есть только один такой человек, — он многозначительно посмотрел на Валери.
— Что?!— возмутилась она. — Вы, профессор, что, на меня намекаете? Вы считаете, что я
могу бросить здесь всех детей и вас тоже? Спасти свою шкуру самой и оставить всех в беде? Вы
меня слишком плохо знаете. Может быть, — обратилась она к Джамаледдину. — Вы смогли бы
унести отсюда двоих? Было бы неплохо, профессор, чтобы к Дамблдору вернулись вы и взяли с
собой Гарри…
— Нет!— хором ответили Снейп и Гарри, а потом с неприязнью оглядели друг друга.
— Я не доверю вам сто пятьдесят детей, — проворчал Снейп.
— Я не брошу здесь вас и своих друзей! — возмутился Гарри.
— Мне как-то все равно, кто это будет, — тактично напомнил о своем присутствии Джим. — Но
я все равно не утащу двоих— тяжеленько!
— У тебя только одно желание осталось, Гарри?
— Одно, — вздохнул парень.
— Тогда не трать его пока. Мы еще подумаем, что можно сделать.
На следующее утро Гарри Поттер, Рон Уизли и Гермиона Грэйнджер сидели на окне в
Большом зале и смотрели, как во дворе братья Криви пытаются вдвоем оседлать одну из
норовистых метел мастера Мастерса. В это утро у Гарри не осталось ни малейшего признака
активности, которая одолевала его вчера. Он был полностью опустошен. Гермиона тоже
выглядела так, будто не спала много ночей. Она устало опиралась на холодный подоконник, а ее
пальцы, впивающиеся в серый гранит отделки и бурый известняк каменной кладки, мелко
дрожали. Гарри подумал, что ей, наверное, холодно. Или страшно. Им всем должно быть
страшно.
— Почему это должно было случиться именно с нами?— вопрос Гарри не был обращен к его
друзьям. Это— мысль вслух.
— Что?— поднял голову Рон. Он пристально рассматривал в окно стайку девушек, кормящих
в стойле старого толстого тяжеловоза пучками морковной ботвы. Рон определенно искал кого-то
среди них.
— Почему— мы, Рон?— повторил Гарри. — Это могло случиться с другими ста
пятьюдесятью людьми, они могли попасть в окружение дементоров и отправиться в прошлое,
чтобы остаться там навсегда. Но это случилось с нами. Как ты думаешь, это случайность или так
и должно было быть?
— Ты хочешь сказать, что все предопределено?— мысли Рона бродили, очевидно, где-то
очень далеко, потому что его голос прозвучал как эхо. — Как тогда, в третьем классе, когда ты
спас сам себя от дементоров?
— Не совсем, Рон. Тогда мы все-таки вернулись, а сейчас…
Гарри не хотел думать, что будет, если им придется остаться здесь навсегда. Он знал только
одно, что ему кошмарно не хочется начинать жизнь здесь. Там, в родном и уютном (если не
считать Вольдеморта) двадцатом веке все было ясно. Он окончит школу, он пойдет в колледж
авроров, потом— на работу в Министерство; он будет и дальше бороться против Вольдеморта
вместе с Орденом Феникса, пока не уничтожит Черного Лорда. Всегда рядом будут Рон и
Гермиона, а если он решится и перестанет вести себя как малолетний идиот, то и Сьюзен. Этого
ему хотелось больше всего на свете, и вот— жизнь приходится планировать заново. Что он
может делать здесь? Он тут чужой, они все тут чужие.
— Сейчас,— медленно произнес Рон. — Сейчас все становится куда важнее, чем раньше,
так? Мы сами должны будем соображать, что нам делать и как жить. Надо подумать, что мы
сможем здесь делать. Гарри, как считаешь, можно будет пойти наемниками в армию к этому
королю, как его там… Рыжему? Вчера я слышал, как Рене де Вьепонт рассказывал, что им платят
бешеные деньги золотом.
Гарри повернулся к Рону, не веря своим ушам. Краем глаза он уловил, как подбородок
Гермионы резко рванулся вверх, точно ее сильно ударили. Точно она не хотела, чтобы кто-то
увидел ее глаза.
— Ты что, рехнулся?
— Наоборот, — Рон был само спокойствие. — Надо как-то жить. У меня есть Джинни, о ней
надо позаботиться, она не должна ни в чем нуждаться. Я хочу убедиться, что смогу защищать ее,
пока она не найдет для этой цели кого-то другого. Невилл мало для этого годится, не находишь,
Гарри? Я вчера видел, как Эдвин Эгберт расстилался перед ней, это было бы даже неплохо…
— Рон! Ты в своем уме?! Кто как не ты рвал на себе рубашку и кричал, что тебе надо
обязательно вернуться, что твоя мама не переживет, если потеряет еще и вас двоих? Мне
кажется, что это не ты говоришь сейчас со мной, а какой-то незнакомый, чужой человек!
Рон не слушал.
— Гарри, ты— мой друг, — он решительно повернулся, и Гарри был поражен, насколько
твердыми и холодными стали глаза Рона.— Но это не значит, что ты должен указывать мне, черт
побери, как жить! Я просто стараюсь выжить здесь, вот и все! Я думаю о будущем! И сейчас
это— главное! Я должен что-то сделать, чтобы у меня появились деньги, и мне все равно,
придется ли для этого оборонять границу от троллей и скоттов или мотать за тридевять земель,
чтобы полюбоваться на гроб как его там… не помню, и заодно сколотить себе состояние. Я ведь
тоже не планирую провести один всю жизнь, а содержать семью… Здесь нужны деньги, много
денег, Гарри, как ты не понимаешь, без них ничего не добьешься! Замок я построить точно не
смогу, но вот дом…
— А почему ты меня не пригласишь вступить в клуб искателей средневековых приключений на
свою задницу? И, кстати, ты у Гермионы спросил, как она относится к этой идее?— фыркнул
Гарри, абсолютно уверенный, что у Рона сегодня прорезалось удивительное чувство юмора. —
Она-то согласится ждать, пока ты не вернешься из своего крестового похода за сокровищами
сарацинских земель? Или ты и ее потащишь на крупе своего коня?
— Нет,— ровно ответила Гермиона. Она стояла все так же отвернувшись от Гарри и Рона.—
У меня он не спрашивал. И, наверное, он и не собирался спрашивать. Да, Рон, я права?
Рон помолчал. Его палец ковырял известковую стену поблизости от гермиониного пальца, но
не касался его.
— Пойду я, — интонации его голоса были совершенно непонятны Гарри. Точно Рон пытался
поскорее смыться и от этого ужасного разговора, и от своих друзей. — Тео вчера сказал мне, что
у кого-то из учеников Ровены есть лютня. Хочу попросить… ненадолго.
Он повернулся и чуть ли не бегом спасся от Гарри и Гермионы. Гарри же стоял, как столб, не
понимая, что стряслось с Роном. Может, его кто-то заколдовал?
— Ну и денек! — выдохнул Гарри. — Рон, похоже, рехнулся. Не могу поверить, что он говорил
серьезно… Эй, Гермиона, ты чего?
Плечи Гермионы сотрясались не то от бессильного гнева, не то от рыданий. Палец яростно
скреб по той самой ямке, которую только что раскопал в стене Рон.
— Почему?! Ну почему это должно было произойти прямо сейчас! — голос у нее был похож на
отчаянный стон. — Я знала! Я чувствовала, что он скоро скажет мне это! Но он не говорил, и все
становилось хуже и хуже! Я знала, что это кончилось! Кончилось, Гарри, понимаешь! После того,
что мы вместе пережили, после того, что мы говорили друг другу, это— кончилось. Я стала ему
чужой, потому что он представлял меня совсем другой, не такой, какая я на самом деле. Он
думал, что сумеет меня переделать, но это же невозможно! Я тоже не в восторге от некоторых его
привычек, например, от того, что он обожает лук и чеснок или от того, что он спит в оранжевой
пижаме с розовыми кроликами, но я никогда не пыталась переделать его…
— С розовыми кроликами?— обалдело переспросил Гарри.— Никогда у него такой не видел!
А ты откуда зна…— тут он сообразил, что интересоваться подобными вещами у Гермионы было
бы несколько неловко и быстренько заткнулся. Впрочем, Гермиона его даже не услышала, она
тонула в таком бездонном страдании, что Гарри даже испугался.
— Как он мог! Он же обещал! Он же мне обещал, что всегда будет рядом! А теперь, стоило
ему увидеть чьи-то длинные ресницы и соблазнительную улыбку, как он тут же повелся! Я
никогда не думала, что он окажется таким… таким предателем!
С точки зрения Гарри это была глупость, а не предательство. Ну, или не совсем
предательство. Он еще раздумывал, как можно покорректнее объяснить Гермионе некоторые
особенности мужского организма, физиологические потребности которого часто наступают на
горло моральным принципам, когда Гермиона встала с подоконника и одернула на себе длинное
темно-коричневое платье. Она в нем казалась маленькой и худенькой, за последний месяц шея у
нее стала тонкой, как у воробушка, а худые лопатки остро торчали, чуть ли не протыкая шелк
платья. Глаза глубоко запали, и когда она подняла их на Гарри, то парень с ужасом увидел в
самой глубине их безнадежность и холодный расчет. Почти как у Рона.
— Извини, Гарри, но мне нужно идти. Я обещала Роберту посмотреть его саксонские
манускрипты. Он сказал, что может научить меня французскому, ну, тому, на котором сейчас
говорят. Роберт такой милый, не находишь? Такой вежливый,— она говорила все это с каким-то
странным оттенком значимости, от которого у Гарри мороз пошел по коже. — Я никогда не могла
представить, что в меня можно с первого взгляда влюбиться, и если бы мне это сказал кто-нибудь
там, то я бы сочла это шуткой, — «там» было сказано с горькой безнадежностью.
— Гермиона, только не говори мне, что…
— И не скажу. Но это— моя жизнь, и я должна решать сама, что для меня лучше. Прости,
Гарри, но совета я не спрашиваю. Я уже знаю, что мне делать.
— Гермиона, одумайся!— Гарри был вне себя. — Как ты можешь! Это же, это… ненормально!
Рон— дурак, но он вернется! На него нашло какое-то затмение, не иначе! Или кто-то наложил на
него проклятие.
— Да никакое это не проклятие, Гарри, — холодно ответила Гермиона.— Просто я поняла,
он— не тот, кем я его считала, не тот, на кого надеялась. Я по глупости решила, что это он— тот
самый рыцарь в сияющих доспехах. Но я ошиблась, я ему не нужна, Гарри, вот и все. Теперь у
каждого из нас своя жизнь. Мы уже не дети и можем решать сами, что нам нужно делать. Я
переживу это.
— Это нечестно, Гермиона!— закричал Гарри, ударив кулаком стену. Твердый гранит стены
равнодушно отозвался болью в упрямом кулаке. — Вспомни, что ты говорила мне этим летом? Ты
сказала, что мы все всегда будем вместе, и что теперь? Из-за похотливых глаз какой-то богатой
уродины мы— уже не то, чем были раньше? Да бред это! Мы пережили худшие беды, потому что
поддерживали друг друга. Что было бы со мной, если бы вы меня не спасли? Что было бы с
Роном этим летом, если бы не твоя поддержка?
— Гарри, ты не понял меня. Это случилось не сразу, не только из-за того, что Рон так
поступил со мной. Просто мы выросли! Мы не можем провести вместе всю оставшуюся жизнь!
Пусть Рон делает, что хочет, он вправе поступать, как ему угодно, но и я не собираюсь оставаться
одна!
— Ты не одна, Гермиона! Ведь есть еще я.
— Гарри, — Гермиона невесело усмехнулась и провела своими сухими похудевшими
пальцами по его щеке. Ее пальцы были холодные. — Ты всегда будешь дорог мне, но у нас всех
есть и своя жизнь. У этого ничтожного вруна, у меня, и у тебя тоже есть. Или будет. Друзья это
еще не все. Мы всегда были слишком разные.
— Не говори ерунды, Гермиона, — резко взвился Гарри.— То, что мы разные, нам никогда не
мешало! Наоборот, мы всегда дополняли друг друга! Если бы не друзья, то каждый из нас… То,
что ты делаешь, Гермиона, — тоже самое, что сделал Рон, это— предательство! Ты предаешь
нашу дружбу, предаешь нас…
— Нас больше нет, Гарри. Прости, но ты должен, наконец, это признать. Плохо, что это
случилось сейчас, но когда-нибудь это бы все-таки произошло. Просто в такое время нам будет
еще тяжелее, но это же ничего не меняет, правда? Нас больше нет.
Глава 28. Изобретение квиддича.
арри тупо уставился в окно.
Один. Он остался один.
Как это могло произойти? Они же всегда были вместе! Всегда! Что бы ни случалось, Рон и
Гермиона были рядом с ним, поддерживали его, вместе помогали выбираться из самых
кошмарных ситуаций. Картины прошлого поплыли у него перед глазами. Вот Рон командует
громадными шахматными фигурами, чтобы он, Гарри, мог пройти дальше и спасти философский
камень. Вот Гермиона готовит шкворчащую Всеэссенцию. Вот Рон и Гермиона вместе висят
на Сириусе Блэке, а вот они сжигают лиану-кровосос и подхватывают Гарри под руки. Спасают
его.
Гарри словно ударило: а чем бы он был без Рона и Гермионы? Мальчик-Который-Выжил,
потомок Годрика Гриффиндора, знамя надежды, как его называл Римус Люпин— что он значил
без друзей? Его отрезали от пуповины: больше не было никого, кто мог бы поддержать его. Гарри
почувствовал, что у него вдруг ушла почва из под ног. Он остался один. в самом деле, как он
раньше не подумал о том, что когда-нибудь настанет такой момент, и ему придется строить свою
жизнь самому, без помощи друзей? Но он считал, что, несмотря ни на что, они всегда будут
рядом, и он никогда не потеряет их. Он ошибался.
Или еще не все потеряно? Может, он сможет примирить Рона и Гермиону? Спасти то, что еще
можно спасти? Пусть они и не будут вместе, но зато они будут рядом с ним! Я жалкий эгоист,
с болью оборвал себя Гарри. И какой же ценой я снова обрету друзей? Им все равно не будет
комфортно вместе, но они останутся рядом из-за меня и будут страдать. Что мне делать?
Гарри понимал, что ему еще больнее из-за того, что все это произошло одновременно: он
расстался с друзьями, остался в незнакомой ему, почти дикой стране, не смог предупредить отца.
Отец! Явление вчерашнего почти призрака— первый и единственный раз Гарри увидел своего
отца во плоти, — нанесло ему очередную душевную рану. Разочарование и отчаяние охватывали
его так, что ему стало холодно. Гарри схватился руками за плечи— его бил озноб. Что делать?
Что теперь делать? Он с силой подавил в себе желание пойти к Валери Эвергрин и уткнуться
к ней в колени, почувствовать на своей голове утешающую руку. Нет. Валери ясно дала ему
понять, что он— взрослый человек и должен научиться сам решать свои проблемы. Она,
конечно, пожалела бы его, утешила, но это лишь оттянуло у него осознание одиночества, и тем
больнее оно ударило бы его позже. Гарри чувствовал отчаянную необходимость с кем-то
поговорить. Хоть с Невиллом, хоть с профессором Снейпом. Но даже Невиллу было куда хуже,
чем ему, вспомнил Гарри страшную тайну своего одноклассника. А Снейпу приходилось
переживать и более страшные вещи, чем потерю друзей, пронеслось в голове у Гарри, да и
способен ли язвительный профессор на жалость к нему в такой ситуации? Нет, наверное, что бы
у него ни происходило внутри, снаружи Снейп оставался все тем же холодным и расчетливым
слизеринцем, способным в ответ на подобные излияния лишь презрительно изогнуть бровь.
Гарри медленно шел по коридору, автоматически заглядывая в учебные залы и не осознавая,
куда именно ему хочется прийти. Но так уж сложились обстоятельства, что в этот час он внезапно
оказался возле аудиториума Хельги Хуффльпуфф. Автоматически заглянув внутрь, Гарри ожидал
увидеть здесь, по крайней мере, десять-двенадцать парней и девушек, но там никого
не оказалось, кроме двоих сидевших на столе. Джастин Финч-Флечли размахивал руками, болтал
ногами и смеялся. Его кучерявые волосы растрепались и взъерошено топорщились во все
стороны, и выглядел он сегодня немножко чокнутым и подозрительно счастливым. Сьюзен
улыбалась немного скованно, но Гарри тут же заподозрил, что ей очень приятно находиться
рядом с Джастином. от девушки будто доносился аромат сладкого очарования, теплой доброты и
покоя, то, что так нужно было сейчас Гарри, и то, что Сьюзен сейчас, возможно сама
не осознавая, отдавала другому. Гарри ревниво решил, что он тут лишний и тут же поймал себя
на том, что подозревает, будто Жидкое Зло вновь бурлит в нем.
— Сьюзен, знаешь, а я вчера снова написал стихи, — услышал Гарри голос Джастина.
Нервный, возбужденный и взволнованный. Надо же, подумал Гарри, какие мерзкие интонации.
Тот факт, что они с Финч-Флечли заключили перемирие, быстро выветрился из его головы.
— Джастин, правда? Мне ужасно нравятся твои стихи. от них, — Сью немного помолчала,
подыскивая нужное слово.— от них точно исходит свет. Тебе непременно нужно писать дальше.
Ã
— Это из-за тебя, — дрогнувшим голосом сообщил Джастин, и Гарри чуть не проглотил себе
язык, так ему захотелось выйти из-за двери и вогнать Джастина в краску. — Я опять написал
стихотворение для тебя, Сьюзен.
— Джастин, я давно хотела тебе сказать, тебе не кажется, что ты немного… приукрашиваешь
меня в своих стихах? Я на самом деле совсем не такая! — запротестовала Сьюзен.
— Нет! Что ты! — замахал руками Джастин и тут же стал, по мнению Гарри, снова похож
на отвратительную ветряную мельницу. — Сьюзен, я вижу тебя только так! Ты не можешь быть
другой, просто не можешь, ты самая-самая…
— Не говори так, Джастин, мне неловко, — Сью спрыгнула со стола. — Ты, наверное, сам
этого не понимаешь, но я далеко не так идеальна, как ты обо мне думаешь, как ты пишешь обо
мне! Ты— настоящий поэт, ты создаешь такие прекрасные стихи, они великолепны, и я не знаю
никого, кроме тебя, кто бы чувствовал так глубоко, точно тебе становится больно от того, что ты
видишь и о чем пишешь. Но я, право, удивлена, что ты так высоко меня ставишь, не из-за того же,
что я лечила твою ногу, верно?
— Я посвятил тебе стихи, — твердо сказал Джастин.— Если бы не ты, я бы никогда не смог
закончить ту поэму!
— Джас, ты преувеличиваешь. Разве я гожусь на роль музы? у меня не тот характер, — сквозь
обычную застенчивость Сью проглянула решительность. не то стихи Финч-Флечли были в ее
глазах так плохи, не то их автор физиономией не вышел. Гарри предпочел верить в последнее. —
Ты замечательный друг, ты очень милый, но…
— Ты невероятно прекрасна, Сьюзен,— пылко возразил Джастин, взирая на Сьюзен,
по мнению Гарри, как кот по весне, явно не слушая, о чем говорила Сью. Его рука плавно
перекочевала из горизонтального положения на столе в вертикальное положение на плечо
Сьюзен. Сью деликатно кашлянула в надежде на то, что Джастин несколько одумается и
не переборщит с иллюстрациями к своим эпитетам, но это только взбодрило влюбленного
хуффльпуффца. — Я давно хотел тебе сказать, что…
Гарри открыл дверь.
— Привет, Джастин,— сказал он мрачно.
— Гарри!— просияла Сью. Она выглядела так, словно ее спасли из лап людоеда, только что
решившего завязать с диетой.
— Привет, Гарри,— уныло поздоровался Джастин, скоренько убирая руки. Джастин был
довольно высок, но Гарри по всем параметрам превосходил его физически и сейчас благодарил
за это квиддичную практику в течение нескольких лет.
— Ты, кажется, читал тут стихи, Джастин?— осведомился Гарри. — И как, они понравились
Сью?
— Гарри, почему ты так выглядишь? Что-то случилось?— видимо, внешний вид Гарри что-то
подсказал Сью, и она тут же заподозрила неладное.
— Да нет, то есть— да,— хмуро уронил Гарри. — Я очень хотел поговорить с тобой, Сью.
— Да, конечно. Извини нас, Джастин,— Гарри очень порадовала скорость, с которой Сьюзен
отправилась к нему прямо из-под носа Джастина. Финч-Флечли с крайне несчастным видом
уселся на лавку обдумывать свои дальнейшие произведения.
— Гарри, что ты у меня хотел спросить?
— Я скучал! — вырвалось у Гарри.
Серые глаза Сью вдруг оказались так близко, что и предательство Рона, и отчаяние
Гермионы, и весть о том, что дом для них теперь— здесь куда-то делись. Гарри отчаянно
захотелось сказать ей что-то хорошее, и он подсознательно понял, что теперь все выглядит так,
словно он, как сопливый младенец, помчался к Сью за сочувствием. Или, он пришел к ней за чем-
то другим? Но тогда он должен был прийти к ней намного, намного раньше! И чего я боялся,
подумал он. Гарри не помнил этого больше. Серые глаза оказались целой Вселенной, и он,
уставший, разгоряченный, измученный окунулся в них, как в прохладные ласкающие воды горного
озера, опустился в них, как на луг, полный полевых цветов. Сьюзен вздрогнула, испуганно
подалась назад, когда он крепко прижал ее к себе и больно прикусил ее губу, но потом Гарри
почувствовал, как ее маленькая ручка скользит по его воротнику, шее, пальцы начали ласкать его
жесткие черные волосы, и потом больше не было ничего, только что-то жаркое и близкое, такое
родное, такое отчаянно родное, что хотелось кричать от чувства, переполнявшего его.
— Я тоже так скучала по тебе, Гарри, — шумно выдохнула Сьюзен, когда они с трудом
оторвались друг от друга.
Вид ее покрасневших губ, опухших от его требовательных поцелуев, так возбудил Гарри, что
ему уже было наплевать на все— на то, что они стоят посреди холодного, продуваемого
сквозняками коридора, в котором их в любую минуту могли увидеть, на то, что за дверью стоит
его соперник. на то, что еще несколько минут назад он понял, что его бросили друзья. Сейчас все
это стало вдруг неважно. Главным было то, что когда он, голодный, вновь жадно потянулся
к Сьюзен, она уже не отпрянула, а сама прильнула к нему.
— Я так долго ждала. Я так хотела, чтобы ты пришел…
За дверью Джастин безуспешно подбирал рифмы.
* * *
В это же утро всех «приблудных», как презрительно называл пришельцев слизеринец Годвин
Уоррик, погнали на первое занятие. у девочек это оказалась ровенина лекция по заклинаниям, а
у мальчиков— первая тренировка с сэром Кэдогеном, практический курс средневековой драки,
как тут же окрестил ее хохмач Симус Финниган.
Сэр Герейнт Кэдоген стоял посреди двора, опираясь на внушительный меч, однако, сам
рыцарь выглядел далеко не внушительно, ибо, как оказалось, ростом он не вышел. Чересчур
длинная для него кольчуга с металлическими пластинами внизу болталась ниже колен, как платье
с оборками, поножи гремели на ходу, как полковой оркестр, а скрипучие боевые перчатки
обглодала ржавчина. Но, несмотря на общий непрезентабельный вид, сэр Кэдоген сиял улыбкой,
показывая всему миру две дырки от выбитых зубов сквозь погнутые прутья забрала шлема.
на горизонте, возле конюшни пасся большой грязноватый битюг— верховая лошадь
благородного рыцаря. Когда конь нагибался, чтобы ухватить очередной сноп сена, Гарри ясно
слышал, как животное покряхтывает от старости.
— Прекрасные сэры! — торжественно провозгласил рыцарь.— Вы собрались здесь, чтобы
изучить благородную науку сражения! Настоящий мужчина должен не только уметь владеть
мечом, пикою, кинжалом и палицей, но и до тонкостей знать искусство…
— Короче,— пробурчали из задних рядов.
— …И до тонкостей знать искусство поведения на ратном поле и ристалище, дабы
не посрамить честь свою и не оскорбить память предков ваших!..
— Ужас какой, — совершенно серьезно заметил Эрни Макмиллан.— Неужели нам предстоит
терпеть это каждый день?
Стоящие рядом с ним дружно вздохнули.
— …Что отличает благородного рыцаря или доблестного йомена от простого крестьянина или
грязного раба!..
— Скоро он заткнется?— несколько нервно поинтересовался Люк Дэниэлс. — Больше дела,
меньше трепа!
— Боюсь, завелся надолго, — приуныл Тоби.
— …И ваши отцы и деды будут гордиться вами, если узнают, что вы постигали сию
премудрость под началом такого высокорожденного и опытного воина, как ваш покорный слуга! —
скромно закончил сэр Кэдоген и восторженно оглядел позевывающих учеников, предвкушая
широкое поле деятельности. — Итак, благородные сэры, сперва мы учимся кланяться так, как
принято на ристалище! — он выпустил из рук меч, намертво застрявший в мерзлой земле (меч
заскрипел и угрожающе закачался), и принялся выделывать руками придворные пируэты.
Ворчащие дети расползлись по двору, растянулись в цепочку и, придерживая сбоку палки,
выданные им пока вместо мечей, принялись упражняться в фигурах высшего политеса. Сэр
Кэдоген наблюдал за ними с выражением величайшего блаженства на покрасневшей от мороза
физиономии. Он оставил попытки вытащить из земли свой меч, и теперь удовлетворенно
наблюдал, как младая поросль рыцарства во всем следует его указаниям. Налюбовавшись, он,
громыхая источенными временем наплечниками, помахал рукой.
— Достаточно, любезные сэры! А теперь мы перейдем, собственно, к военной премудрости,
кою вам надобно постичь с величайшим тщанием, дабы не пасть в грязь лицом и суметь в минуту
опасности…
Гарри лениво почесал за ухом. с другого конца послышался недовольный и раздраженный
голос Драко Малфоя:
— Будет трепаться! Может, начнем?
Сэр Кэдоген, будучи не в состоянии осознать, что имеет в виду юноша, удивленно лязгнул
забралом, предъявив миру пару колючих по-тараканьи рыжих усов, и осведомился:
— Что значит «трепаться», благородный сэр?
Хохотали все, включая не только самого Малфоя, но и не удержавшегося Гарри. Так у них и
начались уроки средневековой драки. Все парни ходили на них с большим удовольствием,
не только из-за того, что им было необходимо научиться держать оружие в руках— никто, кроме,
наверное, Рона да еще Драко Малфоя, всерьез не верил в то, что им придется с кем-то сражаться
(Гарри знал о планах Слизерина, но пока помалкивал, потому что Валери строго-настрого
приказала ему держать рот на замке). Ребят ужасно смешил их почтенный преподаватель, сэр
Герейнт Кэдоген, один в один похожий на свой портрет— такой же крикливый, самолюбивый и
громогласно изрекавший, как ему казалось, святые истины. Кроме этого, сэр Кэдоген был
ужасным растяпой и частенько уходил с заднего двора, где они тренировались (сам рыцарь
важно окрестил этот клочок земли ристалищем), теряя по дороге шпоры и перчатки. Но гонял он
ребят будь здоров, и Гарри, как и всем остальным, пришлось попотеть. Кроме того, что он учился
владеть мечом,— куда бОльшим и тяжелым, чем эльфийские легкие и короткие клинки,— сэр
Кэдоген заставлял их таскать на себе немыслимую тяжесть в виде кошмарно древних доспехов,
которые Годрик Гриффиндор выкопал из подвалов Хогвартса и собрал у всех знакомых в радиусе
пятидесяти миль. Жутко неудобный шлем все время норовил съехать на глаза, кольчуга была
невероятно тяжелой, хотя это был еще и облегченный вариант, сплетенный из железной
проволоки, как рыболовная сеть. Сэр Кэдоген приказывал им бегать по двору во всей этой
амуниции, а потом с воплями выскакивал на них из укромного места и витиевато вызывал
на поединок, бросаясь в учеников ржавыми перчатками. Правилам вызова на поединки тоже
оказались посвящены многие занятия. Упрямый рыцарь выматывал их до предела, и на обед
ребята тащились совершенно без сил. Но упрямый учитель все равно частенько бывал ими
недоволен.
— Не пристало рыцарю иметь такие объемы, — ворчал сэр Кэдоген, очередной раз выбивая
тренировочный меч из рук отчаянно пыхтящего Невилла.— Жирным, подобно хряку, быть
позорно благородному сэру!
Невилл, только что проглотивший несколько булок прямо из печки дядюшки Лоуфа, отчаянно
покраснел, стараясь не обращать внимания на язвительные комментарии слизеринцев
на реплику сэра учителя в ржавых доспехах. Вытерев кровь, текущую из ссадины на лбу, он
постарался выровнять дыхание.
— Я не виноват! — начал оправдываться он, подбирая меч и неумело вертя им, пытаясь
защититься от беспорядочных выпадов сэра Кэдогена. — Даже когда мало ем, я все равно
толстею!
— Позор, позор! — продолжал вещать рыцарь, словно забывая о том, что и сам с трудом
помещался на своем битюге, которому, видимо, было не впервой таскать тяжести.— Я не буду
учить такого нерасторопного и жирного йомена! Отнимаете у меня время, сэр! Пока не похудеете,
не думайте даже заглядывать на ристалище! Эй, доблестный сэр Гарри, отведите эту развалину
к мистрисс Хельге, пусть залечит ему его ничтожные царапины! — с этими словами он
в очередной раз обезоружил Невилла и отошел к группе хуффльпуффцев, оставив
гриффиндорца потерянно стоять посреди двора.
Гарри подошел к Невиллу и похлопал его по плечу.
— Брось, Невилл, не дрейфь. Этот коротышка скоро забудет, что сказал тебе. Думаю, через
пару дней можно будет смело идти на занятия.
— Он прав, я— просто тряпка, — всхлипнул Невилл.— Мне уже шестнадцать, а из-за того,
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |