XVI, но и самых энергических государей, сознававших полноту своей власти и
не знавших преград своей воле, каков был, например, император Николай I. К
этому присоединяется, наконец, боязнь либеральных начал, которых развитие
может грозить опасностью самой монархии. По всем этим причинам редко подобные
преобразования совершаются без сильного внешнего толчка. Во Франции слабая
монархия не дерзала коснуться сословных привилегий; результат был тот, что
она, вместе с ними, была унесена революцией. В Пруссии освобождение крестьян
совершилось после Иенского погрома, в Австрии вследствие революции 1848-го
года, в России после Крымской войны. Хорошо, когда этот толчок оставляет неприкосновенною
верховную власть, которая, сознавая свою задачу, исполняет ее обдуманно и
твердо. Мы видели, что неограниченная монархия, по существу своему, всего
более способна совершить такого рода реформы. Но для этого недостаточно одной
силы власти; нужно зрелое обсуждение условий, внимательное взвешивание всех
интересов, наконец настойчивое проведение принятых начал. Только этим обеспечивается
успех преобразования.
Это приводит нас к вопросу о способах действия неограниченной монархии.
Во всяком образе правления общее правило здравой политики состоит в том, что
требуется сила в чрезвычайных обстоятельствах и умеренность в обыкновенном
течении жизни. В первом случае нужны быстрота решения и энергия в исполнении;
во втором необходимо осторожное внимание к разнообразным интересам народной
жизни, старание их примирить и удовлетворить по возможности всех; нужны переговоры,
сделки, уступчивость, мягкость, избежание слишком резких проявлений власти,
всегда возбуждающих неудовольствие. Иногда требуется соединение того и другого.
Когда совершается коренное преобразование, необходимо, как сказано, сочетание
осторожности с настойчивостью, умеренности требований с неуклонным их проведением.
Из различных образов правления неограниченная монархия, как замечено
выше, всех более способна проявить силу власти. Это именно то начало, на котором
она стоит. Если в нем оказывается недостаток, то причина заключается не в
устройстве власти, а в облеченном ею лице, и против этого нет лекарства. Слабый
монарх всегда будет действовать сообразно с своим характером; изменить этого
нельзя. Единственный исход в этом случае-довериться энергическому лицу. Если
выбор удачен, правление может идти успешно; в противном случае может произойти
еще худшее зло, ибо у министра нет тех побуждений, которые есть у монарха:
у него нет ни обеспеченного положения, ни преданий, ни связи с историческою
жизнью народа; он не стоит выше всяких частных интересов. Для самого монарха
отдача себя в чужие руки представляет значительную опасность, а где есть недоверие,
всегда будут и колебания. Таким образом, сила власти зависит главным образом
от личных свойств государя. Напротив, умеренность всегда может быть правилом
политики. Слабый монарх и без того к этому склонен; энергическая же власть
может сама себя умерять: в этом состоит высшее ее нравственное достоинство.
Не в преувеличении своего начала, а в восполнении его недостатков заключается
требование политики, имеющей в виду истинное благо государства. Здесь это
правило прилагается более, нежели где-либо.
Способы действия касаются принимаемых мер и отношения к людям. Относительно
первого нельзя лучше выразить истинные требования политической мудрости, как
словами Екатерины Второй, переданными императору Александру Павловичу статс-секретарем
Поповым*(66).
"Имея доступ к Императрице, бабке Вашего Величества", писал Попов, "я
однажды в беседе слышал от нее; дело зашло о неограниченной власти ее не только
внутри Российской Империи, но и в других землях. Я говорил ей с изумлением
о том слепом повиновении, с которым воля ее везде была исполняема, и о том
усердии и ревности, с коими старались все ей угодить. "Это не так легко, как
ты думаешь", сказала она. "Во-первых, повеления мои не исполнялись бы с точностью,
если бы не были удобны к исполнению. Ты сам знаешь, с какою осмотрительностью,
с какою осторожностью поступаю я в издании своих узаконений. Я разбираю обстоятельства,
изведываю мыслипросвещенной части народа и по ним заключаю, какое действие
указ мой произвести должен. Когда же наперед я уверена об общем одобрении,
тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие ВИДБТЬ то, что ты называешь
слепым повиновением, и вот основание власти неограниченной. Но будь уверен,
что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, и когда
в оном я бы следовала одной моей вол, не размышляя о следствиях. Во-вторых,
ты ошибаешься, когда думаешь, что вокруг меня все делается только мне угодное,
Напротив того, это я, которая принуждаю себя, стараюсь угождать каждому сообразно
с заслугами, достоинством, склонностями и привычками. Поверь мне, что гораздо
легче делать приятное для всех, нежели чтобы все тебе угождали. Напрасно сего
будешь ожидать и будешь огорчаться. Я сего огорчения не имею, ибо не ожидаю,
чтобы все без изъятия помоему делалось. Может быть, сначала и трудно было
себя к этому приучить, но теперь с удовольствием я чувствую, что не имея прихотей,
капризов и вспыльчивости, не могу и быть в тягость, и беседа моя всем нравится.
Перенимай у меня, поступай так дома и скажешь после мне спасибо".
Эти золотые слова, которые должны быть памятны каждому самодержцу, заключают
в себе наставление и на счет отношения к людям. Во всяком образе правления
выбор людей составляет одну из важнейших задач государственного управления.
Мало того, чтоб исполнение принятых мер вверялось надежным лицам; надобно,
чтобы цвет общества стоял во главе государства. Только этим утверждается нравственный
авторитет власти, уважение к ней подданных, исполнение ее велений. В неограниченной
монархии эта задача имеет сугубую важность: монарх не может все видеть и все
делать сам; он более других нуждается в орудиях и менее других имеет возможность
удостовериться в истинном положении дел. А между тем, именно здесь выбор людей
представляет особенные трудности. При свободных учреждениях, где политическая
деятельность происходит у всех на глазах, даровитые люди выдвигаются сами
собой. Их способность выказывается умением действовать на других и защищать
или опровергать предлагаемые меры. В неограниченной монархии, напротив, политическая
деятельность остается более или менее скрытою; то, что выставляется на показ,
часто вовсе не соответствуют истинному положению дел. Общественная критика
устраняется, а критика других членов управления слишком часто руководствуется
личными побуждениями и страдает незнанием дела. В выборе людей монарху приходится
руководиться не объективными данными, а чисто личным усмотрением; но именно
тут оказываются величайшие трудности. Люди редко представляются ему в настоящем
свете. Корыстные виды всегда прикрываются личиною преданности и усердия. Нужно
глубокое знание людей, чтоб отличить в них истину от лжи. Неопытный монарх
обыкновенно слишком доверчив; опытный, видя себя окруженным постоянным обманом,
перестает доверять кому бы то ни было и через это сам перестает пользоваться
доверием подвластных. К этому присоединяется свойственная человеку наклонность
поддаваться влиянию ближайшей среды, которая окружает монарха знаками личной
преданности и, зная его характер, умеет им владеть и направлять его к своим
целям. Сила привычки и приятность удобных отношений составляют великое дело
в человеческой жизни. Надобно прибавить и естественную податливость на лесть,
против которой немногие в состоянии бороться. Все это ведет к тому, что в
неограниченных монархиях довольно обыкновенным явлением бывает господство
так называемой камарильи, то есть, нескольких лиц, близких к монарху и пользующихся
его доверием в ущерб интересам страны. Она может состоять из придворных или
из особ, стоящих во главе управления. Иногда же неограниченным доверием облекается
одно лице, которое через это становится истинным правителем государства.
Для монарха, понимающего свое призвание, нет более настоятельной потребности,
как выйти из этого заколдованного круга, замыкающегося в тесной сфере придворных
и бюрократических интересов, и вступить в живые сношения с людьми, представляющими
различные элементы общества и разнообразные направления общественной мысли.
Только этим путем можно получить настоящая сведения и узнать способных людей.
В неограниченных монархиях весьма обыкновенный прием состоит в том, что монарх
говорит о государственных делах единственно с теми, кому они вверены. Нет
более верного средства закрыть для себя познание истины и отдаться всецело
в руки докладчика, который может представить дело в каком угодно виде и дать
ему желанное направление, зная в особенности слабости монарха и средства его
обойти. Это превосходно выражено в письме Семена Романовича Воронцова к императору
Александру Iму:
"Нет в мире ничего более опасного, как решать дела с глаза на глаз с
министром", писал этот опытный государственный муж. "Каким образом можете
вы удостовериться, что он не введет вас в ошибку вольную или невольную? Почему
вы знаете, что министр представляет вам все, что должно быть доведено до вашего
сведения? В природе человека - стремиться к влиянию, к власти; этим создается
деспотизм министра, и Ваше Величество создадите деспотизм невыносимый, решая
дела с глаза на глаз с тем или другим министром".
Приведенные выше слова Екатерины показывают, что она старалась, напротив,
узнать мнение не тех, кому вверяется исполнение известной меры, а тех, которые
ей подлежат. Прежде нежели приступать к какому-либо мероприятию, она хотела
лично выведать мысли образованнейшей части общества, а для этого необходимо
находиться с нею в постоянных сношениях.Этим упрочивается самая сила правительства.
Монархия должна собирать вокруг себя и привязывать к себе все значительнейшие
способности страны. То, что при политической свободе совершается действием
учреждений, то здесь должно быть личным делом монарха. Пренебрежение к этой
задаче ведет не только к ослаблению правительства, но и к развитию оппозиционного
духа в обществе. Способный человек, которому нет надлежащего поприща для деятельности,
всегда недоволен и старается приобрести значение в обществе оппозиционным
положением. Оставление в стороне людей, которых можно привлечь к правительству,
всегда составляет политическую ошибку.
Но если иметь в виду привлечение к себе людей, то надобно уметь с ними
обращаться. Масса пошляков приходить в восторг от всякого приветливого слова,
и на это монарх тем менее должен скупиться, что это ничего не стоит. Но люди
высшего разряда требуют иного обхождения. Благородные души, по природе своей,
независимы; они не нисходят к раболепству, угодничеству, лести; внешние знаки
милости мало их трогают. Независимы и высшие способности: у кого есть собственный
убеждения и характер, тот не может сделаться слепым исполнителем чужих велений.
От этого зависит и самый успех: только деятельность, одушевленная убеждением,
бывает истинно плодотворна. Между тем, независимые люди не всегда удобны.
Управлять с независимыми силами гораздо мудренее, нежели иметь дело с покорными
орудиями. Монарх, привыкший к беспрекословному исполнению своей воли, встречает
тут нравственное сопротивление, которое ему не нравится. Отсюда весьма обыкновенное
явление, что независимые люди устраняются или удаляются сами. Вокруг престола
остается кружок раболепных царедворцев; правительство лишается важнейшей своей
опоры, а в обществе распространяется дух оппозиции. Печальные последствия
такого порядка вещей обнаруживаются, когда наступают затруднительные обстоятельства.
Оказывается, что государство приведено на край гибели или поставлено в тяжелое
положение вследствие неспособности правящих лиц. Тогда, волею или неволею,
приходится призывать к управление или к реорганизации политического тела способных
людей из общества. Но и это нередко бывает только временною мерой. Как скоро
нужда миновала, неудобный орудия опять удаляются, и люди, оказавшие отечеству
незабвенные услуги, оканчивают свою жизнь в полном забвении.
История даже нынешнего столетия представляет поучительные примеры такого
способа действия. В Германии не было, конечно, государственного человека,
который, но возвышенности характера и по нравственному достоинству, мог сравняться
с бароном Штейном. С твердым и ясным практическим умом, с широким образованием
у него соединялись пламенный патриотизм, несокрушимая энергия и способность
собрать вокруг себя и направлять людей к благородным целям. Уроженец Нассауский,
непосредственный рыцарь Империи, он всю свою плодотворную деятельность посвятил
Пруссии, в которой он видел оплот протестантской Германии. И тот государь,
которому он служил, ФридрихВильгельм III, был честный, мягкосердечный, внушавший
к себе привязанность окружающих. Но привыкши к неограниченной власти, он не
любил независимости, а окружал себя раболепными и ничтожными людьми, которых
он облекал своим доверием. Это и привело к Иенской катастрофе. Тогда все взоры
обратились к Штейну; в нем видели единственного человека, способного возродить
павшее государство. Но Фридрих-Вильгельм, даже стоя на краю гибели, не хотел
расстаться с своими ничтожными любимцами; он соглашался только приобщить к
ним Штейна. Последний, разумеется, не пошел на такую комбинацию, которая парализовала
всякое действие. Тогда король написал ему собственноручно кабинетный ордер,
в котором значилось: "к крайнему моему сожалению, я должен был убедиться,
что я в вас с самого начала не ошибался, и что вы строптивый, дерзкий, упорный
и непослушный государственный служитель, который, надеясь на свой гений и
свои таланты, вместо того чтоб иметь в виду благо государства, руководствуется
только капризами и действует по страсти или из личной ненависти и озлобления.
Но именно такого рода государственные чиновники, по своему способу действия,
всего вреднее и опаснее для скрепления целого. Мне жаль, что вы поставили
меня в необходимость говорить вам так ясно и открыто. Но так как вы выдаете
себя за человека любящего правду, то я вам по-немецки высказал свое мнение,
прибавляя, что если вы не хотите переменить свое неуважительное и непристойное
поведение, то государство не может рассчитывать на вашу дальнейшую службу"*(67).
Разумеется, Штейн немедленно подал в отставку, которая и была принята.
Однако, несколько месяцев спустя, после Тильзитского мира, когда ни откуда
не было спасения, пришлось все-таки обратиться к Штейну, и он с полным самоотвержением
принялся за работу. В один год все приняло новый оборот. Предприняты были
радикальный преобразования во всех частях государственного организма; новый
дух повеял в обществе. Наполеон немедленно почувствовал грозившую ему опасность.
Штейн подвергся опале; имения его были конфискованы; сам он принужден был
бежать из отечества. В 1812 году его вызвал к себе император Александр I.
Штейн сделался близким ему человеком, главным советником по германским делам.
При вступлении русских войск в Германце он был поставлен во главе комиссии,
управлявшей владениями союзников Наполеона. Но между тем как чужеземный монарх,
высоко ценя его достоинства, облекал его полным своим доверием, собственный
его государь, которому он оказал ни с чем несравнимый услуги, не хотел его
знать. Когда Штейн лежал в Бреславле при смерти больной, Фридрих-Вильгельм
не прислал даже осведомиться о его здоровье. Канцлер Гарденберг, который продолжал
его начинания и находился с ним в постоянных официальных сношениях, никогда
не проронил ни единого слова о прусских делах. По заключении мира Штейн возвратился
в частную жизнь, в которой и остался до своей смерти. При введении провинциальных
земских чинов, он был назначен ланд-маршалом Вестфальского собрания; но и
по этим делам на его представления не обращали никакого внимания. Таким образом,
эта крупная политическая сила, которой Пруссия обязана своим возрождением,
пропала для государства. Такие примеры не могут не остановить на себе внимания
политического мыслителя, изучающего выгоды и невыгоды различных образов правления.
И в этом. отношении мастерицею привлекать и привязывать к себе людей
была Екатерина Вторая. Нельзя не вспомнить ее завещания потомкам по поводу
изученного ею дела Волынского:
"Всякий государь", писала мудрая монархиня, "имеет неизчислимые кроткие
способы к удержанию в почтенье своих подданных. Естьли бы Волынский при мне
был, и я бы усмотрела его способность в делах государственных и некоторое
непочтение ко мне, я бы старалась всякими для него неогорчительными способами
его привести на путь истинный, а естьли б я увидела, что он неспособен к делам,
я б ему сказала или дала разуметь, не огорчая же его: будь щастлив и доволен,
а мне ты не надобен. Всегда государь виноват, если подданные против него огорчены.
Изволь мериться на сей аршине"*(68).
Такие согласные не только с человеколюбием и гуманностью, но и со здравою
политикой способы действия служат к поддержание неограниченной монархии. Напротив,
противоположные ведут ее к падению. Неограниченная монархия склоняется к падению:
1) когда, преувеличивая свое начало, она всюду водворяет произвол и устраняет
всякие сдержки, тем самым подавляя свободное движение жизни; 2) когда она
принимает необдуманный меры, выражающая только личное самовластие и нарушающие
существенные интересы народа; 3) когда она окружает себя неспособными лицами,
а независимых и способных устраняет; 4) когда она выступает защитницею устаревших
привилегий, которым приносится в жертву благосостояние других классов; 5)
когда она расточает государственный средства и запутывается в финансовых затруднениях,
из которых нет исхода; 6) когда она ведет внешнюю политику, истощающую средства
страны и нарушающую существенные ее интересы; 7) когда, потерявши внутренние
опоры, она держится только иноземным или наемным войском. К этому присоединяются
8) случайный причины, как-то, раздоры в самом царствующем дом, чему примеры
представляют в нынешнем столетии Испания и Португалия.
Народ, привыкший к повиновение, может однако долго выносить даже крупный
злоупотребления власти. Достаточно вспомнить Испанию при последних Бурбонах.
Перевороты совершаются быстро только там, где в государстве есть могучая аристократия,
которая является соперницею монархии. Так было в Швеции после смерти Карла
XII-го и при Густаве IV-м. В других случаях происходят дворцовые перевороты,
которые имеют последствием перемену лиц, а не образа правления. Русская история
представляет тому не один пример. Вообще, средше классы только медленным историческим
процессом становятся политическою силой, способной выступить на государственное
поприще и заявить о своих правах. Низшие же классы обыкновенно чем более угнетены,
тем более безмолвны. При таких условиях, погрязшее в рутине управление может
тянуться многие годы, не замечая ни откуда опасности. Только сильный внешний
толчок обнаруживает всю его гниль.
Однако и после такого толчка монархия, имеющая прочные корни, может обновиться,
преобразовать свое управление, вызвать к деятельности дремлющие общественные
силы, одним словом, окунуться в свежую струю народной жизни. Если она сумеет
совершить этот подвиг, она может еще стоять во главе народа и вести его по
новому пути. Но если, по миновании опасности, она возвращается к обычной рутине
и незаметно втесняется в покинутую временно колею, если к прежним самообольщениям
присоединяется опасная мечта, что можно, довольствуясь старыми орудиями и
приемами, управлять при совершенно изменившихся условиях жизни, то шансы долговременного
существования значительно уменьшаются. Новый, даже небольшой толчок может
положить конец отжившему свой век и потерявшему свое значение порядку вещей.
Это именно и случилось с прусскою монархией. После Иенского погрома она воспрянула
с необыкновенною силой. Призваны были лучшие люди, совершены глубокие преобразования,
и Пруссия поднялась на новую высоту. Но с миром вернулась старая рутина; под
влиянием Австрии наступила реакция, и обновленная монархия не в силах была
противостоять революционному движению 1848 года. Пруссия перешла в разряд
конституционных государств.
В предыдущей главе были уже указаны те условия, при которых совершается
превращение одной политической формы в другую. Излишне было бы их повторять.
А потому переходим к аристократии.
Глава III. Политика аристократии
Мы видели, что аристократический элемент составляет существенную принадлежность
всякого общества. Над количеством естественно возвышается качество, которое,
занимая в обществе подобающее ему место, входить в состав самой государственной
жизни. Высшее качество дает и высшую политическую способность, а это именно
то, что требуется для государства. Одна из важнейших его задач состоит в выделении
способности и к доставлении ее во главе управления.
В Учении об Обществе были обозначены и различные виды аристократии: родовая,
которая есть вместе поземельная, умственная и денежная. Из них умственная
аристократия, при всем своем высоком общественном значения, менее всех имеет
влияния на ход государственных дел, ибо задача ее иная, не практическая, а
теоретическая. Денежная же аристократия, вследствие подвижности своей материальной
основы, становится естественным вожатаем средних классов; но и в ней промышленное
призвание в значительной степени заслоняет политическую роль. Истинно политическим
сословием является аристократия родовая, опирающаяся на крупную поземельную
собственность, которая дает ей обеспеченное и прочное положение, переходящее
из рода в род. Она составляет существенный, если не юридический, то фактический
элемент всякого государственного порядка. И в родовом и в сословном строе
она стоит во глав общества и пользуется наибольшим влиянием в политических
делах.
Редко однако этот элемент достигает исключительного преобладания; обыкновенно
он смешивается с другими началами, монархическим и демократическим. Это объясняется
самыми его свойствами, которые одинаково обнаруживаются и в чистых формах
и в смешанных, вследствие чего, для общей характеристики аристократии, следует
иметь в виду и те и другие. Но когда она является в чистой форме, основные
ее черты обозначаются с особенною резкостью.
По самому существу дела, в аристократическом правлении власть присваивается
многим лицам, которые должны действовать заодно. Иначе единство правления
невозможно. Это требование усиливается еще тем, что аристократия должна отстаивать
свое привилегированное положение, вследствие чего все ее члены должны крепко
держаться друг за друга. Поэтому, правление аристократии возможно только тогда,
когда в членах ее живет общий дух. Но этот дух неизбежно носит характер исключительный
и корпоративный; он заключается в более или менее тесном кружке. Из этого
основного свойства проистекают все выгоды и недостатки аристократии. Выгоды
ее следующие:
Во-первых, корпорация, стоящая во главе управления, которой члены, обеспеченные
в средствах существования, имеют возможность получить самое тщательное воспитание,
смолоду привыкают к государственным делам и руководятся на политическом поприще
своими отцами, опытными в политической жизни, заключает в себе все залоги
значительной способности к управлению. Недостаток природных способностей у
одних восполняетсядругими, которые естественно получают преобладающее значение
к корпорации. Этой выгоды не имеют ни монархия, в которой гениальный человек
может смениться совершенно неспособным, ни демократия, где владычествует масса,
вовсе не приготовленная к участие в государственных делах и принужденная верить
на слово тем, которые особенно удачно умеют играть на ее страстях. История
показывает нам примеры высшей политической мудрости в правящих аристократиях.
Такова была в древности аристократия римская, а в новое время английская.
Таким же государственным смыслом, хотя на менее широком поприще, обладали
аристократия венецианская и бернская. Если одна из важнейших задач государства
заключается в том, чтобы поставить высшую способность во глав управления,
то подобный элемент, специально вырабатывающий политическую способность, составляет
одну из первых основ государственной жизни.
Во-вторых, аристократия более всякого другого образа правления обеспечивает
обдуманность решений. Этого далеко не всегда можно ожидать от отдельного лица,
ибо у всякого человека взгляды необходимо носят личный характер; он часто
смотрит на вещи с одной стороны и не усмотрит или не досмотрит всего. Если
он окружает себя советниками, то от него зависит слушать их или не слушать;
он часто руководится ошибочным доверием; наконец, самые советники обыкновенно
имеют свои личные виды и еще чаще стараются угодить предполагаемому желанно
властителя. С другой стороны, масса заключает в себе слишком мало задатков
обдуманного решения. Она видит только ближайшую цель и легко увлекается мимолетными
впечатлениями и страстями; обыкновенно она подчиняется влияние людей, которые
умеют ей льстить. Представительное устройство в значительной степени умеряет
этот недостаток, вручая решение дел собранно выборных лиц; но самый выбор
определяется минутным настроением массы и различными господствующими в ней
течениями, которые не легко привести к соглашению. Слишком часто демократическое
представительство, составленное из случайно сходящихся лиц, представляет хаотическую
смесь колеблющихся мнений, в которых коалиции партий и борьба за власть приводят
к совершенно случайным решениям, идущим наперекор самым существенным интересам
страны. Владычествующая корпорация изъята от всех этих недостатков. Она неспособна
увлекаться минутными впечатлениями; воспитанная на государственных делах,
она имеет в виду не временные только, а постоянные и отдаленные цели. Состоя
из людей, близко знающих друг друга и связанных общими интересами, имея во
глав способнейших лиц, она содержит в себе все элементы здравого суждения,
и собственная ее выгода требует, чтобы решение было наилучшее, ибо опрометчивость
может как раз привести ее к падению.
В-третьих, аристократия обладает большею твердостью и постоянством воли,
нежели какой-либо другой образ правления. Воля одного лица всегда подвержена
колебаниям, а смена лиц ведет к перемене направлений. Еще более непостоянна
воля массы, которая легко переходит от увлечения к равнодушию, от чрезмерной
уверенности к упадку нравственных сил. В ней владычествуют более порывы, нежели
разумное самообладание, и эти свойства отражаются на собраниях ее представителей.
Аристократия чужда этих недостатков; в ней шаткость отдельных членов находит
поддержку в общем духе корпорации; привычка к управлению государством делает
ее нечувствительною к случайным невзгодам и преходящим впечатлениям; высокое
положение, гордость и понятие о чести не дозволяют падать духом даже при крупных
неудачах; наконец, желание сохранить свое положение в глазах народа поддерживает
постоянство решений. Из всех правительств в мире аристократия отличалась наибольшею
непреклонностью воли. В этом отношении древний Рим представляет неподражаемый
образец для всех времен и народов.
В-четвертых, аристократия отличается наибольшею привязанностью к преданиям
и к историческим началам. Мы видели, что и монархия представляет постоянный
порядок, господствующий над разрозненными общественными элементами; но здесь
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |