демократии. В Афинах демократия обречена была на погибель, как скоро атеистическая
проповедь Софистов получила полный простор. Тоже можно сказать и о Риме.
Непосредственная демократия нуждается и в материальных условиях существования.
Будучи основана на юридическом равенстве граждан, она требует и большего или
меньшего равенства общественного. Там, где народ разделяется на враждующие
друг с другом классы богатых и бедных, там необходимое единство политического
направления невозможно. Противоположность интересов ведет к борьбе, разрушительной
для республики. Поэтому, в непосредственной демократии необходимо некоторое
уравнение состояний, или, по крайней мере, уменьшение крайностей богатства
и нищеты. К этому ведут, с одной стороны, законы, препятствующие чрезмерному
накопление богатства в одних руках и в особенности возложение государственных
тягостей на богатых. Таково было значение греческих литургий. Он противоречат
началу справедливости, но составляют естественное порождение демократии. С
другой стороны, необходимо поддерживать обедневших граждан. Это делается или
прямо раздачею хлеба, как в Риме (annona), или платою за участие в народном
собрании и в судилищах, как было установлено в Афинах: без такого вознаграждения,
бедным, не имеющим рабов, постоянное участие в политической деятельности становится
почти невозможным, или же они становятся клиентами богатых, которые делают
их орудиями своих целей. Но это поддержание массы из государственных средств
имеет свои громадный невыгоды, которые опять ведут к падению демократии. Оно
порождает толпу тунеядцев, которое видят в политик Б только средство пропитания.
Народ развращается до корня; всякий общественный дух в нем исчезает. "Хлеба
и зрелищ!" таково было требование римской черни, облеченной верховною властью.
При таком порядке система подкупов достигает ужасающих размеров; кто больше
сорит деньгами, тот и становится правителем или военачальником. Или же полновластная
толпа делается орудием демагогов, которые возбуждают ее против высших классов.
Тогда водворяется система общественного грабежа, которая, в свою очередь,
восстановляет богатых, принужденных всеми средствами отстаивать свое достояние.
Борьба обыкновенно кончается тем, что самый ловкий из демагогов становится
тираном.
Наконец, здравая политика требует, чтобы непосредственная демократия
воздерживалась, по возможности, от внешних предприятий. Мы видели, что они
ей не по силам. Успех ведет к пагубному самопревознесению, к развитию честолюбивых
стремлений и, наконец, к разложение народного духа; неудача же может быть
гибельна для правительства. Известно, каким ударом была для афинской демократии
сицилийская экспедиция. Продолжать свое существование демократия может только
замыкаясь в тесном кругу местных интересов. Но это опять имеет свои невыгоды;
такое обособление может вести к упадку сил или к еще более опасной внутренней
борьбе. Если дух народный раз возбужден, если события вывели его на более
широкое историческое поприще, то ему невозможно уже коснеть в мелкой общинной
сред. Возбужденный силы требуют исхода; иначе он истощаются во внутренней
борьбе, ведущей к гибели государства. Во всяком случае, непосредственная демократия,
которой суждено играть историческую роль, составляет мимолетное, хотя порою
блестящее явление.
Представительное устройство значительно смягчает невыгоды демократического
правления. Здесь масса народа ограничивается производством выборов, а это
гораздо более ей по силам, нежели управление делами. Выбираются люди более
или менее выходящие из ряда, внушавшие к себе наиболее доверия, следовательно
несомненно более способные, нежели масса. Они посвящают себя политической
деятельности, а не случайно ею занимаются. Обсуждение и решение дел происходить
в небольшом собрании, которое, по своей малочисленности и по специальному
призванию, действует обдуманнее, постояннее и менее увлекается, нежели народная
толпа. При таком устройстве возможно разделение властей, воздерживающих друг
друга, ибо верховная власть принадлежит здесь массе народа, из которой исходят
все другие власти; каждой из последних вручается только часть верховного права.
Наконец, представительная демократия может быть установлена на большом пространстве
и не требует рабства для своего поддержания.
Тем не менее, и представительная демократия не избегает общих недостатков,
присущих демократическому правлению. Если выборные люди, вообще, способнее
массы, зато самая масса здесь менее способна, нежели в непосредственной демократии.
Не принимая прямого участия в политических делах, она менее с ними знакома;
а между тем, выбирая людей, она должна судить о их направлении. Поэтому, она
готова выбрать всякого, кто льстить ей или обещает наиболее выгод. Обыкновенно
выборы производятся организованными партиями, которые сорят деньгами и не
пренебрегают никакими средствами, чтобы завербовать мало смыслящих избирателей
и таким образом провести своих кандидатов. Если нет какого-либо сильного общественного
возбуждения, влекущего народ в известную сторону, масса остается страдательным
орудием в руках политиканов, которые действуют во имя своих личных целей и
выбирают, кого хотят; а когда есть общее увлечете, то им тем с большею силой
стараются воспользоваться вожаки для своей корысти.
При таких условиях возможно, как уже указано выше, полное отстранение
образованных классов от политического поприща. В непосредственной демократии
каждый гражданин участвует в собрании; он может отстаивать свое мнение и даже
увлекать людей, которые не завербованы окончательно в ту или другую партию.
Здесь меньшинство составляет все-таки известную силу. В собрании же представителей
оно может совершенно исчезнуть. Люди приходят сюда с заранее начертанною программой;
вопросы обыкновенно решены прежде прений, разве партии так раздроблены или
так уравновешены, что исход может быть сомнителен, в каковом случае самое
управление становится крайне шатким. К тому же, собрание представителей, облеченное
только временною властью, менее в себе уверено; оно старается угодить избирателям
и легко поддается всякому внешнему давлению или нестройному говору общественного
мнения. Это порождает шаткость решений, которая усиливается еще тем, что здесь
постоянно действуют закулисные интриги и случайные сочетания партий. Когда
же известное направление получило решительное преобладание и чувствует за
собою толпу, выборное собрание может действовать несравненно более деспотически,
нежели сам народ: здесь власть более сосредоточена, а потому имеет более энергии
и постоянства. Собрание представителей становится владычеством замкнутой и
организованной партии, которая не знает себе преград, потому что опирается
на народные массы. Французский Конвент служить тому примером. Даже в обыкновенных
условиях жизни соединение предводителей партий в верховном собрании ведет
к тому, что партийные цели получают здесь несравненно большую силу, нежели
среди самих избирателей. Будучи избранниками партии, преследующей свои частные
цели, выборные люди перестают быть истинными представителями народа и его
интересов.
Отсюда то замечательное явление, что нередко масса народа оказывается
более разумною и охранительною, нежели выборные ее представители. Это обнаруживается
при так называемом референдуме, когда прошедшие через собрание законы представляются
на утверждение народа. В Швейцарии случалось не раз, что радикальные меры,
принятые обеими палатами, отвергались большинством народа. Собранная воедино,
толпа легко поддается чужому влиянию и увлекается демагогами; но когда каждому
приходится решать своим умом, благоразумие берет верх и масса отказывается
идти за своими предводителями. В штатах Северной Америки, где изменение основных
законов всегда подлежит утверждению народа, в конституцию нередко вносятся
всякого рода законодательные и даже административные постановления, с целью
изъять их от произвола выборных собраний. В этом обнаруживается глубокое недоверие
к представителям, недоверие, которое оправдывается способом производства выборов:
деятельною силой являются тут политиканы, которые ищут личной наживы и для
которых масса является только орудием. При таких условиях, референдум служить
средством оградить себя от мер, противоречащих общему благу, и от беззастенчивого
хищения общественного достояния.
Он имеет и другое, высшее значение. Он служит сдержкою правящей власти,
а в демократии система сдержек нужнее, нежели где-либо, ибо деспотизм большинства
опаснее, чем в каком-либо другом образе правления. И тут, как и везде, главное
заблуждение заключается в преувеличении своего начала; здравая же политика
состоит в умерении присущих ему недостатков предоставлением достаточного простора
другим элементам.
Также как в непосредственной демократии, сдержки могут быть двоякого
рода: юридические и нравственные; они могут заключаться в учреждениях или
в нравах. К первым принадлежит союзное устройство государства. Оно всего более
приходится демократическому образу правления. Мы видели, что непосредственная
демократия возможна только в пределах общины. Представительная допускает гораздо
большие размеры государства. Однако и здесь обширная область представляет
значительный затруднения. Демократия требует близкого знакомства народа с
государственными вопросами и живого к ним интереса. Но чем обширнее область
и многочисленнее народонаселение, тем меньше участие каждого в верховной власти
и тем дальше граждане от центра, где обсуждаются вопросы. Вследствие этого,
в большом государстве знакомство народа с делами и интерес к ним естественно
слабеют. Люди, у которых политические вопросы не всегда перед глазами, легко
поддаются искушенно заняться своими частными делами и возложить общественный
на правительство. А между тем, в большом государств интересы гораздо сложнее
и значительнее, нежели в малом; они требу ют высшего развития в народ. К тому
же, центральная власть облечена здесь большею силой, а потому нуждается в
более бдительном контроле. Последнее обстоятельство представляет особенную
опасность для демократии. В небольшом государстве в руках правительства не
сосредоточивается такая масса сил; власть везде встречает отпор и контроль.
В обширном государстве, напротив, центральная власть, управляя всем, обладает
по необходимости несравненно большими средствами, а контроль со стороны народа
гораздо менее действителен. Эти средства увеличиваются еще там, где существует
сильная централизация и нужно держать большое войско. Тут народ по имени облечен
верховною властью, но вся действительная сила находится в руках представительного
собрания или даже одного лица, которое, хотя избирается пародом, но, обладая
такими громадными средствами, легко может действовать на самих избирателей,
направлять выборы по своему произволу, наконец даже, нарушив закона безнаказанно
удержать власть в своих руках. Искушение здесь гораздо сильнее, нежели в малом
государстве, ибо чем значительнее положение, тем больше приманки для честолюбия.
Все эти опасности устраняются союзным устройством, которое, раздробляя власть,
умаляет ее силу, полагает ей твердые границы и ставить ее под ближайший контроль
населения. Центральная власть сдерживается местными, а местные центральною.
В отдельных штатах установляется самая тесная связь между правительством и
народом; центральное же управление ограничивается делами, касающимися всех,
а потому доступными всем.
К тому же результату ведет и другое обстоятельство. Демократия требует
единства интересов в самом обществ, ибо иначе нет единства направления, нет
общего стремления поддерживать власть всеми силами, без чего демократия немыслима.
Но чем обширнее область, тем разнообразнее интересы и тем более расходятся
стремления. Нет ничего труднее, как соединить в общем направлении несколько
десятков миллионов людей, рассеянных по обширному пространству. Союзное устройство
и тут значительно уменьшает препятствия. Разнообразие местных интересов находить
соответственные центры в отдельных штатах; общему же союзу предоставляются
только совокупный дела. Этим предупреждается деспотическое преобладание одного
интереса над другими; каждый, ограничиваясь своею местной сферой, имеет возможность
отстоять свою независимость. Однако и тут противоположность интересов, когда
она достигает крайних пределов, может вести к разрыву, о чем свидетельствуют
Северо-Американские Штаты и Зондербунд. Но самая возможность защиты со стороны
меньшинства доказываешь, что тут есть сдержки, которые преодолеть не всегда
легко; для этого требуется напряжете всех сил, и в результате все-таки сохраняется
относительная самостоятельность отдельных местностей.
Кроме союзного устройства, важнейшею сдержкой в демократии служит разделение
властей. В единичном государств, где союзное устройство неприложимо, оно имеет
первенствующее значение. Сосредоточенная власть, с одной стороны, усиливает
деспотизм толпы, с другой стороны, грозит опасностью демократии, создавая
значительную силу вне народа. Но устройство разделенных властей может быть
различно.
Относительно законодательной власти, которой в демократии принадлежит
первенство, существеннейшею гарантией свободы служит учреждение двух палат.
Единое собрание неудержимо стремится к произволу. Оно может быть орудием борьбы,
но не органом правильной государственной жизни. Типом такого учреждения был
во Франции Конвент. Французская республика 1848 года думала усилить законодательную
власть, противопоставив выборному народом президенту единое собрание. Но это
повело лишь к безвыходной борьбе и к государственному перевороту, который
разом покончил с представительством. Уроки истории заставили признать необходимость
двух палат. Но устройство верхней представляет некоторые затруднения. Оба
собрания исходят из той же массы народа, которая является здесь верховным
и единственным источником всякой власти; а между тем, верхняя палата не должна
быть только повторением нижней: она должна иметь свой характер, по преимуществу
охранительный, сдерживающий увлечения демократического представительства.
В союзном устройстве эта цель достигается тем, что верхняя палата, или сенат,
является представителем отдельных штатов и выбирается их законодательными
собраниями, а нижняя представляет народ в его совокупности, пропорционально
населению. В единичном государстве, в тех же видах, для верхней палаты вводится
более сложная система выборов, преимущественно в двух ступенях; установляются
более продолжительные сроки и обновление по частям, что способствует непрерывности
политического духа. Во всяко м случай важно, чтобы республиканский сенат пользовался
должным авторитетом. Если инициатива и главное направление исходят от нижней
палаты, ближе стоящей к народной масс, как источнику власти, то сенат должен
играть роль существенной, а не мнимой только сдержки. В этом заключается первый
залог прочности и правильного развития демократии. Только радикальное легкомыслие
может стремиться к уничтожению сената, или к ослаблению его власти.
От законодательной власти отделяется правительственная. Относительно
ее устройства возникают два вопроса: лучше ли вручить ее одному или нескольким?
и должна ли она быть избираема народом или собранием представителей?
Коллегиальная власть, по существу своему, слабее единоличной. Здесь нет
единства воли и направления, какое существует в отдельном лиц. Производство
дел здесь медленнее, решения более шатки, ответственность меньше, исполнение
слабее. В аристократической коллегии единство сохраняется силою корпоративного
духа; в демократии коллегия составляется более или менее случайно, из людей,
которые часто только мешают друг другу. Отсюда внутренние раздоры, которые
могут вести даже к насильственным переворотам. Примером может служить французская
Директория. Если же правящая коллегия составляется из единомышленников, то
взаимная поддержка в одностороннем направлении, при меньшей ответственности
каждого, может значительно усилить деспотическое действие власти. Таков был
во времена Конвента Комитет Общественного Спасения, который служил только
прикрытием безграничного деспотизма Робеспьера. В небольших государствах,
где управление несложно, коллегия, сдержанная представительными собраниями
в должных пределах, не приносить существенного вреда и может быть даже совершенно
уместна: таково положение в Швейцарии. Но при обширном и сложном управлении,
где приходится иметь дело и с важными внешними отношениями, коллегия может
оказаться совершенно несостоятельною. Коллегиальное устройство устраняется,
когда выбор правительственной власти предоставляется всему народу. Всеобщим
голосованием может избираться только одно лицо, стоящее во главе правления,
а другое лишь в качестве заместителя. Избрание же нескольких лиц, облеченных
совокупною властью, кроме чрезмерной сложности процедуры, давало бы слишком
большое значение отдельным лицам и разрушило бы необходимое единство управления.
Поэтому, вопрос о способе выбора, народом или совокупностью обеих палат, возникает
лишь там, где во глав правления стоить президент. Всенародный выбор имеет
ту значительную выгоду, что правительственная власть совершенно отделяется
от законодательной, а потому не только может служить самою сильною сдержкой
последней, но, будучи независима от случайного сочетания партий в представительном
собрании, может приобрести гораздо большую устойчивость и прочность в течении
всего срока, на который производятся выборы. Но, с другой стороны, здесь открывается
возможность раздоров между президентом и собранием; а это ведет к ослаблению
власти и к внутреннему разладу. В союзном государстве, находящемся в уединенном
положении, как Северо-Американские Штаты, такой временный разлад не имеет
существенного значения; но в централизованной стране, окруженной могучими
соседями, он может быть гибельным. К этому присоединяется и то, что лице,
имеющее в руках все правительственные силы и облеченное доверием народа, может
употребить власть свою во зло. При таких условиях, раздоры между президентом
и собранием легко могут привести к государственному перевороту, чему пример
представила Франтя в 1851 году. Поэтому, для демократии гораздо безопаснее
поставить во главе правления лице, избираемое обеими палатами. Но это имеет
свои существенные невыгоды: власть, зависимая от палат, лишается всякого самостоятельного
значения. Естественным последствием такого порядка вещей является парламентское
правление, то есть, назначение министерства из большинства палат. Но тогда
президент, лишенный всякого самостоятельного права, остается чисто страдательным
лицом, которое служит только для внешнего представительства. Таким образом,
правительственная власть в демократии оказывается или слишком сильной или
слишком слабой. Это-неизбежный недостаток, присущий этому образу правления.
Чем меньшею самостоятельностью обладает правительственная власть, тем,
напротив, независимее должна быть власть судебная. Она представляет главную
гарантию против деспотизма большинства. Поэтому, всякое посягательство на
независимость судебной власти составляет в демократии величайшее зло. В особенности
избраню судей народом превращает их в чистые орудия партий. Такой способ назначения
уместен только там, где отношение партий не составляет главной движущей пружины
всей политической жизни. Необходимое в демократии участие народа в суде может
происходить лишь в такой форм, которая устраняет всякие партийные козни и
комбинации. Таковым является суд присяжных, который в демократическом государстве
может получить самые широкю размеры. Он служит не только гарантией права,
но и школой для граждан, призываемых к постоянному участию в общественных
делах.
Кроме юридических сдержек, в представительной демократии, также как и
в непосредственной, необходимы сдержки нравственные. Последние даже важнее
первых, ибо и тут все держится общим духом народа, его умевшем управлять собою
без всякого внешнего контроля. И тут весьма важную роль играет религия. Токвиль
сильно настаивает на том значении, которое она имеет в американском обществе.
Надобно однако заметить, что католицизм гораздо менее приходится демократическому
строю, нежели протестантизм. Основанный на начал абсолютной власти и беспрекословного
повиновения, считая терпимость, свободу и равенство началами революционными,
он является естественным врагом основанного на них порядка вещей, тогда как
личное начало, составляющее самый корень протестантизма, есть вместе и основное
начало демократии. Религиозный дух, воспитавший северо-американских граждан,
есть дух протестантский. Кине видел главную причину неудачи Французской Революции
в том, что господствующая во Франции религия была католическая. И в наши дни,
борьба с враждебным настроением католической церкви и ее приверженцев составляешь
одно из главных препятствий прочному утверждению французской демократии. Здравая
политика требует умеренности с обеих сторон. Церковь, имеющая в виду не мирские,
а небесные блага, не может связывать судьбу свою с каким бы то ни было образом
правления; она стоит выше всяких политических борений. Это признал сам нынешний
глава католицизма. А с другой стороны, для демократии нет большей опасности,
как возбуждение против себя религиозного чувства, имеющего самые глубокие
корни в душе человеческой. Не бороться с католической церковью, а примирить
ее с собою широкою терпимостью, такова должна быть истинная цель демократического
правления. Но как бы далеко ни простиралась эта терпимость, противоположность
начал остается в своей сил. Католицизм не может в светской области сочувствовать
тем началам, который он проклинает в области церковной. Опорою демократии
он никогда не может быть. Поэтому, упрочение демократии в католической стран
всегда будет встречать самые сильные препятствия. Но бороться с ними можно
только умеренностью, а не силою, которая в этой области не только не достигает
цели, а, напротив, увеличивает зло. Демократия, раздираемая религиозными партиями,
осуждена на погибель.
Во Франции эта нравственная сдержка заменяется опасностью, которая постоянно
грозит извне. Можно думать, что уроки последней войны послужили самым действительным
средством для поддержания во Французской республике умеренного направления,
которое одно в состоянии упрочить демократию. Патриотизм в значительной степени
умеряет раздоры и удерживает от увлечений. Если он мало действует на крайние
партии, если монархисты, в особенности, не устыдились, в виду занимавшей еще
французскую территорию чужестранной армии, из партийных целей низвергнуть
правительство, восстановившее разгромленную Францию и заслужившее уважение
всей Европы, то в общем итоге умеренное направление все-таки сохраняет перевес.
Не смотря на постоянные колебания власти и на чудовищные коалиции правой и
левой, оно в течении четверти века удерживается во главе республиканского
правительства. Лица сменяются, но направление, в сущности, остается тоже.
Благодаря внешней опасности, здравый смысл преобладает над радикальными стремлениями.
Это и повело к утверждению республики. Не будь этой сдержки, внутренние раздоры
и увлечения партий, при отсутствии всяких твердых начал и руководящих личностей,
скоро привели бы французскую демократию к разложению.
Нравственный сдержки нужны в особенности для того, чтобы владычество
большинства не сделалось способом обирания богатых бедными. Представительная
демократия не требует такого уравнения состояний, как непосредственная демократия.
Будучи поставлена на более широкой основе, она способна совмещать в себе все
разнообразие общественных положений. Коренное начало демократии, свобода,
находит полное приложение в экономической области. Однако и здесь борьба классов,
богатых и бедных, когда она обостряется, неудержимо ведет демократию к падению.
Как скоро закон перестал быть охраною общего, равного для всех права и демократическая
власть делается орудием ограбления одних классов другими, так падение демократии
становится уже только делом времени. Поэтому нет вопроса, который требовал
бы большего внимания и более осторожного обращения со стороны демократических
правителей, как именно этот. В этом отношении Франция находит великую опору
в началах, провозглашенных Французскою Революцией, которая поставила демократические
принципы свободы и равенства на настоящую почву.
Но одних нравственных сдержек мало для предупреждения печальных последствий
борьбы классов. Нищенствующее и необразованное большинство всегда будет пользоваться
предоставленною ему властью для того, чтоб улучшить свои благосостояние на
счет богатых и обратить государственные средства в свою пользу. Противодействие
этому стремлению должно лежать в самых условиях экономического быта. Оно заключается
главным образом в развитии средних классов, которые, связывая высших с низшими,
составляют настоящее ядро всякой здоровой демократии. Развитие же средних
классов сопряжено, прежде всего, с умножением движимого капитала, который,
разливаясь более и более в массах и по своему характеру способствуя беспрерывному
передвижению общественных элементов, служит главным связующим звеном экономического
быта, а вместе и опорою порядка, основанного на свободе и равенстве. К тому
же ведет, с другой стороны, развитие мелкой личной поземельной собственности.
Внушая человеку привязанность к земле, она дает демократическому строю незыблемые
основы и составляет, вместе с тем, самый крепкий оплот против социалистической
пропаганды. Во Франции все усилия социалистов разбиваются о сопротивление
созданного Революцией класса мелких поземельных собственников. Поэтому, здравая
экономическая политика демократии должна состоять в содействии всему, что
ведет к разлитию движимой и недвижимой собственности в массах, и в противодействии
всему, что ведет к колебанию этого начала. От этого зависит вся ее будущность.
Из сказанного ясно, каковы должны быть орудия и способы действия демократии.
Демократическое государство, стоящее посреди других и участвующее в историческом
движении, естественно нуждается в войске. Как уже замечено, вербованными войсками
могут довольствоваться только государства уединенные или нейтральные. Но с
демократией несовместна постоянная армия, опасностью последнему. Такой именно
характер носят все современные европейские войска. Всеобщая находится или
под оружием или в запасе. Это имеет свои весьма невыгодные стороны. Такой
порядок, особенно когда, вследствие взаимного соперничества держав, силы напрягаются
до крайности, ложится тяжелым бременем на народ. Но, для демократии в особенности,
он имеет и весьма существенные выгоды: он приучает народ к дисциплине, к подчинению,
к уважению авторитета, а это - качества, которые более всего нужны именно
там, где свободе предоставляется полный простор, где она составляет краеугольный
камень всего политического здания. Свобода тогда только способна служить основой
общественного порядка, когда она умеет себя сдерживать и признает над собою
высшие, руководящие начала, а этому она учится в войске. Нет сомнения, что
в чрезмерном развитии военных сил для демократии кроется опасность. Пока нет
войны, всенародное ополчение служит только школою дисциплины; против революционного
меньшинства оно представляет самый надежный оплот. Но усиленные ополчения
рано или поздно разрешаются войной, а для демократии нет ничего опаснее войны.
Здесь требуется сосредоточение власти, стесняющее свободу; выдвигаются крупные
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 36 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |