то последнее может в течении целого периода лет владычествовать без всякого
контроля. В истории долгие парламенты играли то революционную роль, как при
Карле I-м, то раболепную, как при Карле II-м. В XVIII-м веке, ничто так не
содействовало упрочение аристократического правления в Англии, со всеми его
выгодами, но и со всеми его злоупотреблениями, как введение семилетних парламентов.
Наоборот, палата, избираемые на слишком короткие сроки, не имеет достаточно
веса. В ней не может установиться привычка к делам и правильное отношение
партий. Она не может приняться за меры, требующая долгой разработки и тщательного
обсуждения. Постоянство политики ей чуждо. В первый год своего существования
она не успела еще сложиться, а в последний год она занята приготовлениями
к новым выборам. Состоя в постоянной зависимости от избирателей, она прислушивается
к их голосу, а сама не в состоянии ими руководить. А так как общественное
мнение, лишенное руководства, постоянно колеблется в ту и другую сторону,
то кратковременный палаты являются не более как произведением минутного настроения,
которое не может служить опорою сколько-нибудь прочного правительства, а потому
к управлению неспособно.
Следовательно, надобно искать середины между крайностями. Но этой середины
нельзя точно определить: она зависит от многообразных условий общественной
жизни, от политической зрелости и привычек общества, от количества и устройства
других, местных выборов, главным же образом от преобладания аристократических
или демократических элементов в народ. Первые, вообще, благоприятствуют долгим
срокам, вторые коротким. Однако, при неустойчивости демократии, полезно установить
ей некоторое противовесие долговременностью сроков, содействующих прочной
организации партий и правильному течение государственных дел, которое зависит
не столько от колеблющихся элементов, рассеянных в общества, сколько от возможности
сосредоточить их в прочные центры.
Еще важнее избирательная система. Здесь первый и главный вопрос состоит
в большем или меньшем расширении избирательного права. Представительная палата,
как сказано, должна быть верным выражением общественного мнения. Но этим именем
можно обозначить только мнение разумной части общества, той, которая в состоянии
мыслить о государственных делах и имеет определенное политическое направление.
Эта способность, вообще, отсутствует в массе. Последняя имеет свои потребности
и интересы, но она не в состоянии понять их связь с высшими государственными
вопросами. Даже близкие ей интересы веры и отечества она понимает более безотчетным
чувством, нежели силою разумного сознания, а именно последнее требуется для
политической деятельности. Масса, не обеспеченная в своем положении, не имеет
и той материальной независимости, которая служить важным условием свободных
политических выборов. Она легко поддается давление правительства и влиянию
демагогов, играющих на ее страстях. Тем не менее, когда в ней пробуждается
политическое сознание, она не может и не должна быть исключена из представительства.
В конституционной монархии нет, как в демократии, необходимости дать право
голоса всем правоспособным гражданам, ибо народ не является здесь источником
всякой власти. Как общее правило, тут призываются к участие в правлении лишь
те классы, в которых можно предполагать действительную способность, а это
зависит от состояния общества. Однако здравая политика требует, чтобы все
части общества, в которых жив политический интерес, были представлены в палате;
иначе последняя не будет истинным выражением общественного мнения. Вне круга
избирателей образуется политическое мнение враждебное не только палате, но
и самой конституционной монархии, в которой оно не находить места. Если оно
значительно распространено, то оно грозит опасностью существующему строю.
Это именно и было во Франции во времена июльской монархии. Общественное мнение
тогда только входить в законное русло, когда оно имеет возможность выразиться
в выборах и приобрести влияние на дела. Но в таком случае ни одна часть его
не подлежит исключению. Сама палата чувствует в себе тем более силы, чем более
она опирается на широкую основу; иначе она теряет настоящую почву. Оппозиция
может с некоторым видом основания упрекать ее в том, что она не является истинным
представителем народа. Она должна прислушиваться к мнению, стоящему вне ее
и которого нет возможности измерить. Или же она может считать это мнение слишком
ничтожным и успокоиться в сознании своей юридической силы, упуская из вида,
что фактическое состояние общества несравненно важнее формальных постановлений
закона. Только приобщение к представительству всех наличных политических элементов
может сделать палату настоящим выражением общества и дать ей надлежащий вес
и значение.
Отсюда не следует однако, что вся масса народа без различия должна быть
приобщена к политическому праву. Это значило бы дать перевес самой необразованной
части общества. Всеобщее право голоса, неизбежное в демократии, неуместно
в конституционной монархии. С одной стороны, оно представляет слишком большую
фактическую силу, которая с трудом может быть уравновешена другими элементами.
Перед нею и монархическая власть и аристократические элементы умаляются в
своем значении. Бороться с нею мудрено; приходится делать постоянные уступки,
которые ведут наконец к чистой демократии. С другой стороны, при числительном
перевесе, масса наименее способна к управлению. Для этого требуется высшее
образование, а именно этого она лишена. Конституционная монархия имеет то
громадное преимущество перед демократическою республикой, что она может дать
перевес образованным классам; в ней качество не поглощается количеством. Отсюда
двоякое правило для избирательной системы: 1) право голоса должно распространяться
на низине классы, по мере того как в них пробуждается политический интерес
и они принимают живое участие в политической жизни; 2) избирательная система
должна быть устроена так, чтобы перевес имела мыслящая и образованная часть
общества. Это достигается различными комбинациями: установлением ценза, выбором
по разрядам, умноженным правом голоса, представительством меньшинства и т.
п. Политическое искусство законодателя состоит в том, чтоб установить систему,
отвечающую настоящему состоянию общества и примиряющую все наличные интересы.
Но кроме избирательной системы, важно фактическое направление выборов.
Всякое правительство естественно старается получить большинство, на которое
бы оно могло опираться. Если оно остается безучастным, а оппозиции предоставляется
полная свобода действий, оно всегда будет побито. Но здесь возникает вопрос:
до какой степени оно в праве употреблять государственные средства для борьбы
с оппозицией, то есть, для партийных целей?
Способы действия правительства при направлении выборов могут быть двоякого
рода: 1) произвольное распределение округов; 2) давление на выборы посредством
администрации.
Первое должно быть безусловно осуждено. Искусственная перекройка округов
внушает недоверие к закону, бросает тень на правительство и подрывает авторитет
представительного собрания. Округи должны определяться законом, на основании
естественной группировки местностей и союзов, а не произвольными распоряжениями
власти.
Но и второе допустимо, лишь пока оно не переходит пределов юридически
и нравственно дозволенного. Не только насилие и обман но и всякое обещание
выгод, что составляет косвенную форму подкупа, должны быть строго осуждены.
Ничто так не возвышает нравственного авторитета собрания, а вместе и опирающегося
на него правительства, как чистота выборов. Только этим укореняется в народе
доверие к закону и власти. Наоборот, там, где правительство может, действуя
на выборы, всегда получить покорное большинство, представительство перестает
быть выражением страны; оно становится зеркалом администрации. При таких условиях,
конституционное правление обращается в призрак. Этим уничтожается доверие
не только к собранно, но и к администрации, которая, вместо беспристрастного
ведения общественных дел, становится чистым орудием партии. Так доселе происходить
выборы в Испании. Там правительство заранее определяет, сколько мест оно желает
предоставить той или другой фракции оппозиции, и палата всегда выходить такая,
какая ему нужна. При таком порядке, все завесить от умеренности и благоразумия
монарха. Если он внимательно прислушивается к голосу общества и вверяет управление
той или другой партии по основательном соображении всех наличных условий и
обстоятельств, конституционный формы могут поддерживаться более или менее
долгое время и приносить свою долю пользы. Но доверия к создаваемому правительством
собранно все-таки нельзя иметь; нравственным авторитетом оно не может пользоваться.
Если же монарх, вместо того чтоб играть роль беспристрастного судьи, сам становится
на сторону одной партии, что составляет весьма обыкновенное явление, то оппозиции
совершенно уже преграждается всякий доступ к правление, и тогда нападки ее
обращаются не на одних министров, но и на поддерживающего их монарха. Через
это сам конституционный порядок теряет настоящую почву; он становится поприщем
безисходной борьбы. И меньшинство в палате и оппозиционная журналистика направлены
единственно к возбуждению народных страстей. Долго такие отношения существовать
не могут. Либо призрак свободы исчезает, либо покоящаяся на нем власть претерпевает
крушение.
В этом отношении парламентское правление имеет значительный преимущества
перед односторонним действием королевской власти. Опираясь на крепко организованную
партию, оно может предоставить ей избирательную борьбу. Администрация остается
в стороне, сохраняя нейтральное полижете. Тогда выборы происходят совершенно
свободно, и результата их не оспаривается никем. Он является непререкаемым
приговором общественного мнения. Так именно происходят выборы в Англии.
Но для того, чтобы оппозиция могла бороться с правительством при сколько-нибудь
равных шансах, нужны известные условия: 1) свобода печати и собраний; 2) местное
управление, более или менее независимое от центральной власти. Последнее условие
тем важнее, чем более избирательное право распространяется на низшие классы,
которые всегда более подчиняются давление власти, нежели люди обеспеченные
в своем материальном положении. Во Франти, во времена Реставрации, все местное
управление находилось в руках правительства; а между тем, при высоком цензе,
последние представительные палаты при Карле Х-м, не смотря на распущения и
на все усилия правительства, носили резко оппозиционный характер. Напротив,
во времена второй Империи, при всеобщем прав голоса, хотя существовали выборные
местные советы, правительство всегда получало покорный ему палаты. Это доказываешь
ту важную истину, что люди с независимым и обеспеченным положением служат
самою твердою опорой всякого либерального порядка. Они не являются всегда
послушными орудиями власти; но не для того установляется конституционная монархия.
Цель ее заключается в том, чтобы правительство находило в независимых слоях
общества и опору и сдержку. Массы могут служить ему несравненно более покорным
орудием; но они же служат и орудием демагогов.
Только при свободных выборах может развиваться и способность общества
к правлению. Тут могут быть разные степени. Способность может ограничиваться
полезным содействием или же возвышаться до руководства делами, что именно
и выражается в парламентском правлении. Первое определяется степенью политической
зрелости народа, второе также свойствами и отношениями партий.
В одной из предыдущих глав*(76) были указаны признаки, по которым можно
судить о политической зрелости общества и о способности его пользоваться политическими
правами. Состояние политической литературы, ведение местных дел, сравнение
правительственных органов с общественными могут служить мерилом подготовки
общества к политической деятельности. Но важнейшим соображением служит здесь
самое строение общества. Как было замечено выше, каждый гражданский порядок
имеет соответствующий ему порядок политический. При сословном строе рознь
общественных элементов служить главным препятствием к совокупному действию.
Указанная Штейном польза сословных собраний часто перевешивается их невыгодами.
В особенности освобождение низших классов от тяготеющих над ними стеснений
встречает неодолимый затруднения, когда для этого требуется согласие привилегированных
лиц. Преобразование сословного порядка в общегражданский совершается обыкновенно
действием сверху. Но когда этот шаг сделан, когда привилегии отменены, когда
исчезло крепостное право, изъятие от податей и повинностей, преимущества по
службе, и все граждане одинаково подчинены общим законам, тогда главные невыгодные
стороны представительных собраний отпадают и остается приносимая ими польза:
живое участие общества в делах государства, знакомство правительства с местными
нуждами, всестороннее обсуждение вопросов, выделка людей, наконец политическое
воспитание, как правительства, так и народа. Можно сказать, что водворение
общегражданского порядка есть вместе признание зрелости общества. Водворяя
общую свободу, правительство тем самым объявляет, что народ вышел из пеленок
и не нуждается в опеке. С тем вместе, частные привилегии заменяются общими
правами. Без такой замены преобразование сословного строя в общегражданский
было бы шагом не вперед, а назад на пути гражданского развития.
Нельзя однако ожидать, что общество, внезапно призванное к участию в
делах государства, сразу окажется способным к исполнению своего назначения.
Способность развивается упражнением; политическая зрелость приобретается опытом.
Ее никогда не достигнет народ, исключенный из политической жизни. Журнальные
толки, без всякого влияния на решения и без всякой ответственности, не в состоянии
заменить практического занятия общественными делами. Отрешенные от настоящей
политической жизни, они. скорее способны дать общественной мысли отвлеченно
теоретическое направление или поддерживать бесплодное раздражение. Постоянное
же занятие ограниченным кругом мелочных местных дел, без всякой связи с общими
вопросами, порождает рутину. Живой интерес исчезает, и общество погружается
в равнодушие. Вывести его из этого состояния может только настоящее приобщение
к политической жизни. Этим расширяется кругозор, поднимается общественный
дух, вызываются высшие способности человека; одним словом, только тут есть
настоящая почва для политического воспитания.
Еще более времени нужно для образования прочно организованных партий,
способных управлять государством. Партии создаются историей. При всяком перелом
народной жизни, даже при всяком движении вперед, общество разделяется внутри
себя: в нем борются защитники старого и приверженцы нового порядка. К этому
присоединяется различие интересов, местностей и народностей. Но для того,
чтобы это разногласие направлений могло сплотиться в прочные политические
группы, нужен долговременный опыт политической жизни, необходима привычка
действовать сообща, в виду практических целей. Из шатких и раздробленных элементов
общественного мнения правительства организовать невозможно. Это будет лишь
мимолетное построение.
В одной из следующих книг мы подробно рассмотрим различные виды партий,
их организацию и их способы действия. В приложении к конституционной монархии
достаточно указать на то, что если соглашение различных элементов и умеренность
в способах действия составляют в ней основные требования, то владычество умеренных
партий, консервативной и либеральной, можно признать в ней нормальным явлением.
Самый радикализм, приобщаясь к власти, становится умереннее, ибо он начинает
понимать ее требования. Парламентское правление служить воспитательным средством
для народа; этим поднимается его политическая способность. Нередко радикализм
господствует в обществе именно потому, что он исключается из правления. Чтобы
ввести его в пределы умеренности, нужно дать ему власть в руки.
Во всяком случае, высшая политическая способность принадлежит верхним,
образованным классам общества, тем, которые в состоянии мыслить о государственных
делах и достаточно обеспечены в материальном отношении, чтобы посвящать себя
политической жизни не в виде доходного ремесла, а из живого участия к судьбам
отечества. Первое место в этом отношении бесспорно принадлежит политической
аристократии, там, где она умела сохранить свое государственное положение,
а не превратилась в придворную знать. Поэтому, те партии имеют наиболее веса
и прочности, которые организовались под руководством аристократии. Таковы
партии в Англии. И виги и тори были сначала аристократическими парнями, которые
однако всегда опирались на те или другие элементы в стране. Но и зажиточные
и образованные средние классы, приобщаясь к политической жизни, могут приобрести
высокую меру политической способности и выставлять из среди себя замечательных
государственных людей. Конституционная история Англии и Франции доказывает
это вполне. Всего ниже политическая способность демократия. Наименее образованные
классы, очевидно, менее всего способны судить о государственных делах, а тем
паче ими руководить. Вследствие этого, расширение выборного права неизбежно
ведет к понижению политической способности партий. Появление демократии на
политическом поприще искажает конституционный порядок. Этим в значительной
степени объясняется весьма распространенное ныне разочарование в конституционных
учреждениях. Однако и демократия, приобщаясь к политической жизни, мало-помалу
приобретает политический опыт. И для нее это служит воспитательным средством.
Высокой политической способности она никогда не достигнет, но она научается
уже тому, что для правильного ведения государственных дел нужно подчиниться
руководству высших классов; иначе конституционному порядку грозит падение.
Какова бы однако ни была борьба партий, главные опоры государственной
силы, войско и бюрократия, должны оставаться от нее в стороне. Войску обыкновенно
даже воспрещается подача голосов при выборах. Партийная борьба разрушает необходимую
в нем дисциплину. Войско не рассуждает, а повинуется. Однако, для конституционного
порядка тут может быть опасность. Военная сила, безусловно подчиняющаяся королю,
может быть употреблена, как орудие, для ниспровержения законного порядка.
Маколей приписывал развитие свободных учреждений в Англии именно тому, что
у королей не было постоянного войска. Но это было возможно лишь при изолированном
положении Англии. Там, где постоянное войско необходимо для внешней защиты,
приходится прибегать к другим гарантиям. В Общем Государственном Праве (стр.
428) обсуждался уже вопрос о допустимости военной присяги не только королю,
но и основному закону. Юридическая точка зрения не разрешает однако вопроса.
Все зависит от духа, господствующего в войске. Если оно предано королю и презирает
парламент, оно все-таки останется послушным орудием в руках первого. В этом
отношении весьма важное значение имеет военное устройство. Чем войско стоит
ближе к народу и теснее с ним связано, чем большее число граждан несут воинскую
повинность и чем короче сроки службы, тем более дух войска отражает в себе
дух самого народа. Если народ дорожит конституцией и противится ее нарушению,
войско будет с ним заодно. Власть не решится употребить его для подавления
восстания в пользу законного порядка. Последнее не есть уже дело партии, а
обязанность каждого гражданина.
Точно также и бюрократия должна оставаться в сторон от борьбы партий;
иначе она не может сохранить своего беспристрастного положения и должна будет
меняться при каждой смене правительства. Однако чиновникам невозможно воспретить
подачу голоса по личному убежденно. Тут не требуется такая дисциплина, как
в армии. Посвящая себя государственной службе, чиновник не перестает быть
гражданином, а голос нельзя подавать против совести. Но служащим может быть
запрещено участие в политической агитации. Это-ограничение, которое налагается
на них служебными обязанностями. Служащий не может оставаться агентом правительства
и действовать ему наперекор. Если же воспрещается действие в одну сторону,
то оно должно быть воспрещено и в другую. Лично за себя служащий может подавать
голос как ему угодно, но официально он сохраняет нейтральное положение. При
парламентском правлении, где часто сменяются партии, оно вдвойне необходимо.
Но именно поэтому, давление правительства на выборы посредством чиновничества
не может быть оправдано. Бюрократия, управляющая совокупными интересами народа,
должна стоять в стороне от общественной борьбы; только этим обеспечивается
правильное течение дел. Поэтому здесь, более нежели где-либо, важны законы,
строго определяющие порядок службы и ограждающие служащих от произвольных
смещений, как это установлено в Германии. О судебной власти и говорить нечего.
Полная ее независимость составляет первое требование конституционного порядка.
Таким образом, вся политика конституционной монархии должна быть направлена
к тому, чтоб установить согласное действие независимых друг от друга властей.
Если эта цель не достигается, учреждениям грозит опасность. При невозможности
соглашения является для каждой власти поползновение преступить предел своего
права, а как скоро этот шаг сделан, так законный порядок подорван и настает
господство силы, которого последствий невозможно предвидеть.
Главная опасность угрожает со стороны монарха, ибо правительственная
сила, военная и административная, находится у него в руках. Среди народа,
который привык к повиновение и не дорожит свободою, правительственные перевороты
совершаются легко. Так уничтожена была испанская конституция при воцарении
Фердинанда VII-го и Ганноверская при воцарении герцога Кумберландского, в
1837 году. Напротив, там, где народ дорожит политическими правами, нарушения
основного закона королевскою властью вызывают революции. Так произошли обе
английские революции, низвергшие Карла I-го и Якова II-го, а также французская
революция 1830-го года. В малых и даже средних государствах монархическая
власть производить иногда государственные перевороты с помощью чужестранного
войска. Так, при господстве Священного Союза, были уничтожены либеральные
конституции в Неаполе, в Пиэмонте, в Испании. Но при нынешнем состоянии Европы,
когда все великие державы, исключая России, приняли начала политической свободы,
такой поддержки ожидать не откуда.
Личная политика короля может извратить конституционный порядок и не прибегая
к насилию. Правительство может путем давления на выборы и расточением всяких
льгот получить всегда послушное большинство; если при этом оно бережет выгоды
правящего класса, конституционный порядок может официально держаться, потерявши
всякие корни в народном сознании, Так было во Франции при Людовике-Филиппе.
Этот хитрый монарх употреблял весь свой замечательный ум на мелкие интриги,
воображая, что все политическое искусство заключается в том, чтоб оседлать
министров и закулисною стряпней приобрести достаточное большинство голосов
в палате. Всякие широкие взгляды были ему чужды; недоверие к народу было полное.
Малейшее расширение избирательного права казалось ему опасным; к общественному
голосу он питал глубочайшее презрение. Его ослепление в отношении к настоящему
состояние общества доходило до невероятных размеров. Накануне Февральской
революции он, указывая своему адъютанту на Бурбонский дворец, где заседала
Палата Депутатов, говорил: "вы видите это здание: там много шуму; но это буря
в стакане воды". А на следующий день возбужденная этим шумом народная волна
унесла и его самого и конституцию, на которую он опирался.
Но и без всякой вины со стороны короля, конституционная монархия может
быть ниспровергнута народным или военным восстанием. Это мы видели в недавнее
время в Бразилии. Казалось, тут соединялось все, что могло обеспечить народу
мирное и правильное развитие. Просвещенный и добродетельный монарх мог быть
только умерителем страстей, а никак не помехою каким бы то ни было народным
стремлениям. Среди буйной анархии и междоусобий южноамериканских республик
Бразилия представляла отрадное явление. Но именно это соседство было заразительно.
Конституционная монархия требует самоограничения не только властей, но и граждан.
Она не дает простора необузданным честолюбиям. Поэтому она не приходится народу,
который предпочитает анархическое своеволие разумному порядку. Если она при
таких условиях падает, то это происходит оттого, что народ, не умеющий поддержать
умеренное правление, его не стоить.
Столь же мало приходится она, с другой стороны, народам, погруженным
в апатическую покорность своей судьбе, каковы теократические племена Востока.
Конституционная монархия требует личной и общественной самодеятельности, которая
в них отсутствует. Вследствие этого, попытка водворить конституционный учреждения
в Турции могла быть только мимолетным. явлением. Она слишком противоречила
духу религии, укоренившимся преданиям восточного деспотизма и привычкам народа,
для которого раболепное повиновение составляет закон бытия. Из восточных народов
только Япония, как уже было указано выше, представляет замечательное исключение.
Оно объясняется тем, что теократическая власть микадо была доведена почти
до ничтожества, а господствующий феодализм давал независимое положение и князьям
и вассалам. Но до какой степени этот новый порядок может считаться прочным,
пока еще невозможно сказать. История покажет, насколько учреждения, выработанный
самыми просвещенными народами Европы, могут приходиться азиатской стране.
Глава VII. Сложные государства
В Общем Государственном Праве были изложены различные виды сложных государств:
соединения. личные и реальные, союзные государства и союз государств. Из всех
этих форм личный соединения составляют чисто случайный явления, возникающий
не из государственных потребностей, а из династических отношений или временных
комбинаций. Они имеют значение настолько, насколько они приближаются или могут
вести к реальной связи. Реальные же соединения имеют важное политическое значение,
как внешнее, так и внутреннее. Тут возникает вопрос, что выгоднее: сохранение
ли отдельных государств, связанных лишь общим главою, или объединение их под
совокупною верховною властью?
Этот вопрос неоднократно возбуждался в разных странах в нынешнем столетии.
Выгоды, проистекающие от объединенного управления, столь велики, что в правительствах
является естественное поползновение слить раздробленный части в одно нераздельное
целое. Однако, эти попытки почти всегда разбивались о стремления частей к
самостоятельной жизни и об исторические условия их существования.
Очевидно, что этот вопрос не подлежит общему решению. Все тут зависит
от исторических и фактических условий, содействующих или препятствующих объединению.
Самая важность вопроса совершенно различна в тех случаях, когда соединяемый
страны более или менее равносильны или когда одна из них имеет, по крайней
мере, возможность отстаивать свою самостоятельность против притязаний другой,
и в тех, когда одно государство имеет громадный перевес, а другое составляет
только придаток.
В первом случае раздельность государств представляет более опасностей,
но зато и объединение встречает более препятствий. Таково, например, отношение
Австрии к Венгрии. Хотя здесь, собственно говоря, соединение не реальное,
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 37 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |