обрел всемирную известность, но,надеюсь, и вам будет полезно узнать, что мы уже давно не даем разрешение навъезд иностранным гражданам. Для вас мы, конечно, сделали исключение! И яполагаю, что вы, как почетный гость нашего острова, отнесетесь с пониманиемк тому, что мы возьмем вас под свое покровительство и будем входить во всеваши заботы.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |