сохранять связь политическую, уничтожив связь административную. В этом отношении,
образцом может служить колониальная политика Англии. Отторжение Соединенных
Штатов послужило ей уроком. Теперь все сколько-нибудь значительные колонии
получают свои отдельные парламенты, облеченные законодательною властью, с
ответственным перед ними министерством. Губернатор же, стоящий во главе исполнительной
власти, назначается английским правительством. Этим способом сохраняется политическая
связь при полном внутреннем самоуправлении. Но нужно сказать, что для такого
рода отношений нужна вся эластичность английской конституции, предоставляющей
самый широкий простор свободе. В Испании и Франции, колонии посылают своих
представителей в парламенты метрополий; но это далеко не имеет тех выгод,
как английская система. Нынешнее восстание в Кубе показывает, как мало такой
порядок вещей удовлетворяет колонистов. Только при широком внутреннем самоуправлении
колония перестает быть предметом вымогательств и притеснений со стороны присылаемых
из метрополии правительственных агентов, которые, благодаря отдаленности края
и особенности условий, обыкновенно пользуются почти полною безнаказанностью.
Можно сказать, что английская система, сохраняющая самостоятельность присоединяемых
областей и дающая им возможность развиваться свободно, составляет венец политики
приобретений.
Глава III. Политика народности
Мы рассматривали народность с точки зрения юридической, этнографической
и исторической*(63). Теперь нам предстоит рассмотреть ее с точки зрения политической:
при каких условиях и какими путями народность организуется в государство?
Мы видели, что народность составляет главное основание государства, то,
что дает ему внутреннее, живое единство. Связанный духовным общением, единством
языка, нравов, религии, народ естественно стремится образовать одно политическое
целое. И с точки зрения правительственной, легче связать части одного народа,
нежели различные народности, друг другу чуждые, а нередко и враждебные, имеющие
каждая свои особенности и свои стремления.
Вследствие этого, большая часть государств, и древних и новых, возникали,
опираясь на известную народность. Теократические государства Востока создавались
завоеваниями воинственного племени, одушевленного верою в национального бога,
владычеству которого они покоряли другие народы. Менее обширные классические
государства организовались на основании естественного племенного единства.
В новое время процесс представляется более сложным. Нашествие варваров произвело
смешение племен, которые раздробились на мелкие союзы, не связанные общею
политическою связью. Государства нового времени, а с ними и новые народности,
вырабатывались из этого хаотического состояния трудным и медленным путем,
постепенным соединением рассеянных частей и сплочением их воедино. Этот процесс
политического объединения, в котором создавалась и самая народность, был главным
образом делом абсолютных монархов, которые явились собирателями земли. Им
предстояло уничтожить самостоятельность мелких местных союзов и слить их в
одно цельное государственное тело. В этот период созидания государств абсолютные
монархии играют поэтому первенствующую историческую роль. Типическими их представителями
можно считать Францию и Россию.
Однако, при этом постепенном образовании государств не имелось в виду
ясно сознанной цели - собрать воедино рассеянную народность. Обыкновенно преследовались
цели чисто правительственные: приобретение новых областей, увеличение могущества
князя, как для защиты от внешних врагов, так и для умножения внутренней силы.
Но монархи руководствовались при этом верным инстинктом, соединяя области,
естественно связанные друг с другом, и которые, поэтому, легче было сплотить
в одно тело и подчинить единой власти. Развивающееся сознание народности шло
на встречу этим стремлениям. Там, где оно было слабее и, напротив, крепче
была самостоятельная жизнь отдельных областей, там не удалось создать единого
политического тела. Народность осталась разделенною на самостоятельные государства.
Такова была судьба Италии и Германии.
С другой стороны, вследствие преобладания правительственных целей, являлись
и чисто искусственные комбинации. Частные способы приобретения земель, как-то,
наследство, брак, нередко и завоевания, соединяли в одно политическое тело
совершенно различные народности. Типом такого искусственного соединения является
Австрия. Конечно, для того чтобы такое политическое здание могло держаться
долго и прочно, надобно, чтоб этому способствовали самые естественные условия.
Когда племена перемешаны друг с другом и область одного вторгается в область
другого, разделить их чрезвычайно трудно. Слабость каждой отдельной части
и географическое их положение побуждают их искать опоры друг в друге или подчиняться
общей власти. Пример такой естественной связи различных народностей представляет
Швейцария. Здесь три различных народности, немецкая, французская и итальянская,
вследствие географического положения издавна связаны друг с другом и образуют
общий политический союз, сохраняя каждая свою самостоятельность. Точно также
и различные народности Австрийской империи тяготеют к общему центру вследствие
неспособности устроить самостоятельную политическую жизнь, а в иных случаях
и вследствие потребности иметь опору для подавления других, подчиненных народностей.
Однако далеко не всегда такие естественные группировки и тяготения принимались
в соображение при создании или увеличении государств. До новейшего времени
преобладающим началом было право силы; господствовала политика захватов, которая
воздерживалась только соображениями равновесия. На Венском Конгрессе менее
всего имелись в виду желания или польза подвластных населений. Народы распределялись
между государями по обширности территории и количеству душ. Принимались в
расчет главным образом отношения сил и интересов могучих держав. И в наше
время отторжение Эльзаса и Лотарингии от Франции показывает, что право силы
остается решающим началом в международной политике, что, впрочем, неизбежно
там, где независимые державы, не имеющие над собою высшего судьи, приходят
друг с другом в столкновение. Где нет высшей власти, всякий вопрос в конце
концов решается силою. От победителя зависит более или менее умеренное пользование
своим правом, и практика показывает, что в этих случаях чувство справедливости
и внимание к пользе побежденных менее всего принимаются в соображение.
Злоупотребление правом силы не проходит однако даром. Искусственные соединения,
идущие наперекор непреоборимым жизненным стремлениям подвластных, имеют свои
весьма существенные политические невыгоды, с которыми приходится считаться.
Недостаточно покорить чужую область или народность; надобно постоянно держать
ее в повиновении, а это иногда требует такого напряжения сил, которое не окупается
полученными выгодами. Отсюда беспрерывные затруднения, и во внутреннем управлении,
и во внешней политике. Эти затруднения растут, по мере того как общественные
силы крепнут и выдвигаются на первый план, а именно это составляет явление
новейшего времени. Искусственные сочетания держатся лишь силою власти, а потому
представляются более или менее надежными, только пока вся жизнь государства
сосредоточивается в правительстве. Таково было положение европейских народов
в период абсолютизма, пока нужно было создавать и укреплять государство. Но
с дальнейшим развитием выдвигаются другие задачи. Общественное сознание зреет;
является потребность внутреннего преуспеяния; предъявляются требования свободы.
Французская Революция провозгласила, как общее начало, что всякий народ имеет
право сам устроивать свою судьбу, и хотя собственные ее подвиги весьма мало
соответствовали теоретическим ее учениям, семена их глубоко запали в западноевропейские
общества. Самые насилия, совершенные, как революционными войсками, так и Наполеоном,
вызвали реакцию народного чувства во имя свободы. Повсюду пробудилось сознание
самостоятельности народного духа и народных особенностей. Это сознание было
возведено в общую идею развитием философии, которая поняла народность, как
известную форму или ступень всемирного духа. Уже в первую половину XIX-го
века эта идея носилась в общем сознании, а во вторую половину она перешла
на практическую почву. Начало народности сделалось главным двигателем европейской
политики; во имя его была пересоздана карта Европы.
Можно спорить о том, насколько каждая народность имеет право на самобытное
существование; но, в виду очевидных фактов, невозможно не признать, что народность
составляет один из важнейших элементов политической жизни. А потому предстоит
рассмотреть, при каких условиях народ может иметь притязание на самостоятельность,
какие для этого могут употребляться средства и какой политики должны держаться
государства, которых интересы, в ту или другую сторону, затрогиваются этими
стремлениями.
Очевидно, что не всякое племя способно образовать из себя государство.
Чтобы занимать самостоятельное место в ряду других надобно иметь достаточную
внутреннюю и внешнюю силу, чтоб стоять на своих ногах и охранять свою независимость.
Государство не есть произведение природы, как физическое лицо: это - искусственная
личность, создаваемая историей, и призванная играть известную роль на мировом
поприще. Первое и главное его основание составляет собственная сила, а для
того, чтоб эта сила создалась, нужен целый ряд внутренних и внешних условий.
Внутренними условиями служат крепость народного духа и способность организоваться.
Чтоб образовать самостоятельное политическое тело, необходимо прежде всего,
чтобы в обществе существовало единодушное к этому стремление, а это есть дело
духовных сил, лежащих в глубине народного сознания. Новейшее время представляет
в этом отношении назидательные примеры. Ни в чем, может быть, прогрессивное
развитие человечества не высказывается так явно, как в выступлении на историческое
поприще народного сознания в самых различных племенах. Греция, Италия, Германия,
славянские народности возродились в течении нынешнего столетия. Главную роль
в этом пробуждении играет литература, которая получает через это политическое
значение. Литературою пробуждается в народе сознание своего единства и любовь
к своим особенностям. Она зажигает в сердцах тот священный пламень, который
неотразимо влечет народ к требованию самостоятельного существования. И это
действие не знает никаких политических преград. Нет цензуры, которая способна
была бы заглушить веяние народного духа. Самые суровые меры австрийского правительства
во времена Меттерниха не в состоянии были остановить рост славянских народностей.
Лексиконы, исторические изыскания, согретая любовью к родине поэзия, все воспламеняет
сердца и увлекает их с неудержимою силой. Чем строже цензура, тем сильнее
возбуждается ненависть к господствующему порядку. Всякий намек схватывается
налету и передается из уст в уста. Против такого рода духовных движений полицейские
меры совершенно бессильны.
Но мало одного национального движения; надобно, чтобы к этому присоединялись
другие условия. Важным фактором является географическое положение страны,
дающее ей возможность выделиться из других и образовать самостоятельное целое.
Племя, стесненное между другими, особенно входящее в состав крупной державы,
с трудом может добиться независимого существования. Еще большим препятствием
внутреннему единению служит смешение племен. Там, где различные народности
так перемешаны друг с другом, что отделить одну от другой нет никакой возможности,
там национальное движете всегда встретит неодолимые преграды. Если преобладающая
народность оказалась настолько могущественною, что она в состоянии была покорить
смешанные с нею племена и образовать самостоятельное государство, то она тем
самым заявила себя историческою силой, которая держится на своих ногах и способна
отстаивать свое существование. Такова, например, Венгрия. Однако и она принуждена
опираться на Австрийскую империю. Если же господствующее племя малочисленно
и как бы заброшено среди других, оно неизбежно подпадает под чужое владычество.
Таково, например, положение Остзейского края. Горсть Немцев, некогда покорившая
латышские племена, оторванная от остального народа, могла держаться только
при средневековых порядках. С возникновением новых государств она неизбежно
должна была подчиниться владычеству могучих соседей, сначала Швеции, а потом
России. Ни о самостоятельном политическом существовании, ни о соединении с
Германией тут не может быть речи. Наконец, важнейшим условием внутренней силы
является способность организоваться. Одних духовных стремлений мало для практической
деятельности. Надобно, чтобы народ, ищущий политической независимости, во-первых,
умел драться, а во-вторых, умел образовать более или менее прочное правительство,
соединяющее вокруг себя лучшие силы страны. Народ, лишенный военных способностей,
не может иметь притязания на государственное существование, ибо государство,
как державное тело, должно отстаивать свои права собственною силой. Это -
первое условие независимости. Затем, он должен выработать из себя крепкую
власть, которой все беспрекословно подчиняются, ибо первый признак государства
состоит в установлении единой, господствующей над всеми верховной власти.
При возникновении новых государств такая власть вдвойне необходима. Издавна
отмеченные летописцами постоянные ссоры Славян между собою всего более содействовали
тому, что они все почти должны были подчиниться чужеземному владычеству. Только
там, где вотчинное начало приобрело достаточно силы, чтобы сделаться центром
государственной жизни, могло образоваться независимое и прочное государство.
Отсюда, вообще, великое значение вотчинного начала при возникновении европейских
государств. Внутренние распри средневековых вольных общин и аристократических
сословий служили существенным препятствием устройству крепких политических
тел.
Эта способность организоваться является важнейшим условием и для приобретения
внешних союзов. Редко подчиненная народность может обрести независимость без
чужой помощи. Владычествующее государство имеет за себя и организованные военные
силы, и упроченный временем государственный порядок, и множество связанных
с этим порядком интересов и, наконец, признание других. Против всего этого
трудно бороться. Самые героические подвиги нередко бывают тщетны. Но когда
народность, стремящаяся к самостоятельному существованию, выказала и военные
и политическая способности, когда геройская борьба, руководимая прочно организованною
властью, длится в течении нескольких лет, она волею или неволею привлекает
к себе сочувствие других народов и государств, которых интересы замешаны в
происходящей борьбе. Тут оказывается новая политическая сила, с которою надобно
считаться и которая может служить опорой в международных отношениях.
Таково именно было положение Греции во время борьбы за независимость.
Она выставила не только ряд героев, прославивших ее имя на поле битвы, но
и замечательных государственных людей, которые руководили внутренними делами
и были посредниками между восстающим народом и европейскими правительствами:
таковы были Каподистриа, Маврокордато, Колетти. Общественное мнение Европы
с пламенным сочувствием следило за геройскими подвигами христианского народа,
стремившегося свергнуть с себя вековое иго мусульманского варварства. Классические
предания древней Греции поддерживали общее одушевление. Поэты и публицисты
взывали к самым возвышенным чувствам образованных обществ. Отовсюду стекались
и люди и материальные средства. Наконец, самые правительства были увлечены
общим потоком. Тут боролись начала и интересы двоякого рода. С одной стороны,
принцип легитимизма, господствовавший среди европейских держав, препятствовал
оказанию помощи подданным, восстающим против законного правительства. В особенности
этой точки зрения держалась Австрия, которой самое существование связано было
с сохранением установленного порядка на Балканском полуострове. Пример Греции
мог быть заразителен и для собственного ее разноплеменного населения. С другой
стороны, требования человеколюбия, сочувствие христианскому народу, стремящемуся
к освобождению от варварского ига, наконец, для некоторых держав, политический
интерес, состоявший в ослаблении Оттоманской империи, все это побуждало европейские
правительства оказать поддержку восстанию. Благодаря героическому постоянству
Греции, последняя точка зрения наконец взяла верх. Наваринское сражение положило
конец турецкому владычеству, а война 1828 года окончательно упрочила независимость
Греции.
В совершенно ином положении находилась Болгария, когда Россия шла на
ее освобождение. В то время Болгары не выказали еще ни боевых, ни политических
способностей. Предпринимая это дело, русское правительство руководилось, с
одной стороны, сочувствием к угнетенным и негодованием, которое было возбуждено
в европейском мире ужасами болгарской резни, с другой стороны вековою политикой
России, которая стремилась расширить свое влияние на Балканском полуострове,
покровительствуя подвластным Турции племенам. Но при полной неизвестности
относительно того, что могла дать Болгария, война все-таки была начата несколько
необдуманно; цель ее оставалась в полном тумане. Еще менее согласно с требованиями
политики было заключение Сан-Стефанского договора: создавалось значительное
государство из совершенно неведомых материалов. Берлинский трактат ввел эти
условия в более скромные границы, и если русское общественное мнение ополчилось
против сделанных на нем уступок, то это обнаруживало только недостаток в нем
политического смысла: национальное самолюбие брало верх над хладнокровным
расчетом. Надобно было сперва устроить малую Болгарию и предоставить времени
довершить начатое дело. Болгары действительно показали себя способными к государственной
жизни: в войне с Сербами они выказали боевые способности, а в последующее
затем время они проявили значительный политический смысл, только не в пользу
освободившей их державы, а в ущерб ее интересам. Как бы ни судили с нравственной
точки зрения о политической деятельности Стамбулова, нет сомнения, что он
выказал себя замечательным государственным человеком. Возвращение князя, схваченного
ночью вследствие гнусного заговора и вывезенного тайком за границу, показало
в нем гражданина, дорожащего законным порядком и твердо стоящего против всяких
революционных козней; затем, умение соединить вокруг себя все лучшие силы
страны и твердою рукой направлять народное собрате; создание прочного правительства
при самых трудных условиях, при явно враждебном отношении покровительствующей
державы и беспрерывных кознях, которые учинялись партией, возлагавшей свои
надежды на поддержку России и не пренебрегавшей ни восстаниями, ни тайными
убийствами; выбор князя, никем не признанного и умете, в течении семи лет,
удержать его на месте, лавируя между противоположными интересами крупных европейских
держав; все это обличает политического деятеля с выдающимися способностями.
Жестокость мер, к которым ему приходилось прибегать, в значительной степени
вызывалась опасностью положения и способами действия его противников, которые
не гнушались никакими средствами. Всякие попытки террора снизу всегда имели
и будут иметь последствием террор сверху; а в полудикой стране, целые века
страдавшей под варварским гнетом и едва нарождающейся к государственной жизни,
подавление революционных козней по неволе принимает характер жестокости. Сам
Стамбулов, позорно преданный правительством, которое он создал, пал наконец
жертвой убийц; но совершенное им дело принесло свои плоды. Благодаря ему,
Болгария получила прочный политический порядок; она сделалась не орудием только
в чужих руках, а самостоятельною силой, с которою надобно считаться. Б этом
отношении, результаты войны 1878 года оправдались; но они вышли совсем не
те, которые ожидало от них русское правительство. Собственная наша политика
в этом деле может служить скорее предостережением, нежели примером. Она показывает,
что когда начинаешь войну, надобно знать, к какой цели идешь, и какими материалами
располагаешь; а когда вызвана к жизни новая народность, надобно уметь с нею
обращаться, а не считать ее просто покорным орудием своей воли, в расчете
на ее благодарность. Политика состоит прежде всего в искусстве управлять людьми,
не полагаясь на их чувства, а понимая их интересы и стараясь направить их
в свою пользу.
Если Греция и Болгария могут служить примерами народностей, которые,
можно сказать, возродились из ничтожества, благодаря обладанию военных и политических
способностей, то Польша, напротив, представляет пример народности, которая
пала вследствие полного отсутствия в ней политического смысла. Можно скорбеть
о бедственном положении даровитого и образованного народа, лишившегося отечества;
можно негодовать против беззастенчивой политики держав, которые поделили между
собою владения слабого соседа без малейшего на то повода, просто во имя права
силы; но глядя на эти события с политической точки зрения, нельзя не сказать,
что падение Польши было вызвано совершенною ее политическою неспособностью.
Политик должен стараться выяснить причины явлений, и эти причины он часто
находит в превратном способе действий государственных людей. И в XVII-м и
в XVIII-м веке, единственная цель польской аристократии, казалось, состояла
в том, чтоб ослабить государство. Нелепая конституция, представлявшая только
организованную анархию, уничтожение войска из опасения усилить власть короля,
притеснение подвластных и своеволие шляхты, беспрерывные внутренние раздоры,
вызывавшие вмешательство соседей, все это могло иметь последствием только
полный внутренний упадок. И это происходило именно в то время, когда соседние
государства крепли и усиливались под управлением неограниченных монархов,
направлявших всю свою политику к умножению государственных сил. Результатом
этого положения был первый раздел Польши. Тогда, из ненависти к России, Поляки
возложили все свои надежды на Пруссию, для которой они были только игрушкой,
и которая, в сущности, была их главным врагом. Это привело ко второму и третьему
разделу. Раздавленная страна приобрела однако неожиданного покровителя в лице
императора Александра Первого. После великих европейских войн, по его настоянию,
Царство Польское было восстановлено. Оно получило и собственное войско и даже
представительные учреждения, о которых и не мечтали соседние народы. Но вместо
того, чтобы дорожить этими приобретениями и понимать всю непрочность своего
положения среди окружающих их великих держав, Поляки проводили время в мелочной
оппозиции, по вопросам, не стоившим внимания здравомыслящего политика. Наконец,
безумная революция 1830 года уничтожила все дарованные льготы. Ребенок мог
бы понять, что слабой Польше, окруженной враждебными ей могучими державами,
не совладать с силами России. Но увлеченные революционным потоком, вызванным
Тюльскими днями, Поляки ничего не видели и не понимали. Они ринулись в безнадежную
борьбу без всякого серьезного повода, и, разумеется, пали. Тридцатилетний
суровый гнет был наказанием безумной попытки. Затем еще раз им представился
случай возродиться к новой жизни под управлением монарха, одушевленного самыми
благими и либеральными стремлениями, готового дать им все, что было совместно
с интересами России. В маркизе Виелопольском они нашли и государственного
человека, способного быть руководителем по этому пути. И все это опять самым
безумным образом было отвергнуто. Внутренние раздоры парализовали всякое политическое
действие. Граф Замойский шел наперекор маркизу Виелопольскому; России в глаза
брошен был вызов, заявлением, что Поляки не довольствуются принадлежащим им
Царством Польским, а намерены требовать и древнерусских областей, вошедших
в состав Великого Княжества Литовского. Наконец, бессмысленная и свирепая
революция 1863го года положила конец всяким либеральным начинаниям. Революционная
партия думала тайным террором достигнуть своей цели. Но и тут террор снизу
мог только вызвать террор сверху; революция без большого труда была подавлена
русскими войсками; несбыточные надежды на помощь европейских держав оказались
тщетными, и Польша окончательно пала жертвою собственного политического бессмыслия.
Таков приговор, который должен произнести над нею политик, беспристрастно
наблюдающий явления государственной жизни. Политическая роль ее не кончена;
народ, живший историческою жизнью, богато одаренный природою и одушевленный
несокрушимою любовью к отечеству, не исчезнет с лица земли. Покоряясь внешней
силе, Польский народ сохранил свою духовную самостоятельность. С ним придется
еще считаться. Но человек, сочувствующий Польше и желающий ее возрождения,
не может не сказать, что оно возможно лишь под тем условием, что уроки истории
послужат ей на пользу. Поляки должны убедиться, что для самостоятельной жизни
недостаточно одних пылких стремлений; нужен еще здравый политический смысл,
понимание своего положения и умение пользоваться обстоятельствами. Без этого
для народа нет будущности.
Из приведенных примеров ясно, что надежда на чужую помощь всегда бывает
очень гадательна. Надобно, чтоб интерес иностранной державы совпадал с требованиями
стремящейся к освобождению народности. Там, где есть несколько соперничествующих
держав, которых интересы идут врозь, действие неизбежно парализуется. Это
именно было причиною поддержания Оттоманской империи. Соперничество европейских
держав требует сохранения неприкосновенности Турции. Поэтому стремления подвластных
народностей встречают так мало поддержки. Только там, где Россия, пользуясь
обстоятельствами, могла действовать либо одна, либо в союзе с другими заинтересованными
державами, она, шаг за шагом, завоевывала большую или меньшую самостоятельность
для подчиненных племен и вместе расширяла сферу своего влияния. Но Восточная
война положила предел одностороннему действию и воздвигла сильные преграды
русскому влиянию. При таких условиях, внутренние силы приобретают решающее
значение. Дальнейшая судьба народов Балканского полуострова зависит главным
образом от собственного их преуспеяния и от их способности утвердить у себя
прочный государственный порядок. Вообще, освобождение племен, находящихся
под вековым чужеземным владычеством, есть дело медленного и многотрудного
исторического процесса, в котором постепенное внутреннее развитие соединяется
с изменчивою игрой внешних обстоятельств.
Гораздо выгоднее положение народности, которая внутри себя имеет уже
упроченное государство, составляющее центр, к которому можно примкнуть и около
которого можно группироваться. Тут есть составляет первое условие успеха.
Таково именно было в новейшее время уже признанный всеми вождь и организованная
сила, а это положение Италии и Германии. Однако, в обоих случаях, как условия,
так и способы действия были совершенно различны.
Центром итальянского движения был Пиэмонт, государство второстепенное,
не обладавшее достаточною силой, чтобы побороть могущество Австрии. Главною
его нравственною опорой была общая ненависть к чужеземному игу. Это чувство
соединило Итальянцев и заставило их столпиться около национального знамени,
когда оно, в 1848-м году, было поднято Сардинским правительством. Увлеченный
общим потоком, Пиэмонт объявил Австрии войну; было провозглашено, что Италия
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |