Высшие корковые функции человека 10 страница

Отчетливые нарушения словесной памяти, связанные с диффуз-ностью фонематического и смыслового строения слова, выступают так­же и в опытах с называнием предметов.

Пытаясь найти нужное название предмета, такой больной часто про­износит слова, извращая их звуковой состав или заменяя нужное слово другими словами, близкими по смыслу. Попытки физиологиче­ского анализа этих явлений были в свое время предприняты И. Д. Са-пиром (1929, 1934), П. Я. Гальпериным и Р. А. Голубевой (1933) и др.

Характерным для больных этой группы является также тот факт, что предлагаемая им подсказка в виде первого звука или первого слога искомого слова не помогает воспроизвести слово.

Мы описали синдром нарушения высших корковых функций при поражениях слуховых отделов височной коры левого полушария.

В его основе, как указывалось выше, лежит нарушение тех форм работы корковых отделов слухового анализатора, которые осуществля­ют анализ и синтез речевых звуков при определяющем влиянии фоне­матического строя языка. В результате возникает распад фонематиче­ского строя речи, а вместе с ним и нарушение ее смысловой стороны в виде отчуждения смысла слов и нарушения их предметной отнесен­ности. Нарушение фонематического строя речи приводит и к отчетли­вому нарушению словесной памяти, проявляющемуся как при повто­рении слов или назывании предметов, так и при развернутой самостоя­тельной речи больного; как было уже указано, попытка оживить следы нужных слов с помощью подсказки не помогает в этих случаях.

¹ Приемы восстановительного обучения больных этой группы, основанные на ис­пользовании сохранных систем, освещены нами в других работах (А. Р. Лурия, 1947, 1943).

Характерной особенностью сензорной (акустической) афазии яв­ляется и тот факт, что все функции, не связанные с дефектом звукового анализа и синтеза, остаются, как правило, сохранными. Больной с по­ражением височных систем продолжает правильно выполнять задачи, требующие зрительного анализа изображений, хорошо ориентируется в пространственном расположении линий, успешно осуществляет опе­рации пространственного праксиса. Нередко все эти функции оказы­ваются настолько сохранными, что больной может даже прибегать к ним, чтобы компенсировать свой основной дефект. Поэтому опора на кинестетический и зрительно-пространственный анализ и синтез может быть использована при восстановительном обучении больных этой группы\

7 А. Р. Лурия

В контексте нашего изложения следует отметить еще один факт, который хорошо известен в клинике, но который не имеет пака своего' психологического и физиологи­ческого объяснения.

Нарушение фонематического слуха вследствие поражения левой височной обла­сти не связано обязательно с нарушением мелодического (музыкального) слуха и чаще всего протекает при сохранности последнего. Наоборот, как думают некоторые авто­ры (Фейхтвангер, 1930; Уствед, 1937; Омбредан, 1945 и др.), поражение правой височ­ной области, а по другим данным и поражение полюса левой височной области, не за­трагивает фонематического слуха, но может привести к существенным нарушениям различения тонов, ритмов, вызвать явления амузии.

Этот факт может указывать на большую избирательность нарушений сложных корковых функций при очаговых поражениях головного мозга. Однако отношение на­рушения речевого слуха к нарушениям музыкального слуха требует еще специальных, тщательно проведенных исследований.

д) Нарушение высших корковых функций при поражении средних отделов височной области. Синдром так называемой акустико-мнестической афазии

До сих пор мы разбирали нарушения высших корковых функций, связанные с поражением той части верхних отделов левой височной об­ласти, которые являются вторичными полями коркового ядра слухового анализатора.

Какие же нарушения возникают при поражениях средних отделов конвекситатной части левой височной доли, т. е. тех ее отделов, которые непосредственно не относятся к корковому ядру слухового анализатора и которые условно мы обозначим как ее «внеядерные» отделы?

Этот вопрос, имеющий большое практическое значение в связи со значительной частотой поражений данной области (опухоли и абсцес­сы височной области часто поражают именно эти отделы), представ­ляется, однако, более сложным. Эта сложность объясняется как тем, что мы гораздо меньше знаем о непосредственных функциях коры этой области, так и тем, что нарушения, возникающие при ее поражениях, оказываются клинически гораздо менее отчетливыми.

Средние отделы конвекситатной части височной области (мы по-прежнему будем' иметь здесь в виду височную область ведущего полушария), соответствующие полям 21 и 37 Бродмана, по своему строению и связям отличаются от тех образований, ко­торыми мы были заняты выше. Подобно вторичным полям «ядерной зоны» слухового= анализатора эти части конвекситатной височной коры относятся к таким зонам, кото­рые получают волокна из ядер зрительного бугра, непосредственно не связанных с периферией, и, таким образом, входят в состав более сложных по своему строению зон мозговой коры.

Они особенно отчетливо развиты у человека и представляют собой относительно новые формации коры головного мозга. Две черты являются существенными для этих отделов. С одной стороны, некоторая часть этих отделов имеет тесную связь с корко­выми образованиями, относящимися к системе другого (зрительного) анализатора, и могут рассматриваться как зона перекрытия корковых концов обоих анализаторов. С другой стороны, эти образования сохраняют связи и с более древними формациями, а именно: с лимбической областью и базальными отделами височной коры, которая вместе с областью г-иппокампа и миндалевидным телом имеет ближайшее отношение-к регуляции тонуса коры и аффективных процессов. Кэмпбелл (1905), обозначивший кору 'верхких отделов височной области как «акустйко-психическую», предпочи­тал в отношении остальной части ее конвекситатных отделов просто говорить о «ви­сочной коре», не входя в ее дальнейшую квалификацию.

Опыты с экстирпацией височной области у животных привели к сложным, не­однородным результатам; они показали, что кора этой области действительно имеет отношение и к слуховому, и к зрительному анализатору, а также и к тем образова­ниям, которые регулируют общий тонус мозга и тесно связаны с эмоциональной сто­роной поведения животных.

В известных экспериментах Клювер и Бюси (1937) могли наблюдать наступаю­щие после экстирпации височной области изменения поведения животного в зрительно воспринимаемой обстановке, заметные нарушения в инстинктивных формах поведения и глубокие мнестические дефекты.

Клиника поражений средних отделов височной области также дает возможность наблюдать очень сложные по своему составу и неоднородные картины; наряду с сим­птомами, относящимися к слуховой и зрительной сфере (появление комплексных слу­ховых и зрительных галлюцинаций), в случаях опухолей височной области наблю­даются выраженные психические расстройства онейроидные состояния (dreamy states), описанные еще Джексоном (см. 1932, т. '1), и эмоциональные изменения, проявляю­щиеся особенно отчетливо в случаях, когда патологический процесс распространяется на глубокие отделы височной области и задевает гиппокампову область и миндале­видное тело. Целый ряд авторов (Грюнталь, 1947; Сковилль, 1953; Б. Мильнер, 1956 и др.) описали отчетливые нарушения непосредственной фиксации следов, по всем данным связанные с изменением состояния височной коры, которые наступают в ре­зультате патологических процессов или реакций в ее глубоких отделах.

Существенные данные были описаны Пенфилдом (1959), раздражавшим конвек-ситатную поверхность височной области, в результате чего возникали сложные гал­люцинации, экспериментально вызванные образы памяти и измененные состояния со­знания. На основании этих фактов Пенфилд связывает кору височной области с мне-стическими функциями и выделяет наряду со слуховой («сензорной») еще и перераба­тывающую («интерпретативную») кору, приписывая ей вслед за Джексоном функции «более сложные, чем простые функции ощущения».

Поскольку кора средних отделов височной области обладает тес­ными связями как со слуховыми и зрительными отделами коры, так и с медиобазальными отделами, имеющими прямое отношение к неспеци­фическим, тонизирующим механизмам и аффективным процессам, ее роль в осуществлении высших корковых функций, по-видимому, очень сложна. Поэтому те нарушения высших корковых (и, в частности, рече­вых) процессов, которые возникают при ее поражении, должны пред­ставлять несомненный интерес.

Значение этих симптомов возрастает в связи с тем, что большое число патологических процессов, связанных с внутримозговыми опухо­лями и абсцессами этой области, оказывает непосредственное влияние именно на данные отделы височной коры.

Мы на время оставим в стороне интерпретацию фактов, описанных при поражениях, расположенных в разбираемых отделах височной об­ласти левого полушария. Возможно, что наблюдаемые в этих случаях факты следует понимать как результат перифокального влияния пато­логического процесса на область верхней височной извилины. Возмож­но, далее, что дело идет здесь о нарушении общего состояния возбуди­мости коры, в результате воздействия патологического процесса на связи височной области с затылочными и медиобазальными формация­ми. При всех этих истолкованиях фактов характер нарушений высших психических (и, в частности, речевых) функций, возникающих при по­ражении этой области, остается достаточно определенным.

Разные авторы по-разному квалифицируют эти нарушения; неко­торые обозначают их как явления «транскортикальной сензорной афа­зии»; другие называют их амнестической или «акустико-мнестической афазией». Все эти обозначения недостаточно четко отражают клинику появляющихся нарушений.

Основное отличие этой формы афазии от описанных выше акусти-ко-гностических нарушений речи заключается в том, что фонематиче­ский слух в этих случаях остается сохранным, или же нарушается ча­стично и только в условиях соответствующей «нагрузки». Такие боль­ные могут без труда повторять близкие (оппозиционные) фонемы, не смешивая их; смешения возникают лишь при усложнении задания. Они легко повторяют отдельные слова, не изменяя их звукового состава и не давая никаких литеральных парафазии. Часто они могут правильно записывать под диктовку отдельные слова, допуская ошибки лишь в тех случаях, когда слова оказываются незнакомыми или сложными по своему звуковому составу.

7*

Отчетливые нарушения возникают у этих больных при попытках за­помнить предъявляемые им слова на слух. Хорошо удерживая одиноч­ные слова, они начинают испытывать заметные затруднения при пере­ходе к опытам на сохранение и повторение серий из нескольких (трех или четырех слов). В этих случаях больной, как правило, может воспро­извести только одно или два слова, не будучи в состоянии повторить всю серию. Иногда он начинает заменять нужные слова персевератор-ным воспроизведением ранее предъявлявшихся слов. Аналогичный, но еще более резко выраженный дефект возникает и в тех случаях, когда больному предлагается серия из нескольких коротких фраз (типа «дом горит — луна светит — метла метет»). Больной, как правило, забы­вает последнюю фразу или же обнаруживает признаки контаминации, смешивая фразы.

Существенные трудности возникают у этих больных, если прово­дить опыты с воспроизведением слов или словесных рядов в осложнен­ных условиях. Для этого достаточно отделять воспроизведение словес­ного ряда от его предъявления интервалом в 5—10 секунд, заполнив этот интервал какой-либо побочной речевой деятельностью.

Наконец, нарушение удержания серии слов проявляется и в том, что, сохраняя нужные элементы словесного ряда, больной оказывается не в состоянии воспроизвести их в заданном порядке, постоянно меняя последовательность предъявленных слов. Иногда даже длительное (де­сяти-, пятнадцатикратное) повторение серий из 4 или 5 слов не приводит к их правильному воспроизведению в нужном порядке. Такое наруше­ние сукцессивности словесных следов является одним из отчетливых симптомов слабости следовой функции коры этой области. Нередко это явление сопровождается заметным нарушением подвижности слухо-речевых процессов, так что после нескольких правильных повторений одного ряда слов больные с трудом переключаются на повторение этого же ряда в измененном порядке, продолжая инертно воспроизводить ра­нее закрепленный порядок слов.

Характерно, что следы зрительно предъявленных серий знаков (на­пример, геометрических фигур) удерживаются значительно лучше, чем следы предъявленных на слух словесных сигналов. Нестойкость удер­жания следов, выступая как одна из основных особенностей этих пора­жений, проявляется и в других видах речевой деятельности. Она может быть отчетливо прослежена в опытах с пониманием слов, называнием предметов и при наблюдениях за активной речью больного.

Как правило, больные этой группы не проявляют заметных наруше­ний в понимании значений слов, как это наблюдается у больных предше­ствующей группы. Однако стоит только расширить объем предлагаемых слов, чтобы наряду с трудностью их удержания появились также и отчетливые признаки нарушения предметной отнесенности этих слов, и больные, которым нужно, например, показать «глаз и ухо», могут много раз показывать «глаз и нос», не замечая допускаемой ими ошибки. Аналогичные факты наблюдаются и в опытах с показом называемых картинок или предметов. Больной, перед которым разложены картинки с изображением различных предметов, может правильно показывать отдельные названные картинки, но теряет четкую предметную отнесен­ность словесных значений, если названия предъявляются ему парами или тройками. Наступающее в этих случаях отчуждение смысла слов наглядно показывает ту тесную связь, которая имеется между явления­ми словесной амнезии и сензорно-афазическими расстройствами.

Это нарушение выступает и в опытах с называнием предметов са­мим больным. Как правило, затруднения в назывании предметов (явле­ния «амнестической афазии») у данных больных выражены особенно резко. Именно этот факт и дал основание для обозначения всей этой группы расстройств как «амнестико-афазических». Даже там, где сло­весная амнезия как будто отсутствует, она легко может быть выявлена, если предложить больному называть не один, а два-три показываемых предмета. В этих случаях больной правильно называет один предмет, но не может назвать второй или третий, чаще всего персеверируя ранее данное название. Характерно, что неверное название обычно не осознает­ся больным, что указывает на имеющее здесь место нарушение непо­средственного значения слова. Как и в описанной выше группе пораже­ний, подсказка экспериментатора, как правило, не помогает больному.

Значительное сужение доступного для больного объема операций со словами и тормозящее влияние одного слова на другое является отчетливым указанием на патологическое состояние коры височной области.

Аналогичные трудности амнестико-афазического типа проявляются и в активной речи данных больных. Сохраняя свою интонационно-мело­дическую живость, их речь, как правило, изобилует такими же поисками слов, как и в опытах с называнием предметов. Как и там, в активной речи больных этой группы появляются парафазии. Однако они гораздо чаще носят вербальный, а не литеральный характер.

Все описанное выше показывает, какой своеобразный характер но­сят нарушения высшей корковой деятельности при поражении «внеслу-ховых» отделов левой височной области и в каком сложном отношении они находятся к другим симптомам, разобранным в предыдущем разде­ле. Следует прибавить к этому, что и письмо больных этой группы мо­жет оставаться относительно сохранным, и признаки его нарушения обнаруживаются лишь при усложнении соответствующих условий (на­пример, при расширении объема подлежащих записи слов).

Акустико-мнестические нарушения, возникающие в интересующей нас группе случаев, отличаются от тех, котор'ые наблюдаются при ясно выраженной сензорной афазии тем, что в их состав не входит грубый распад звуковой структуры слова (фонематические замены, трудность звукового анализа слов, нарушения письма и т. д.). Однако ряд симп­томов сближает обе группы нарушений: при увеличении объема словес­ного материала наряду с амнестическими симптомами возникают и отчетливые сензорно-афазические явления в виде отчуждения смысла слов; как правило, подсказка не помогает экфории нужного слова.

По-видимому, при поражении левой височной области вследствие патологической слабости корковых клеток последние легко переходят в состояние запредельного торможения. Не исключена также возмож­ность, что в этих случаях и верхние отделы височной области (вторич­ные акустические зоны) испытывают на себе перифокальные влияния и сами оказываются в состоянии патологически сниженной возбуди­мости.

Мы описали те явления, которые встречаются при поражениях «внеслуховых» отделов левой височной области. Однако анализ тех патофизиологических механизмов, которые лежат в основе этих явле­ний, остается еще делом будущего. Нет сомнения в том, что некоторые из описанных явлений — трудность удержания последовательной серии предъявленных на слух элементов, резкое сужение объема доступных для удержания звуковых (и прежде всего словесных) раздражителей, тор­мозящее влияние одного слова на другое и, наконец, отчетливые явле­ния слухо-речевых персевераций, — указывают на значительное измене­ние нейродинамики в пределах корковых отделов слухового анализатора в виде снижения силы нервных процессов, нарушения их подвижности. Однако только тщательные психофизиологические исследования этих явлений позволят установить те механизмы, которые лежат в основе этих нарушений.

Наше описание патолош-чесмих изменений, наступающих ори поражении вне ядер­ных отделов левой височной области, было бы неполным, если, бы мьг не упомяну­ли об одном своеобразном симптоме, часто встречающемся при поражении височно-затылочных отделов левого полушария.

Речь идет о своеобразном феномене «отчуждения смысла слов», который по своим психологическим особенностям значительно отличается от тех форм, которые мы опи­сали, разбирая синдром сензорной («акустико-гностической») афазии.

Больные с данной локализа­цией поражения могут не испы­тывать заметных затруднений в дифференциации близких звуков, хорошо выполняют задачи на зву­ковой анализ и синтез слов, без всяких ошибок пишут даже слож­ные слова, узнают и исправляют любое неправильно произнесенное слово. Однако безукоризненно произнося слово, они часто не мо­гут вспомнить его значение. От­чуждение смысла слов, проявляю­щееся здесь в форме глубокой ам­незии словесных значений, пред­ставляет собой картину, резко от­личающуюся от той, которую мы наблюдаем при поражении «кор­кового ядра» слухового анализа­тора. Мы не знаем еще механиз­мов, обусловливающих эти явле­ния, но некоторые факты зас­тавляют думать, что речь идет здесь не столько о нарушении зву­ковой структуры слова, сколько о распаде звуко-зрительных синте­зов и тех связей между зритель­ными образами и их словесными обозначениями, которые являются условием для сохранения нормаль­ной структуры речи. Это предполо­жение подтверждается в некото­рых опытах с рисунками этих больных, проведенных как проф. С. М. Блинковым, так и нами: лег­ко копируя предложенные рисунки (даже сложные), такие больные не могут воспроизвести эти рисун­ки по словесной инструкции. Хотя слово, казалось бы, сохраняет свое непосредственное значение, оно не актуализирует того четкого зрительного образа, ко­торый обычно возникает у нормального испытуемого или у больного с поражением верхних отделов височной области. Примеры подобных нарушений мы даем на рис. 29. Их возможным механизмом является нарушение совместной работы коры височной (слухо-речевой) и затылочной (зрительной) области. Доступность копирования рисун­ков указывает на сохранность зрительного -анализа и синтеза, как такового; сохранность звуковой стороны речи — на нормальную работу корковых отделов слухового ана­лизатора. Невозможность же вызвать через словесную систему соответствующие зри­тельные образы и значительная нестойкость последних дает основание думать о нару­шении тех процессов, которые могут быть обеспечены только совместной работой обе­их областей. Эти соображения нельзя, конечно, считать сколько-нибудь достаточным объяснением этого симптома, и анализ тех дефектов, которые возникают при наруше­нии пограничных зон, осуществляющих совместную работу твух анализаторов (в дан­ном случае — слухового и зрительного), должен стать делом дальнейшей работы.

е) Об особенностях интеллектуальных процессов при поражении

височных систем

До сих пор мы не выходили за пределы анализа тех акустико-гно-стических и речевых изменений, которые наступают при поражениях систем левой височной области.

Возникает, однако, вопрос: остаются ли интеллектуальные процессы этих больных сохранными, и если они страдают, в чем конкретно про­является их нарушение?

Этот вопрос представляется тем более существенным, что, как мы указывали выше, некоторые исследователи, и в первую очередь П. Мари (1906), считали всю сензорную афазию результатом первичных интел­лектуальных расстройств и видели в нарушении мышления или в ча­стичной деменции сущность возникающих здесь фунциональных де­фектов.

Какие черты проявляют интеллектуальные процессы больных с ви­сочной афазией? По этому вопросу за последнее время накопились некоторые материалы, позволяющие дать на него частичный ответ.

Наблюдения, собранные за последние десятилетия (А. Р. Лурия, 1940; Э. С. Бейн, 1947; Омбредан, 1951 и др.), дают факты, расходящие­ся с предположением П. Мари и показывающие, что интеллектуальные процессы больных с височной афазией страдают вовсе не в той мере и не так, как это предполагалось данным автором.

Анализ того, как именно нарушается смысловое строение слова при височной афазии, показал своеобразную неравномерность смысловых дефектов у этих больных (см. II, 2, г). Как было показано выше, бли­жайшее значение (или предметная отнесенность) слова страдает в та­ких случаях в гораздо большей степени, чем его обобщающая функция.

Целый ряд наблюдений заставляет предполагать, что общее значе­ние слова и его «смысловая сфера» могут оставаться у этих больных относительно сохранными, хотя и обнаруживают определенные измене­ния. Об этом же говорит и тот факт, что при этих формах поражений значение связок (предлогов и союзов) остается более сохранным, и именно эти связки, как мы уже отмечали выше, продолжают составлять значительную часть речи сензорного афазика.

По-видимому, то «правило», по которому при всяком мозговом поражении в первую очередь страдают якобы наиболее поздно возник­шие и наиболее сложные образования (и прежде всего абстрактные формы мышления), оказываются явно неприменимым к случаям сензор­ной афазии. Тщательное исследование парафазии височных афазиков, проведенное Э. С. Бейн (1957), показало, что смысловые замены (вер­бальные парафазии), встречающиеся в речи сензорного афазика, часто происходят по очень абстрактным основаниям, что также подтверждает неосновательность попыток видеть в сензорной афазии нарушение кате­гориального мышления.

Еще более убедительные данные, говорящие о том, что для больных с сензорной афазией остается доступным целый ряд операций абстракт­ного мышления (классификация предметов, операции отношениями типа «род—вид» и т. д.), были получены Иссерлином (1929—1932, 1936), Лотмаром (1919, 1935), Кюнбург (1923) и особенно Омбреданом (1951). Как показали эти исследования (а также наблюдения Э. С. Бейн, 1957 й А. Р. Лурия, 1947), больной с сензорной афазией во многих случаях легко может усвоить значение отвлеченных понятий, правильно понимает смысл метафоры и проявляет достаточную сохранность абстрактных понятий (типа «развитие», «причина», «ограничение» и т. п.). Он оказы­вается в состоянии совершать операции переноса и даже усматривать отношения аналогии, естественно, в пределах сохранности тех непосред­ственных значений слов, которыми он оперирует. В противовес мнению Гольдштейна (1948) можно сказать, что у больного с височной афазией в известных пределах сохранена и операция классификации, предпола­гающая ту «абстрактную установку», которую представители ноэтиче-ского направления считали дефектной у всех афазиков.

Сохранность понимания отвлеченных отношений у больных с сен­зорной афазией обнаруживается и тогда, когда от исследований речевых, операций мы переходим к тому, что принято называть исследованием «невербального интеллекта». Факты свидетельствуют, что больной с акустической агнозией и сензорной афазией может с успехом осуществ­лять операции с геометрическими отношениями, мысленно менять (пере­вертывать) пространственные отношения элементов, оперировать про­странственными аналогиями и т. д. Как указывает Омбредан (1951),, не менее сохранными у него оказываются и операции с сериями картин, при анализе которых такие больные нередко допускают ошибки в оценке последовательности наглядно развертывающегося сюжета.

Наконец, клинические данные показывают потенциальную сохран­ность основных арифметических операций даже в тяжелых случаях височной афазии, если только эти операции выполняются в письменном виде и не должны опираться на сохранение словесных следов (как это имеет место при счете в уме) К

Таким образом, согласно наблюдениям, ряд основных операций от­влеченного мышления могут в своей основе сохраняться и при пораже­нии левой височной области.

Однако, обнаруживая достаточную сохранность некоторых опера­ций абстрактного мышления, больной, звуковой и смысловой строй ре­чевых процессов которого нарушается, начинает испытывать значитель­ные затруднения каждый раз, когда он должен перейти к систематиче­ским последовательным операциям этими отношениями, требующим постоянного опосредующего участия речевых связей. В таких случаях сохранность «усмотрения отношений» оказывается явно недостаточной,, и мыслительные операции больного начинают нарушаться.

Дефекты мышления больного с височной афазией выступают уже в тех «неречевых» операциях, в которых существенная часть процесса должна совершаться с опорой на удерживаемые в памяти системы речевых связей. Так, Омбредан (1951) описал сохранность операции размещения серии сюжетных картинок при условии, если больному разрешалось перемещать их, и констатировал значительные нарушения этого процесса, когда больному не разрешалось трогать картинки и предлагалось восстанавливать их порядок, обозначая соответствующими* номерами. Подобные же трудности возникали у больных в серийно по­строенных геометрических операциях.

Особенно резкие дефекты обнаруживались у больных в операциях последовательного устного счета. Без труда схватывая отношения чи-

В числе наших наблюдений имеется случай главного бухгалтера с выраженной* формой сензорной афазии, который несмотря на тяжелые речевые страдания мог сдать годовой бухгалтерский отчет, хотя в то же самое время не мог удерживать а памяти имен своих подчиненных и называл их неправильно.

сел и, как правило, сохраняя, общий план требуемых действий, они становились беспомощными, как только переходили к задачам, основан­ным на разложении действия на серию последовательных операций и удержании части результатов в уме. Попытка обратиться к раззернутой. речи не приводила к нужному эффекту, и весь процесс, лишенный опоры, в виде прочной и дифференцированной системы словесных связей, грубо нарушался.

Можно уже не говорить о том, что операции дискурсивного мыш­ления, целиком опирающиеся на речевые средства (например, решение-логических задач типа задач Берта на установлении множественных отношений, см. ниже, III, 7 д), оставались для этих больных полностью-недоступными. Выполнение подобных операций было невозможно из-за. трудностей, связанных с постоянным отчуждением смысла слов, нестой­костью словесных значений, невозможностью удержания следов словес­ных связей и их последовательности.

Таким образом, своеобразие нарушений интеллектуальных операции у больного с поражением височных систем и явлениями акустической афазии заключается в том, что при сохранении непосредственного «усмотрения отношений» (в равной мере наглядно-пространственных или логических) эти больные оказываются не в состоянии выполнить дискурсивные операции, для осуществления которых необходима опора на систему дифференцированных словесных связей и их прочных сле­дов. Попытка включить развернутую речь не улучшает, а ухудшает про­цесс и делает выполнение требуемой задачи невозможным. Частичная компенсация этого дефекта может быть достигнута только при исполь­зовании ряда наглядных зрительных опор, замещающих нарушенные словесные следы. Лишь при таких условиях больные справляются с от­носительно простыми операциями мышления. Сохранность общего плана, предложенной задачи при невозможности осуществить ее с помощью-ряда последовательных операций и составляет своеобразие нарушения, мышления у больных с височной афазией, отличая его от тех форм на­рушения мышления, которые возникают при других поражениях голов­ного мозга и особенно при поражении лобных отделов, которыми мы еще займемся ниже.

Как можно объяснить эту своеобразную сохранность непосредствен­ного «схватывания» пространственных и особенно логических отноше­ний у больных со столь тяжелыми нарушениями речи? Не представляет никаких сомнений, что система отвлеченных логических отношений, возникла и сформировалась на основе речи. Может ли эта система со­храняться при речевых нарушениях?

Дата добавления: 2015-10-21