***
– Немедля отправляйся в Дерби, немедля! Если бы я мог, я бы сам давно поехал туда, я бы заплатил любой выкуп! Отдай это чёртово имение, отдай весь Суффолк, откажись от всего, только забери его из лап этих зверей, спаси, Небом заклинаю тебя!
***
Я не сплю уже который день, и загнал двух лошадей, но заснеженные просторы не кончаются, а дороги виляют, выводя из себя своей бесконечностью. Джонни поехал со мной, мотивируя это соображениями моей сохранности, которая не была бы мне так нужна, если бы не то единственное обстоятельство, что гонит меня в проклятое аббатство.
Удар случился с отцом, когда в замок, через пару недель после отъезда Билла, вернулся хромающий Сэдрик и рассказал, что какие-то люди взяли его господина под стражу, а ему велели убираться восвояси, если дорожит своей шкурой, при этом сломав бедняге пару рёбер и руку. Паренёк еле дополз до ближайшей деревни, где о нём позаботились крестьяне, и как только смог вставать, отправился назад в Суффолк, надеясь застать меня там, и просить о помощи.
Отцу стало плохо, когда он узнал, что Билла забрали в Дерби, и я не удивлён - сам едва не лишился чувств, когда услышал это. Это приорство всегда славилось тайными зверствами на благо Святой Церкви, и оттуда никто из наших знакомых живым не возвращался.
Отца разбил паралич, он еле выговаривает слова, а левая сторона тела обездвижена. Несчастнее его я не видел никогда. И я догадываюсь, в чём дело. Я не посмел спросить его, и вряд ли стану это делать, ибо причинять ещё больше боли человеку, который меня взрастил и вскормил, будет вершиной неблагодарности. Он всё равно остаётся моим отцом, и хотя кроме осуждения в его глазах я не увидел ничего, я люблю его.
Нельзя было так, Билл, нельзя! Зачем ты только связался с этим французом?
Приближается Рождество. Сердце пропускает удары, когда я думаю о том, что с ним могли уже сделать. Прости меня, Господи, прости.
Снег стал усиливаться, когда вдалеке мне удалось различить группу всадников. Рука сама легла на рукоять аркебузы. Возможно, это за мной. Джонни тоже принялся заряжать оружие, поравняв наших лошадей. В течении первого дня пути он рассказал мне всё, что у спел услышать от своих друзей. В народе много ходит слухов, но на удивление, они слишком часто оказываются правдой. Тёмное пятно приближалось, и уже были различимы голоса, когда вдруг один из всадников отделился, и быстро приблизился к нам.
- Тысяча чертей! Да ты ли это?
***
«Ключевые слова: Значительные перемены. Начало чего-то нового. Эмоциональный рост и преображение.
Освобождение. Расцвет новой эры. Прошлое позади. Завершение одного жизненного цикла и начало нового. Закладывание новой жизни. Смерть старой личности. Обретение силы. Возрождение. Внезапные и необратимые перемены. Переход. Очищение. Искупление. Освобождение от бесполезных дел. Освобождение посредством искупления. Огорчение из-за того, что невозможно вернуться к тому образу жизни, который человек вёл раньше. Неизбежный конец. Расставание. Уход. Разрыв отношений. Потеря девственности. Духовное возрождение. Отказ от устаревших взглядов. Реинкарнация.
Совет: Смерть – это козырные тринадцать - число, которое ассоциируется со смертью с того самого момента, когда появился лунный календарь, где тринадцатый месяц является месяцем смерти и возрождения. Изменения неизбежны. Карта Смерть появляется в раскладе тогда, когда человек стоит на пороге значительных перемен, а затянувшаяся ситуация подходит к концу. Сейчас самое время для того, чтобы освободиться от ненужных отношений, событий и свернуть на тропу, ведущую к новой жизни. Возможно, ожидает потеря. Необходимо избавиться от всего ненужного и устаревшего. Это время завершения и начала нового, как говорится в Новом Завете: «Пока зерно не упадет в землю и не умрет, оно не прорастет». Человек должен свернуть с бесплодного старого пути. Иногда эта карта буквально обозначает смерть. В эмоциональном плане это превосходнейшая карта Великих Арканов, возвещающая полное перерождение и эмоциональное выздоровление.
«Человечество боится смерти, как будто это величайшее зло, хотя ни один человек не знает наверняка, что это точно не величайшее добро»
Люди: Те, в чьей жизни происходят значительные перемены. Люди, изменяющие себя. Люди, предоставляющие ритуальные услуги. Те, кто разрывают прежние отношения».
POV Author:
В звенящей тишине холодного, мокрого подземелья, в котором не было даже крыс, обычно разбавляющих любую тишину своим шуршанием и писком, Вильгельм отдалённо слышал только собственное дыхание, которое было поверхностным и хрипящим. Простуда, которую он заработал ещё во время заточения в башне Дерби, привела к двадцатидневной лихорадке и воспалению лёгких, но юноша был этому рад - насильники в рясах к нему больше не прикасались.
В Ноттингем его перевезли несколько дней назад – он точно не помнил, сколько прошло времени, а два дня тому состоялся закрытый суд, на котором он собственноручно лишил себя последней возможности жить. Накануне его посетили принц и Эндрю Форестер, которые в точности сказали ему, что и как он должен отвечать перед духовниками-присяжными. В ответ он только странно улыбнулся, и закрыл глаза. У мага был жар, и принц добился того, чтобы его поместили в обычную темницу, в которой было не так холодно и мокро, а сам принёс ему необходимые лекарства. Только они остались нетронутыми, а после суда Билла снова бросили сюда, где обычно смертники доживали свои последние дни. И если вчера, и без того измученное лихорадкой сознание разрывал отвратительный визг металла - в тёмной нише напротив палач в течение нескольких часов точил свои мечи и топоры, - то сегодня ничего не нарушало той мёртвой тишины, что окутывала Вильгельма, позволяя иногда уйти в забытье. Приступы кашля накатывали всё чаще, заставляя сплёвывать кровь, и поражаться стойкости собственного тела и тому упорству, с которым оно боролось за жизнь.
Раньше Вильгельм часто задумывался над простым стихом какого-то восточного писания, в котором говорилось, что именно тогда, когда мы менее всего настроены жить, наш дух не желает покидать тело. В старой притче рассказывалось о том, как потерявший единственного сына мудрец, не смог пережить горя, и бросился со скал в ущелье, но камни стали для него мягкой периной, а когда он нырнул в морскую пучину, решительно идя ко дну, волны заботливо вынесли его на берег. Тогда несчастный пошёл к тиграм в джунгли, но и они не тронули его, а когда он схватил кобру, ожидая, что она его укусит, та лишь мягко обвила своими кольцами его руку, не причинив никакого вреда. Взмолившись богу, мудрец получил простой ответ: «Не время тебе, и не так ты умрёшь». Теперь же Билл прекрасно мог это понять.
После того, как его навестил Эндрю, не было ни минуты, чтобы маг не думал о его последних словах – ему было невыносимо больно. Но если Форестер ушёл от него с надеждой, что это боль обиды и она постепенно взрастит в сердце Вильгельма свои плоды, то сам он мучился совсем по другой причине. Сердце выжигало огнём – Том, его любимый Том наверняка страдал, считая, что он, Билл, ему изменил. Маг вовсе не был бесстрастным, и прекрасно понимал, насколько сложно переживать измену, насколько ужасно делить любовь любимого человека ещё с кем-то, и больше всего боялся умереть, оставив Тома с мыслями о том, что предал его. Однако возможности доказать обратное у него не было, и всё, что ему оставалось – это ждать чуда, которое бы помогло донести до Тома правду. И оно произошло. Не зря ведь говорят, что в Сочельник происходят чудеса.
***
Принц четвёртый день ходил мрачнее тучи, отказываясь от еды, и не желая посещать служб. Епископ отказал ему в ходатайстве, и ему не оставалось ничего, кроме как подчиниться, и заманив Дадли в ловушку, отобрать у его рода все земли и имущество. Старика он трогать не собирался, распорядившись, чтобы после казни Тома, его заточили в монастыре и содержали достойно – ему всё равно немного оставалось. Но спасти Вильгельма у него не получилось – на суде глупый мальчишка взял всю вину на себя.
Все эти дни в глазах Стюарта стоял полупрозрачный образ замученного юноши с болезненно-блестящими глазами, который, держась на ногах из последних сил, встал, чтобы самым невозмутимым тоном ответить на замечание судьи о том, что у совета появились смягчающие обстоятельства в виде доноса на Дадли, и сведений о том, что он принуждал юношу к сожительству и колдовству.
«Я, Вильгельм Каулитц, признаюсь в том, что в течении нескольких месяцев опаивал магическим зельем благородного сэра Томаса Дадли, наследника герцога Суффолка. Я использовал запрещённые травы и заклинания чёрной магии с целью воздействия на его разум, и заставлял вступать со мной в недозволенную связь. Все книги по чёрной магии и алхимии, которые находятся в его резиденциях, как в Ноттингеме, так и в Суффолке, принадлежат мне, и я сознаюсь в том, что являюсь колдуном и никогда не откажусь от своего занятия. Это моё последнее слово».
Лихорадочный блеск в глазах, под которыми залегли глубокие тёмные круги, спутавшиеся чёрные волосы, бледные губы, на не менее бледном лице, частый громкий кашель и худые руки, закованные в массивные цепи, не давали покоя Джареду ни во сне, ни наяву. Также как и речь, произнесенная Биллом, и положившая конец надеждам на его освобождение. Приняв во внимание частые жалобы на Дадли, некоторые предоставленные принцем доказательства и недавние доносы, судья-кардинал сообщил совету и немногочисленным присутствующим о том, что необходимо только подтверждение фламандца, чтобы все обвинения с него были сняты и предъявлены Томасу Дадли.
Когда стражник грубо вытолкнул Билла на середину зала, тот упал, а принц испытал почти что телесную боль, отведя взгляд и еле сдерживаясь, чтобы не кинуться к магу. Кардинал Кентерберийский зачитал документ, свидетельствующий о том, что появились смягчающие обстоятельства. Тогда Билл поднялся, и произнёс речь, каждое слово которой эхом отдавалось в голове Джареда, заставляя внутренности клокотать от ощущения бессилия и ненависти к Дадли.
Даже после такого признания, кардинал повторил свои слова, и сказал Вильгельму, что Святая Церковь готова простить его грехи, и ему будет даровано помилование, если он окажет содействие, дав показания против наследника Суффолка, которому обвинения будут предъявлены в любом случае, как предателю и отступнику. На это Билл ответил коротко: «Сэр Томас Дадли – добрый христианин, а я – служитель сатаны». Под сводами зала прошёлся возмущённый ропот присутствовавших монахов, судорожно закрестившихся, а лицо епископа приняло багровый оттенок, и уже через несколько мгновений приобрело довольное выражение, когда кардинал огласил приговор.
Джаред постоянно прокручивал в своих мыслях эти злосчастные несколько минут, он долго совещался с Форестером, и в результате принял очень сложное, но верное решение. Сегодня был рождественский сочельник, в их распоряжении было всего несколько часов, и действовать нужно было незамедлительно. Доказать что-либо не смогут ни кардинал, ни епископ. Джаред твёрдо решил вызволить Вильгельма. Тогда бы Форестер увёз его, и спрятал где-нибудь, они бы позвали лучших лекарей и вылечили, а если нет… то по крайней мере мальчик бы спокойно ушёл из этого мира, окружённый вниманием и заботой. Большего Джаред бы ему дать не смог. Не потому что не смог бы любить, а потому, что Билл сам не видел любви больше нигде, кроме как в издевательствах Томаса. И принц в очередной раз стал свидетелем того, насколько Дадли дорог Биллу, и насколько легко магу жертвовать собой ради его блага.
Все эти факты, сложенный вместе, подтверждали то, что безумного мальчишку необходимо спасать. Если всё пойдёт по плану, то завтра кардиналу срочно придётся искать кого-то, чтобы привязать к столбу, поскольку казнь уже была назначена, и лишить толпу такого зрелища, как сожжение колдуна в Рождество, было бы несправедливо. Впрочем, отсутствие приговорённого не было в их дни большим затруднением – если в тюрьме не было никого, кого бы можно было казнить (а такое было редко) стража хватала любого простолюдина на улице, и облачив в чёрный плащ, казнила на забаву толпе, вместо отсутствовавшего осуждённого. Подгоняемый желанием преподнести такой своеобразный подарок служителям церкви, Стюарт направил Эндрю в темницу с несколькими кошельками, туго набитыми золотом.
***
Донёсшийся издалека неприятный скрип отпирающейся двери выдернул Вильгельма из забытья. Его была крупная дрожь, и пытаясь открыть заплывшие глаза, он внезапно почувствовал тёплые руки, пытающиеся его приподнять. Он тут же вывернулся, едва не упав на пол, но его удержали, и с трудом раскрыв глаза, он увидел перед собой графа Форестера, который вглядывался в его лицо и что-то быстро говорил. Что именно, Билл не мог разобрать из-за слабеющего слуха.
– Я хочу вынести вас отсюда. Принц заберёт вас в безопасное место. Всё позади, осталось только выйти. Ну же, скорее, позвольте мне вам помочь! – зашептал граф Биллу в самое ухо, решив, что тот в бреду, и попросту не понял, чего от него хотят, - Вильгельм, это я, Эндрю. Нам нужно поскорее выбраться отсюда!
– Я никуда не пойду, – наконец отозвался маг, слабо отталкивая протянутые к нему руки.
– Время, Вильгельм! – воскликнул дворянин, - Это же последняя возможность, потому что завтра… - он запнулся, не желая произносить этих страшных слов.
– Оставьте меня, умоляю, я никуда не пойду.
– Вы сами не ведаете, что говорите. Даже слушать не хочу, вы… - недоговорив, Форестер потянул Билла на себя, однако тот, еле сдерживая болезненные стоны, твёрдо произнёс:
– Я закричу. Придёт стража и увидит вас. Вы же этого не хотите?
– Но завтра вас убьют! – не выдержал Эндрю, видя такую непоколебимую решимость.
– Убьют, - совершенно бесцветным тоном произнёс маг, и зашёлся кашлем, снова опускаясь на влажную солому, - У меня есть единственное желание. Если я вас попрошу, вы исполните его? – он поднял глаза на ошарашенного Эндрю, который часто закивал головой, не находя в себе сил говорить. – Умоляю, скажите Тому, что я любил только его.
– Что? – не веря своим ушам, Эндрю опустился на холодный пол перед дрожащим юношей, по впалым щекам которого, скатывались крупные слёзы.
–Я клянусь вам, что никогда не имел отношений с тем человеком. Зачем сейчас мне врать - ведь мало мне осталось!
От этих слов граф вздрогнул, как от удара, но не осмелился прервать Билла.
– Я не изменял ему, я … вы… - новая волна кошмарного, кровавого кашля вновь сотрясла юношу, но он продолжил говорить. – Без него мне ничего не нужно, вы понимаете это? Просто не нужно, я не знаю, как без него жить. Я не понимаю, чего от меня хочет Небо, я слаб. Я не хочу без него. Ну, скажите же ему, что я никогда не принадлежал никому больше! Ну, поймите же вы, что для меня Том – это жизнь, это мир с его красотой и совершенством! Почему от меня вы ждёте того, что назвали бы мудростью, но что сделает меня несчастным?
– Билл…
– Это было грехом, это было… они все правы, это было великим грехом, но иначе быть не могло, потому что я люблю его. И если бы сейчас кто-то предложил вернуться на триста шестьдесят пять дней назад, я бы снова отдал ему своё сердце, потому что иначе быть не может, потому что больше от этой жизни мне ничего не нужно! Мне была необходима любовь, чтобы продолжать дышать. А её мог мне дать только один человек.
Резко замолчав, маг легко снял с указательного пальца перстень, который у него так никто и не забрал, и вложил в похолодевшую ладонь графа Форестера, возвратив того в настоящее время звоном цепей. Эндрю сидел напротив юноши в полном молчании, пытаясь сложить детали замысловатой мозаики, какой он видел историю, участником которой оказался. Слушая эту совершенно безумную просьбу, и одновременно проклиная Дадли в уме, граф заметил, что стоило Биллу начать говорить о нём, как потухшие, потерявшие свой янтарный блеск глаза снова загорелись, а на пересохших губах возникла еле уловимая блаженная улыбка. Дрожащее пламя горящего факела отбрасывало рваные блики на мокрое от слёз, одухотворённое лицо юноши, единственное и последнее желание которого он только что услышал, и обязался выполнить.
– Отдайте эту вещь Тому. Это принадлежит ему.
– Это ведь перстень герцога Суффолка? Он сохранился в семье Дадли ещё с тех времён, когда герцогством правил граф Норфолк. Как он оказался у вас? Томас…
– Это подарок… - Билл прервался, - старого герцога. Идите, Эндрю, не стоит, чтобы вас застали здесь. Идите и будьте счастливы. Благодарю вас за всё.
Эндрю поднялся с колен, в нерешительности глядя на мага.
– Не нужно ничего сейчас говорить, - будто бы читая его мысли, произнёс тот, снова закашливаясь, - Всё будет хорошо, граф. У вас. Его, похоже, я так и не смог спасти от самого себя, и теперь вся надежда на то, что вскоре я смогу заплатить за его счастье, потому что хочу этого больше всего на свете.
От этих слов по телу графа пробежали мурашки, он передёрнулся, сжав перстень в ладони, и тихо вышел в коридор, после чего ключи щёлкнули в замке, напоминая о том, что путь на свободу для Вильгельма был закрыт навсегда. Может быть, воспользуйся маг предоставленной возможностью, он освободил бы не только себя, но и Тома. Своим поступком Билл затянул петлю кармы, связывающей его и Дадли, но находящийся в плену иллюзий человек часто считает свободой именно то, что затягивает петлю на его шее. Хотя, кто знает? Может быть, молодой маг сделал это сознательно, не желая расставаться с возлюбленным, заставляя Тома, тем самым, платить по счетам. Понять внутренние мотивы такого человека невозможно, и пытаться бесполезно. Странный и непонятный, как карты Таро, как законы планет и звёзд для неискушённых умов, этот человек почувствовал невероятное облегчение – благородный Эндрю, несомненно, расскажет Тому всё, и тот больше не будет мучиться болью так и не свершившегося предательства.
Но так рассуждал маг, совершенно не принимая в расчёт того, что почувствует Дадли вслед за этим облегчением. Особенность человеческих существ заключается как раз в том, что они совершенно друг друга не понимают. А потому судить о том, что именно движет таким, как Билл, и что в ответ на это почувствует такой, как Том – бесполезно.
Возвращаясь к принцу, Эндрю перебирал в голове все эти странные мысли, приоткрывающиеся факты, а когда Джаред выскочил ему навстречу, смог сказать лишь одно короткое: «Нет». Принц стал белым, как мел, а потом холодным тоном произнёс: «Он сполна ответит за это», после чего они с графом закрылись в его покоях.
Все строят планы, пытаются их воплотить в жизнь, сражаются за них, даже умирают. Всю ночь, слушая рассказ Эндрю, рассматривая слова и поведение Вильгельма со всех возможных сторон, принц ещё не знал, что не сможет воплотить задуманное, так как несколькими днями позже его корона и связи не будут представлять никакой ценности, а сам он будет на пути в Шотландию, где будет скрываться долгое время и собирать восстание против Тюдоров, по милости собственного отца.
***
Визит Эндрю не стал для мага последним в ночь сочельника. Сначала к нему наведался епископ, в последний раз предлагая своё личное покровительство взамен на свидетельство против Томаса Дадли, а несколькими часами позже в камеру тихо проскользнула фигура, брезгливо прикрывая рот и нос шёлковым дамским платочком.
Билл почти не ощущал своего тела. Оно казалось ватным, и даже жжение внутри прекратилось, пока сам он был погружён в полудрёму, в которой ему снился чудесный сон. Он видел лето, зелёный лес, полный поющих птиц, и улыбающегося Тома, который крепко прижимал его к сердцу, шепча на ухо о том, что никогда никому не отдаст. Однако, наша Земля – не то место, где можно хоть чем-то наслаждаться, тем более, в последние часы жизни. Прохладные пальчики мягко коснулись пылающего лба, заставляя забыть сказочное видение и вернуться в кошмар настоящего.
– Ты ведь простишь меня?
– За что? – еле шевеля губами, маг попытался рассмотреть лицо посетительницы, скрывавшееся под капюшоном - оставленная позади свеча не давала возможности это сделать, хотя он и так знал, кому принадлежит этот голос.
– За всё.
– Вы здесь ни при чём, герцогиня.
– Ты просто не знаешь ничего. Том…
– Оставьте меня в покое и идите с миром, - хрипло прервал Вильгельм свою собеседницу.
– Ты так и не ответил. Простишь? Я не хочу остаток жизни провести в аду.
– Мне не за что Вас прощать. Вы не имеете никакого отношения к моей жизни.
– Но Том… - снова начала дама.
– Вы не можете знать ничего об этом. Это был мой выбор и его. В чём угодно, но в этом для вас места нет. Потрудитесь понять, – стальным тоном, неизвестно откуда взявшегося голоса ответил Билл.
– Любовь – это боль и смерть, Вильгельм. Я бы никогда не позволила себе так влюбиться. В него.
Тяжело вздохнув, посетительница поспешила оставить ужасное место, так и не получив того, за чем приходила. По пути домой она прокручивала в голове слова мага, понимая, что в чём-то он прав, только ей его мир и сознание были совершенно непонятны и не нужны. В конечном итоге она успокоила свою совесть тем, что хоть что-то хорошее она для него сделала. Возможно, сильно облегчила его участь, а маг усмехнулся сам себе, сжимая в ладони крошечный стеклянный пузырёк.
Слабость людей не знает границ. Боязнь идти до конца, неспособность до него дойти из-за собственного поверхностного мышления. Рамона ничего другого придумать не могла, своим «подарком» лишь подтвердив собственные слова. И с её позиции она поступила правильно, даже милосердно. Для неё это было бы выходом. Ничего глубокого, ничего по-настоящему дорогого. Каждый остался при своём. И молодой маг тоже.
Через мгновение в кромешной темноте камеры раздался звук бьющегося стекла, вслед за которым вновь наступила мёртвая тишина.
***
*Lithium – Evanescence* http://youtu.be/PJGpsL_XYQI
Снег плавно опускался на белую землю, светящуюся в предрассветных сумерках, предавая забвению последнюю тень уходящего года. Ровно год назад рождественский снегопад подарил Вильгельму любовь, а теперь готовил ему в подарок вечность, и пути назад не было ни тогда, ни сейчас.
Войдя в подземелье, стражник со всей силы пихнул ногой распростёршегося на полу пленника, заставляя того глухо застонать и закашляться. Схватив за шиворот, верзила резко дёрнул безвольное тело вверх, заставляя встать на ноги, и громко бранясь, поволок прочь из тёмного, зловонного подземелья, у входа в которое уже стоял, злорадно ухмыляясь, епископ, в окружении нескольких монахов и роты солдат. Маг даже не взглянул на них, тихо повторяя свою молитву.
Ты же простишь меня, Том?…
Кандалы больно врезались в тонкие, стёртые в кровь запястья и щиколотки, будто специально уродуя нежную кожу. Вильгельм послушно следовал за своими палачами, которые одели на него железный ошейник, и вели на цепи, словно дикого, опасного зверя. Ступая босыми ногами по свежему снегу, который мягко принимал изящные стопы, Вильгельм вскинул голову, отбрасывая чёрные пряди волос, и устремляя взор в тёмную бесконечность, сыпавшую снежинки, что так нежно целовали его пылающее лицо.
Твои поцелуи были нежнее…
Вокруг собиралась толпа, и чем ближе процессия подходила к площади, тем больше собиралось зевак, пришедших поглазеть на закованного в цепи колдуна. Кто-то свистел, кто-то выкрикивал грязные ругательства, заставляя монахов лихорадочно креститься, как будто бы только в этом заключалось всё зло мира. Кто-то из солдат попытался припугнуть народ, угрожающе взмахивая алебардами, и прекрасно понимая, что невозможно угомонить беснующуюся толпу. Вильгельм не смотрел в их сторону, не слышал оскорблений, которые почти каждый пытался выкрикнуть ему в лицо. Билл зажмурился, увидев летящий сбоку камень, и в следующее мгновение уже лежал на земле, а из разбитой брови на снежный ковёр, медленно капала кровь.
С тобой было больнее…
Грубо поднявший его солдат, нечаянно сдёрнул капюшон с его головы, одновременно крича что-то грязным мальчишкам, и когда рука одного из них замахнулась, чтобы бросить ещё один камень, послышался детский голосок: «Отец, отец! Это же тот самый господин, что дал нам денег после пожара!». Все на мгновение затихли, а когда Билл поднялся и взглянул в сторону детей, послышались ещё голоса: «Он накормил нас, когда мы умирали с голоду! Он невиновен!», «Отпустите его! Он вылечил моих детей!», «Он спас от смерти мою жену!», «Помилуйте!». Вильгельм слабо улыбнулся старушке, которая прорвавшись через оцепление, схватила его за руку, неразборчиво благодаря за что-то, когда один из стражей резко дёрнул его назад, и едва не задушил тяжёлым ошейником.
Только ты, Том, только ты…
Палач складывал поленья и хворост вокруг помоста и столба, пока площадь заполнялась людьми - как босыми бедняками, так и дворянами, что зябко кутались в свои меховые мантии. Кто-то злословил, проклиная ведьм, или браня епископа, заставляя остальных испуганно озираться. Все ждали представления, и оно не заставило себя ждать.
Вильгельм ничего не слышал и не чувствовал, только бешеный стук своего сердца, отдающийся в ушах. Ноги подкашивались, а дышать было слишком тяжело – больные лёгкие не хотели принимать внутрь холодный воздух. Билл почувствовал, как рот наполняется кровью, и держаться на ногах всё тяжелее, как вдруг облегчение наступило, будто бы у него выросли крылья и он сейчас взлетит. На самом же деле, палач, чьё лицо было скрыто под маской, завёл дрожащего мага на помост, и стал снимать с него тяжёлые кандалы, бормоча о том, зачем только они были нужны этому тщедушному созданию? Почувствовав за спиной что-то твёрдое и холодное, Билл ощутил подступающую тошноту, и стоило палачу начать привязывать его толстой бечёвкой к столбу, как его вырвало кровью, а вокруг тут же послышались проклятия и крики: «Он вампир! Смерть ему!» Но мысли Вильгельма были слишком далеко. Да и разве могли чужие слова сравниться с теми, что в последний раз говорил ему Том? Разве мог кто-то сделать ещё больнее? Вильгельм зажмурился от боли впившихся в кожу грубых верёвок, когда палач резко дёрнул их, затягивая узел туже.
Ты привязывал сильнее…
Служители церкви принялись громко, фальшиво молиться, пока палач ходил по кругу, подпаливая сухие ветки и поленья, которые мгновенно вспыхивали, высоко поднимаясь яркими языками. Почувствовав тепло, Вильгельм приоткрыл глаза, зачем-то ища в море серых лиц одно единственное, но разглядеть что-то сквозь слёзы и дрожащую пелену тёплого воздуха было уже невозможно. Пламя становилось выше, всё ближе подступая к ногам черноволосого юноши, простирая ему свои раскалённые объятия, маня уйти из мира, в котором для него не было места. Огонь бушевал, и жар окутывал быстро, не жалея нежной, бледной, кожи, и в один миг полностью охватил крепко привязанное к столбу, невинное тело.
Как и ты, сжигает своей лаской. Но с тобой было жарче, и больнее. Я хочу к тебе. Ты же придёшь? Мне страшно, Том. Завтра уже не наступит. Хочу раствориться в твоих глазах, сгорая от любви. Ты только помни, прошу тебя, что это было на самом деле. Я буду везде, где есть ты. Где ты – там мой рай. Ведь я только твой. Воздуха всё меньше. Мне так больно, Том. Я люблю тебя. Спаси. Очень больно. Прости меня. Люблю…
Том!
Ты моё Начало. Моё Отчаяние. Моя Боль. Мой конец. Моя Тишина
. 
Глава 22. Карта XXI Мир.
POV Tom:
Дерби я покинул в кошмарном расположении духа и без своего слуги Джонни, которого угораздило подхватить какую-то хворь. Помощь провидения, однако, пришла ко мне с другой стороны: по пути в Дерби нам повстречались Лэнс и Малколм Тюдоры со своей свитой, следовавшие в Ноттингем. Для меня у них нашлась хорошая весть – Его Величество вскоре лишит Джареда наследных прав, и сменится духовенство, поскольку покровительствующий Тюдорам кардинал Кентерберийский имел неопровержимые доказательства самых «духовных» деяний нашего доброго епископа Бартоломью, и даже успел предоставить их Клименту VII, Папе и наследнику Медичи. Этот Великий понтифик за годы своего папства настолько измотал наш Двор своими требованиями, что Его Величество готов пожертвовать собственным сыном, ровно как и своей короной, воздвигнув герб Тюдоров на престол, только бы не сгнить где-нибудь в подземельях инквизиции.
Распрощавшись с Тюдорами, я почувствовал великое облегчение, поскольку такое положение дел сулило мне намного больше возможностей и во многом развязывало руки. Вошёл я в Дерби в превосходном настроении, но уже спустя несколько часов оно исчезло без остатка. Иногда случается так, что желая чего-либо больше всего на свете, тем не менее испытываешь облегчение, так и не получив желаемого. Это чувство посетило меня, когда я узнал, что Вильгельма отправили во Фландрию - как они сказали - замаливать грехи в каком-то малоизвестном аббатстве. Причём, показали мне распоряжение епископа, в котором он передавал Билла под опеку кардинала Карла Йозефа Шлага. Сам не зная зачем, я купил нового шотландского коня и двинулся в Ноттингем, предварительно отправив гонца к отцу в Суффолк.
Сегодня Рождество. Сочельник я провёл весьма своеобразно, заночевав в придорожном трактире, но вместо сна я всю ночь перебирал в мыслях возможные варианты того, что может меня ожидать в Ноттингеме. Едва стрелки часов дошли до пяти утра, я покинул злачное прибежище, направляя коня к мосту через реку Трент, пересёкши которую, оказался у городских ворот. Снег усиливался, и троим алебардистам пришлось спуститься с башни – Джаред явно боялся, раз усилил оборону.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |