устойчивого равновесия, и тогда окажется, что для сохранения этого равновесия
малые государства столь же необходимы, как и большие. Они нужны не только
для того, чтобы не давать весам склоняться на сторону той или другой крупной
силы, но и для того, чтоб умерять между ними столкновения. Полезно иметь сеть
небольших государств, отделяющих великие державы одну от другой. В прежнее
время такими буферами между германскими державами и Францией служили мелкие
государства Германского Союза. С тех пор как на место слабого союза образовалась
могущественная Германская империя, эта выгода исчезла. Вместо подушки, в центре
Европы воздвиглась колоссальная батарея, которая заставляет все соседние государства
напрягать свои военные силы до крайних пределов. Но такое положение очевидно
не может быть продолжительно. Позволительно думать, что потребность действительного,
а не вооруженного мира, истощающего средства государств и парализующего благосостояние
народов, приведет наконец к порядку вещей, более соответствующему истинным
пользам человечества, а это возможно только при низведении Германской империи
с настоящей ее высоты. В центре Европы нужен все-таки буфер, а не батарея.
Это, конечно, не обойдется без кровопролитных войн, но их не миновать современному
человечеству. Горючие материалы накопились в слишком большом количестве; просящиеся
наружу силы находятся в слишком напряженном и неестественном состоянии; поставленные
вопросы слишком настойчиво просят ответа, а временные их решения слишком мало
соответствуют сколько-нибудь разумным требованиям, чтобы подобный порядок
вещей мог считаться прочным. Практический политик имеет в виду злобу настоящего
дня; он довольствуется хотя бы и гнилым миром, лишь бы только отсрочить ужасы
войны; он упорно охраняет настоящее, чтоб отдалить неизвестное будущее. Научная
политика должна смотреть шире и дальше. Она не может не признать, что на голом
праве силы нельзя утвердить прочного порядка. Действительный мир Европы будет
обеспечен лишь тогда, когда существующим народным стихиям дозволено будет
группироваться по своим естественным стремлениям и наклонностям. Тогда возродятся
и подавленные ныне мелкие государства, которые будут смягчать столкновения
крупных. Тогда, можно думать, возродится и Польша, которой исчезновение было
несчастием не только для нее самой, но и для Европейского равновесия. В настоящее
время, более нежели когда-либо, между Россией и Германией нужен буфер, также
как между Германией и Францией. Этого требует и здраво понятый интерес России,
которой, с ее стотридцатимиллионным населением, нечего опасаться слабого соседа,
имеющего вдобавок враждебную ему многомиллионную империю с другой стороны.
Конечно, все это вопросы более или менее отдаленного будущего; много крови
будет пролито прежде, нежели Европа придет к сколько-нибудь сносному и справедливому
порядку вещей. Но задача науки-смотреть в даль и стараться уловить общий ход
вещей, не довольствуясь мимолетными созданиями современной минуты.
С водворением более нормальных международных отношений самые цели государства
должны несколько измениться. Главным предметом заботы будет не внешняя сила
и величие, а внутреннее благоустройство. В этом отношении, как сказано, малые
государства имеют значительнее преимущества перед большими. При большем единении
элементов и большей простоте отношений, в них скорее может осуществиться тот
идеал мирного и свободного сожительства, который представляется высшим счастием
человеческого существования. И это, конечно, при современных условиях, не
более как отдаленная мечта. Пока в массах распространены социалистические
теории и стремления, ни о каком внутреннем единении не может быть речи. Такое
настроение ведет только к постоянной вражде, тем более ожесточенной, чем теснее
круг, в котором она вращается. В этом отношении малые государства представляют
особенные опасности. Нигде деспотизм толпы, на котором зиждется весь социализм,
не становится до такой степени невыносимым, как именно в тесном кругу, где
он охватывает всю частную жизнь и где уйти от него нет никакой возможности,
иначе как эмиграцией. В малых государствах скорее возможно и временное торжество
социализма, которое влечет за собою полное ниспровержение всего гражданского
строя. Но именно эти уроки могут служить назиданием для других. Умственная
борьба против социализма составляет задачу науки, не знающей политических
границ; но для большинства человеческого рода, неспособного связывать отвлеченные
понятия и более всего доверяющего внушениям чувств, живой пример служит гораздо
более убедительным доказательством, нежели всякие общие рассуждения. В этом
отношении малые государства могут оказать человечеству существенную услугу.
Они могут оказать ее и в совершенно противоположном смысле. Небольшое
государство, не играя такой великой роли, имеет гораздо меньше обаяния в глазах
людей. Оно не представляется расточителем всех земных благ, а ограничивается
собственно ему принадлежащим призванием управлять совокупными интересами общества.
Здесь на первый план выступают те мелкие союзы, частью принудительные, частью
свободные, в которых вращается обыденная жизнь человека. От них главным образом
зависит то внутреннее благоустройство и то гармоническое соглашение элементов,
которое недоступно для государства, поглощенного общими вопросами.
Вообще, в политической сфере, как и везде, идеальное устройство состоит
не в подавлении различных элементов каким-либо одним, а в гармоническом сочетании
всех, при свободном развитии каждого, то есть в согласии разнообразия. В историческом
развитии человечества, большие государства и малые играют ту роль, которая
предназначается им их географическими и этнографическими условиями. Часто
это не зависит от произвола. Малое государство не может, по своему хотению,
сделаться большим. В основании его лежит известная народность, которой объем
и внутренняя сила определяют занимаемое государством пространство. Однако
государство может расширить свои пределы посредством завоеваний. Этим путем
самое незначительное государство может сделаться громадным. Пример представляют
Римляне, которые, исходя из маленького города, покорили наконец весь известный
тогда мир.
Здесь возникает весьма важный политический вопрос: насколько завоевания
полезны и в каких случаях они полезны? Этот вопрос с особенным вниманием трактовал
Макиавелли, но и поныне он сохранил свое значение.
Основное правило политики состоит в том, что завоевания должны быть соразмерны
с внутреннею силой государства. Новые завоевания, с одной стороны, требуют
защиты, а с другой стороны должны быть прочно связаны с прежними владениями.
Увеличенная территория естественно нуждается в большей защите. Если новое
приобретение не доставляет новых средств, то защищать расширенные владения
приходится с прежними средствами, которые могут быть достаточны для меньшей
территории, но недостаточны для большей. Поэтому, приобретение новых владений
нередко ведет к напряжению сил, истощающему страну. В пример можно привести
итальянские войны французских королей в XVI-м веке и те, которые были вызваны
честолюбием Людовика XIV-го. Но еще более разительный пример представляют
завоевания Наполеона I-го. После неслыханного периода славы они оставили Францию
истощенною и униженною. Покорение Испании в особенности потребовало таких
жертв, которые подорвали силы, необходимые против других врагов.
Весьма важное значение имеет при этом возможность прочно связать новую
область с старыми. Чем легче установляется эта связь, тем, разумеется, выгоднее
завоевание. Поэтому, приобретение области близкой не представляет таких препятствий,
как завоевание областей отдаленных. Последние труднее защищать и связать с
целым составом государства. С другой стороны, возможность удержать свое владычество
зависит от состояния покоряемой страны. Всего легче дается покорение племен
полудиких или стоящих на гораздо низшей степени культуры, нежели победители.
Таковы, например, племена Туркестана в отношении к России народцы Южной Африки
в отношении к Англии. Но иногда и полудикие племена проявляют такую внутреннюю
силу, которая является неожиданным препятствием завоеванию. Недавно мы видели
это на примере Абиссинии. Еще труднее удержать владычество там, где образование
победителей и побежденных более или менее однородное, а население привыкло
к самостоятельной жизни или тяготеет к другому государству. Испания показала
Наполеону, как может защищаться народ, по-видимому отупевший под игом клерикального
деспотизма. Итальянские владения Австрии были потеряны, как скоро Италия сознала
себя как единое целое. В таком же положении находится Польша в отношении к
России. Легко было завоевать и удержать за собою Остзейские провинции, которые
и прежде уже находились под владычеством Швеции, и где горсть Немцев сидела
над массою латышского населения. Условий для самостоятельной политической
жизни тут не было; обе народности связывались своими интересами с Россией.
Но совсем иное было отношение к Польше. Овладеть ею было не трудно при полном
разложении государственной жизни; но предания прежней независимости, при однородности
собственно польских элементов, доныне составляют неодолимое препятствие всякой
дальнейшей связи. Слияние может значиться на бумаге, но на деле Польша более
чужда России, нежели даже в первое время присоединения, когда там была, по
крайней мере, русская партия. Поныне эта страна представляет не более как
боевой пункт, удержание которого едва ли не превышает приносимых выгод. Можно
весьма усомниться и в политической пользе от приобретения Германией Эльзаса
и Лотарингии. Несмотря на немецкое население Эльзаса, после двадцатипятилетнего
владычества эта область осталась также чужда Германии, как и прежде. И тут
это не более как боевая позиция, сохранение которой требует самого страшного
напряжения военных сил и держит всю Европу под гнетом все возрастающего милитаризма.
Беспристрастный наблюдатель политических событий не может не признать, что
если бы мир был заключен на более умеренных условиях, и Германия и Европа
были бы избавлены от неисчислимых зол и находились бы в более нормальном положении;
они не имели бы постоянно висящий над ними Дамоклов меч ожидаемой войны, грозящей
обагрить образованнейшие страны мира потоками крови. Но люди, отуманенные
победами, всего менее думают об умеренности: они хотят только воспользоваться
всецело настоящим днем и раздавить врага, не помышляя об отдаленных последствиях
своего торжества. Когда же туман прошел, народное самолюбие и тщеславие мешают
смотреть вещам прямо в глаза. Еще не было в мире примера, чтобы государство
добровольно отказалось от своих стяжаний. Даже Австрия не решилась отвратить
войну 1866 г. уступкою Венеции, хотя она хорошо понимала, что ей в конце концов
не удержать этой области. Приобретенное кровью и железом отнимается только
кровью и железом. Тут действует уже не политика, хладнокровно обсуждающая
выгоды и невыгоды известного действия, а голос страстей или самолюбия, которому
подчиняется политика. Он внушает народам, что заняв силою оружия известное
положение, они должны стараться во что бы ни стало его удержать, хотя бы для
этого нужно было пожертвовать всеми благами цивилизации. Истории приходится
смирять такого рода притязания.
Относительно новых завоеваний можно принять за правило, что их не следует
делать, пока не упрочены прежние. История доказывает, что основанные на обширных
завоеваниях государства падают также быстро, как они возникают. Такова была
монархия Александра Македонского: она распалась тотчас после смерти ее основателя.
Та же участь постигла монархию Чингисхана. В наше время все завоевания Наполеона
I-го были утрачены еще при его жизни. Образцом постепенности в завоевательной
политике могут служить Римляне. Они расширяли свои владения шаг за шагом,
упрочивая каждое новое приобретете прежде, нежели они приступали к дальнейшим.
Они не присоединили ни единого клочка земли вне Италии, пока последняя не
была связана с Римом самыми прочными узами. Благодаря этой разумной дальновидности,
они не только завоевали весь мир, но и сохранили свои приобретения в течении
многих веков.
Однако и тут безмерное расширение территории имело свои весьма существенные
невыгоды. При таком составе государства владычествующая народность растворяется
в других. Государство становится пестрою смесью разнородных элементов, которые
связываются лишь общим правительством, а правительство, которое не опирается
на народный дух, лишается главной своей поддержки, о чем подробнее будет сказано
в следующей главе. Таким образом, вопрос о расширении границ тесно связан
с вопросом о народности. Материальными и нравственными силами господствующей
народности определяется естественный объем ее владычества. Как скоро она выходит
из этих пределов, она подрывает собственные основы. Отсюда несбыточность всех
так называемых всемирных монархий. Римская империя распалась вследствие внутреннего
бессилия, прежде нежели она была покорена варварами.
И в этом отношении существенную важность имеют характер и свойства приобретаемых
земель. Присоединение пустынных пространств, заселенных дикими племенами,
не требует больших жертв и мало влияет на внутренний быт. Они составляют как
бы придаток, с которым легко справиться. Таковы наши завоевания на Востоке.
Но если бы России удалось завоевать Константинополь, то удержание этого мирового
пункта не только потребовало бы неисчислимых жертв, но оно отразилось бы на
всем ее государственном и общественном строе. Через это изменились бы все
задачи ее внешней и внутренней политики. Центр тяжести Русской земли передвинулся
бы на Юг. Россия перестала бы быть тем, чем ее сделала история, и самый склад
русского народа стал бы иным. Невозможно, конечно, сказать, на сколько он
был бы способен совладать с этими новыми задачи. Во всяком случае, такое отрешение
от всего своего прошлого имело бы для него весьма невыгодные последствия.
Сказанное о завоеваниях в значительной степени относится и к колониям.
Колонии суть отдельные территории, или вовсе не заселенные, или заселенные
племенами, стоящими на низшей степени культуры, куда переселяются граждане
для постоянного жительства. Здесь возникают два вопроса: 1) до какой степени
нужны колонии и 2) как их устроить?
Колонии создаются большею частью из экономических соображений: они составляют
источник богатства. Чем более покоренная страна изобилует естественными произведениями,
чем более она представляет выгод для торговли, тем более она привлекает к
себе поселенцев. К этому присоединяются иногда и политические виды: богатые
области умножают силы государства По своему выгодному положению на земном
шаре, колонии могут доставить не только торговые пути, но и опору для морского
владычества и для действия на соседей. Но колонии требуют жертв: с одной стороны,
они нуждаются в защите, с другой стороны они отвлекают силы страны, переманивая
к себе поселенцев. Когда же покоренная страна заселена воинственными племенами,
нужны значительные усилия со стороны владычествующего государства, чтобы покорить
их прочным образом. Франция испытала это в Алжире.
Если колония, как обыкновенно бывает, отделена морем от метрополии, то
защита ее требует морских сил. Поэтому, они всего более сподручны большим
морским державам, которые в состоянии посылать свой флот по всем концам мира.
Колонии же мелких государств при первой войне попадают в руки более сильных
соперников; таким образом уничтожаются плоды долголетних усилий и жертв. Так
исчезла большая часть колоний португальских и французских. Та же судьба постигла
и значительную часть голландских колоний. Все это досталось владычествующей
на море державе - Англии. В последние годы во Франции происходили оживленные
споры на счет расширения колониальных владений. В настоящее время все более
или менее значительные морские государства, как бы взапуски друг перед другом,
стараются овладеть свободными пространствами земного шара и поделить их между
собою. Этим думают открыть новый сбыт для торговли и приготовить почву для
возрастающего народонаселения. Первоклассной державе, как Франция, трудно
отстать от других, тем более, что основание колоний имеет затягивающее свойство:
каждый шаг влечет за собою дальнейшие, не всегда желательные, но неизбежные.
Противники расширения не без основания указывают на то, что этим способом
отвлекаются силы, необходимые для внутренней обороны. После постигшего ее
погрома, имея под боком могучего соседа, увенченного победами, и открытую
границу. Франция принуждена постоянно стоять на стороже и приносить величайшие
жертвы для поддержания своих военных сил, не отвлекаясь дальними предприятиями.
Указывают и на то, что при первой войне все эти с трудом приобретенные колонии
могут разом попасть в руки врагов. Против этого защитники колониальной политики
возражают, что держава, играющая такую историческую роль, как Франция, не
может ограничиваться настоящим днем, упуская из виду будущее. Если она останется
на месте, когда все кругом расширяется и растет, она неизбежно понизится в
ряду народов и закроет всякие дальнейшие пути будущим поколениям. При таких
условиях выбор, очевидно зависит не столько от политических расчетов, для
которых будущее остается всегда гадательным, а от веры в силы своего народа.
Страна, занимающая в мире первенствующее положение, не может низойти с этой
ступени, не сделав, может быть, даже излишних жертв, чтобы на ней удержаться.
Только история может разрешить этот вопрос.
Кроме значительной траты денег и людей, удержание колоний требует и выселения
известной части народа, притом самой энергической и предприимчивой. Если есть
избыток населения, такая эмиграция бывает полезна. При таком условии, колонизация
становится существенною потребностью государства. Она представляет как бы
естественное его расширение; этим способом культура страны разносится по отдаленным
берегам. Такое именно явление представляют нам древние греческие государства.
Для них колонии были источником сил и богатства. Но при других условиях выселение
значительной части граждан может вести к истощению государства. Разительный
пример в этом отношении представляет Испания. После открытия Америки все,
что было в Испании энергического и любящего свободу, отправилось искать приключений
на новом материке. Истощенная страна подпала под гнет самого удушливого деспотизма.
А между тем и колонии не были счастливы; только вместо деспотизма в них водворилась
анархия. Элементы свободы и порядка, которые, в совокупности, могли бы упрочить
разумный государственный быт, будучи разъединены, породили, противоположные
крайности и общий упадок сил.
Совершенно иное зрелище представляет англосаксонское племя. Оно как будто
по преимуществу предназначено для колонизации. В нем, во всех слоях, господствует
тот дух личной инициативы и предприимчивости, который для этого всего более
нужен. Оно высылает своих сынов во все концы мира, везде основывает обширные
колонии, а между тем зерно остается столь же крепким, как и прежде. Таким
образом, в вопросе о колонизации весьма многое зависит от свойств племени.
Замечают, что из всех европейских народов Французы менее всех имеют способность
к колонизации. Они неохотно выселяются и скорее склонны подчиняться правительственному
руководству, нежели действовать по собственному почину, а в колонизации требуется
именно обратное. Плодотворное проложение новых путей есть дело личной предприимчивости.
Однако и государственное устройство оказывает при этом свое влияние.
Аристократические государства обнаруживают особенную способность к колонизации.
Здесь низшие и средние классы, не находя надлежащего простора в отечестве,
ищут новых поприщ для деятельности в покорении других стран. Колонии служат
самою сильною поддержкой английской аристократии. В них младшие сыновья обретают
доходные места, которые вознаграждают их за лишение отцовского наследства.
Там занимают высокое положение те, которые в Англии не допускаются в высшие
общественные сферы. Туда, наконец. устремляются бедные, обделенные землей.
Нередко и самое покорение туземных племен бывало делом частной предприимчивости:
Америка была завоевана искателями приключений. Но самый разительный пример
представляет покорение двухсотмиллионного населения индии английскою Ост-Индскою
Компанией. Правительство давало только привилегии; остальное было совершено
частными средствами. Торговые выгоды с избытком вознаграждали приносимые жертвы.
Для государства такой способ приобретения представляет то несомненное преимущество,
что от него не требуется никаких трат и усилий. Оно не втягивается в ненужные
войны, не идет далее того, что материально полезно. Но зато меркантильный
расчет стоит здесь на первом плане, часто в ущерб не только частной, но и
политической нравственности. Громкие процессы Клайва и Варрен-Гестингса обнаружили
те ужасы, которые некогда творились агентами Ост-Индской Компании. И на наших
глазах разбойническое нападение на Трансвааль показало, что в настоящее время,
также как и прежде, торговая выгода не останавливается ни перед чем. Но в
наше время, по крайней мере, невозможна уже прежняя тайна. Все скорее выходит
наружу. Там, где доходы не вознаграждают убытков или требуются силы, превосходящие
частные средства, покорение туземцев становится по необходимости делом правительства.
Тут ему приходится рассчитывать, насколько расширение владений может вознаградить
его за производимые траты. Но, как указано выше, именно этот расчет представляет
величайшие трудности, ибо выгоды отдаленного будущего всегда остаются гадательными,
и к материальным расчетам присоединяются идеальные соображения, как-то, цивилизующее
призвание великого народа, которое не поддается математическим выкладкам.
Во Франции, со времени завоевания Алжира, не раз возникали прения на счет
выгод, приносимых этою колонией. Многие утверждали, что лучшее ее покинуть,
так как она не вознаграждает и никогда не может вознаградить постоянной траты
денег и людей. Однако, выгода приморского положения, расчет на будущее и в
особенности чувство национальной гордости всегда склоняли весы в пользу сохранения
приобретенного. Великой державе в особенности трудно покинуть завоевание,
на которое потрачено много денег и людей. Тем необходимее величайшая осмотрительность,
прежде нежели пускаться в новые предприятия. Италии пришлось жестоко поплатиться
за стремление основать обширную колонию в Африке. Государству, которого финансы
находятся в самом плачевном положении, в котором платежные силы народа напряжены
до крайности, пускаться в отдаленные предприятия есть верх неблагоразумия.
При настоящих условиях, Италии всего выгоднее было бы покинуть Эритрею; но
этому мешает чувство национальной гордости, которое в политике играет первенствующую
роль.
Нередко однако государство волей или неволей бывает вовлечено в новые
предприятия. С дикими народами, привыкшими к независимой и воинственной жизни,
трудно жить в мире. Беспрерывные нападения влекут за собою отместку; нужно
обуздать дикарей, а обуздать их нельзя иначе, как покорением. Этим способом
государства затягиваются в войны, которые с первого взгляда представляются
вовсе не желательными. Так совершилось у нас покорение Кавказа; так расширились
и наши владения в Туркестане. В силу такого же рода обстоятельств, Франция
совершила завоевания Тонкина и Мадагаскара. Но в таком случае надобно устремить
все свое внимания на то, чтобы новое приобретение поглощало как можно менее
сил и средств. Это достигается, главным образом, благоразумным устройством
управления.
Способы управления колоний могут быть разные. В прежние времена самым
обыкновенным делом было предоставление управления торговым компаниям. Это
практикуется даже и теперь. Торговой компании, завоевавшей Родезию, Англия
предоставила управление этою страной. Но если в совершенно диких местностях
такой способ управления может быть допущен, то в упроченных колониях, особенно
при значительной эмиграции из метрополии, он представляет весьма существенные
невыгоды. Частная компания всегда имеет в виду свой барыш, а не пользу колонии.
С туземцами она обходится без всякого зазрения совести; граждане же собственного
государства, выселяющиеся с колонию, подчиняются не общественной, а частной
власти, преследующей исключительно коммерческие цели. При расширении владений
нередко требуются и политическая соображения, к чему частная компания совершенно
неспособна. Вторжение в Трансвааль показывает, к каким осложнениям может вести
подобная система. Даже Ост Индская Компания, завоевавшая многомиллионное население,
в конце концов оказалась неспособною совладать с своею задачей. Вследствие
последнего грозного восстания в индии она была лишена своих привилегий.
Но и правительственное управление может быть разное. Когда покоренная
страна имеет уже свою, более или менее прочную племенную или государственную
организацию, всего лучше установить протекторат. Это имеет ту весьма существенную
выгоду, что от владычествующего государства требуется гораздо менее издержек,
а туземцы остаются при знакомых и привычных им условиях жизни, а потому более
довольны. Легче держать в повиновении правительство, нежели целый народ. Такой
протекторат установлен Францией в Тунисе, и это имело самые благие последствия.
Если же племенное устройство так шатко, что не представляет достаточных гарантий,
или, по каким-либо иным обстоятельствам, протекторат невозможен, приходится
устроивать собственное управление, военное или гражданское. Оба имеют свои
весьма значительные невыгоды. Военное управление ведет к произволу, гражданское
к бюрократическому формализму. Первое совершенно уместно там, где имеешь дело
с воинственными племенами; в таком случае оно даже единственно возможное.
От военных властей зависит умерять суровость этой системы и прилагать силу
только там, где нужно. Можно сказать, что в этом отношении высшая культура,
полагая глубокое разделение между победителями и побежденными, не только не
способствует их сближению, но усугубляет рознь. Судьба североамериканских
племен под владычеством Англичан достаточно известна. Из европейских народов,
наименее культурные Русские всего более способны сближаться с покоренными
племенами и держать их в повиновении не одним страхом, но и общительностью.
Это относится и к гражданскому управлению, которого существенные недостатки
состоят в том, что, с одной стороны, оно требует больших расходов, а с другой
стороны, оно давит туземцев и стесняет деятельность собственных граждан. На
это всего более жалуются во Франции. Бюрократия составляет здесь язву колониальной
жизни.
Устранить это зло можно только там, где количество новых поселенцев достаточно
велико для устройства местного самоуправления. В таком положении с самого
начала находилась большая часть английских колоний в Северной Америке. Но
так как здесь дело идет не только об управлении собственными делами, но и
об отношении к туземным племенам, то метрополия, имеющая в виду установление
порядка вещей, основанного на справедливом уважении к правам и интересам последних,
не может отказаться от большего или меньшего контроля, смотря по обстоятельствам.
Она не может терять из виду и собственную связь с колонией. Последний вопрос
ставится особенно резко, когда население колонии увеличивается и в ней является
стремление к самобытной жизни. В таком случае здравая политика предписывает
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |