Эссекс, Манчестер, Варвик, стояли во главе народного движения; Эссекс командовал
войском. Из средних землевладельцев вышли главные вожди парламента и армии:
Пим, Гампден, Ферфакс, Кромвель. Но главная сила парламента все-таки лежала
в городах, где пресвитерианские учения были сильно распространены. Богатый
и многолюдный Лондон давал парламенту и деньги и опору фанатически возбужденного
общественного многие. Здесь обнаружилась основная черта всей английской истории:
союз аристократии с городами против королевской власти; обнаружилась и двойственность
политического направления английской аристократии, которой одна часть склонялась
преимущественно к народным правам и опиралась на средние классы, а другая
крепко стояла за королевскую прерогативу. Здесь лежит начало и тех двух партий,
которых борьба и смена в правлении наполняют всю историю Англии в последние
три века.
Силы воюющих сторон были почти равны, и счастие попеременно склонялось
то в пользу одних, то в пользу других. Решительный перевес парламентскому
делу дали фанатические протестантские секты, индепенденты, которые, вступив
в ряды армии под начальством Кромвеля, разбили королевские войска и подавили
монархические восстания как в Шотландии, так и в Ирландии. По их требованию,
пленный монарх был казнен; провозглашена была республика.
Для исхода Английской революции было в высшей степени важно, что низвержение
королевской власти было делом не восстания народной толпы, а организованной
военной силы, имевшей во главе своей вождя, который сам был государственный
человек первой величины. Вследствие своих побед армия естественно стала во
главе правления. Парламент, сперва очищенный от умеренных элементов, был окончательно
разогнан; Кромвель был провозглашен протектором. За глубоким переворотом,
разделившими, общество на два противоположные лагеря, по неизбежному ходу
вещей, последовала военная диктатура.
Но она могла держаться только гением вождя. Как скоро он умер, водворилось
анархическое состоите, в котором победоносная армия и обломки созванного вновь
парламента, враждуя между собой, старались захватить власть в свои руки. Во
всех слоях общества почувствовалось неудержимое стремление к восстановлению
законного порядка. Это могло быть сделано только восстановлением самой королевской
власти в прежней силе, в том виде, как она выработалась из всей предыдущей
истории. Под неудержимым напором общественного мнения, единодушным постановлением
созванного вновь парламента, и по инициативе стоящего во главе армии вождя,
сын Карла иго был призван в свое королевство на тех условиях, которые были
установлены первоначальным соглашением парламента с его отцом. За военною
диктатурой последовала Реставрация.
Восстановление королевской власти естественно сопровождалось сильною
реакцией в ее пользу. Парламента, созванный Карлом II-м, был одушевлен самым
ревностным монархическим духом. Англиканская церковь, павшая под напором протестантских
сект, была восстановлена во всех своих правах. Тем не менее, положение было
уже совершенно иное, нежели при Карле I-м. Превыспренние понятия о королевской
власти оказались неуместными; надобно было управлять в законных пределах.
О праве произвольных арестов и самовластного наложения податей не было более
речи. Юридические завоевания революции были упрочены. При Карле II-м акт Habeas
Corpus получил самую точную и окончательную редакцию. Политика, стремившаяся
к послаблению католикам, в самом монархическом парламенте встречала неодолимое
сопротивление и приводила к прямо противоположным результатами Католики были
исключены, как из королевских советов, так и из парламента. Недоверие отзывалось
и на внешней политике. Парламент крепко держал завязки кошелька. Самые советники
короля подвергались преследованию и изгнанию.
Еще более отношения обострились при его преемнике, который, будучи католиком,
шел в разрез с самыми глубокими национальными стремлениями и был предметом
общего недоверия. Яков II легко мог воспользоваться тем поворотом общественного
мнения в его пользу, которое произошло в последние годы царствования его предшественника
и было вызвано стремлением народной партии исключить его из престолонаследия.
В том трудном положении, в котором он находился, здравая политика требовала
крайней осторожности. Но Яков был ограничен и упорен; фанатический католик,
он, вместе с тем,-был исполнен самых высоких понятий о своем королевском достоинстве.
Ему казалось несогласным с требованиями совести и несовместным с его саном
терпеть унижение людей, исповедывавших одну с ним веру; а так как парламент
не соглашался на уравнение прав католиков с англиканами, видя в этом шаг к
водворение католицизма, то он решился провести эту меру силою королевской
прерогативы. Он утверждал, что в последней заключается право освобождать от
исполнения законов (dispensing power), не только в частных случаях, но и общими
мерами. Парламент решительно отвергал подобное право, и самые судьи не признавали
его согласным с законами Англии. Тогда Яков решился собственною властью преобразовать
и суды и парламент. Независимые судьи были удалены от должности и назначены
другие, более покорные, признававшие право короля освобождать от действия
законов. Вооруженный их приговором, король издал манифест о расширении прав
католиков и диссидентов. Не довольствуясь простым объявлением, он велел свой
манифеста прочесть всенародно во всех церквах. Однако семь епископов отказались
исполнить это требование, считая его незаконным. Правительство не усомнилось
предать их суду; но они были оправданы присяжными, к великому ликованию всего
народонаселения. Потерпев такое чувствительное поражение, король тем с большим
упорством принялся за преобразование парламента. Он был уверен, что гибель
его отца и уступки брата произошли единственно от недостатка энергии. С целью
получить покорный парламент, все местные власти были сменены и на место их
поставлены люди, преданные правительству; привилегии городов были отобраны
и выборные власти заменились коронными, В таком крайнем положении, все взоры
обратились на родного племянника и зятя короля, Вильгельма Оранского. Семь
лиц, в том числе знатнейшие вельможи и высшие сановники государства и церкви,
тори и виги, защитники народных прав и приверженцы королевской прерогативы,
послали ему приглашение освободить Англию от невыносимого деспотизма. Вильгельм
явился с небольшим войском, и вся Англия к нему примкнула; покинутый всеми,
Яков бежал к своему союзнику, французскому королю. Переворот совершился без
всякого насилия, без пролития капли крови. Оказалось опять, что высокие притязания
лишены были всякой фактической опоры. Яков рассорился даже с тою силой, которая
служила главною поддержкой королевской власти и проповедывала учение о безусловном
повиновении, с англиканскою церковью. Восстановив всех против себя, он пал
не в упорном бою, как его отец, а вследствие полного своего бессилия.
Это был последний акт Английской революции. С тех пор права народа и
парламента были установлены на незыблемых основах и не подвергались более
колебаниям. Утвержденный ею порядок вещей получил еще большую прочность со
вступлением на престол Ганноверской династии. Преобладающее значение королевской
власти уступило место влияние аристократии, которая стояла во глав движения
и естественно заняла первенствующее положение. Впоследствии, с возрастанием
демократических элементов, и она отошла на второй план. Решительное преобладание
получила Нижняя Палата, составленная на демократических основаниях. Но все
эти перемены совершались уже не насильственными переворотами, а мирным и законным
путем, расширением выборного права, признанием отношений, вытекающих из практических
потребностей. Английская конституция представляет прочное здание, допускающее
преобладание того или другого элемента, сообразно с развитием жизни, но непоколебимое
в своих основах.
Если мы, с чисто политической точки зрения, постараемся выяснить причины
успеха Английской революции, то мы найдем их, во-первых, в том, что она опиралась
не на теоретический учения, а на исторические начала, пустившие глубокие корни
в народной жизни, и при всех переворотах никогда не затмевавшийся в народном
сознании. Права народа и парламента считались прирожденным достоянием Англичан,
а потому всегда, во всех слоях общества, находили многочисленных защитников,
готовых дать отпор притязаниям королевской власти. Люди восставали не против
закона, а во имя закона, который для Англичан всегда был высшим политическим
началом. Во вторых, эти права были не привилегиями сословий, которые могли
вести только к внутренним раздорам, а права общие всем гражданам, для защиты
которых могли соединиться и высшие и низшие. Первенствующие вельможи, пользовавшиеся
громадным влиянием в обществе, стояли во главе движения и придавали ему такой
вес, которого оно без них никогда бы не имело. В-третьих, перевороты совершались
не восстанием масс, а действием организованных сил, парламента и войска, которые,
в самый разгар междоусобной войны, способны были охранять внутренний порядок.
Самые крайние элементы, сосредоточившиеся в войске, сдерживались могучим его
предводителем обладавшим высоким государственным смыслом, а когда он умер,
явился другой, который понял, что только в восстановлении законной монархии
кроется вся будущность английских государственных учреждений. Они потому прочны,
что имеют глубокие корни в прошедшей истории и по своему разнородному составу
способны применяться к разностороннему развитию народной жизни и ко всем разнообразным
ее изменениям. Ни один из элементов, вошедших в английскую конституцию с самого
начала, не потерял своего места, и все принуждены действовать согласно на
общую пользу. Революция имела целью только восстановление нарушенного равновесия.
Совершенно иной характер носит революционное движение во Франции. Если
мы взглянем на внешнюю сторону событий, то увидим поразительное сходство с
тем, что происходило в Англии. И здесь и там монархия, возникшая на развалинах
средневекового порядка, пала перед требованиями свободы. И здесь и там революционное
движение привело к военной диктатуре, которая, в свою очередь, сменилась восстановлением
законной монархии. Во Франции, также как в Англии, период Реставрации заключает
в себе два царствования: одно благоразумное и умеренное, другоенапрягающее
королевскую перерогативу до крайних пределов, в противность народным требованиям,
что и ведет к новому перевороту, которым установляется истинно конституционный
порядок вещей. В этой аналогии нельзя не видеть общего закона, управляющего
революционными движениями и вытекающего из самой природы действующих сил.
Непримиримая борьба партий ведет к развитие крайних элементов; один из них
побеждает, но торжество его неизбежно вызывает реакцию, которая является сперва
в виде военной диктатуры, а в дальнейшем движении ведет к восстановлению побежденного
элемента. Но и последний, восторжествовавши, в свою очередь доводит свое начало
до крайности и тем самым вызывает реакцию в противоположном смысл, которая
кончается новым переворотом. Мы видим здесь как бы механические колебания
маятника в противоположные направления, пока он не приходить наконец к среднему,
устойчивому равновесно.
Но за этим внешним сходством кроются глубокие различия. Первое заключается
в том, что Французская революция исходила не от исторических начал, а от теоретических
требований, выработанных философиею XVIII-го века и получивших всеобщее распространение.
Эти требования заключали в себе начала свободы и равенства, вытекающие из
самой природы человека и коренящиеся в самых глубоких основах духовного его
бытия. Но у мыслителей XVIII-го века эти начала получили совершенно одностороннее
развитие; все другие элементы политической жизни были им подчинены. Через
это новые требования становились в резкую противоположность со всем существующим
государственным строем. Последний представлялся произведением насилия и невежества;
перед светом разума все существующее должно было исчезнуть и замениться совершенно
иным порядком. Отсюда борьба не на жизнь, а на смерть, между исключающими
друг друга началами, между защитниками исторического строя и приверженцами
новых идей.
Однако, чисто теоретический учения сами по себе никогда не могут иметь
достаточно силы, чтобы произвести общественный переворот. Для того, чтобы
действовать в обществе, они должны найти в нем восприимчивую почву, отвечать
насущным его потребностям, опираться на развивающиеся в нем элементы. Эту
опору они нашли в третьем сословии, развитие которого составляет главное содержание
всей общественной истории Франции. Тогда как в Англии во глав политического
движения искони стояла аристократия, вступившая в союз с городами, во Франции
центром всего государственного развития была королевская власть, опирающаяся
на средние классы, которые составляли главную силу третьего сословия. Последние
росли и умственно и материально, тогда как аристократия, утратив свое политическое
положение и отделившись от народа, покоилась на своих привилегиях и расточала
свое достояние. В течении веков реальное отношение общественных сил совершенно
изменилось; высшие сословия, духовенство и дворянство, продолжали пользоваться
привилегированным положением, между тем как весь накопившийся веками материальный
и умственный капитал находился в руках средних классов. Не в силу теоретических
воззрений, а во имя жизненных требований, Сиэс мог поставить вопрос: "что
такое третье сословие?" и отвечать: "Ничего.-Чем оно должно быть?- Всем".
Изменившееся отношение общественных сил очевидно требовало глубоких преобразований.
Сословный порядок отжил свой век; надо было перевести его в порядок общегражданский.
Но для этого нужна была сильная рука преобразователя, а такового не представляла
французская монархия. Создавши единство и силу государства, подчинив все сословия
абсолютной своей власти, она не поняла своего дальнейшего призвания и успокоилась
на приобретенных результатах. За развратным королем следовал монарх ограниченный
и слабый. Исполненный наилучших намерений, он в начал своего правления призвал
министра-реформатора; но скоро последний пал перед враждебным настроением
наполнявших двор привилегированных лиц, которые заботились лишь о том, чтобы
сохранять свои преимущества. Самому Людовику XVI-му проекты Тюрго показались
слишком радикальными. Все опять вошло в старую, покойную колею. Настоятельно
требовавшиеся преобразования были отложены; вместо того произошла революция.
Она имела в виду не утверждение исконных народных прав, как в Англии,
а создание нового общественного строя, замену сословного порядка общегражданским,
для которого учения XVIII-го века представляли теоретическую основу. Это была
не борьба за политическое право, а борьба классов, глубоко захватившая все
общественные отношения; к политическому вопросу присоединился социальный.
В этом состоит второе глубокое различие между Французскою революцией и Английскою.
Тут приходилось разом изменять все отношения, и государственный и общественные.
Чем более задерживались преобразования, тем более самые требования получали
теоретический характер. Когда наконец наступил кризис, они прорвались с неудержимою
силой и ниспровергли все перед собой. Результатом был такой общественный переворот,
какого Англия не знала.
Ко всему этому присоединилось то, что эти новые общественный силы, появившиеся
на политическом поприще, были вовсе не организованы, а это вызвало вмешательство
народной толпы. В этом заключается третье глубокое различие между Французскою
революцией и Английскою. Правительство Людовика XVI-го, бессильное для реформ,
оказалось бессильным и для ведения своих обычных дел. Старая французская монархия
отжила свой век и потеряла всякую способность к дальнейшему движение. Министры
сорили деньгами, старались удовлетворить всем прихотям двора и людей, имеющих
силу, а взять деньги было не откуда. Долги росли в ужасающих размерах. Пришлось
наконец прибегнуть к давно забытому учреждению Генеральных Штатов, которые
не собирались более полутора века. Созваны были представители всех сословий,
чтобы решить, что делать с одряхлевшим государством, у которого иссякли самые
средства существования. А между тем, правительство, вызвавшее на сцену общественные
силы, не позаботилось ни об их организации, ни о программе действий; руководить
ими оно было совершенно неспособно. Оно созвало их просто вследствие своего
бессилия. И эти внезапно призванные к действию общественные элементы, в свою
очередь, не имели ни исторически выработанной организации, как английский
парламент, ни сложившихся партий с определенною программой, ни практическая
опыта в делах. Третьему сословию дано было двойное представительство, и оно
сразу, почувствовав свою силу, отвергло старые сословные деления и потребовало,
чтобы совещания происходили в его сред. К нему примкнула либеральная часть
дворянства и все низшее духовенство. Составилось единое собрание, представлявшее
полное смешение языков, без всякой политической подготовки, но исполненное
веры в силу разума и в свое собственное великое призвание. Правительство,
вызвавшее эти силы, само испугалось своего дела и пыталось распустить собрате;
но этим оно только окончательно обнаружило свое полное бессилие. Сделан был
решительный шаг, для поддержания которого не было никаких средств. Собрание
объявило себя представителем воли народной и отказало правительству в повиновении.
Последнее принуждено было уступить. Этим самым верховная власть переходила
от короля к народному представительству; революция совершилась.
Но это был только первый шаг. Собрание, объявившее себя представителем
народной воли, в свою очередь лишено было всяких средств действия И войско
и администрация находились в руках короля. На помощь собранно пришла народная
масса. Парижское население восстало и взяло Бастилию. Затем толпа отправилась
в Версаль и привезла с собой пленного монарха. Король не имел духу ни поддержать
свою власть, ни защищаться, ни даже удалиться в безопасное место. С тех пор
он номинально считался правителем Франции, но этот призрак служил лишь к тому,
что всякая власть исчезла. Собрате, раздираемое партиями, не в состоянии было
взять ее в свои руки В нем были люди высоких дарований, представлявшие цвет
французского общества; был и государственный человек и оратор первой величины,
но окруженный всеобщим недоверием и лишенный всякой поддержки, он не в силах
был остановить неудержимый ход событий. Переписка Мирабо с Ламарком представляет
одну из самых поучительных политических книг, катя существуют в литературе.
Мирабо видел, что ничего нельзя сделать без королевской власти, что она одна
может служить опорою прочного порядка; но всякое явное оближете с представителями
отжившего строя возбуждало всеобщее недоверие. Тайные же его внушения, в свою
очередь, вызывали неисцелимое подозрение в правящих сферах, а решимости все-таки
дать не могли. Видя тупое сопротивление самым необходимым требованиям, он
в отчаянии восклицал: "чернь изобьет их трупы". Так он и умер среди общего
хаоса, напрасно пытаясь укротить и направить возбужденные страсти.
Самые законодательный работы собрания отзывались этим положением. Оно
провозгласило начала свободы и равенства, как неотъемлемые права человека,
и приготовило драгоценные материалы для утверждения на этих основаниях общегражданского
строя; но в государственной области все его начинания были направлены к ослабление
власти, возбуждавшей общее недоверие. В выработанной им конституции единое
собрание было противопоставлено совершенно бессильной монархии, которой однако,
в силу начала разделения властей, было предоставлено все исполнение. Но средств
для исполнения ей не было дано никаких: местное управление, снизу до верху,
было устроено на выборном начал; центральное управление было лишено всяких
органов и орудий. Казалось, все было направлено к тому, чтоб уничтожить всякую
власть, а между тем, для водворения порядка среди всеобщего хаоса, всего нужнее
была сильная власть.
Она была необходима не только для поддержания внутреннего порядка, но
и для отпора внешним врагам. В отличие от Английской революции, которая ограничилась
внутренними междоусобиями, Французская революция осложнилась внешними отношениями.
Первая опора престола, дворянство, покинуло отечество и прибегло к помощи
иностранных держав. Туда же естественно обратились взоры пленного монарха.
Против Франции составилась грозная коалиция; германские войска двинулись для
освобождения короля и для восстановления разрушенного порядка в государстве.
Но единственным результатом этого похода был союз революционных сил с патриотическими
стремлениями. Новым восстанием народной массы монархия была низвергнута. Для
обуздания внутренних врагов водворился кровавый террор. Король сложил голову
на плахе, а иностранный войска принуждены были отступить с позором.
Новейшие историки Французской революции стараются отделить велите ее
результаты от тех средств, которые были употреблены для их утверждения. Террор
представляется уродливым извращением провозглашенных Революциею начал. Разделяют
также то неудержимое патриотическое стремление, которое дало отпор внешним
врагам, и ту кровавую расправу, которая производилась с врагами внутренними.
Между тем, все эти явления тесно связаны между собой. Недостаточно провозгласить
общие начала; надобно привести их в исполнение. Когда это делается не постепенным
и закономерным путем, действием власти, стоящей незыблемо на своих основах,
а внезапным переворотом, разом изменяющим все отношения, не оставляющим камня
на камне из старого здания, тогда неизбежна ожесточенная борьба и возбуждение
страстей, результатом которых является неумолимая расправа с побежденными
Если же к внутренней борьбе присоединяется внешняя, то рождается усиленная
потребность подавить всякие внутренние волнения, чтобы дать отпор внешним
врагам. Во Франции, патриотическое чувство, особенно в высших классах, не
было довольно сильно, чтобы всех соединить под знаменем отечества. Эмиграция
сама просила помощи иностранных держав и шла вслед за их войсками; тем опаснее
были внутренние их сообщники. "Надобно застращать роялистов!" воскликнул Дантон,
когда иностранные войска вступили на французскую почву и приходили известия
о взятии крепостей. Решиться на такое дело могли, конечно, только люди самых
крайних мнений, которые не останавливались ни перед чем; приходилось взывать
к самым непримиримым революционным страстям. Всякий человек, у которого не
иссякло нравственное чувство, не может не возмущаться до глубины души перед
картиною тех ужасов, которые производили террористы. Но политик не может на
этом остановиться: он должен исследовать причины этих явлений. Он лежат главным
образом в отсутствии всякой организованной власти. Старая монархия пала вследствие
собственного бессилия, а новое здание еще не сложилось, и то, что было налицо,
держалось на весьма шатких основаниях. Правительство отсутствовало, а общество
находилось в состоянии хаотического брожения. При крушении всего, что составляет
оплот общественного порядка, единственною наличною силой оставалась организованная
демагогия в виде разветвленного по всей Франции союза Якобинцев. Они крепко
держались друг за друга и умели вести за собою народную толпу, возбуждая ее
страсти и внушая к себе неограниченное доверю. Во главе его стояли люди с
непреклонною волей, которые взяли в руки валяющуюся в грязи власть, раздавили
внутренних врагов и дали отпор врагам внешним. Этим они порешили дело Революции,
и в этом заключается несомненно важное их историческое значение. Французы,
которые с беспримерным одушевлением становились в ряды войска для борьбы с
внешним врагом, беспрекословно подчинялись велениям террористов, потому что
в эту минуту они одни держали знамя отечества. Одна и та же несокрушимая сила
подавляла внутренних врагов и давала отпор внешним. Разделить эти два действия
нет возможности.
Но как скоро опасность миновала, террор сам собою пал под влиянием возбужденного
им ужаса и негодования. Террористы, казнившие всех своих противников, в свою
очередь сложили головы на плаху. За чрезмерным напряжением сил последовало
внутреннее расслабление. Непобедимым оставалось войско, которое, повинуясь
данному толчку, неудержимым потоком разливалось по Европе, всюду провозглашая
новые начала. Вследствие этого, оно естественно стало во главе революционного
движения. Самый выдающийся его предводитель, победив внешних врагов, положил
конец и внутренним смутам. Он восстановил упавшую власть, водворил порядок
и возложил на себя императорский венец. И тут революция привела к военной
диктатуре.
Результаты переворота были громадны. Старый сословный строй был переведен
в общегражданский, основанный на свобод и равенств. Но для того, чтоб утвердить
последний на прочных основаниях, нужна была рука гениального законодателя.
Революция дала только материалы, из которых надобно было воздвигнуть новое
здание. Наполеону Франция обязана своими кодексами, представляющими образец
рационального законодательства, основанного на зрелой теории и вполне применимого
к практике. Почва для него была расчищена предшествующим переворотом; законодателю
не приходилось наталкиваться на окрепшие формы, щадить веками сложившиеся
интересы: он мог последовательно проводить рациональные начала, соответствующий
новым потребностям. Наполеон создал и новую администрацию, основанную на сосредоточении
власти, но способную воспринять в себя и начала свободы. Она сохранилась непоколебимо
среди всех дальнейших переворотов; ей Франция обязана тем, что постигавшие
ее политические бури не расшатывали общественного здания. При всем том, военная
диктатура не могла быть долговечна. С водворением общегражданского порядка
связана была и потребность свободы политической, которая, рано или поздно,
должна была проявиться. Диктатура Наполеона тем менее могла держаться., что
она вызвала против себя общую европейскую коалицию. Французская революция
не ограничивалась, как английская, чисто местными интересами; она провозгласила
начала, которые должны были водворить новый порядок во всем европейском мире.
Вторжение во Францию иностранных войск имело последствием обратное Вторжение
французских войск в Германию и Италию. Наполеон явился представителем революционных
сил в борьбе их с старою Европой. Рядом блистательных побед он возвел Францию
на неслыханную степень могущества. Все примыкающая к ней государства европейского
материка должны были подчиниться ее влиянию. Но с этим связано было подавление
самостоятельности народов, а это не могло не вызвать реакции. Самый сильный
отпор Наполеон встретил именно там, где старый порядок сохранил наиболее глубокие
корни, в Испании и России. Другие государства, как Пруссия, обновились под
его гнетом. Против него составилось общее ополчение, которое наконец его низвергло.
Диктатура сменилась Реставрацией; но это не было простое восстановление
старого порядка. В новом общественном строе требовалась политическая свобода,
и Бурбоны первые дали ее Франции. К участию в правлении призваны были, как
старая французская аристократия, так и высшие представители третьего сословия,
под одинаким условием высокого ценза. Но эти два элемента, юридически уравновешенные,
фактически продолжали вести между собой непримиримую борьбу. Эмигранты возвратились
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |