- Дети мои! – навстречу нам вышел отец. Он улыбался, и его глаза засветились радостью при виде нас, но от меня не укрылось то, как заметно он исхудал и потемнел за этот месяц, что я не видел его.
- Отец! – я хотел поцеловать его руку, но он сразу раскрыл объятия, не желая следовать правилам. Он всегда был таким.
- Моё почтение, сэр герцог, - изящно поклонившись, Вильгельм тоже потянулся к руке отца, но он сделал также, как и со мной – крепко обнял его. Взглянув на его лицо, я увидел в глазах застывшие слёзы.
- Я же просил вас, дитя моё, не называйте меня так, будто бы мы на званом приёме, - улыбнулся родитель, и взяв нас за руки, повёл внутрь замка.
После этого слуги накрыли на стол, и мы сразу приступили к трапезе, за которой рассказывали о своём путешествии. Отец с интересом слушал, но когда зашёл разговор о затмении, он вновь погрустнел. Вскоре отец отпустил нас, приговаривая, что мы, должно быть, сильно устали после долгого пути. Приняв омовение, мы с Биллом отправились отдыхать, и стоит отметить, что ему очень понравилось моё огромное ложе. Он, словно малое дитя, игрался со мной, бросаясь подушками, и пытаясь связать меня в покрывалах. Щёки Билла раскраснелись, а глаза сияли озорством. Ко влажному лбу то и дело липли пряди волос, и раззадорившись, я набросился на него с поцелуями, щекоча и наслаждаясь его заливистым смехом. Наигравшись, мы всё таки уснули, прижимаясь друг к другу.
Было около трёх часов ночи, когда разбудил какой-то шум. Прислушавшись, я понял, что это стучат в ворота крепости. Внутри зародилось неприятное чувство беспокойства, но я не стал будить Вильгельма. Накинув плащ, и прихватив шпагу с аркебузой, я быстро спустился вниз, и с двумя стражниками отправился к воротам, в которые продолжали стучать.
Глава 17. «Карта X. Колесо Фортуны. В перевёрнутом положении».
POV Author:
— Кто вы, и что вам надо? – через закрытые ворота крикнул Том.
— Луи Франсуа де Монморанси, граф де Блуа, де Лавальер и де Лизье! — воскликнули по ту сторону. — Я только что из Парижа, следую в Лондон, но мне кажется, что меня преследуют, а вы, мсье, близкий друг Его Высочества, насколько мне известно!
— Сколько с вами человек, мсье граф? – спросил Том, жестом показав сторожевому на башне перепроверить.
— Я, слуга и телохранитель! — ответствовал назвавшийся графом, а стражник на башне утвердительно кивнул.
— Открывай! – скомандовал Том, и двое алебардистов отперли тяжёлые засовы, — Рад приветствовать вас в наших владениях, господин де Монморанси!
— Можно просто Луи, Томас, мы ведь знакомы с вами! — сыграв в скромность, ответил Монморанси, сам себе удивляясь, как и глазом не моргнув, только что назвался графом, к тому же, он ненавидел, когда его называли Луи. Но это Дадли помнил, только не стал переспрашивать. Улыбнувшись одной из своих самых добродушных улыбок, Том приобнял спешившегося «графа» и повёл в дом. Стражники, тем временем, заперли ворота, а подошедший дворецкий занялся расположением свиты.
Поскольку была поздняя ночь, Том сразу же провёл гостя в запасные покои, и пожелав спокойной ночи, удалился в их с Биллом опочивальню, без дальнейших расспросов – всё завтра. Запершись, француз позволил себе расслабиться, тихо посмеиваясь тому, как легко ему удался обман. Предупреждённый Джаредом, он уже представлял себе общую атмосферу в этом доме. По прибытии, взору де Монморанси представилась довольно-таки красочная картина. Этот человек привык следить и подмечать мельчайшие детали, и сейчас он старался запоминать абсолютно всё, что могло потом стать ему полезным.
Когда перед ним распахнулись ворота, его взору предстал Том, который в этот момент был больше похож на грозного олимпийского бога: он стоял с факелом в руке, а лицо приобрело агрессивный оттенок из-за сдвинутых на переносице густых бровей и бликов, что падали от пламени. Глаза были чёрными, а взгляд глубоко пронизывающим. Виконт давно не видел Дадли, и сразу отметил, что с каждым годом он становится всё более привлекательным. И хотя Том надел самую радушную маску, напряжение, исходившее от него, он скрыть не смог. «Ревнивец, который не переносит потенциальных соперников на расстоянии меньше мили от своего экзотического цветка…» — пронеслось в голове Франсуа. Уже представляя, как выглядит маг, французский вельможа закрыл глаза и мечтательно улыбнулся, в предвкушении завтрашней встречи.
POV Tom:
Мне абсолютно не нравится этот Франсуа. Да что там! Я прекрасно помню, как он вечно был недоволен, когда его называли Луи! А теперь он называется Луи, к тому же графом де Блуа? Да я с таким же успехом герцог, как он граф. Он был виконтом, и стань он графом, непременно бы все знали. Да и, как известно, батюшка его ещё здравствует, как граф де Блуа. И зачем ему понадобилось, в наше-то неспокойное время, ехать из Парижа в Лондон?
Меня измучили догадки, пока я поднимался к нам. Оставив горящий факел на стене у дверей, я приказал стражнику внимательно следить за гостями. Когда я вошёл, Билл испуганно взирал на меня, сидя на постели, и чтобы успокоить своего дикого оленёнка, я протянул к нему руки. Он радостно ответил на мои объятия, покинув альков и крепко прижавшись ко мне, вмиг оказавшись рядом. Его прохладные руки заскользили по моей спине, пока он покрывал нежными поцелуями мою шею и плечи. Обхватив ладонями его бледненькое личико, я заглянул в блестящие глаза.
— Кто это был? – спросил он, нежно целуя.
— Один наш друг.
— Друг? – он внимательно посмотрел мне в глаза.
— Да.
Больше он ничего не сказал, только тихо вздохнул, и мы переместились под балдахин, где нас уже давно ожидал Морфей. В объятиях любимого я быстро забыл обо всех своих подозрениях и уснул, вдыхая сладкий аромат вербены исходивший от него.
***
Утро встретило нас облачным небом и странным предчувствием. Проснувшись, я ещё долго оставался в постели, ожидая пробуждения Билла. Я люблю смотреть на него, разглядывать, запоминать его черты. Он лежал на животе, изредка вздыхая и забавно хмуря брови. Что снилось моему мальчику — я не знал, видимо, что-то тревожное. Откидывая с лица короткие пряди чёрных волос, я долго поглаживал мраморно-прозрачную кожу кончиками пальцев, заставляя любимого ещё больше хмуриться. В конце концов, два чёрных веера вздрогнули, и мой Билл открыл глаза, тут же одаривая меня нежной улыбкой. Он потянулся ко мне рукой, а я, перехватив её, поцеловал тёплую ладошку, мысленно благословляя жизнь за этот живой дар.
— Мне снился дурной сон, — сообщил мой провидец, задумчиво глядя на себя в зеркало.
— И что же такое тебе привиделось, душа моя?
— Надо спросить у Таро…
— Тебе неспокойно?
Билл только пожал плечами, и мы спустились в трапезную, где нас уже ожидали отец и граф, которого меня так и подмывало назвать виконтом. Но совсем не хотелось бессмысленной дуэли, тем более в наше время, тем более с другом Джареда. Мы встречались не раз, как в Англии, так и во Франции. Он привлекателен, и кажется, они с принцем более, чем очень близкие друзья.
— Томас! Сынок, а вот и вы!
— Моё почтение, отец, и вы, граф…
— О, вы нас представите? – Франсуа поднялся, одаривая лучезарной улыбкой моего Вильгельма, который до сих пор не издал ни единого звука, прячась за моей спиной.
— Конечно же. Имею честь представить вам графа Вильгельма Каулитца-Крекера фон Вальдхайма, моего близкого друга, — произнёс я на одном дыхании, а Билл изящно поклонился. — Вильгельм, — я посмотрел на любимого, — мы имеем честь лицезреть в нашем доме самого Луи Франсуа де Монморанси, графа де Блуа, де Лавальер, де...
— Ну, зачем же так? Достаточно просто Луи, вашего старого знакомого, — улыбка этого француза была, скорее, похожа на оскал.
— Что же вы так скромничаете, Луи? Не о ваших ли подвигах так наслышаны при английском Дворе?! – ответил я, замечая раздражение «Луи», которое можно было лишь мимолётом прочитать в одних глазах. Они раньше умел искусно играть, а сейчас он, кажется, овладел этим искусством в совершенстве.
— Хватит с вас реверансов, дети мои! Не барышни же! – засмеялся отец, рассеивая сгущающиеся тучи, — К столу, господа!
За всю трапезу этот француз не позволил себе ни единого продолжительного взгляда на Вильгельма. Он увлечённо беседовал с отцом по-французски, и уставший от уединения старик, светился от счастья, чего совсем не разделял я. Веди этот незваный гость себя более естественно, я не стал бы подозревать его ни в чём. Но я всегда буду помнить, каким огнём вспыхнули его глаза, когда он только увидел моего мальчика, и как быстро он этот огонь подавил. А его принципиальность во время завтрака только доказала факт его интереса.
— И когда же вам нужно быть дома? – я решил зайти издалека.
— Прошу прощения. Дома?
— Я имею в виду Францию, Луи.
— Мне необходимо быть там не позднее конца октября, но если честно, то мне настолько боязно оставаться в Англии сейчас, что я предпочёл бы сегодня же отправиться обратно, — нервно усмехнулся Франсуа, — а ваш спутник, я так понимаю, германец?
— Фламандец.
— Давно в ваших краях?
— Больше года, — беззастенчиво солгал я, потому что отвечать на расспросы о Билле было не только неприятно, но и опасно.
Вслед за завтраком мы имели совместный обед и ужин, а также целый день, который доставил мне массу хлопот – я постоянно следил за Франсуа, а он, казалось, следил за мной. Поскольку покои наши находились рядом, я всё время нервничал, как бы он не попытался заговорить с Биллом. Во время прогулки по окрестностям, Франсуа лишь украдкой бросал взгляды в его сторону, и я, к своему великому сожалению, заметил, что Билл улыбался ему. Зачем? Из вежливости? Или француз ему понравился?
— Вильгельм, а правда, что вы — маг? – спокойно, будто спрашивал имя личного портного, обратился к Биллу Франсуа, как только встал из-за стола.
— И кто же вам сказал? – я быстро нашёлся, опережая ответ удивлённого Билла.
— Кто, если не Его Высочество? – с непроницаемым лицом ответил виконт, отбрасывая салфетку.
Повисла тишина. Билл переводит испуганный взгляд то на меня, то на француза, но потом утвердительно кивает.
— Не могли бы вы мне помочь? – осторожно спросил Франсуа, но так и не получив ответа, продолжил, — У меня одна очень сложная ситуация сейчас, и я не знаю, как поступить. Это очень серьёзно… Пожалуйста, помогите мне, Вильгельм.
— Ну что ж, если вы так настаиваете… — нерешительно начал Билл, отчего-то густо краснея – не нравится мне это. — Но сегодня нельзя, сейчас девятнадцатые лунные сутки. В это время предсказания ложны. Это можно будет сделать только завтра. Но вам нужно…
— Я останусь! – выпалил виконт, будто бы только и ждал этого, — Если, разумеется, ваш друг разрешит мне.
Наигранно-просящий взор этого вероломного француза я проигнорировал, сославшись на то, что не мешало бы испросить разрешения у моего отца. Снова возникла напряжённая тишина, но виконт быстро нашёлся, и сообщил, что направляется к моему отцу. И что тут говорить? Чтобы мой отец когда-то не проявил гостеприимства – такого не бывает!
Чего и следовало ожидать, Франсуа вернулся с победоносной улыбкой, сообщив, что останется до утра послезавтра, а на заре тронется в путь.
***
Его присутствие меня абсолютно не устраивает. Я не мог спать всю ночь, и просидел у секретера за написанием писем Эндрю и ещё нескольким друзьям в Ноттингеме.
Билл меня начал раздражать, как только мы остались одни – он сразу засел за свои книги и расчёты, совершенно меня не замечая. Несколько раз я пытался заговорить с ним, желая выяснить, почему же он не отказал? Ведь мог бы сослаться на то, что в течение нескольких дней, например, нельзя гадать! Но на это Билл ответил, что сегодня такой день, когда нельзя отказывать тем, кто пришёл с просьбой о помощи. При этом он выглядел, как ребёнок, который не понимает, о чём ему говорят. Он опасливо заключил мою ладонь в свою, легонько касаясь губами кончиков моих пальцев, но я одёрнул руку и вскочил с постели, уходя. Билл тяжело вздохнул, и затих.
Меня это страшно разозлило. Рамона могла быть права, да и Августин тоже предупреждал. И я знаю, что не просто так Джаред … Не могу даже думать, не хочу, не буду! Иначе я задушу этого мальчишку прямо сейчас, во сне! Схватив подсвечник, я поспешил на крышу. Очень хотелось вдохнуть свежего воздуха и отбросить мрачные мысли.
Что же он со мной делает? Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Такое впечатление, что надо мной все смеются, когда замечают, как я опекаю Билла, как мне противно, когда чужие взгляды касаются его. И мне противно! Однако, думая о том, что он сам не против этих взглядов, что он, может быть, счастлив получать их у меня за спиной, я перестаю руководствоваться разумом, и хочу убить это распутное существо. Он слишком красив, слишком умён, необычен. Но так часто не понимает того, что я ему пытаюсь объяснить, что меня пробирает страшное подозрение: это всё игра и расчёт. Такой, как он, не может меня любить! Он не может быть счастлив в клетке, в которую я его, по сути, посадил. У него есть цель, он не может быть бескорыстен, ведь с его внешностью и умениями... А опыт в любовных утехах — в отсутствие такового можно и сыграть. Он слишком быстро научился, так не говорит ли это о том, что он всегда умел? Распутное, грязное, мерзкое существо! Я же видел, как он смотрел на Франсуа и, зачем-то, улыбался ему!
***
Проснулся я в полдень. Билла рядом не было, но я услышал громкие голоса и смех из соседних покоев. Два голоса быстро узнались мне – Вильгельма и Франсуа. Вскочив с постели, я крикнул слуге, чтобы он побыстрее нагрел для меня воды и приготовил платье. Но я не мог ни нормально помыться, ни одеться, потому что эти разговоры, этот заливистый смех Билла всё стоял у меня в ушах, но, что хуже всего, теперь он прекратился, и наступила тишина. Эта тишина стала сводить меня с ума ещё больше. Спросив у Саймона, старого слуги, где мой отец, я направился в библиотеку, но там его не обнаружил. Я хотел просить его разрешения уехать – мне необходимо было побыть одному, и я это отчётливо понимал. Мне даже всё равно, что бы делал Билл с этим уродом, я просто понял, что должен уйти подальше отсюда. Пока не произошло непоправимое.
Так и не найдя отца, я решил, что следует тогда зайти в гостевые покои, и сообщить о своём отъезде. Пусть этот француз забирает Билла с собой, делает с ним всё, что хочет, но только я этого больше терпеть не собираюсь! Идя по коридорам, я уже мысленно готовил слова, которые должны сойти с моих уст в совершенно спокойной манере. Это будет сложно, но я сумею.
Постучавшись исключительно ради этикета, я вошёл в покои француза, и… Там сидел мой отец, прямо за ним, будто прячась, сидел Вильгельм, и переписывал что-то из большой книги, а Франсуа сидел в кресле напротив, сосредоточенно читая что-то на листе бумаги. На небольшом мраморном столике, что стоял между ними, лежала колода карт, стояла свеча, курились благовония. Рассматривая всю эту картину, я и не заметил, что все трое удивлённо уставились на меня.
— С добрым утром, милый Дадли! – насмешливо протянул проклятый француз, — Что-то вы рано сегодня.
— Взаимно, – сухо сказал я, замечая на себе несмелый взгляд глубоких карих глаз. Только бы не смотреть в них сейчас, иначе я не смогу... – Прошу прощения, отец, могу я поговорить с вами наедине!
— Сынок, выйдем тогда, чтобы не мешать этим милым господам заниматься предсказаниями, – тон отца был мягким и очень грустным, но выбора не оставлял. Нам пришлось выйти, и встав за портьерой так, чтобы не уходить далеко и не оставлять наедине этих милых господ, как назвал их старик, я посмотрел в его глаза, снова видя едва скрываемую тоску.
— Вы давно присоединились к ним? – неожиданно для самого себя, я задал совсем не тот вопрос, который собирался.
— Я сразу присоединился к ним, Томас.
— То есть…
— Сын мой, — глубоко вздохнул старик, и я услышал в его голосе какие-то непонятные мне нотки, — после завтрака Вильгельм подошёл ко мне и попросил о помощи. Дело в том, что наш гость выразил пожелание ехать сегодня вечером, а потому стал настаивать, чтобы Вильгельм прочитал ему пророчества сейчас. Твой… друг не хотел оставаться наедине с графом, как я мог понять, и попросил меня присутствовать. Он очень переживал, и я подумал, что ничего плохого не будет, если я останусь. К тому же, граф не стал возражать, сказав, что нет ничего такого, что он стал бы от кого-то скрывать.
— То есть, ты не отлучался? – не веря своим ушам, я сразу же забыл о том, что так тревожило меня всё это время, и о том, что я собирался делать. Это стало огромным облегчением.
— Нет. Пойдём, Томми, не будем оставлять Вильгельма одного.
Я взял отца под руку, и мы вернулись к Вильгельму и Франсуа, который вздрогнул, когда мы зашли, и стал нервно теребить свой кружевной манжет.
— Для вас сейчас наступает не самое благоприятное время, граф. Вам выпадает Туз Кубков, это хорошо, но лишь по части ваших любовных переживаний, а в остальном вас ожидает неудача. – Вильгельм вещал спокойно и только по хмурящимся бровям, я понимал, что ему не совсем приятно общество француза. Хотя… — Вот здесь у вас Пятёрка Жезлов, это говорит о конкуренции, о сопернике, о возможной дуэли. Но если вы примите совет карты «Умеренность», то значительно нейтрализуете влияние перевёрнутой карты «Колесо Фортуны».
— А каковы же её негативные предсказания? – виконт выглядел довольно озадаченно и продолжал теребить свой манжет, за чем я не без удовольствия наблюдал.
— Обычно эту карту следует рассматривать лишь в правильном положении, говорить о её негативных значениях – против правил. Мы можем перечитать все её значения заново, и тогда просто понимать, как прямо противоположное.
— Ну что ж, извольте.
«Изменения к лучшему. Везение. Продвижение. Новые возможности. Судьба. Рок. Взлёты и падения в судьбе. Завершение одного жизненного этапа и наступление другого. Обстоятельства меняются к лучшему. Азартная игра. Госпожа Удача. Карма. Всё изменчиво. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
Новые обстоятельства могут положить конец прошлым трудностям и стать предвестником периода везения и успеха. Возможно, вам придётся принять важное решение, которое повлияет на ход событий в будущем. Перст судьбы благоволит вам. Иногда Колесо Фортуны может буквально обозначать приобретение нового средства передвижения.
Окружение – игроки, спекулянты, счастливчики».
— И теперь всё это нужно рассматривать с точностью наоборот? – тихо спросил Франсуа, глядя на Билла, который вообще не поднимал головы, всё это время, глядя то в книгу, то на Таро, разложенные на столе. – Тогда, милый мой волшебник, я думаю, что не сильно пострадаю, если не куплю новой лошади! — виконт засмеялся, вслед за ним отец, я лишь улыбнулся, но бьюсь об заклад, что это и улыбкой нельзя было назвать. Уголки губ Билла лишь немного дёрнулись вверх, и он затравлено посмотрел на меня, взглядом прося увести его отсюда.
— Милостивые господа, вы не возражаете, если я ненадолго украду у вас своего друга?
— Я покину вас после заката, – сообщил виконт, пронизывая меня неприятным, острым взглядом голубых глаз. Но то, что он сделал в следующий момент, заставила кровь в жилах закипеть – он подошёл к ничего не ожидавшему Вильгельму, и наклонившись, коснулся губами его руки.
— Что вы, граф! – воскликнул Билл, тут же вскакивая и выдёргивая руку.
— Если преподобному отцу, чьи проповеди не помогли ещё ни одному смертному, благодарно целуют руку после каждой проповеди, то почему нельзя коснуться лишь кончиков пальцев истинного служителя… сатаны? – самоуверенным тоном возразил этот мерзавец, всё так же нагло глядя мне в глаза. Мне! – Это лишь жест благодарности.
***
Одному богу известно, что я пережил в те минуты, и как сдерживал себя, чтобы на этом же месте не проткнуть этого развратного мерзавца шпагой. Мой мальчик поспешно приблизился ко мне, испуганно глядя в глаза, и я, разрывая, наконец, зрительный контакт с Франсуа, увлёк Билла за собой.
— Он мне не нравится, Том, — зашептал Вильгельм, и прижался ко мне, как только мы вернулись в свои покои. Только сейчас я заметил, что его щёки покрылись алыми пятнами, а сам он весь дрожит, как маленький воробушек, что выпал из гнезда.
— Тшшш, не надо, дитя моё, слышишь? Не надо, — нежно целуя пылающие щёки, я стал успокаивающе поглаживать его по спине, ощущая через шёлк его одежды выпирающие позвонки. Он почти прозрачный, — успокойся, душа моя. Хочешь, поедем в лес?
Билл только тихо закивал. В его глазах снова появились грусть и безысходность. В общем-то, она появилась в нём, как только он стал жить со мной в одном доме. До этого он был одиноким, немного диким, отстранённым, но в глазах сияла жизнь. А теперь… что же это за любовь такая, что сделала нас обоих несчастными?
***
Гуляя по лесу, куда мы поехали, даже не предупредив отца, я смотрел на Билла, который молчаливо рассматривал высокие деревья, птиц, постоянно грациозно прогибаясь, когда тянулся к очередной ветке, чтобы сорвать какие-то листья, как он говорил – целебные. Мне было очень стыдно. Мне было несказанно стыдно за свои мысли этим утром. Ведь как сказал мне отец, весёлый смех стоял в комнате из-за того он сам рассказывал Биллу и виконту о своих подвигах молодости. А ведь отец был действительно непревзойдённым рассказчиком, и не смеяться, когда говорил он, было невозможно. А Билл, как мне теперь казалось, прочитал все мои мысли. Я видел это по его глазам. Я заподозрил его, я постоянно подозреваю его, не доверяю, и до сих пор считаю его способным на измену. Я не могу отдать его никому, но это меня и раздражает – раньше так не было. Я мог убить на дуэли кого угодно, кто бы посягнул на то, что я считаю своей собственностью, а на следующий день послать эту собственность к чертям. А тут… я не могу отказаться, потому что я до сих пор его не разгадал. А я, Томас Дадли, привык знать и понимать всё!
***
Опустившись на мягкую траву на поляне, я сел, облокотившись о высокий пень, а мой мальчик устроился у меня на коленях, плавно оплетая своими длинными руками мои плечи.
— Ты ревнуешь?
— Да, — просто не вижу смысла врать.
— Почему?
— Не терплю, когда на тебя смотрят, тебя касаются, тебя вожделеют… – говорю и вижу, как сильно он смущается.
— Но ведь я никого больше не вижу, у меня есть только ты, Том…
Его блестящие глаза испуганно бегают по моему лицу, в них страх, попытка доказать, любовь, нежность — всё. А я чувствую себя самым счастливым и самым несчастным одновременно. Не понимаю, чем ты живёшь, Билл?
Листья высоких дубов отбрасывают на нас тень, а в солнечных бликах, его волосы отливают медью, совсем не такие иссиня-чёрные, как при луне. Его губы неуверенно тянутся к моим, и чувствуя его тихое дыхание, я неосознанно подаюсь вперёд, чтобы коснуться их. Мы не оставались на обед, но нет ни чувства голода, ни усталости. Есть только мы. И держа в руках это полупрозрачное создание, которое смотрит на меня своими бездонными карими глазами, я, вместо того, чтобы наслаждаться этим, думаю о том, что это может кончиться. И неважно, по какой причине. Я никогда не отключаю разум, даже тогда, когда кому-то кажется, что я расслаблен. Но здесь моя слабость. Я не могу противостоять ему, раскрыт для него почти полностью. И дело не в его способностях видеть то, чего другие не видят, а в том, что я сам забываюсь и начинаю открываться.
Нежные, горячие, влажные, его губы раскрываются, пропуская мой язык внутрь, а мне кажется, что я пью жидкий мёд. В сочетании с его запахом, и запахом уходящего лета, поцелуй кажется небесным, сказочным. Перехватывая инициативу, Билл начинает нежно посасывать мои губы, иногда перескакивая на подбородок и щёки. Его прохладные ладони уже свободно гуляют по моему полуобнажённому телу. И когда мы успели раздеться? Так хочется намотать его волосы на руку, как я раньше это делал, и мне так жаль сейчас, что он подстригся. Спустившись поцелуями на молочно-белые ключицы, я смахнул с плеча Билла упавший с дерева листок, и чуть приподняв, уложил его на мягкую траву, продолжая исцеловывать горячее, бледное тело. Он тихо стонет, и сжимает руками мои косы, когда я начинаю целовать и облизывать низ его живота. Отодвигаю пояс, подбираясь к самой возбуждённой части тела.
— Том?
— Что, любовь моя? – лишь только услышав хриплый голос, я сразу же вернулся к его губам, таким манящим, и так сладко шепчущим моё имя.
— Ты… не жалеешь?
— О чём? – я пытаюсь сделать вид, что не понимаю, хотя это так глупо.
— Прости, — и дарит нежный поцелуй, еле касаясь губами, — Я люблю тебя. Больше жизни.
— Нельзя так говорить, — поучительно произношу, легонько потёршись о кончик его носа своим.
— Но ведь так и есть.
Опять его непонятные слова. И этот взгляд. Что они там ему говорят, карты эти? Не хочу сейчас ни о чём думать, ничего понимать. Хочу отключиться. Хочу его. Нежные и невесомые поцелуи, которыми я успел коснуться каждой чёрточки его лица – от ресниц до мочек ушей – превратились в дикие и бесконтрольные укусы, которые теперь доставались его шее, плечам, груди, оставляя за собой бордовые знаки моей любви. Билл громко стонет каждый раз, когда появляется новый, а я не могу прекратить, оставляя отметины по всей его нежной коже, только чтобы доказать единоличное право власти над ним. Только я, никто и никогда больше. Ещё не зажили старые, ещё не прошли синяки и не сошли царапины, а я уже ставлю новые, потому что никак больше не могу обозначить свои владения. Я зверь? Возможно. Но Билл только мой!
Его сердце — как голубь в клетке — вот-вот вырвется наружу. Дыхание сбилось, он стонет и целует мои брови, лоб, веки, пока я, на ощупь, расправляюсь с остатками одежды на нём. Билл какое-то время смотрит за моими действиями, а когда остаётся полностью обнажённым, плавно переворачивается на живот, становясь затем на колени, упёршись руками в крученые корни замшелого пня. От этой картины перед глазами всё помутнело. Узкая спина, с чётко очерченной линией позвоночника, так грациозно изогнутая, только подчёркивает тонкость талии, а то, что находится сейчас в непосредственной близости от меня – полукруглые, молочно белые ягодицы – открывают взору розоватый вход в такое хрупкое, но соблазнительное и желанное тело. Узкие бёдра, которых я немедленно касаюсь, вызывая мурашки на теле любимого, так и манят, чтобы и на них оставить яркие следы любви. Оглаживая их безупречные контуры, я поднимаюсь руками выше, и кончиками пальцев рисую невидимые узоры по нежным половинкам, смахивая прилипшие травинки, чтобы в следующее мгновение впиться в тонкую кожу. Сначала поцелуем, грубым и резким, а потом зубами. До крови, до его тихого вскрика. Билл дёрнулся, но я придерживаю его за талию, скользя языком по тонким складочкам у вожделенного входа. Чувствуя мой язык, который настойчиво желает проскользнуть внутрь, мой мальчик стал тихо постанывать с каждым моим движением внутри его тела, пропуская меня дальше. А я, пользуясь его позой, одновременно ласкаю одной рукой его горячий ствол, а другой пощипываю маленькие соски, чувствуя, как они твердеют в моих пальцах.
— Том, прошу, хватит…. – на грани слышимости шепчет моё земное чудо, когда я особенно глубоко вхожу в него языком, и несильно сжимаю пальцами головку его члена. Оторвавшись от манящей глубины, прохожусь поцелуями вдоль всего позвоночника, чередуя язык с губами, а облизав выпирающие лопатки, нежно поглаживаю бока, чувствуя хрупкие рёбра под тонкой кожей.
Устроившись сзади него поудобнее, я положил руки на тонкую талию и резко вошёл, заставляя своего мальчика прогнуться и мученически застонать. Больно. Пока. Но сейчас он закричит от наслаждения. Заставляю его привстать и прижаться ко мне спиной. Его руки тут же находят мою шею, и он откидывает голову мне на плечо. Плавно начинаю движения, непрестанно лаская его напряжённый живот и часто вздымающуюся грудь, нежно теребя острые соски. Грудью чувствую, как влажнеет его спина, как сердце его начинает колотиться быстрее, когда я, обхватив его напряжённое достоинство, одновременно начинаю частые толчки и быстрые движения пальцами. Его пылающее тело принимает мою плоть, сжимая и заставляя сходить с ума, желать больше, стонать. Внутри него жарко и тесно, а на поверхности сладко и влажно. А ещё он постоянно шепчет моё имя. Но это такое сводящее с ума «Том», что я сам заслушиваюсь собственным же именем – ведь оно исходит сейчас из его уст, что постоянно пытаются найти мои, среди этих бешеных рывков. Движения становятся всё резче, а Билл, снова упёршись руками в кусок сухого дерева перед собой, всё чаще подаётся назад, чтобы глубже принять меня в себя. Его стоны уже эхом отдаются, а меня бьёт дрожь, не могу больше сдерживаться, особенно когда смотрю на те яркие засосы, оставленные только что на его пояснице, и на след от зубов, с запёкшейся кровью. И всё это – на бледной, как мрамор, коже, усыпанной тёмными родинками.
Ещё один громкий крик, не знаю чей, и нас обоих уносит волной наслаждения. Я поддерживаю Билла под грудь одной рукой, другой упираясь в землю, чтобы он не упал, но продолжаю плавные толчки, чтобы довести его до потери сознания. И его слабеющие крики говорят о том, что мне это удаётся. Он полностью обмякает в моих руках, когда я, выпрямившись, снова прижимаю его спиной к себе и облизываю мочку уха, тихо шепча: «Люблю».
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |