жизни; в социальной психологии — как отражение в психике и сознании людей социальных противоречий ит. д.[2] Свой подход к этой проблеме присущ и юриспруденции.
Предметом юридической конфликтологии являются правовые отношения, нормы и институты, рассматриваемые под углом зрения их роли в предупреждении и разрешении социальных конфликтов[3]. По предмету своего исследования юридическая конфликтология тесно связана с развиваемой нами социологией права, предметом которой является право как форма выражения, защиты и реализации правообразующих интересов: ведь правообра-зующий интерес — это результат согласования различных конфликтующих друг с другом социальных интересов.
В рамках юридической конфликтологии выделяются и исследуются два аспекта влияния права на возникновение и развитие социальных конфликтов: 1) предупреждение конфликтов и 2) их разрешение правовыми средствами.
Право, регламентирующее все основные сферы общественной жизни на основе общей воли и правообразущего интереса, является мощным фактором предотвращения открытых социальных конфликтов. В этом проявляется действие такой важнейшей функции права, как функция социального контроля, направленная на подчинение поведения индивидов социальным ожиданиям и требованиям. Правовые нормы, выработанные на основе предшествующего (зачастую весьма длительного и постоянно обогащающегося) опыта разрешения конфликтных ситуаций, уже резюмируют в себе наиболее разумные, максимально отвечающие интересам всех участников правового общения способы решения типичных социальных конфликтов. Система правовых норм, определяющих правила поведения в самых разных сферах общественной жизни, подсказывает людям, а зачастую и прямо предписывает им бесконфликтный способ поведения. Как правило, это наиболее целесообразный и экономный с точки зрения человеческих усилий и затрат способ решения человеком своих жизненных задач. Именно это качество права как разумного правила поведения нашло отражение в поговорке «Дуракам закон не писан». В русском народном фольклоре, славящемся своим правовым нигилизмом, это, пожалуй, самая сильная позитивная характеристика права, свидетельствующая о тонком понимании нашими предками смысла и значения права, следование требованиям которого — разумно и мудро, а их нарушение — глупо.
Правовая система уже самим фактом своего существования спасает общество от конфликтогенной ситуации произвола и насилия, для которой характерна борьба всех против всех, и подсказывает людям наиболее приемлемые для всех (а следовательно, наиболее бесконфликтные) способы поведения в обществе. В этом и заключается функция права по предотвращению социальных конфликтов.
Если же конфликт все-таки возникает, и при этом оказывается, что внеправовые способы разрешения конфликтов (дискуссии, переговоры, посредничество, административное решение и т. п.[4]) не дают искомого результата, то стороны прибегают к правовым процедурам судебного или законодательного решения проблемы. Именно праву принадлежит ключевая роль в системе социальных институтов, выработанных обществом для канализирова-ния, регулирования и разрешения конфликтных ситуаций. Для этого необходимо юридизировать социальный конфликт, т. е. перевести его в правовую плоскость, трансформировать в правовой спор, т. е. в юридический конфликт. Таким образом осуществляется переход «от неправовой (и непосредственно не решаемой правовымисредствами) ситуации конфликта к правовой ситуации, от неопределенного, хаотичного, неформализованного и, по существу, силового (явно или скрыто) конфликта к юридически определенному, формализованному, упорядоченному и, следовательно, разрешаемому спору участников конфликта о праве»[5].
Юридизация конфликта, трансформация его в спор о праве позволяет подключить к разрешению данного конфликта правовые механизмы (законодательные нормы, институциональные и процессуальные формы разрешения спора, правовые средства обеспечения реализации принятых решений). Перевод конфликта в правовую плоскость дает возможность искать и находить такие способы его разрешения, которые позволяют максимально сохранить резоны каждой из конфликтующих сторон в той мере, в какой интерес одной стороны не ущемляет интереса другой. В правовом государстве право как форма выражения общей воли и правообразущего интереса не подавляет интерес той или иной стороны конфликта и волю носителя этого интереса, право не унифицирует разные интересы, а позволяет сохранить их разнообразие в тех пределах, в которых эти интересы носят правомерный характер.
Однако такая юридизация конфликта не всегда может дать желаемый эффект, а в ряде случаев оказывается и просто невозможной. Бывают ситуации, когда острота социальных противоречий настолько сильна, что общество оказывается неспособным решать наиболее принципиальные конфликты правовыми способами. Для разрешения подобных конфликтов может потребоваться резкий качественный переворот в системе общественных отношений, т. е. социальная революция, в ходе которой происходит ломка старой системы права как не справившейся с решением наиболее значимых для общества проблем. В обычных, не столь экстремальных ситуациях юридизация социальных конфликтов оказывается невозможной в тех случаях, когда конфликты возникают в сферах отношений, не урегулированных правом. Это происходит, когда соответствующие отношения не подлежат правовой регуляции (в принципе не должны быть объектами правового регулирования либо не являются таковыми на данном этапе исторического развития) или когда в законодательном регулировании рассматриваемых отношений имеются пробелы, которые должны быть устранены.
Например, правовому регулированию не подлежат отношения в области морали и нравственности. Соответственно конфликты, возникающие в этой области, решаются на основе не правовых, а нравственных норм. Однако по мере ослабления регулятивной роли морально-нравственных норм право все более расширяет диапазон своего влияния на общественную жизнь. Так, до недавнего времени сферой отношений, свободной от правового воздействия, в значительной мере оставались семейные отношения (между супругами, между родителями и детьми), которые регулировались обычаями, нормами морали и нравственности, отчасти религиозными нормами и т. д. Но в последние десятилетия право во избежание возможных конфликтов все уверенней и глубже вторгается в эту сферу, защищая права супругов, а также детей в их взаимоотношениях с родителями, регламентирует семейные отношения на стадии заключения брака (подписание брачного контракта и т. д.), в процессе семейной жизни и в случае ее прекращения. Восполняя таким образом пробелы в социальной регуляции, образовавшиеся в результате ослабления нравственных и религиозных норм, право способствует снижению уровня конфликтности в обществе.
Нередко причиной, по которой право оказывается не в состоянии разрешить те или иные социальные конфликты, является неэффективность действующего законодательства, не способного выполнять свои регулятивные функции. Результатом неэффективности законодательства (и одновременно показателем степени его неэффективности) является повышение уровня конфликтности общественных отношений в той или иной социальной сфере выше некоторого оптимального для данной сферы уровня конфликтности. Такая повышенная конфликтность общественных отношений свидетельствует о необходимости изменения и дополнения соответствующего законодательства.
В тех случаях, когда действующая правовая система не располагает адекватными способами разрешения возникающих социальных конфликтов (существуют правовые пробелы или действующее законодательство недостаточно эффективно), эти конфликты становятся фактором обновления законодательства, стимулируя активность по его изменению и дополнению. В демократически развитых государствах, где сложилось хорошо структурированное гражданское общество, члены которого способны объединяться для выражения и защиты своих интересов, роль посредника между интересами различных конфликтующих групп гражданского общества и государством в лице органов законодательной власти берут на себя политические партии. Функции партий в данном случае заключаются в выявлении в различных конфликтующих групповых, корпоративных интересах гражданского общества того общезначимого начала, которое может быть положено в основу общегосударственной политики и норм законодательства. Дело в том, что именно партии (политические объединения в целом), в отличие от других объединений граждан на базе тех или иных групповых интересов, по природе своей предназначены не просто для выражения этих групповых интересов (в таком случае они ничем не отличались бы от объединений корпоративного характера), а для выявления в различных групповых, корпоративных интересах общезначимого начала, для учета политического смысла частных интересов, их перевода на общегосударственный и общеправовой уровень. Только поэтому партии и могут претендовать на участие в формировании и осуществлении государственной власти.
Во многом благодаря политическим партиям социальные конфликты получают политическое звучание и попадают в сферу внимания законодателя. Далее в действие вступают механизмы поиска правовой формы разрешения конфликтов на путях парламентского представительства общезначимых социальных интересов. Они включают технологию избирательного процесса, парламентские процедуры согласования различных социально-политических позиций, представленных прежде всего партийными фракциями, и, наконец, принятие законодательного акта, ориентированного на согласование конфликтующих социальных интересов различных субъектов в рамках приемлемого для общества в целом общего интереса, выражающего общую волю. В результате снимается социальное напряжение, связанное с конфликтом, или степень его интенсивности снижается до уровня, не имеющего общественно значимого характера. Такова в общем виде процедурная сторона разрешения социальных конфликтов в условиях правовой демократии.
Содержательная сторона этого процесса связана с пониманием принципов, на базе которых формируется общая воля, определяющая содержание правового решения, направленного на снятие социального конфликта. В рамках принятой философско-правовой традиции эти принципы трактуются как принципы справедливости. Так, Д. Ролз следующим образом характеризует роль принципов справедливости в решении социальных конфликтов. Предположим, пишет он, что общество — это такая совокупность людей, которые в своих взаимоотношениях осознают определенные обязывающие их правила поведения и по большей части поступают согласно этим правилам. Эти правила устанавливают систему кооперации, предназначенную обеспечить блага тем, кто следует правилам. «Но хотя общество и представляет общественное предприятие во имя взаимной выгоды, — отмечает Д. Ролз, — для него характерны конфликты интересов, как, впрочем, и их совпадение. Совпадение интересов заключается в том, что социальная кооперация делает возможной для всех лучшую жизнь по сравнению с тем, чем она была бы, если бы каждый жил за счет собственных усилий. Конфликт интересов выражается в том, что людям небезразлично, как большие выгоды, полученные из сотрудничества, распределяются между ними, поскольку в преследовании собственных целей они предпочитают получить больше сами и уменьшить долю, которую нужно разделить с другими. Требуется определенное множество принципов для того, чтобы сделать выбор среди различных социальных устройств, которые определяют разделение выгод, и чтобы прийти к соглашению о распределении долей. Эти принципы являются принципами социальной справедливости: они обеспечивают способ соблюдения прав и обязанностей основными институтами общества. Они же определяют подходящее распределение выгод и тягот социальной кооперации»[6]. Именно некие общие представления о справедливости, согласно Д. Ролзу, позволяют людям признать общую точку зрения и позицию при вынесении решений по поводу их многочисленных взаимных притязаний друг к другу.
Продолжая эту мысль, можно повторить, что в основе любого общественного устройства лежит та или иная идея справедливости, разделяемая большинством населения и составляющая опору его ценностно-нормативной системы, фундамент, на котором строится общественное согласие. В обществе же, которое (подобно постсоветскому обществу) расколото на противоборствующие группировки, именно различные представления о социальной справедливости определяют в конечном счете суть основного, базового социального конфликта.
Вступление России на путь демократического правового развития сопровождалось выходом на поверхность многочисленных социальных, национальных, политических, религиозных и иных конфликтов, ранее сдерживавшихся с помощью силовых, административно-командных механизмов. Эта конфликтность демократии на первых порах многих неприятно поразила. Тем более,что в стране не было (и до сих пор нет) тех налаженных и эффективно работающих правовых механизмов и процедур разрешения конфликтных ситуаций, которые накоплены западными демократиями за многовековую историю их развития.
Специалисты, занимающиеся отслеживанием, типоло-гизацией и анализом конфликтов, разворачивающихся в настоящее время в пространстве России и СНГ, выделяют прежде всего три наиболее значимых (в том числе и для России) вида конфликтов: политические (конфликты по поводу власти, ее приобретения и распределения), социальные (конфликты по поводу средств жизнеобеспечения, реального доступа к разного рода жизненным благам и иным ресурсам) и национально-этнические (конфликты интересов национальных и этнических групп). Правда, следует иметь в виду определенную условность такого деления, поскольку в реальности эти конфликты имеют взаимопроникающий характер, составляя питательную среду друг для друга. При этом особенно выделяется тенденция к политизации конфликтов, когда конфликтующие стороны осознают необходимость овладения властными позициями для отстаивания своих интересов и начинают переносить центр тяжести своего противостояния в сферу борьбы за власть[7]. Наиболее яркий и ставший уже классическим пример такой политизации — перерастание экономических требований шахтерского движения 1989—1991 гг. в политические требования антикоммунистической направленности (в частности, в требования роспуска союзных Верховного Совета и Съезда, департизации органов КГБ, МВД и армии и т. д.)[8]. В данном случае мы имеем дело с социально-политическим конфликтом, т. е. конфликтом между различными социальными группами по поводу средств жизнеобеспечения, который приобрел характер борьбы за перераспределение ресурсов и власти.
Подобного рода конфликты, естественные для любого общества, не зажатого тисками тоталитаризма, в нынешней российской ситуации имеют целый ряд особенностей. Наиболее очевидными из них, безусловно, являются масштабы и острота конфликтов, обусловленные сменой общественно-экономического строя, коренными изменениями отношений собственности и сломом прежней социальной структуры общества. В нормально развивающемся обществе конфликты между социальными группами внутри гражданского общества носят главным образом характер столкновения различных экономических притязаний в рамках уже прочно сложившегося типа собственности и устойчивой социальной структуры. Что же касается современной (постсоциалистической) России, где еще только складываются новые формы собственности, то здесь наряду с жестким противоборством между носителями различных экономических интересов, связанным с преобразованием и перераспределением бывшей социалистической собственности, идет борьба практически между всеми сколько-нибудь обозначившимися группами и слоями общества (в этом смысле не будет преувеличением сказать, что это борьба «всех против всех») за место в меняющейся структуре социальной стратификации, за новые статусные позиции, характеризующиеся прежде всего местом в формирующейся системе отношений собственности.
Другой специфической чертой той борьбы за собственность и власть, которая развернулась в стране в начале 1990-х гг. и особенно после августа 1991 г., явилось отсутствие сколько-нибудь серьезных посредников в лице политических партий между различными социальными интересами формирующегося гражданского общества и структурами государственной власти. В тот период в стране еще отсутствовали партийно-политические организации, способные придать противоборствующим социальным интересам общезначимое звучание, перевести социальные конфликты в политико-правовую плоскость и обеспечить таким образом возможность для надлежащего законодательного решения соответствующих социальных проблем. С распадом КПСС, которая властно, идеологически и организационно цементировала прежнее советское общество, лишая его самостоятельности и возможности естественно развиваться, российский социум оказался раздробленным, атомизированным, неспособным в короткие сроки создать структуры, выражающие общезначимые интересы. В этих условиях открывшееся пространство борьбы за собственность и власть захватили крупные корпоративные по своей природе группировки. Это были, с одной стороны, центральные и региональные политические элиты, в значительной мере состоявшие из представителей бывшей коммунистической номенклатуры, а с другой — могущественные группы давления, отражавшие специфические позиции и притязания влиятельных групп экономических интересов (таких, как работники ТЭК, АПК, ВПК, сферы внешнеэкономической деятельности и т. д.)[9].
Однако уже к концу 1993 г. на фоне этой тенденции к корпоративизации общественно-политической жизни стала все отчетливее вырисовываться еще более опасная для страны тенденция к поляризации социально-политических сил, к перерастанию беспорядочной борьбы «всех против всех» за собственность в борьбу за власть между двумя основными силами социально-политического противостояния — прокапиталистически реформаторского и просоциалистически антиреформаторского толка. Суть этих двух противоположных подходов, за каждым из которых стоят крупные социально-политические интересы, можно обозначить так: 1) возвращение к господству государственной собственности и 2) продолжение нынешнего курса приватизации в пользу незначительной части общества. Очевидно, что ни одна из этих позиций не сможет объединить общество с социалистическим прошлым.
Проблема заключается в том, что противоречия между этими полюсами социального политико-идеологического противостояния в обществе носят принципиальный характер и, следовательно, не могут быть разрешены путем эклектичного смешения двух разных принципов на основе взаимных или односторонних уступок и компромиссов. Ведь при столкновении двух принципиально различных подходов истина, вопреки расхожим представлениям, никогда не лежит посередине (посередине, как мудро заметил Гёте, лежит не истина, а проблема). Попытка найти истину в центре между двумя принципиальными крайностями в лучшем случае может привести к доминированию одного из противоборствующих принципов. Ведь любая сколько-нибудь значимая уступка с той или иной стороны конфликта предстает как отход и отказ от своего принципа, т. е. как поражение. В этой связи актуально звучат слова одного из идеологов свободного рынка Ф. Хайека о том, что социалистический и капиталистический принципы организации экономического процесса «несовместимы, ибо их комбинация мешает достижению целей, которые преследует каждый из них». В этом случае, считает Ф. Хайек, «нам не избежать выбора между двумя непримиримыми принципами, и как бы ни были мы далеки от реализации обоих идеалов, устойчивый компромисс между ними невозможен»[10].
При столкновении двух различных принципов простой компромисс, основанный на взаимных уступках, становится невозможным. Действительно работающий компромисс не может быть достигнут на основе эклектического смешения двух разных принципов, ему нужен свой принцип, своя логика и целостность. Попытка же решения данной проблемы в пользу одного из двух антагонистических принципов фактически означает силовое подавление слабого противника более сильным. Очевидно, что такой «выбор» ведет общество к гражданской войне. Между тем логика современного научного анализа должна включать рассмотрение и такой возможности снятия конфликта между двумя принципами, как его разрешение на основе нового, третьего принципа, учитывающего резоны каждой из сторон, приемлемого для них по тому или иному основанию и диалектически снимающего таким образом антагонизм между ними на новой основе, более адекватной сложившимся реалиям. Такой новый («третий») принцип, соответствующий объективным тенденциям социально-исторического, экономического и правового развития, в нашей литературе представлен в концепции цивилизма как постсоциалистического строя, разработанной академиком В. С. Нер-сесянцем[11]. Существо концепции состоит в обосновании такого принципа реформирования отношений собственности, при котором за каждым гражданином признается равное право на одинаковую долю от всей десоциализи-руемой собственности. С юридической точки зрения эта цивилитарная (гражданская) собственность представляет собой идеальную (т. е. не изымаемую в реальности из общего фонда гражданской собственности) долю каждого в общей собственности всех граждан. Каждый гражданин как собственник, в течение всей своей жизни получающий соответствующую его идеальной доле часть денежных доходов от всех форм товарно-денежного использования общей собственности, приобретает таким образом пожизненное личное субъективное право на свою долю собственности. Сверх этого минимума гражданской собственности допускаются и все другие виды собственности, функционирующие в правовом режиме частной собственности.
Данная концепция позволяет выйти из тупиковой ситуации непримиримого столкновения двух противоположных принципов (социалистического и капиталистического), поскольку дает возможность одновременно реализовать потенциал социалистической собственности и использовать такие преимущества частной собственности, как индивидуализированность собственности на средства производства, отсутствие ограничений роста для личного богатства и т. д. Таким образом, предлагается ненасильственное, правовое решение основного социально-политического конфликта, расколовшего в настоящее время российское общество на два враждующих лагеря.
Примиряющий потенциал такого подхода связан с тем, что он позволяет наиболее активной части общества обогащаться, не ухудшая, а, напротив, улучшая положение другой, менее удачливой его части. Такая цель, кстати, декларируется и в весьма влиятельной на Западе концепции социальной справедливости, согласно которой «более высокие ожидания лучше устроенных справедливы, если и только если они работают как часть схемы, которая улучшает ожидания наименее преуспевших членов общества»[12]. Но в концепции цивилизма под справедливостью имеется в виду не моральное благопожелание, явно нестыкуемое с реалиями капитализма, а равный для всех и общесправедливый правовой принцип преобразования социалистической собственности (т. е. реального итога всего предшествующего социализма) и признание за каждым гражданином реального субъективного права на равную долю во всей десоциализируемой собственности.
§ 2. Этнология права и антропология права
К числу новых научных дисциплин, отделившихся от социологии права в последнее десятилетие, относится юридическая этнология (этнология права) и юридическая антропология (антропология права). Эти юридические дисциплины формируются на стыке целого ряда наук, и прежде всего социологии права, сравнительного правоведения, социальной антропологии (науки о проис-
хождении и эволюции человека), этнологии (науки об этносах), истории и т. д. Процесс выделения этих сфер знания в качестве самостоятельных научных дисциплин находится в русле общей тенденции развития науки, связанной одновременно и с дифференциацией научного знания, и с взаимопроникновением различных наук, интенсификацией обмена между ними теоретическими конструкциями, методологией и результатами исследований. И хотя, по мнению специалистов, между этнологией права и антропологией права не произошло еще окончательного разделения, тем не менее к настоящему времени накоплен уже достаточный теоретический и эмпирический материал, позволяющий выделить самостоятельные предметы исследований этих научных направлений.
Под этнологией права понимается наука, изучающая право различных этносов с позиций выделения специфических этнических характеристик правовых систем. Поскольку подобная этническая специфика проявляется главным образом в неразвитых (доиндустриальных) правовых системах, то основное внимание этнологии права обращено к праву архаических и традиционных обществ. Таким образом, замечает в данной связи Ж. Карбонье, речь идет о праве, представляющем прошлое, и, как правило, далекое прошлое. Однако это может быть и «живое прошлое, если такое право еще и сегодня является действующим для какой-то этнической группы на нашей планете»[13].
Антропология права — это «наука о человеке как социальном существе в его правовых проявлениях, измерениях, характеристиках. Она изучает правовые формы общественной жизни людей от древности до наших дней»[14]. Можно вслед за Ж. Карбонье сказать, что антропология права — это наука о человеке как homo juridicus, поскольку «только человек способен создавать нормы и соблюдать их, в то время как у других живых существ возможны лишь привычки»[15]. В этом смысле антропология права предстает как наука о правовых аспектах нормативной культуры человечества.
Различие по предметам исследований между этими смежными научными направлениями — этнологией права и антропологией права — заключается в том, что этнолог обычно проводит свое исследование на материале одного или нескольких близких друг другу этносов, в то время как антрополог нацелен на межкультурный географический и исторический подход, на сравнение правовых систем различных обществ. Очевидно, что такое различие в предметах исследования этих двух наук предполагает и применение различной методологии анализа[16].
Хотя в рамках современной российской юриспруденции и этнология, и антропология права рассматриваются как новые, еще только формирующиеся научные дисциплины, на самом деле, как справедливо отмечает А. И. Ковлер, речь идет о хорошо забытом старом. В России, пишет он, становление и развитие юридической этнологии, а позднее и юридической антропологии во многом стимулировалось колонизацией Кавказа, Сибири и Средней Азии[17].
При вхождении в состав Российской империи народы, проживавшие на этих территориях, поначалу сохраняли внутреннее самоуправление, основанное на неписаных нормах обычного права. Однако постепенно в ведение российских властей переходило решение все более широкого круга вопросов, и со временем сфера действия обычного права в основном ограничилась делами, которые были прямо указаны в соответствующих нормативных документах (таким образом, обычное право этих народов получило статус официального источника права в рамках Российской империи)[18]. Работа, связанная с легализацией правовых обычаев малых народов России в качестве официального источника права, стимулировала интерес ученых и практиков к их изучению. Значительный импульс для развития этнологических исследований обычного права дала правовая реформа первой четверти XIX в., проводившаяся под руководством М. М. Сперанского. При подготовке общероссийского Свода законов Российской Империи комиссия под руководством М. М. Сперанского приложила большие усилия для кодификации правовых обычаев малых народов. С этой целью во все окраины империи были направлены соответствующие запросы о местных правовых обычаях. Полученные ответы составили в своей совокупности богатейший материал, на основе которого были разработаны Уложение об управлении инородцами и Устав инородцев[19].
В 40-е гг. XIX в. в российских официальных и научных кругах, а также в общественной мысли наблюдался всплеск интереса к обычному праву российского крестьянства, юридически значимым аспектам его быта, правовому сознанию крестьян и т. п. Это произошло в значительной мере благодаря наметившемуся к середине XIX в. психологическому повороту в отношении властных структур (и прежде всего самого императора Николая I) к крепостному праву. Поводом для начала научных исследований в данной сфере послужило рассмотрение одной из официальных инстанций дела о наследовании крестьянского хозяйства: не найдя в действующем законодательстве ответа на вопрос, может ли солдат из крестьян наследовать после своих родных, министр юстиции счел, что дело следует решить по обычаю[20]. Начиная с 1847 г. по инициативе правительства стали собираться сведенияо порядке наследования и раздела имущества у государственных крестьян. После отмены крепостного права в 1861 г. исследовательский интерес к этой проблематике заметно усилился.
Большой вклад в изучение правовых обычаев народов России внесло созданное в 1845 г. Императорское Русское географическое общество, силами которого с 1850 г. осуществлялась программа изучения обычаев и быта населения России. Исследования велись с помощью анкетного метода сбора информации, с использованием детального опросника, который рассылался в губернские отделения Географического общества[21]. К этой работе привлекались видные юристы, что способствовало расширению и углублению юридических аспектов проводимых исследований. Так, в программе изучения народных обычаев, разработанной отделением этнографии Географического общества в 1864 г., уголовно-правовым аспектам темы была посвящена лишь небольшая часть вопросов. А специальная программа для собирания уголовно-правовых обычаев, подготовленная И. Я. Кистяковским в 1874 г., включала уже 50 вопросов; программа, подготовленная В. Н. Май-новым в 1875 г., — 77 вопросов, а разработанная на их основе программа И. Я. Фойницкого состояла из 120 вопросов[22].
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |