Высшие корковые функции человека 6 страница

Качественное преобразование, которое под влиянием формирования второй сигнальной системы испытывают зоны перекрытия анализаторов и лобной коры, сказывается в том, что все решительно сознательные психические процессы человека опосредуются через систему речевой сигнализации и протекают при доминирующем влиянии последней, о чем подробно говорится в последующих главах этой книги.

Наряду с дифференцировкой и качественной специализацией эле­ментов всех слоев в филогенезе млекопитающих, и специально прима­тов, отмечается особенно значительное развитие слоя III коры, нейроны которого посылают, принимают и перерабатывают основную массу ассо-циационных импульсов коры. В ряду приматов ширина этого слоя про­грессивно нарастает от низших к высшим, все более отчетливо выявляется подразделение его на подслои. Сходный процесс имеет место и на протяжении всего периода онтогенетического развития коры.

Из представленных диаграмм (рис. 19) видно, что рост слоя III в ширину заметно обгоняет рост всех остальных слоев коры, составляя в соответствующих полях у взрослого человека в среднем около трети ширины всей коры.

Следует указать здесь еще на одну особенность нейронной органи­зации, характеризующую все три группы корковых формаций и имеющую важное значение для понимания их физиологической роли в совокупной корковой деятельности. Дело в том, что характер нейронной организа­ции в целом определенным образом изменяется при переходе от первич­ных полей к вторичным, а от них к третичным полям (рис. 20). Централь­ные корковые поля, через посредство которых замыкаются наиболее концентрированные потоки импульсов, связывающие кору наиболее непосредственным образом с органами чувств и органами движения на периферии, соответственно выделяются среди других полей относитель­ной «грубостью» своей нейронной структуры, приспособленной для вос­приятия и обратной «отдачи» интенсивных возбуждений. Относительно наибольшей тонкостью нейронной структуры отличаются как раз третич­ные поля коры, что следует расценивать как морфологическое выраже­ние особой тонкости и сложности функциональной дифференцировки этих полей, ответственных за наиболее высоко специализированные функциональные связи и взаимодействия между анализаторами. Вторич­ные поля занимают по всем особенностям переходное положение между первичными и третичными.

Описанный выше различный ход структурной дифференцировюг тюлей задних отделов полушарий, имеющих отношение главным образом к организации разных форм ощущений и восприятий внешних раздра­жений, и полей передних отделов полушарий, имеющих отношение главным образом к организации действий, с большой отчетливостью выявляется также и в течение онтогенеза у человека. Было установлено, что уже начиная с ранних стадий эмбрионального развития коры про­цесс разделения на слои и формирование нейронов с их связями

Рис. 21. Различие структурной дифференциации коры передних и задних

отделов в раннем онтогенезе у человека (по Г. И. Полякову). На схеме показаны два типа дифференцировки коры по поверхности по­лушарий: в затылочной, височной и теменной областях хорошо выражена шестислойная структура коры; в лобной области — дифференцировка слоев <ко>р-ы протекает существенно отличным обр.азом. Буквенные обозна­чения: Е — эмбриональный тип коры; N— уплотненный II слой; и — вол­нистость; / — отсутствие диффер-еадирооки внутри поперечника; // — раз­деление на верхний и нижний этажи; /// — выделение слоеев в нижнем этаже; IV — выделение слоев также и в верхнем этаже

происходит в той и другой части полушарий отличным образом. В коре задней части полушария развитие слоев коры протекает по ясно выра­женному типичному шестислойному типу, описанному Бродманом как гомотопическая кора, с обособлением концентрированного слоя IV как главного приемника афферентных импульсов из подкорковых отделов анализаторов. В коре всей передней части полушария, особенно в за­кладке двигательной зоны коры, слоистость внутри коры выступает в значительно более ослабленной форме, что соответствует более рас­сеянному расположению здесь (как и у взрослого человека) элементов, воспринимающих подкорковые импульсы. В закладке лобной коры обращает на себя внимание своеобразное расположение групп нейронов («волнистость»), обусловленное, очевидно, своеобразием развития меж­нейронных связей (рис. 21).

д) Особенность структурной организации и связей медиобазальных отделов коры

Весь изложенный выше материал относится, как мы видели, к тем достигающим у человека наибольшей степени развития и наибольшей сложности структурной дифференцировки территориям коры и их свя­зям, которые занимают в совокупности всю выпуклую (конвекситатную) верхненаружную поверхность полушария. Вне круга нашего обсуждения остались те формации коры, которые располагаются на внутренней и нижней поверхностях полушария («медиобазальная кора») вместе с наи­более тесно примыкающими к ним подкорковыми образованиями (см. рис. 6, б и 22). Анатомически мы имеем здесь в виду обе краевые зоны новой коры, представленные лимбической и островковой областя­ми, с функционально и топографически особенно тесно с ними связанны-ми отделами новой коры на нижней и частично внутренней поверхности лобной и височной областей (поля 11, 12, 20, 31, 32, по Бродману). Сюда

должны быть отнесены, далее, эволюционно более старые фор­мации коры (древняя, старая и межуточная кора, по классифи­кации И. Н. Филимонова): Ам-монов рог и пограничные с ним формации энторинальной коры, а также обонятельный бугорок с прилежащими к нему структура­ми полукоркового характера, еще не обособленными от подкорко­вых скоплений нейронов, заложен­ных в глубине стенки полушария.. Из подкорковых образований не­обходимо здесь в первую очередь отметить комплекс ядер минда­лины и филогенетически более старые разделы ядер зрительно­го бугра (группа передних и ча­стично медиальных ядер) и под­корковых узлов больших полуша­рий. Большинство указанных вы­ше образований объединялись старыми нейроанатомам'и в поня­тии обонятельного мозга и рас­сматривались как имеющие от­ношение главным образом к анализу и синтезу обонятельных раздра­жений. Результаты новейших исследований значительно расширили классические представления о функциональном значении этих областей и выявили их функциональную многозначность. Проведенные *на раз­личных животных эксперименты с очевидностью показали, что области,, о которых идет речь, играют весьма существенную роль в формирова­нии поведения и в определении характера опосредствуемых через кору ответных реакций на раздражения.

Как показали наблюдения, раздражение этих областей электриче­ским током не вызывает быстрых разрядов возбуждения, осуществляю­щегося по законам «все или ничего». Они вызывают медленные, посте­пенно меняющиеся возбуждения и таким образом сказываются в боль­шей степени на изменениях состояния нервной ткани мозга, чем на изолированных реакциях отдельных мышц или секреторных органов. Эти отделы центральной нервной системы имеют особенное значение для реализации влияния подкреплений — положительных или отрица­тельных — на высшую нервную деятельность животного. Именно сюда,, по-видимому, сигнализируется эффект как положительного подкрепле­ния, связанного с удовлетворением той или иной потребности организма я ведущего к снижению «напряжения» («stress»), так и отрицательного подкрепления, которое толкает животное на поиски новых способов для получения положительного подкрепления и для снятия «напряжения».

Особенно демонстративны в этом отношении опыты с лимбической областью. При регистрации биопотенциалов, отводимых от лимбической области, было замечено, что каждое положительное или отрицательное подкрепление вызывало в этой области электрические разряды; при по­вреждении лимбической области эти реакции коры на эффекты произво­димых действий нарушались, и разряды продолжали осуществляться независимо от того, подкреплялось ли данное действие или нет. К этому зопросу мы вернемся ниже (см. II, 5, б).

Опыты с экстирпациями и электрическими раздражениями позволи­ли прежде всего установить, что вышеуказанные корковые и подкорко­вые отделы связаны не только с обонятельными и частично вкусовыми рецепциями, но и с восприятием, анализом и синтезом многообразной •сигнализации, поступающей из внутренней среды организма от различ­ных внутренних органов и систем жизнедеятельности организма. Далее была установлена, анатомически и физиологически, особенно тесная связь этих областей конечного мозга не только между собой (и, в частно­сти, между лимбической областью и базальной лобной корой), но и с иодбугровыми (гипоталамическими) образованиями межуточного мозга, которые, как известно, представляют собой собрание «центров», коорди­нирующих все вегетативно-эндокринные регуляции организма и опреде­ляющих все трофические процессы и процессы обмена веществ в тканях. На основании этих данных понятие «обонятельного мозга» было заме­нено понятием «висцеральный мозг».

Важно подчеркнуть, что формации «висцерального мозга», и в частности лимбическая область, как непосредственно, так и через по­средство подбугровой области весьма тесно связаны со стволовыми ^образованиями, имеющими отношение к разнообразным вегетативным 'функциям организма, и специально с ретикулярной формацией ствола мозга, которая в настоящее время рассматривается как основной физио­логический аппарат, поддерживающий на должном уровне рабочий тонус корковых нейронов и тем самым оказывающий непосредственное влияние на замыкательные функции коры и на смену состояний бодрст­вования и сна.

Так, исследованиями Пенфилда, Джаспера (1959) и др. было дока­зано представительство вкусового анализатора, органов жевания, глота­ния, слюноотделения и пищеварительного тракта в островковой области и в примыкающих к ней оперкулярных отделах передней и задней цент­ральных извилин. При раздражении различных участков лимбической области у животных были получены эффекты в виде изменений сердеч­ной деятельности, кровяного давления, цикличности сна и бодрствова­ния, движений морды, характерных для акта захватывания пищи, и т. п. Реакции «мнимой ярости» и «мнимого страха» с ярко выраженными соответствующими вегетативными сдвигами удавалось неоднократно вызывать при раздражениях определенных ядер гипоталамической об­ласти и примыкающих к ней древнейших отделов конечного мозга. В осуществленных Олдсом и его сотрудниками опытах (1955—1959) с электродами, вживленными в определенные отделы древнейших обла­стей конечного мозга, крыса много раз подряд нажимала включавший ток рычаг, активно раздражая эти отделы; по-видимому, эта реакция •получала тем самым положительное подкрепление. При разрушениях -комплекса ядер миндалины у обезьяны (опыты Вейзекранца, 1956) от­мечались биохимические сдвиги, в результате которых расстраивалась нормальная, регуляция потребности организма в пище: животное пере­ставало испытывать чувство голода или, напротив, продолжало акт еды независимо от насыщения.

Особенно большой интерес представляют для нас результаты экспе­риментов с Аммоновой корой и с формациями новой коры, лежащими на основании лобной и височной долей мозга. При раздражениях и опе­ративных удалениях этих отделов, а также Аммонова рога обращали на себя внимание глубокие расстройства эмоциональной сферы, выра­жавшиеся в изменениях темперамента, появлении резких аффективных взрывов и агрессивности у ранее спокойных или, напротив, излишней покорности у ранее агрессивных животных. Электрические раздражения этих отделов вызывали у животного ряд реакций, связанных с различ­ными влечениями и инстинктивными формами поведения.

Все эти факты, связанные с глубокими изменениями физиологиче­ских механизмов, регулирующих нормальное поведение животного, с несомненностью свидетельствуют о том, что медиобазальные отделы новой коры, вместе со всем комплексом связанных с ними филогенети­чески древних корковых, подкорковых и стволовых формаций мозга, имеют ближайшее отношение к регуляции внутренних состояний орга­низма, воспринимая сигналы этих состояний и их изменений и соответ­ствующим образом «настраивая» и «перестраивая» каждый раз актив­ную деятельность животного, направленную вовне. Тесные связи между этими формациями и специально между лимбической областью и ба-зальной лобной корой обосновывают общее заключение о том, что в лобной области происходит сопоставление и функциональное объедине­ние двух важнейших родов обратной сигнализации. Мы имеем здесь в виду, с одной стороны, сигнализацию, идущую от двигательной активно­сти организма, направленную на внешний мир и формирующуюся под влиянием информации о событиях, происходящих в окружающей среде, а с другой стороны, сигнализацию, поступающую из. внутренней сферы организма. Таким образом, обеспечивается всесторонний учет всего, что-происходит вне организма и внутри него в результате его собственной деятельности. Ввиду этого можно полагать (как это будет показано ни­же— II, 5), что лобная кора, в которой происходят сложнейшие синте­зы внешней и внутренней информации и преобразование их в оконча­тельные двигательные акты, из которых формируется целостное поведе­ние, имеет у человека весьма существенное значение в качестве морфо-физиологической основы наиболее сложных видов психической деятель­ности.

3. О СИСТЕМНОМ НАРУШЕНИИ ВЫСШИХ ПСИХИЧЕСКИХ ФУНКЦИИ ПРИ ЛОКАЛЬНЫХ ПОРАЖЕНИЯХ МОЗГА

Мы осветили системный принцип строения и поэтапной локализации высших психических функций и остановились на той сложной организа­ции, которой отличается кора головного мозга человека.

Что следует из изложенного выше для решения вопроса о наруше­ниях высших психических функций при очаговых поражениях мозга? Из каких принципов мы должны исходить в рассмотрении локальной патологии мозговой коры? Эти вопросы имеют первостепенное значение,, и на них следует остановиться особо, прежде чем перейти к ашализу конкретных фактов патологии высших корковых функций человека.

Выше мы уже говорили об известном положении Джексона, впер­вые указавшего, что локализация симптома ни в какой мере не совпа­дает с локализацией нарушающейся функции. Для нас представляется несомненным, что из того факта, что поражение ограниченного участка-мозговой коры вызывает нарушение какой-либо функции, например-письма или счета, вовсе не следует, что письмо или счет «локализованы» именно в этом участке мозга. С принципами системного строения функ­ций и их поэтапной локализации согласуется то положение, что для на­рушения функции бывает практически достаточно, чтобы выпало любое звено сложной функциональной системы. Иными словами, лишившись любого необходимого для выполнения функции звена, функциональная система в целом или распадается, или благодаря «топологическому», а не «метрическому», принципу своей организации перестраивается,, чтобы выполнять нужную функцию новым набором средств.

Тот факт, что нарушение функциональной системы может практи­чески возникнуть при поражении ее любого звена, вовсе не означает, однако, что функция одинаково нарушается при любом поражении моз­га, что правы антилокализационисты, и мозг работает как однородное «эквипотенциальное» целое. Достаточно вспомнить, какую сложную и. высоко дифференцированную структуру представляет собой головной мозг, чтобы видеть всю несостоятельность подобных взглядов.

Все это дает основание для того, чтобы сформулировать основное положение, которым мы будем руководствоваться на протяжении всего дальнейшего анализа материала.

Высшие психические функции действительно могут страдать при поражении самых различных звеньев функциональной системы; однако при поражении различных звеньев они страдают по-разному, и анализ того, как именно нарушаются высшие психические функции при различ­ных по локализации поражениях мозга, и составляет для нас основную' задачу функциональной патологии очаговых поражений мозга.

Остановимся на этом подробнее.

Мы уже говорили, что каждая высшая психическая функция, в том смысле, какой мы придаем этому термину, включает в свой состав мно­го звеньев и опирается на совместную работу многих участков коры го­ловного мозга, каждый из которых играет в осуществлении целой функ­циональной системы свою, особую роль. Это положение можно раскрыть на примере, подвергнув анализу какую-либо одну хорошо изученную психическую функцию. Мы выберем для этой цели деятельность письма, поскольку эта функция в свое время исследовалась нами специально¹.

¹ См. А. Р. Лурия. Очерки психофизиологии письма. Изд-во АПН, М., 1950.

Для того чтобы человек мог написать диктуемое ему слово, он пре­жде всего должен подвергнуть его звуковой состав акустическому ана­лизу. Этот анализ заключается в выделении из сплошного звукового по­тока отдельных дискретных элементов — звуков, в определении их су­щественных «фонематических» признаков и в сопоставлении их по дан­ным признакам с другими звуками речи. Акустический анализ и синтез, который, кстати сказать, занимает целый «добукварный» период обуче­ния письму, осуществляется, как это показали специальные исследо­вания (Л. К. Назарова, 1952 и др.), при ближайшем участии артикуля­ций. В дальнейшем звуковой состав слова «перешифровывается» в зри­тельные образы букв, которые подлежат записи. Каждый выделенный при участии слуха и артикуляции звук речи прочно связан с определен­ным зрительным образом буквы или «графемой», которая может быть изображена различным образом (в виде заглавной или строчной, про­стой или стилизованной буквы). «Перешифровка» каждой фонемы в зри­тельную схему графемы должна осуществляться с учетом ее топологи­ческих свойств и пространственного расположения ее элементов. Этот акт подготовляет третий этап процесса письма — «перешифровку» зри­тельных схем букв в кинестетическую систему последовательных-дви­жений, необходимых для их записи. Движения записи букв представля­ет собой сложную «кинетическую мелодию», требующую определенной организации двигательных актов в пространстве, определенной их по­следовательности, плавной денервации движений и т. д. Следует вместе с тем отметить, что удельный вес каждого из этих моментов не остается постоянным на разных стадиях развития двигательного навыка. На пер­вых его этапах основное внимание пишущего направляется на звуковой анализ слова, а иногда и на поиски нужной графемы. В сложившемся навыке письма эти моменты отступают на задний план и усиливаются только при записи особенно сложного слова. При записи хорошо авто­матизированных слов письмо превращается в плавные кинетические стереотипы.

Исходя из задач нашего изложения, мы значительно упростили ана­лиз психологического состава процесса письма, не останавливаясь спе­циально на ряде моментов (особенности фонем в зависимости от их позиционного места в слове, удержание нужной последовательности звуков в слове и слов в фразе и т. д.). Однако сказанного достаточно, чтобы видеть, какой сложностью отличается процесс письма и какой разнообразный набор функциональных звеньев входит в его состав.

Сложному функциональному составу письма соответствует и его •сложная поэтапная (или системная) локализация.

Из всего вышесказанного следует, что акт письма ни в какой мере не является результатом деятельности какого-либо одного «центра»; в его осуществлении принимает участие целая система взаимно свя­занных, «о высоко дифференцированных зон коры головного мозга.

Для осуществления акта письма необходима сохранность первич­ных и особенно вторичных полей слуховой коры левой височной обла­сти, которая вместе с нижними отделами постцентральной (кинестети­ческой) и премоторной коры принимает участие в осуществлении фоне­матического анализа и синтеза звуковой речи. Для него необходима, да­лее, сохранность зрительно-кинестетических отделов коры, без участия которых не может быть осуществлена «перешифровка» фонематической структуры на систему графем с сохранением их топологических особен­ностей и пространственных координат. Для его нормального осуществ­ления необходима, далее, сохранность кинестетических и двигательных (постцентральных и премоторных) отделов коры, которые должны обес­печить «перешифровку» графических схем в плавные «кинетические ме­лодии» двигательных актов. Мы уже не говорим о том, что, как будет показано ниже, для правильного осуществления высших психических функций нужна сохранность всего мозга, в том числе и его лобных от­делов.

Таким образом, мы имеем все основания сказать, что процесс пи­сьма может протекать нормально лишь при сохранности сложной кон­стелляции корковых зон, практически охватывающих весь мозг в целом, однако составляющих высоко дифференцированную систему, каждый компонент которой несет в высокой степени специфическую функцию.

¹ В специальном исследовании мы доказали, что фонетическое письмо на русском или немецком языке имеет строение, резко отличающее его от иероглифического пись­ма на китайском языке и даже от смешанного (имеющего как фонетические, так и ус-

Следует одновременно иметь в виду, что'эта сложная констелляция зон, участвующих в акте письма, может меняться на разных этапах фор­мирования навыка и, больше того, оказывается неодинаковой при пи­сьме на разных языках¹.

Очевидно, что процесс письма может нарушаться при самых раз­личных по расположению очаговых поражениях коры головного мозга, однако каждый раз нарушение письма будет иметь качественные осо­бенности в зависимости от того, какое звено было разрушено и из-за каких именно первичных дефектов пострадала вся функциональная си­стема.

Если поражение располагается в пределах корковых отделов слухо­вого анализатора, систематизированная рецепция звукового потока бу­дет невозможна. Сложные звукосочетания будут восприниматься как нечленораздельные шумы, близкие по звучанию фонемы будут смеши­ваться. Поэтому больной с таким поражением при сохранности графем и плавных двигательных навыков, не будет располагать четкой «про­граммой» подлежащего написанию слова.

Близкие, хотя, как мы увидим ниже, существенно отличные факты, «будут иметь место при поражении корковых отделов кинестетического анализатора, исключающем возможность нормального участия артику­ляций в процессе звукового анализа речи. В этих условиях будут воз­никать весьма типичные дефекты письма.

Совершенно иная форма нарушения письма возникает при пораже­нии теменно-затылочных отделов коры, непосредственно связанных со зрительно-пространственным анализом и синтезом поступающих извне раздражений. В этих случаях остается сохранным восприятие звуко­вого состава слова, но процесс «перешифровки» его в зрительно-про­странственные схемы (графемы) оказывается недоступным. Нарушается топологическая схема букв и пространственное расположение их эле­ментов.

Наконец, при очагах, находящихся в пределах корковых отделов двигательного анализатора, страдает прежде всего кинетическая орга­низация актов. Поэтому патология письма в подобных случаях будет выступать в распаде нужного порядка подлежащих записи элементов, в нарушении плавности требуемых движений, в повышенной инертно­сти раз возникших иннервации, в трудностях переключения с одного двигательного элемента на другой и т. д.¹.

Все, что мы сказали о поэтапной локализации и системной патоло­гии процесса письма, имеет принципиальное значение и позволяет сде­лать ряд существенных выводов.

ровные компоненты) письма на французском языке. Есть все основания предполагать, что письмо на этих языках основано на различных констелляциях мозговых зон <см. А. Р. Лурия, 1947,. I960).

¹ Специально вопросы нарушения письма при очаговых поражениях мозга будут разобраны ниже (см. 111, 9).

² В данном случае мы употребляем термин «функция» в первом из значений, ра-зобранньих нами выше (см. I, 1,6) как собственное отправление данноюо участка; моз­гового аппарата.

Первый из них, как уже было сказано выше, заключается в том, что сложная функциональная система может нарушаться при самых разно­образных по своему расположению корковых поражениях, но каждый раз ее страдание носит специфический характер. Первичным в каждом случае выступает нарушение «собственной функции»² пораженного участка, которая обеспечивает нормальное протекание определенного звена функциональной системы. Вторичным (или системным) след­ствием данного нарушения является распад всей функциональной си­стемы в целом. Наконец, можно выделить и те функциональные пере­стройки, которые происходят в патологически измененной системе и которые приводят к компенсации возникшего дефекта, благодаря при­влечению сохранных звеньев коркового аппарата. Весьма важным нам

5 А. Р. Лурия

представляется тот факт, что вторичные и третичные изменения функ­циональной системы, возникающие при разной локализации очага, обна­руживают своеобразный характер, позволяющий судить о том первич­ном нарушении, которое вызвало распад всей функциональной системы. Следовательно, функциональные системы страдают и перестраиваются при каждом очаговом поражении специфично. Анализ этого специфи­ческого характера нарушения высших корковых функций при очаговых: поражениях мозга и позволяет выделить лежащий в основе этого нару­шения первичный дефект, что и является основной задачей клинико-пси-хологического исследования.

Наше понимание нарушения высших психических функций при очаговых поражениях мозга приводит ко второму выводу, имеющему принципиальное методическое значение. Мы должны признать необхо­димость не только констатации, но и квалификации наблюдаемого симп­тома, иначе говоря, характеристики структуры возникающих симпто­мов.

Для понимания мозговой локализации соответствующей функции» недостаточно ограничиться простой констатацией того или иного функ­ционального «выпадения» (как это часто делалось классиками невро­логии). Это ведет к порочным попыткам прямолинейной локализацию выпавшей функции в пораженном участке мозга и неизбежно приводит к неправильному пониманию тех реальных механизмов, которые вы­звали данный симптом. Решающую роль для правильного понимания: симптома должен играть его качественный анализ, изучение структуры нарушения и в конечном счете выделение того фактора или первичного дефекта, который привел к возникновению наблюдаемого симптома^ Только в результате такой работы могут быть вскрыты подлинные меха­низмы нарушений, и симптомы, которые с первого взгляда казались оди­наковыми, — при ближайшем рассмотрении оказываются результатом совершенно различных патологических факторов. Необходимость разли­чения внешнего проявления дефекта и его качественной структуры, т. е.. выделение первичного дефекта и его вторичных, системных последствий,, является обязательным условием топического анализа нарушений,, возникающих при очаговых поражениях мозга. Только такой подход может обеспечить практически важную топическую оценку пора­жения.

* * *

Анализ первичного дефекта, лежащего в основе симптома, и его вторичных (системных) последствий приводит нас к последнему поло­жению, играющему столь же значительную роль в анализе нарушения высших психических функций, возникающих в результате очаговых по­ражений мозга.

Еще классики неврологии обращали внимание на такой парадок­сальный на первый взгляд факт, что поражение отдельного, ограничен­ного участка мозговой коры приводит часто к возникновению не одного изолированного симптома, а целой группы нарушений, казалось бы,, очень далеких друг от друга. Исследователи.выделяли обычно один наи­более выраженный основной симптом, отвлекаясь от остальных симп­томов как «побочных». Однако по мере накопления фактов оказалось, что наличие целого комплекса симптомов, сопровождающих поражение ограниченного участка мозговой коры, является скорее общим правилом,, чем исключением, причем правилом, резко осложнявшим как представ­ление о наличии в коре головного мозга изолированных «центров», так и представление об эквипотенциальное™ отдельных участков коры.

Однако если исходить из понимания сложных психических процес­сов как функциональных систем, это появление целого комплекса нару­шений, сопровождающего поражение ограниченного участка коры го­ловного мозга, становится неизбежным.

Известно, что различные высшие психические функции (или, точнее, функциональные системы) имеют общие звенья, т. е. осуществляются при участии общих компонентов. Так, например, письмо, как и произ­ношение слов, включает в свой состав рецепцию акустических элементов слова. Операции пространственными соотношениями и счет (внешне очень разные функции) также имеют общее звено в виде симультанно­го пространственного анализа и синтеза и т. д. Поэтому первичное нару­шение звукового анализа и синтеза, возникающее при поражении коры височной области левого полушария, неизбежно приведет к нару­шению не только письма, но и припоминания слов, удержания длинной серии речевых звуков и т. д., не задевая, однако, таких функций, как счет или пространственное восприятие. Напротив, поражение коры те-менно-затылочной области левого полушария необходимо вызовет на­рушение пространственных операций, счета (и еще целый ряд симпто­мов, который займет нас особо), но не будет сопровождаться нарушени­ем восприятия звукового состава слов и связанных с ним нарушений письма, призношения слов и т. д.

Таким образом, наличие первичного дефекта, связанного с «соб­ственной функцией» данного мозгового участка, неизбежно приводит к нарушению целого ряда функциональных систем, т. е. к появлению целого симптомокомплекса, или синдрома, составленного из внешне разнородных, но на самом деле внутренне связанных друг с другом симптомов.

Дата добавления: 2015-10-21