После изгнания Джареда Стюарта, герцогиня Норфолкская и де Колиньи, леди Рамона, уехала в Лондон вместе со своим новым любовником, Лэнсом Тюдором, где вела свободный образ жизни, и где скончалась в 1539 году, от сифилиса, так и не оставив потомства.
О виконте де Монморанси известно лишь то, что его разыскивали на территории пяти государств – Англии, Франции, Италии, Испании и Фландрии, но так и не нашли.
Старый герцог Суффолк умер 28 февраля 1533 года. Таким образом, его сын Томас Дадли стал герцогом Суффолком, а позже - первым герцогом Нортумберлендом. Через месяц после смерти отца, Том женился на Джейн Гилфорд, с которой в последствие имел троих сыновей, однако через полгода после женитьбы, он получил письмо, в котором был уведомлён о том, что у него уже есть сын, рождённый во Франции ещё в прошлом году мелкой дворянкой Луизой Дюваль. Узнав об этом, Томас забрал ребёнка себе, назвав его Робертом, и дав свою фамилию. Но поскольку дитя считалось незаконнорождённым, титул отца не мог перейти ему в порядке наследования. Несмотря на сомнительную родословную, именно Роберт Дадли стал самым известным из всех потомков своего рода. 7 сентября 1533 года родилась Елизавета I, известная также, как Королева Бесс – последняя из династии Тюдоров. Именно она сыграла основную роль в жизни Дадли-младшего. Первая жена Роберта, Эми Робсэрт, на которой он женился по любви в девятнадцать лет, долго болела и погибла при загадочных обстоятельствах, после чего Дадли обвинили в преднамеренном убийстве, и споры на тему того, причастен ли он к гибели жены, не утихают и до наших дней. Небезосновательно, следует заметить, поскольку после этого он стал свободным кавалером, который мог претендовать на руку королевы Англии. Тем не менее, из-за начавшихся сплетен о том, как королева помогла своему фавориту избавиться от жены, влюблённые так и не смогли исполнить свою мечту.
Так Роберт Дадли запомнился всем, как граф Лестер, фаворит королевы-девственницы. Он повторно женился на её фрейлине леди Летиции, втайне от Её Величества, из страха перед которой, был вынужден называть родного сына приёмным. Этот самый сын, названный в честь отца Робертом, после его смерти также попытался стать фаворитом стареющей Елизаветы. Это был очень изворотливый и самонадеянный молодой человек, который, в итоге, поднял мятеж против королевы, которой так долго сочинял поэмы, за что и был казнён по её личному приказу в 1601 году, в Тауэре. Так или иначе, Роберт, сын Томаса Дадли оставался единственным, кого любила королева Елизавета I.
Сам Томас Дадли исчез намного раньше всех этих событий, в 1545 году, когда Роберту исполнилось тринадцать лет. В последний раз его видели на пути из Ноттингема в Суффолк, накануне Рождества.
О фламандском алхимике по имени Вильгельм Каулитц, ровно, как и о его слуге Сэдрике Маклауде, больше ничего неизвестно. На следующий день после сожжения, которое закончилось известным нам образом, на берег ещё незамёрзшей реки Трент, чуть ниже Ноттингема, течением выбросило тело утопленника с камнем на шее. Говорили, что это был тот самый Сэдрик, его опознала прислуга из ноттингемского дома Дадли.
Какие-то церковники пытались позже найти документы на имя Вильгельма Каулитца, и отыскать место захоронения, но таковых найдено не было, а после исчезновения герцога Суффолка о фламандце больше никто не вспоминал.
POV Tom:
Я не люблю Рождество, я ненавижу этот день. Я перестал верить в Бога, потому что в этот день я потерял всё, чем я жил. Я потерял веру, жизнь и любовь. Это не просто моя душевная боль, эта боль почти телесная. Сейчас падает холодный снег, но он кажется мне огнём, который сжигает меня заживо. Я дергаюсь от каждой снежинки, падающей на моё лицо, а их так много, и они кажутся мне языками пламени, которые всё никак не сожгут моё сердце. Я хочу пройти через то же самое, почему же ад не хочет принять меня? Да, я ненавижу 25 декабря, но каждый год, в этот день, я возвращаюсь мыслями в то самое утро, 25 декабря 1531 года. День, который дал мне всё, и, спустя год, забрал это навсегда.
Моя жизнь изменилась после смерти отца. Леди Гилберт терпеливая супруга и прекрасная мать, я ни в чём не могу её упрекнуть, да и брак с ней принёс мне немалые выгоды. После смерти отца я был неуверен, стоит ли заключать этот союз, благодаря которому я смогу удержать герцогство в своих руках. Но была одна тайна, которую знал только Эндрю, и из-за которой я не мог оставить Фрамлигхемский замок. У меня чудесные сыновья, которых я люблю одинаково, и для которых стал образцовым отцом… на время. Сейчас для меня вся моя жизнь стала непосильным бременем. Меня тяготит всё, и больше всего - грех, что висит на моих плечах, не давая свободно вздохнуть.
Перебирая вещи и книги моего Билла, я нашёл его дневник, который он вёл всё то время, что был со мной, хотя я даже не догадывался о его существовании. Вильгельм делал много разных записей, изучая свои книги, но я и представить не мог, что он стал бы писать обыкновенный дневник, которому рассказывал бы о своих тайнах и заветных мечтах. И только найдя и переведя эти записи, я понял, каким ребёнком, по сути, он являлся. Только очень умным ребёнком, характер и интеллект которого совершенно друг другу не соответствовали.
«В моей жизни появился ОН, мой рыцарь, которого я полюбил с первого взгляда, и знаю, что это навсегда.
Принц тоже очень красивый и умный, но от него веет чем-то плохим. Мне с ним страшно, мне кажется, что он может даже убить невиновного. Нечестный. Второй дворянин очень добрый человек, и тоже очень красивый. Но Том… он самый-самый…
У него такие странные звёзды. Карты показывают мне что-то, чего я не могу понять. Я не могу понять! Это невиданно! Но мне они показывают смерть. Как такое может быть, ведь мне считали гороскопы не раз, в том же Неаполе.
Нельзя, я не имею права. Нужно это прекращать. Он так смотрит на меня, что всё моё самообладание куда-то девается. Такое впечатление, что меня цепями к нему приковали. Ах, если бы это было правдой. Прокляните меня, кто-нибудь, чтобы я никогда не смог оторваться от него!
Рядом с ним всё путается, я не могу сосредоточиться, я плохо вижу.
Том, Томми. Так приятно повторять его имя. Я просто лежал в постели и мечтал. Боже, я никогда не думал, что такое может случиться, что такой меня полюбит. Совершенный. Он пришёл ко мне и… писать об этом невозможно - щёки горят. Лучше я просто помолчу и подумаю о нём ещё. Он меня целовал, а потом положил руку… Это надо прекращать, иначе я сойду с ума.
Он пообещал вернуться за мной, он ЛЮБИТ МЕНЯ!
Он очень вспыльчив, я его боюсь. Он был таким странным, почему-то разгневался, когда я сказал, что встречи людей предопределены. Он ни во что не верит… зачем же тогда он пришёл ко мне?
Как ужасно делить его с кем-то, я больше так не могу. Я хочу его убить в такие моменты, хочу, чтобы его вообще никогда не было! Он зачем-то смотрит на них, на этих пажей, на эту женщину… что во мне не так? Она совсем неплохая, но я чувствую, как она меня ненавидит. Она считает, что он, ОН, принадлежит ей! Когда она попросила посмотреть её руку и сделать расклад, я не сказал ей правды. Она скоро умрёт, но разве можно такое говорить? А предостеречь… боюсь, она неправильно меня поймёт.
Стоит ему подойти ближе и посмотреть мне в глаза, я понимаю, что он мой. Но только мой! Мой, и больше ничей! Я не буду его делить ни с кем!
Сегодня он впервые ударил меня. Но он любит, я это чувствую сердцем.
Он постоянно повторяет, что я – его божество, что я святой и неземной. А потом избивает. За что? Я не хочу такой любви, это не любовь, это сумасшествие. Я хочу, чтобы он просто любил меня, просто. Без поклонения. Я не могу больше слышать этих славословий, ведь знаю, что после этого он снова начнёт меня избивать. Я простил один раз. Это было великой моей ошибкой. Но разве может быть по-другому?
Я люблю его больше жизни, я люблю его бесконечно.
Я не могу описывать то, что произошло два дня назад. Но это конец. Конец мечтам. Он надругался надо мной, будучи пьяным. Даже с блудницами не поступают ТАК. Но я всё равно его люблю. Я люблю потому, что это он.
Господи, он считает, что я с ним из-за его положения, что мне нужны его богатства… как же глупо. Я хочу умереть.
Он идеален. Он действительно меня любит.
Видимо, не суждено мне так просто умереть. Он едва меня не задушил. Сэр Форестер предлагал мне помощь, но я отказался. Я люблю его, я не смогу его оставить. Вот тогда я действительно умру. Но что он делал со мной перед этим. Он был таким красивым, таким нежным… Лес, весна, цветы сирени над нами. Его мокрые поцелуи, его руки, которыми он ласкал меня всюду, творили со мной такие вещи, что до сих пор сердце замирает, когда я это вспоминаю. А я полюбил боль. Это так странно. Мне нравится, когда он делает мне больно. Я даже просил его. Это было приторно сладко. А потом я просто испугался самого себя, и попросил меня отпустить, насовсем. Тогда он впал в такое состояние – я никогда не видел у него таких глаз. Впрочем, было бы лучше, если бы он меня убил.
Один мой друг с Неаполе рассказывал о каком-то заклинании, что способно вылечить мигрень. Том страдает ею с детства, а обычные лекарства не помогают. Я обязательно найду.
Почему он верит им всем, а не мне? Почему от меня всегда требует разум и понимание, даже не думая о том, что я чувствую? Почему я должен быть каким-то мудрым и возвышенным, когда я хочу того же, что и все – обыкновенного отношения! Мне не нужны все эти эпитеты и восхваления! Я хочу быть собой, а не божеством, которое завтра же он с готовностью поливает грязью. Я ведь знаю, мне всё рассказывают. И Сэдрик умоляет меня уехать. Но я не смогу. Мне нужен ОН. Такой страшный, но такой совершенный. Он сам рассказывает обо мне какие-то небылицы. Вот только не пойму зачем… наверное, чтобы нам не завидовали. Да.
Меня преследует сон. Странный, немного страшный. Он повторяется каждое полнолуние. Шутки Месяца.
Я вспомнил! Я узнал! Теперь обязательно нужно отправиться в Стоунхендж!
Сегодня прочитал, что за это нужно отдать… а как её отдать? Так или иначе, я это сделаю. Я не могу видеть, как он страдает, вот уж и правда – лучше умереть, чем это видеть.
Он такой чистый, на самом деле. Наверное, поэтому я его и люблю. И я уверен, что он меня любит. Только никак не возьмёт в толк, что мне не нужно вот это всё. Не так. Он почему-то считает, что понимает меня, а хуже то, что считает, будто я ничего не понимаю. Считает меня чуть ли не ребёнком, который всё преувеличивает. Ну что ж, придётся делать вид. А это уже неправильно. Мы договаривались об искренности, но что мы делаем? Ради чего? Ради любви? А она должна быть добровольной, а не рабской! Но он меня любит, и всегда говорит об этом.
Мы провели обряд в затмение. Теперь я уверен, что он излечился. Любимый. Теперь с ним всё будет хорошо.
Какой же он непонятный. Сначала говорит мне, что я неземной и необычный, а потом удивляется, когда я начинаю говорить о том, что в моём понимании есть любовь, и какова ценность жизни по сравнению с ней. Он постоянно спорит и говорит, что я не прав. Даже с ноткой недоверия, будто бы я придумываю! Как бы я хотел, чтобы он понял… Я всё для этого сделаю.
Как же глупо он думает, когда считает, что я могу любить кого-то ещё. Он что, сам не умеет любить, или любит всех сразу?
Когда дело касается его любовных похождений, так я сразу должен быть мудрым и возвышенным, но когда моя мудрость неуместна и не выгодна ему, он сразу даёт мне понять, что я глуп беспросветно. Обижает, но любит. И меня это ни капли не смущает. Только, был бы он чуть проще…
Я не согласен его делить. Ни с кем. У меня есть цель, и я знаю, как её достичь. Тогда уже он будет только моим.
Меня не колышет, скольких он обнимает или целует, как ни странно. Мне отвратительно представить, что он смотрит на них. Вот такая у меня странность. И ещё, я не хочу, чтобы он брал кого-то за руку. Только меня. А если у него будет жена (а это неизбежно), то что я буду делать? Есть только один выход.
Или я убиваю его, или он меня. Вот, что написано в Книге подземных ветров. Конечно же, второе. Дело за временем.
Каждый норовит мне помочь. А разве плохо мне? Люди – дивный народ.
В любом случае, я чётко знаю свою цель. Мне только больно, что я так долго буду без него. Стоит ли говорить, что расставаясь на месяц или два, я перестаю жить вообще. Он нужен мне, как воздух.
Люблю. Как же я его люблю. Наверное, это самое прекрасное, что со мной случалось.
Он – это цель, жизнь, единственное желание. Всегда, часами, сутками напролёт!
Снова этот сон. Нужно бы заглянуть в сонник, да боюсь, ничего путного он не скажет.
Кровь – кровные узы – родственники. Любовь между кровными родственниками.
Я отправил письмо сестре моей матери. Она ответила уклончиво и непонятно. Неужели так могло случиться? Неужели Таро имели в виду именно это? И поведение почтенного герцога… он так рассматривал меня. И с таким теплом относится. Наверное, так относятся к своим детям отцы. Он так любит моего Тома. Очень светлый и добрый человек.
Как бы ни было. А даже если и так – он был моим и моим останется. Я не могу изменить настоящее, так я изменю будущее. Цена высока, но цель ещё выше.
Нежный, любимый, грубый, сладкий, обожаемый.
Так жаль, что мы не птицы, что у нас нет крыльев, и мы не можем полететь…»
В дневнике не было ни слова о Джареде, ни слова о Франсуа. Вильгельм вообще говорил только обо мне и о себе, как будто ничего больше вокруг не существовало, хотя он частенько жаловался на то, что было вокруг, но казалось, что тут же и забывал. Все его несчастья и радости сводились к тому, каким был с ним я. А тогда я не думал об этом. Он желал видеть меня каким-то другим, но каким? Тем не менее, не допускал и мысли, чтобы оставить. Мне страшно было читать некоторые подробности. Некоторые строки до сих пор мучают меня, но понять его мыслей я так и не смог. Да и не нужно мне это.
Он так хотел, чтобы я принадлежал только ему, что ж, он этого добился - не бывает и дня, чтобы я не думал о нём. Такое даже при желании не забудешь. Все его вещи я сжёг – слишком много напоминаний. И дневник тоже. Он всё равно находится в моём сердце, и будет там оставаться, даже если ничего больше о нём не будет напоминать. Перстень я не открываю, я положил туда немного пепла, ставшего для меня священным. Это уже прах, это мой прах. Вероятно, я схожу с ума.
***
Каждый раз, возвращаясь сюда, я прихожу в дубовую рощу, под это дерево, на котором до сих пор растёт роскошная омела. Тринадцать лет назад твой прах обрёл покой здесь, на этом самом месте, где однажды я увидел, как ты светишься, затмевая собой луну и звёзды. В ту ночь омела благословила нас на счастье, но мы не смогли его удержать. Я не могу понять, как такой человек, как ты, полюбил меня? Разве это справедливо? Почему ты не ушёл сразу? Или скажешь, что это было предначертано? У меня одни вопросы, Билл. Я не могу, полагаясь лишь на веру древних пророчеств, ждать, что мы действительно однажды будем вместе. Во что мне верить, я не знаю. В какие пророчества, если они ничего не говорили ни мне, ни тебе? Или не говорил ты, хотя всё знал? Как бы ни было, я устал. Я устал жить. Всюду царит чёртово провидение, слепое и бессердечное. Не могу я больше. А идти, кроме как сюда, к тебе, мне больше некуда. Тринадцать лет прошло. Тринадцать лет не шёл снег. Тринадцать мучительных лет. Что-то упало сверху. Веточка омелы... Играешь со мной? Мне даже кажется, что я слышу твой смех. Любовь моя, сейчас я действительно готов отдать всё, за то лишь, чтобы его снова услышать. Тогда я не смог, побоялся. Жаль, что люди не умеют умирать по собственному желанию.
– Том.
Я же говорил, что схожу с ума.
– Томми, обернись.
Твой голос. Хотел услышать и слышу, хотя ничего за это не отдал. Но обернуться страшно. Я не хочу увидеть пустоту и осознать, что твой голос – игра моего воображения. И снег внезапно прекратился.
– Doubting Thomas! Как же имена людей влияют на их природу… самому Христу пришлось восстать из мёртвых и дать дотронуться до своих ран, чтобы Томас уверовал! Обернись же ты.
– А ты исчезнешь?
– Если бы я думал исчезнуть, то зачем приходил бы к тебе?
– Не знаю… Билл?
– Что, мой любимый?
– Я умер?
– Никто не умер, Том.
Оборачиваюсь и вижу, что я не в роще, где был только что - о ней напоминает только ветка омелы в моей руке - а на ступенях… на тех самых ступенях старого замка, которые ведут в твою башню. Я знаю, что ты стоишь чуть выше, но мне так страшно поднять глаза. Мне часто снились сны, где ты был… как в последний день. И этот запах. Я не чувствовал его тогда, но потом, все эти годы он преследовал меня повсюду. Медленно поднимаюсь с колен, и зажмуриваюсь, не готов…
– Любовь моя…
Боюсь открыть глаза. Меня затапливает аромат вербены, без которого я задыхался все эти годы, а на своих губах я чувствую твои, по которым так истосковался. Начинаю отвечать на твой поцелуй, ощущая, как ты обвиваешь меня руками, чувствую твоё дыхание и не могу поверить, что совсем недавно это было несбыточной мечтой. Это был дурной сон?
– Конечно, - выдыхаешь мне в губы.
– Ты читаешь мои мысли?
– Как и ты мои.
Вдруг замечаю, что в моих ушах, будто серебряные колокольчики звенят: «Люблю, люблю, люблю!»
– И я люблю тебя, Билл.
– Убедился? – усмехнувшись, ты снова касаешься моих губ лёгким поцелуем, - А теперь открой глаза.
И я открываю. Я смотрю на твоё лицо, я тону в тебе, я больше не чувствую ни боли, ни страха. Ты светишься лунным светом, как и всё вокруг. Длинные, иссиня-чёрные волосы струятся по твоим плечам, на которых накинута шёлковая фиолетовая накидка, кожа бледная, почти прозрачная, подобная лепесткам белых лилий, а янтарные глаза ярко подведены сурьмой. Целуя меня снова и снова, ты берёшь мои руки в свои, переплетая наши пальцы, и тянешь на себя, поднимаясь вверх по ступеням. Я иду за тобой, как тогда, и теперь всё будет по-другому. Потому что я верю.
The End
Unendlichkeit_im_Herz© Киев 20.12.2010 - 27.09.2011
_____________________
* - Doubting Thomas! – англ., воскл; Фома неверующий!
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |