бодрствовал дневальный, оттирая очки, приводя в надлежащий вид помещения и
тому подобное, а вторые - просыпался дежурный и слонялся по расположению,
проверяя чистоту и порядок. Вот именно в такой момент, уже под утро, когда
сержант скучал в бытовке, я с трудом разодрал веки и, плохо соображая что
и как, поплёлся в туалет, ибо мочевой пузырь грозил разорваться.
Естественно, дефилировал я в одних трусах, не таких, конечно,
сексапильных, как у Лёвы, но достаточно вызывающих, потому что держались
они на самом лобке.
Как только я облегчённо упрятал член в изделие какой-то Йошкар-Олинской
фабрики по пошиву нижнего белья безутешно синего цвета, меня сграбастал
недремлющий дежурный. Лёва что-то лихорадочно бубнил в плечо и,
припечатывая поцелуи, мацал меня одновременно везде и всюду, так
прижимаясь торчащим в штанах инструментом, что было больно. Я развернулся,
и сержант стал буквально жевать мои соски, разрывая холодными пальцами
ягодицы. При этом ещё и очень неудобно выгнув меня назад.
Я терпел, наполняясь зверским желанием, давил на погоны служивого, толкая
того вниз, судорожно протискивал себя в готовно распахнутый рот и уже
собрался было заворачивать трясущегося Лёву "к лесу передом, к себе
задом", как стукнула входная дверь.
Мать твою перемать! Сержант отпрыгнул пугливой газелью, с трудом
возвращаясь в реальность и поправляя сбившуюся форму, а мне пришлось
скрываться в кабинке, где процесс, прерванный приходом дежурного из
соседней роты "чисто поболтать", благополучно завершился взятием себя в
руки. Покрытые кровавыми мозолями от частых взятий, етит наети!
Только случайность спасла нас от позорного разоблачения. И так каждый раз.
К счастью, нам везло, и непосредственно сам факт соития или
предварительных ласк на глаза никому пока не попадался.
Следующий прецедент вообще был из разряда катаклизмов. Я стоял на посту, в
карауле. (Такое бывало редко - уже не по чину, но бывало.) Около
хранилища, где допоздна заработался Завадский. Он закончил, закрыл ангар и
направился было в расположение, но вовремя разглядел часового.
Лёва набросился на меня, как припи$днутый. Не слушая возражений, отволок
за угол и, прижав к стене, начал пробираться тряскими руками под
многочисленные одежды. Когда его быстрые пальцы коснулись головки моего
страдальца, все возражения иссякли, и я бросил сержанта на колени.
Кончил постовой в глубокий зев нарушителя мгновенно, но свернуть действо
был не в состоянии. Так же быстро мы вынули на свет божий Лёвкин отросток
и обласкали его до жидких выстрелов.
А вот когда я упёр Завадского лбом и руками в стену, спустил его штаны,
ворвался в анус, исторг из его глотки короткий вопль и начал бешено
возделывать благодатно расступающуюся почву, из-за угла прозвучал короткий
кашель. Это было как орудийный выстрел, как весенний гром, как крик
"Подъём!!!" по утрам!
Сердце остановилось и замерло. Лёвка сиганул на карачки и понёсся за
другой угол, а я, даже не пытаясь оправить шинель, успев только спрятать
пульсирующий отросток, порысачил в противоположную сторону (слава богу,
что отбросить автомат и выкинуть остальные причиндалы часового я позабыл,
торопясь овладеть нарушителем), чтобы проорать, как положено:
"Стойктоидёт!!!"
Шла смена. Начкар неодобрительно посмотрел на мой взъерошенный вид и
бросил:
- Поссать, что ли, собрался?
Я очумело кивнул, он понимающе хмыкнул и предложил:
- Иди, закончи. Мы пока покурим.
Я бегом завернул за один угол, потом за другой - никого. Матюкнувшись, я
вернулся и, благодаря ангела-хранителя за то, что он надоумил кого-то
прочищать глотку так вовремя, поплёлся за начкаром в караулку. Давая себе
клятву прекратить подобные экзерсисы.
Кстати, по дороге я добросовестно кончил в штаны от трения торчащего члена
об суровую ткань, стараясь не свалиться - пробрало меня до дурноты и
слабости в коленях. Чёрт те что! И сбоку бантик!
Руки. Руки, дотянувшиеся до моего невесомого тела сквозь сгустки тумана.
Они ласкают меня. Бьют электрическими разрядами обострённой чувственности.
Кружат по пляшущим мышцам, сокращающимся с частотой вылетающего из груди
сердца. Боже, как хорошо! Меня бросает навстречу несмелым пальцам.
Выгибает и выкручивает. Только бы достать! Только бы дотянуться!
Беспокойство растёт. Во мне зреет одно лишь желание, сравнимое по силе с
мучительным выбором жить или не жить: узнать, разгадать, разглядеть.
Тщетно...
Я хочу и боюсь ласк непонятого силуэта. Уворачиваюсь от чистого дыхания из
ниоткуда и ловлю его распахнутой навстречу грудью. Мечусь на влажных
подстилках, рву похолодевшими конечностями пространство, натыкаюсь на
пустоту. Где же ты? Кто ты?:
Часть семнадцатая
Напряжение росло и крепло. Когда Лёва приближался ко мне, казалось, сейчас
посыплются искры. Но лишь тоскливый взгляд, лишь мимолётное касание,
понимающий жест.
Так продолжалось довольно долго. Наконец, руки замполита дошли до
увольнения в запас сержанта Завадского. В последнюю ночь (я замысловатыми
путями добился, чтобы меня поставили дежурным по роте) была организована
грандиозная вечеринка, которая, если бы не присутствие Мишки в казарме,
наверняка вылилась бы во что-нибудь шумное и караемое законом.
Но все чинно закруглились и отправились спать. Кроме Завадского. Я-то не
пил, а он был под парами конкретно.
Мы сидели в разных углах сушилки, пережидая суету дневального. Дожидаясь
момента, когда он отобьётся. Лениво перекидываясь словами - разговор не
клеился. Лева явно волновался: во-первых, последняя ночь, а во-вторых,
совокупление должно было состояться стопроцентно. Потому что наш старшина
захворал и ключ от каптёрки был у меня (я пользовался его доверием). Уж
там-то нас не мог потревожить никто. Дежурный второй роты был пьян после
вечеринки и наверняка отсыпался у себя. Дежурный по части давно уже храпел
в штабе (об этом донесли связисты), так как был стар и практически на
пенсии. По каковой причине ночными проверками себя не утомлял. Тревожил
только Мишка, у которого был ключ и от каптёрки, но он тоже доверял мне и
вряд ли стал бы контролировать службу.
Так что руки и губы Завадского дрожали не зря. Он волновался в
предвкушении, словно девственник.
Переждав для верности ещё полчаса после отправки дневального в люлю, мы
ринулись в старшинский загашник, заперлись и рухнули на кучу старых
матрасов в углу. Целовались, не раздеваясь, взахлёб, втискивались друг в
друга, мяли и рвали на части истосковавшиеся тела в интимном сумраке
кладовой, нарушаемом лишь светом заоконных фонарей.
Наконец, Лёва сорвал моё х/б. Мама дорогая, что он вытворял со мной!
Ласкал, терзал языком и губами, ввергал в истому чуткими пальцами,
заставлял выгибаться и елозить, напрягаться и застывать без движения. Но
когда я, не в силах более удерживаться, попытался раздеть его, парень
отстранился, вынул с третьей попытки из кармана какой-то свёрток и,
заикаясь, предложил попробовать, чтобы этот последний трах запомнился на
всю жизнь.
Оказалось: под объяснение предстоящего интима с Маней он надыбал в
санчасти колёса, которые должны были (по его замыслу) сделать наше общение
незабываемым.
Я усомнился в безопасности предлагаемого - он продекламировал полученные
от фельдшера инструкции. Я осторожно предположил, что количество зелья для
каждого индивидуально, и мы можем переусердствовать - он заверил, что это
универсальная доза. Про что мы забыли, так это про принятый Лёвой
алкоголь.
Ещё немного помявшись, я лихо заглотнул таблетки (сержант - тоже) и
расслабился на матрасах под ласками Завадского в ожидании начала их
таинственного действия.
Сначала нигде и ничего не вырисовывалось. Только мощно поднималась волна
притихшего было возбуждения из паха, над которым колдовал Лёва. А потом
разом шибануло в голову и накрыло чёрной пустотой. До бесчувствия. До
полной отключки...
* * *
Я лежу. Где - непонятно. На чём-то мягком. Бездумно раскинувшись.
Расслабленно. Вокруг меня туман, белесый и поначалу лёгкий. Он едва
ощутимо касается моего совершенно обнажённого тела паутинкой успокоения.
Я не вижу, но знаю, что абсолютно гол. Необъяснимая лёгкость в паху...
Свежая и невесомая. Мне спокойно. Хорошо. По мышцам вяло течёт
предощущение ласкового и пушистого... Чего? Пока не знаю, но мне это
понравится.
Я плыву по чутким волнам тумана, покачиваясь и растворяясь в белесых
капельках, изредка искрящихся таинственными сполохами...
Постепенно туман густеет. Сполохи начинают тяжелеть и еле уловимо
потрескивают искорками непонятной зарождающейся тревоги.
Шёпот. Я не слышу его - чувствую. Он далеко и во мне. Он прикасается к
невесомому телу, вызывая беспокойство.
Туман совсем серый и плотный. Душно... Искры, недавно радующие радужными
переливами, едва заметны. Зато становятся более ощутимыми. Вместе с серыми
нитями мутной густоты вокруг они пробегают по обнажённой коже, поскрипывая
лёгкими поцелуями, спокойно мерцают затухающими бликами и гаснут во мне.
Пощипывают соски, усмехаясь.
Мои нервы просыпаются. На поверхности распластанного тела зарождается
щекочущая чувствительность, пьющая незаметно холодеющее беспокойство
тумана.
Что-то тревожит. Где оно? В мозгах, откуда тихо растекается неторопливой
стремительностью.
Сладкая тревога. Сковывающая и возбуждающая. Соски, под невидимыми
прикосновениями твердеют и посылают импульсы нетерпения. Они начинают
приятно ныть, отзываясь в насторожившемся паху. По телу нарастает рябь
конвульсий, ещё неглубоких, поверхностных, но ранящих и выгибающих
страстной дугой в пелене истомы.
Я не понимаю. Я задыхаюсь под наваливающимся вожделением, требовательным,
ускользающим, беспокоящим.
Шёпот ехидно щекочет промежность. Булькает неразборчивой тревогой...
Пальцы судорожно сгребают пустоту, наполненную туманом с хороводами искр,
превратившимися в сплошную череду огня. Между вздутыми сосками мощно
пробежали нити пугающего желания. Одна, другая, третья... Нарастая, это
переплетение шибануло электрической дугой ослепительно острого "Хочу!" В
груди уже больно...
Душно... Я жду и боюсь. Тело рвёт холод безысходной похоти. Зависая в
судороге тяжёлого вожделения, скрученный невесомостью беспокойства, жду...
Вокруг - утомляющий хоровод огней, которые бешенными смерчами рвут массу
наблюдающего за моими мучениями тумана. Меня выламывает корчами
панического страха, наполненного жгучим, непереносимым, разрывающим
желанием.
Хрип в лоскуты разносит глотку, испускающую жадный стон. Боль перетекает с
груди в член. Дробя лобок и высушивая мошонку.
Шёпот заполняет всё вокруг, становясь почти слышимым. Пронзительным
дыханием он пробегает по животу, втянувшемуся испуганно и просяще.
Шёпот...
Туман хохочет, гулко ликуя свистопляской мёртвого огня и трескучих
разрядов, которые впиваются в распухшую головку члена и жалят. Кусают.
Ранят конвульсивной дрожью.
Нечем дышать. Не остается сил сопротивляться страху и боли ускользающего и
обрушивающегося обратно, чтобы давить и расплющивать, животного
вожделения. Кажется, ещё немного, и я не выдержу, разлечусь тысячами,
жадно вопящими от ужаса, клочками...
Внезапно туман взрывается миллионами звёзд адского салюта. Плотный столб
света разрезает пугающий сумрак, и в нём рождается силуэт. Огромный, он
заполняет всё вокруг, плывёт ко мне, протягивая щупальца и что-то шепча.
Этот безумный шёпот, вырвавшись из чернеющих сгустков тьмы, становится
слышимым наконец. Он гудит набатным колоколом, давит, рушит барабанные
перепонки, нарастая вместе с приближением силуэта. Что это? Кто это? О чём
спрашивает?
Меня выгибает агонией страха, сумасшедшего желания и боязни узнать в
надвигающемся силуэте кого-то конкретного. Сполох неуёмной феерии
скручивает моё дрожащее тело и накрывает провалом бездонной пустоты, где
нет ничего. Где нет вообще ничего...
Зыбкое пятно надо мной... Плывущее сквозь поредевший и не такой уже
враждебный туман. Искры гаснут в нём, выхватывая мгновенно ускользающие
черты чьего-то лица. Господи, да кто же это?
Руки. Руки, дотянувшиеся до моего невесомого тела. Они ласкают меня. Бьют
электрическими разрядами обострённой чувственности. Кружат по пляшущим
мышцам, сокращающимся с частотой вылетающего из груди сердца.
Боже, как хорошо! Меня бросает навстречу несмелым пальцам. Выгибает и
выворачивает. Только бы достать! Только бы дотянуться!
Огонь! Кажется я воплю, задыхаясь жаром чьей-то ладони. Она вминает мои
непослушные губы, втискивает их в железо зубов. Крошит и плющит. Мама!!!
Глаза совсем близко. Я перетекаю в густую пелену взора. Ага! Это тот
силуэт! Он достал меня. Он накрыл меня тяжестью гладкого тела! Он рвёт
озноб бьющегося в истерике организма быстрыми руками. И...
Наконец-то! Его губы сменяют властную ладонь на моих губах, они ласково
останавливают вопль, они пьют мой страх. Мягкие, послушные, тёплые.
Пропускают язык, вонзающийся в нёбо.
Как я ждал тебя! Я вцепляюсь в спасательный круг широких плеч, придавивших
меня. Я выплёвываю собственный панический ужас прямо в жадный, горячий
рот, целующий и ранящий хороводом эмоций. Я тискаю незнакомую гладкость
чужой плоти. Я насыщаюсь вжатой в меня грудью, кинжалами острых сосков,
океаном пульсирующего живота.
Изо всех уголков бегающего сознания вкрадчиво нарастает гул пьянящего
опустошения. Он заполняет меня, скручивает миллионами спиралей, рвёт
каскадом огненных звёзд, выгибает, курочит... И растаптывает под чьим-то
напрягшимся телом потоками вытекающего, нет, вырывающегося смерча
оргазмических спазмов.
Вопль тонет в поглотившей его глотке. Чужой язык заталкивает его обратно.
Чужие губы запирают его.
Я умираю... Я растворяюсь в ласковой тяжести плоти, прижавшей меня. Только
шёпот. Шёпот, струящийся в уши: "Господи, Серёженька. Чего же это ты
обтрескался... Ся... Ся... Я-я-я..."
Моя угасшая жизнь вернулась! Я опять парю в паре с таким ласковым и
заботливым другом. Эй, силуэт! Бери меня! Сломай меня! Трахни! Выпей!
Сомни!
Мама, как сладко ощущать робкие прикосновения на куполе члена! Он у меня
огромный! Я сам - член. Вся моя сущность выстегнулась на конце торчащего
безразмерного члена. Выстроилась там чугунным столбом, увитым сосудами. С
реками бурлящих в них бешенств. Похоти. Сладкой звериной жажды.
Я падаю в тёмную глубину горла. Я рву куполом хрена испуганный язык.
Ага! Боишься! Длинные суставы пальцев наматывают чужие пряди и тянут
разверстое ущелье, заполненное надсадным хрипом. Тянут, надевая на член.
Соси! Обхватывай губами! Дави языком! Жёсткие руки отбрасывают мои
бессильные конечности. Ласковый голос хрипло стонет: "Я
сам...сам...сам..." И обнимает невесомой нежностью восторженный отросток.
Бегает по нему россыпью тысяч языков. Мокрых. Настойчивых. Быстрых.
Опять сонм огненных искр. В пустой голове разрывается шаровая молния
холодной истерики. Меня выкручивает мощный безжалостный пресс и рассыпает
каплями терпкого дождя. Меня много!!! Я везде!!!
Ртутными шариками тысячи я втекают друг в друга, чтобы слиться в белый
мутный поток. Меня уже нет. Есть только огромное блаженство, падающее
водопадами спермы на невидимое дно чьего-то колодца.
Глотай! Глотай! Я выплескиваюсь сквозь чужие губы фонтаном бесовского
смеха. Боже, как смешно! Я кончил. На чьё-то смутно белеющее лицо. На
чьи-то изломанные губы. Я кончил...
Нет!!! Дикий вопль устремляется во что-то несокрушимо твёрдое. Оно вновь
возвращает меня в никчемный мир пляшущих теней. Мир раздирающего моё горло
тупого и тёплого столба. Мир гулкого шёпота: "Серёженька, ну, пожалуйста.
Возьми его. Возьми".
Как я скучал в бессмысленных дебрях без тебя! Конечно. Ты мой теперь.
Солёный. Сладкий. Толстый. Нескончаемый.
Нечем дышать. Господи, дай мне силы! Исторгнуть, вытолкнуть, высосать,
допить. Чей-то сиплый вскрик. Предмет в моём зеве растекается морем липкой
слизи. Затапливает потоками пахучей влаги. Склеивает суматошное дыхание.
Течёт. Чёрт его подери, течёт... Ах, ты так!!!
Звёзды меркнут в контрастной вспышке голодной ярости хороводом гневных
пульсаров. Меня подбрасывает и обрушивает на горячее тело. Оно елозит подо
мной, громадным и звереющим. Бьётся гладкими плотными бёдрами. Сильными
испуганными руками. Втянутым до позвоночника животом. Стонет бессвязным
жалким лепетом, разламываясь жаркой промежностью: "Серёжа, осторожно.
Серёжка, я: Боже, какой ты..." И гаснет в хрипе, заполняющем пустоту. В
конвульсиях разрушенной сути. В глубоком тесном ущелье.
Я рву упругую мякоть. Бью покорную влажную ткань булавой члена.
Разбрасываю чьи-то длинные ноги, пытающиеся сжать мою талию и остановить
бушующее ликование вязкой ночи. И бью опять. Гулко. Остервенело. Падая с
космической высоты в хлюпающее отверстие.
Марево. Жаркое марево круговорота воплей. Они, эти вопли, мои и чужие,
завиваются струями почти осязаемых спиралей. Глушат толчки деревянного
поршня.
Боже, как хорошо!!! Как классно!!! Я тону в судорожных объятиях.
Бесконечных лихорадках цепляющихся рук. В мягких воронках всасывающего
меня ануса. В полёте мотающихся вокруг меня гладких бёдер. Я тону! Я
рассыпаюсь! Я льюсь!
Последнее, что вспыхивает в воспалённом мозгу, распадающемся в неведомом
доселе бесконечном оргазме: тучи чёрных точек перед остановившимися
глазами. МИРИАДЫ РОССЫПЕЙ МАЛЕНЬКИХ ЧЁРНЫХ ТОЧЕК НА БЕЛОМ ФОНЕ: И
затихающий шёпот: "Серёжка..."
* * *
Меня словно подкинуло! Я очнулся разом, будто от толчка. Голова, ясная до
боли в висках, соображала отстранённо и холодно. Мама дорогая, сколько ж
времени? "Чёрт, шесть пятнадцать. Пятнадцать минут! Мне ж людей
поднимать!"
Я рывком поднялся на ноги и огляделся. Развороченная куча матрасов
напоминала извергнувшийся Везувий в неуверенном сумраке ещё одного
начинающегося долгого дня. Завадский, полностью одетый, валялся,
присапывая, в углу, далеко от места произошедшей дикой вакханалии, что ещё
пробегала отзвуками туманных воспоминаний в моей черепушке. Ну мы и дали!
Действительно, такое не забудешь.
Некоторое время понаблюдав за раскинувшим руки в глубочайшем охрапистом
сне сержантом, я быстро отыскал собственную одежду, раскиданную по всей
каптёрке и влетел в неё так, как не получалось во время тренировок
годичной давности, когда "ласковые" деды воспитывали в молодёжи сноровку.
Торопясь подать оптимистичную команду личному составу вверенной мне на
ночь роты на просыпание, я лихорадочно открыл дверь, запер её за собой,
чтобы покой отбывающего до хаты дембеля не был потревожён, вылетел в
коридор, сделал несколько широких шагов и встал столбом, тупо уставясь на
лейтенанта Мишку, направляющегося в умывалку.
На меня, застывшего с раззявленным ртом, открытым на незаконченном вздохе,
словно в давешних галлюцинациях надвигалась россыпь чёрных родинок на
белой Мишкиной груди...
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |