24-го ноября, день тезоимепитства имиератрицы. В этот день обыкновенпо, до оффиціального и торжествепного волосочссания, государыия припимала иоздраівления самых близких сй людей и в том числе великих князей Алсксандра Павловича и Констаитина Павловича, из которых иервому было одинпадцать лет, а последисму шел только десятый. Дерясавиая бабушка очеиь любила своих нрелсстных внучков и всегда рада была их увидеть. На этот раз дети хотели норадовать бабушку чем-пибудь особсппым и потому нросили своего наставника Николая Ивановича Салтыкова иомочь нм разучить комичсскую оперу «Горе-Богатырь Касиметович», сочиненную еамою Екатериною в осмеяние попыткя Густава Ш овладеть Петербургом *). Салтыкош исполнил желание великих князей.
В ту минуту, когда знаменитый Захар только что подал императрпце кофе и, во уважеиие единственно ея тезоименитства, против обыкиовепия, не ворчал на нее за что-нибудь, в кабнпет вошли прелестный мальчик ® рыцарском костюме и миловидная девочка в одеянии сказочной царевны.
Маленький рыцарь, изображая собою богатыря Громкобоя,
запел арию: /
«Геройством надуваясь^
Императрнца не выдержала и тотчас же бросилась целовать прелестного рыцаря. Это был великий князь Александр Пашлович.
Тогда выетупила маленькая царевна и пропела из роли Локметы:
«Куда захочешь поезжай, Лишь о пол лба не разбивай, И током слез из глаз своих Ты не мочи коров моих».
В Локмете, конечно, императрица узнала Константина Павювича и также осыпала его поцелуями.
В свою очередь и Громкобой запел свою арию – обращение к спутникам:
«Не надо денег брать в поход, С чужой земли сберем доход: Куда ведь рыцарь ни приходит, Везде готовое находит, – Потребна смелость лишь одна!»
Но маленькие актеры не унимались. Взявшись за руки, они пропели заключительный дуэт:
«Пословица сбылась: Синица иоднялась,
*) Лонгинов. «Драмат. сочинения имиер. Екатерины», 21, 22. Тени минувшего. а
Вспорхнула, полетела, И море зажигать хотела, Но моря не за;кгла. А шуму наделала довольно» *).
Государыня даже заплакала от умиления. Да и Захар, стоя у дверей с салфеткою под мышкой, тоже утпрал слезы.
– А знаешь, баба, что мы нсего чаще поем? – весело заговорил Константпн Павлович, ласкажь к бабушке. – Мы с Сашей постоянно поем:
«Геройством надуваясь»...
= – Только нам папа не івелнт этого петь про Густава, – > перебил брата Александр ГІавлович.
Как не велит? – удивилась имнератрица.
– А как же, милая баба: папа говорит, что Густав вс§ же король, помазанник, – серьезпо отвечал будущий победитель Наполеона.
– Но, иедь, это шутка, дети, – успокоивала пх бабушка.
А мы нсе таки, баба, поем «Геройством надушаясь», – поепешил прибавить Коистаитип, – только не про Густава, а про княгиню Дашкову.
Как иро Дашкоъу? – засмеялась бабушка.
Да как же, баба! Папа сказывал нам, что княгиня Дашкова, «геройством надуваясь», сама побила свиией у Нарышкиных: она, гоиорпт папа, храбрее Густапа ІІІ-го.
Ах, дети, дети! – покачала головой императрнца. – При нас ни о чем нельзя говорить: ъы точно обезьяпы, все переймете.
Едиа ве.ігикие кпязья, одаренпые лакомствамп и осыпаемые поцелуями бабушки-императрицы, удалились, как в кабипет с сияющим лицом вошел Нарышкин Лев.
I – Матушка государыня! Великая и преславпаяг Сей день, ёго ясе сотвори Господь, возрадуемся и возвеселііхмся в онь! – торжественно нроговорил ои, становясь на одно колено и целуя руку государыни.
*) «При выходе к туалету, оборотясь ко мне, нзволпла сказывать, что великие князья ноют всю онеру «Горе-Богатыря». Храповицкі» «Дневник», 250.
Спасибо, мой друг. А это что у тебя? – спросила императрица, заметив в левой руке Нарышкипа какую-то бумагу.
Это, государыня, торжество правосудия, – загадочно отвечал Левушка.
Надеюсь, Лев Александрошнч, в моем государстве это не редкость? – серьезно заметила государыня.
Ах, матушка, да торжество торжеству рознь! Это такое торжество, чтоя и сказать не умею.
й Нарышкин подал императрице прннесенную им бумагу. Екатерина развернула ее.
А, это копия с какого-то отношения, – сказала она в педоумении.
А ты прочти, матушка, – улыбался Левушка: – с'е8і; ипе дыеідие сЬове гауіввапее *)!
ТІмператрица начала читать:
«Сообщение Софийского нижняго зёмского суда в управу блогочиния столичиаго и губернского города святото Нетра, от 17-го ноября 1788 года. Сего ноября с 3-го в оном суде производилось следствепное дело о зарублении минувшего октября 28-го числа па даче ея сиятельства, двора ея императорского величества штатс-дамы, академии наук директора, императорской российской академии нрсзидента и кавалера, княгини Екатерины Романовны Дашковой, припадлеяшвших его высокопревосходителъству, ея императорского величества оберъшенку, сеиатсру действительному камергеру и кавалеру Александру Александровичу Нарыщкину голландских борова и свиньи...
Императрица не могла удержаться от смеха.
Ну, Левушка, это точно ты сочинял.
А ты, матушка, читай далыне, – настаивал Нарышкин.
...«Борова и свиныі (продолжала императрица), о чем су-
дом на месте и освидетельствовано, и 16-го числа ио протчсму определеио: как из оного дела я®ствует, ея сиятельство княгиня Е.. Р. Дашкова зашедших на дачу ея, принадлежавших его высокопревосходительству А. А. Нарышкииу двух свипей, усмотренных яко бы на иотраве, приказала людямт своим, загнав в конюшню, убить, которыя іп убиты были то-
*) Это что-то восхитительное.
ігорами; то на ооновании о управ. губерн. учрежд. 243-й ст., в удовлетворение обижешего, по -силе улож. 1-й гл. 208, 209 и 210 ет., за те убитыя свиныі взыскать с ея сиятельства кн. Е. Р. ДашкоБой против учиненной оценки 80 рублей и, по взыскані-и, отдать его БысокопреБосходительства А. А. Нарышкина служителю с роенискою. А что прпнадлежит до показапий садобников, яко бы означеннымн свиньями на даче ея сиятельства потравленные посаженные в шести горшках разные цветы, стоющие 6-ти рублей, то сия потрава не только в то время чрез посторонних людей не заевидетельствована, но и котда был для еледствия на месте г. земский нонравннк Панаев и но овидетельству его в саду и ранжереях никакой иотравы не оказалось. По отзыву ж ея сиятельства, учиненному г. иснранику в бою свиней незнанием закона и что впредь зашедших коров и свиней також убить прпкажет...
Однако! – заметила императрица. – Да она так, пожалуй, и людей зашедших убивать станет.
– Да, матушка, вот бы ее против шведа послать, много бы наделала! – заметил, с своей стороны, Нарышкип.
1 Уж и точно. А что дальше?
...«коров и свнней тако-яс убить пржажет и отошлет в гонгпиталь, то в предупреждение и отвращепие таковаго предприятаго, законам противного намерения, выписав приличныя узаконения, блогопристойным образом объявить ея сиятельству, дабы внредь в подобпых случаях от управления собою изволила воздержаться п незнапием закопа не отзывалась, в чем ея сиятельство обязать подіпискою *).
Правду ты сказал, мой друг: с^еви; шие ^иеі^ие сЬове гауівзапие **), – заключила императрица., свертывая курьезпую бумагу, – надо ее показать Александру Матвеичу.
Но дальпейшему разговору помешала Марья Савишяа. Подобно Захару, и она частепько мылила голову своей повелительпице. Опа явилась в дверях кабияета мрачяая и трагическая, каісь леди Макбет.
Ну, будет гонка всемилостивейшсй государыпе! – ехидно ухмыльпулся Нарышкиш вошедшей.
*) Это докумепт исторический, п оп напечатан г. Барсуковымтв указателе к «Дневпику» Храповицкого, 472 – 473. **) Это что-то восхитителыюе,
Чудно мне, матушка, – еказала она укоризнеино, – хоша ты и гоеударыня, а вести себя не умеешь. Забыла, что ли, какой день?
Нет, Марья Савишна, иомню, – оправдывалась имиератрица, – Екатеринин день.
То-то, Катеринин! Твое кизоименитство...
Не кизоименитство, Марья Савишна, а тезоименитство, – неребил ее Нарышкин, яселая подразнить.
Без тебя знаю! – огрызнулась на него любимая камеръюнгфера императрицы. – Еще и у обедни не была, не молилась, а уж тут песии распевают ряженые: где бы ангела своего порадовать, а она с внучками беса тешит, срамница!
Прости, милая Марья Савиипіа, это ненароком случилос, – винплась императрица.
То-то я^е... А то вон и Захар-дурак теперь там в пос себе козла заяіущает:
«Еройством надуваясь»...
Громкий смех императрицы и Нарышкина был ответом на ворчанье Марьи Савишны.
IX. Расплакавшияся женщины.
Как-то вокоре поеле Екатеринина дня имиератрица зашла к Марье Савшпне, помещение которой находнлось недалеко от опочивалыш государыпи, и встретила там Пашу. Имнератрица хорошо знала ее, нотому что, когда кяягння Дашкова жила в Зимнем Дворце, хорошенькая камеристка последней иногда поиадалась на глаза государыни и была ею замечена. Екатерина видела ее не раз и у Марьи Савишны.
На этот раз зоркие глаза императрицы не могли не заметить, что девушка очень измеішлась: яркий румяиец ея щек сменился бледностью, и вся она несколько поблекла; мало того, государъшя ясно видела, что живые глазки Паши были запла каны и догадалась, что девушка что-то разсказывала Марье Савишне и плакала.
Что с тобой, Паша? – милоетиво обратилась к ней государыня. – У тебя какое-нибудь горе?
Из глаз девушки брызнулп слезы, н она не могла проговорить ни слова.
; – Как же, матушка государьгня, не горе? – отвечала за нее Марья Савишна. – У девки жепиха сослали, как же тут не плакать?
Кто сослал и за что? – опросила шшератрица.
. – Барин евоный, матушка, Нарышкнн Александр Александрыч.
За что же?
Да все, матушка, за тех проклятых галанских свиней.
И тут свиньи! – невольно улыбнулась имиератрица. – Чем же он, Пашин жених, тут виноват? Разве он зару-бил свиней?
Нету, матушка, а только но его онлошке все это случилось. Состоял он, матушка гоеударыня, камардином у Алсксандра Александрыча, а тот энтих галанских свипей любил что родных детей. И случноь Егорке, это камардин-то евоный, а ейный, Пашин, жених, такъ' случись Егору спешка повидаться для чего-то с Пашей, он и пролез к ея барыне, к киегипе Дашковой, в сад, да чтобы пролезть-то туда, он возьми да и вынь из забора две доски. Только это он, матушка государыпя, пролез к ІІаше, как вслед за ним в дыру-то и свиньи проклятыя возьмн. да и шмыгпи. На беду заметь их поваренок княтинин, да и ну кричать. Сбежались садовники, дворня, вы-бежала еама княгиня, ну с сердцов и велела свиней зарубить. С того все и пошло: Егорку сослали в деревию, а девка оеталась без жениха.
' – Ну, этому горю еще можпо помочь, – заметила императрица и улыбнулась: она видела теперь перед собой песчастную Джульетту, а Ромео-Егорка представился ей пасущим гусей в деревпе.
А княгипя знасгь, что ты любишь Егора? – сиросила опа потам девушку.
Нет, матушка, княгиня пе зпает, – снова отвечала за Пашу Марья Савишна, – да девка и заикнуться не посмеет.
А жених хороший маиый? – опять онросила государыня.
Парень хороший, матушка, не пьющіщ смирпый и из себя видиый, ботатырь: я знавала его, когда он служил еща у Льъа Александрыча.
і< – Так это гайдут Егорка?.. Я и сама его помніо, в плечах косая сажень.
Он самый, матушка государыня, Егорка.
Пу, так я скажу Нарышкину, чтоб он простнл его.
Ах, матушка государыіня! – бросилась целовать у государыин руки Марья Савишна. – Святая ты перед Госнодом! И в пнсании сказано: блажени милостивии... К бедным-то ты милостива, матушка!
Ну, полно, Маша, захвалишь ты меня до смерти, – с* чувством сказала императрица.
Ох, матушка-царица! Как и не хвалить тебя! Слов пе станет.
Ну, будет, будет!
Целуй у государыни ножки, девка, целуй! – обратилась Марья Савингна к Паше.
Девушка бросилась к ногам имиератрицы.
Хорошо, хорошо! – с улыбкой отступала Екатерииа от ползавшей по полу девушки. – Так я же и свахой твоей буду у кпягини. >
Девушка вся затрепетала от неоясиданного счастья и снова разрыдалась.
– Молиеь! Молись па свою тосударыню, девушка! – расплакалась и Марья Савишна.
Заплакала и державная сваха: все три ясенщины плакаля ечаетливыми слезами.
Ба-ба-ба, и я расплачусь: О-о-о!
Это Левушка «шпынь» всех обдал холодною водой: он стоял в дверях и показывал вид, что плачет.
Державная сваха хорошо выполиила свою роль.
Весною, вскоре после Пасхи, на самую «красную горку», состоялась свадьба Егора и Паши. Лев Александрович На рышкпн был посаженым отцом у Егора, а Марья Савишна носаженной матерыо у Паши. Императрица прислала певесте дорогую брошку. 
ЛКЗБОВЬ СПАСЛА
Иеторичѳекий разеказ.,
I. «Императрица-поденщица».
Весна 1793 года выдалась очень ранняя и теплая, и импв ратрица Екатерина Алексеевна переехала из Зимняго дъорца в Царскоо Село б первой ноловине мая.
Это были тревожные и трудные годы продолжительного и громкого царствования Семирампды Севера, как величал ее ловкий и плутоватый льстец Вольтер в своих письмах. На плечах у нея войны с Турцией, со Швецией, раздел Польши, а столпы государства, на которые она могла опираться, падают один за другим: нет Потемкина, Паниных, Грейга, Вяземского.
Давно ли Храповицкий записывал в своем «Дневнике» под 11-м октября памятного года: «в обед приехал курьер, что 1-го октября князю Потемкину опять хуже. С л е з ы». Под 12-м: «курьер к пяти часам пополудни, что Потемкин повезен из Ясс и, не переехав сорока верст, умер на дороге,5-го октября, прежде полудня... С л е з ы и о т ч аяние. В 8 часов пускали кровь, в 10 часов легли в постель». Под 13-м: «проснулиеь в огорчении и слез а х. Жаловались, что не успевают приготовить людей. Теперь не на кого оиереться». Под 16-м: «продолжение сл ез. Мне сказано: «как мояшо Потемкипа мне замепить! Все будет пс то. Кто мог подумать, что его переживут Черпышев и другие старики? Да и все теперь, как улитки, станут пысовывать головы». Я отрезал тем, что все это нижѳ ея величества. Так! Да я с т а р а...» *).
Да, старость незаметно нодкралась. А кто поддержит? Зубов? Где ѳму! Он еще мальчик... И под 17-м числом Храповицкий записывает: «Дуралеюшка Зубов удивился, услыша от Дмитрия Прокофьевича Трощинского, что секретари ея величества докладывают по взюдящим бумагам...**).
«Дуралеюшка!» – -вот замена Потемкину.
Все наиоминает о старѳсти. Под 25-м октября следую* щаго года неизмеииый Храповицкий отмечает: «Милостиво разговаривая о доме Убри, где я живу, сказывать изволила, что в 1766 году (шутка ли! более четверти столетия назад...) на масляной были в нем у Пассека Петра Богдановичаі знает етоловую с пятью окошками, и тогда Строганов проехал в маскарадном платье, и кучер был одет арлекииом. С удоволъствием повторили: «как все это еще помнится!
А тут уясасныя события во Франции. Шаг за шегом следующий за имперагрицею в ея домашней жизни Храповицкий 31-го января 1793 г. отмечаеть в «Дневнике»: «по утру дошло к ея величеству известие, дпе 1е таШеигеііх Ьоиіз ХУІ іліі (Иееарііё 1е 10 (22) іапуиег 1793 ****). Наложен траур на шесть недель». И тут же делает глупейшее замечаиие: «стечепие чисел: 10-го генваря 1775 года в Москве казнен Пугачев»... Еороль Людовик ХУІ и Пугачев! А далее: «ея величество слегла в постель – и болыіа, и печалъна» *-***).
Около половины марта в Петербург прибыл граф д'Артуа, брат обезглавлеииаго короля, впоследствии король Еарл X. Его приияли с иодобающими почестями. А под 11-м апреля у Храновицкого отмечено: «золотая шпага со всаженным солитером в 10,000 рублей и с падписыо на чаінке: «ауее ІЗиеи роиг 1е гоі» – иоложена была на гробнице свя-
*) Дневник Храповицкого. II. Барсуков. Стр. 377 – 37а. **) Там же, стр. 378. ***) Дневник Храповицкого, стр. 413.
****) Что песчастиый Людовик XVI обезглавлен 10 (22) япваря 1793 г.
*♦***) Там же, стр. 420. ******) С Богом за короля.
того Александра Невского. Мигрополит, отслужа молобен, окроиил ее святою водою, а Зубов с лрочими иодарками отвез к графу д'Артуа» *).
В анреле будущий король французов выехал в Англию, но англичане не позволили ему даже прпстать к берегам негостеприимного острова... «Сим поступком очень недовольны здесь», – замечает по этому поводу Храповицкий.
Вот в какие дни и при каких обстоятельствах начинается наше повествование.
Солнце етояло уже высоко над зеленеющим молодою листвою царскосельским парком и жгло, точно летом, а императрица все еще работала в своем кабинете. По временам она отодвпгала от еебя бумаги и задумчиво глядела в окно, выходившее в парк.
В дверях кабннета показался Захар с полотенцем в руках. Он был мрачен. Императрица заметила это и невольно улыбнулась. Она догадалась, что любимый камердинер ея за что-нибудь сердится на нее. Не проходило, впрочем, дня, чтобы он не ворчал на свою повелительницу.
Лто, Захарушка? – спросила ишератрица, -желая скрыть улыбку.
Захар молча иодошел к рабочему столу императрицы и провел пальцем по краю гладкой его поверхности, не обтянутой сукном, потом еще провел, точно выделывая узоры, и нагнулся к столу.
Хоть указы пиши, – проворчал он.
– Ты, что, Захарушка? – переспрооила императрица, показывая вид, что не замечаеть его выходкп.
Указы, говорю, пиши на столе, только без пера и черпил, – огрызнулся Захар.
Да в чем дело-то, Захар Копістантинович? – нарочно дразнила государыня своего верного слуту.
Захар, показав государыие палец, которым водил по столу, о добродушпым азартом проговорил окороговоркой:
Тебе, государыня, ничего, а мне от Марьи Савишны достается: пыль, говорит, у государыни в кабинете никогда пе стираешь, хоть узоры рисуй и указы пиши на небели... А
когда ее стирать; когда ты ни свет, ни заря подымаешься! * –
*) Там же, стр. 424, 425, 429.
Нельзя, Захарушка, не вставать рано, дела много, – добродупгно отвечала государыня.
Дела много! – накинулся на нее Захар. – Да что ты у нас, каторжная, что ли? И на каторге меныне работают. А то на! Императрица всероссийская, а хуже ноденщицы хребетъот гнет над бумагами. Мало у тебя советников дармоедов: где бы их заставить иоработать да жиру поубавить, а она сама надрывается. А за все отвечай Захар.
В это время в дверях кабинета показалось новое лицо. Это был муясчина лет за сорок, с полными розовыми щеками и розовыми губами сердечком, с гладко выбритым подбородком и тщательно напудренными и зачесанными с высокого лба волосами с завитою косицей. В руках у него была напка с бумат&ми.
– А! Это ты, Александр Васильевич! – ласково сказала государыня. – Здравствуй!
Здравия желаю вашему величеству, – был ответь с низким поклоном.
– Разобрал моековскую почту
– Разобрал, государыня.
А что новаго?
Князь Прозоровский, ваше величеетво, доносит о ро зыске по делу мартииистов...
По лицу илтератрицы скользнула неуловимая тень.
Что же? – спросила она.
Разобраны, гооударыня, бумат Новикова, князя Нпколая Трубецкого, Лопухина и Тургенева.
И что же?
Иоваго, государыпя, ничего не открыто.
Я так и знала, – задумчиво проговорила императрица, – покойнын кіиязь Григорий Александрович был прав, – как бы про себя добавила опа.
Потом, отодвинув один из ящиков стола, государыпя достала оттуда вчетверо слоя«енный листь бумаги и разверпула его.Ты, кажется, этого пе знаешь, – сказала она Храповицкому (это и был.сам Храловицкий, знаменитый автор «Дневника»): – да, не зпасшь, – повторила она, глядя в бумагу. – Когда в нозапрошлом году я назпачила кяязя Прозоровского московским главиокомандующим, князь Потемкии нисал мне: «ваше императорское величество выдвинули из вашего арсенала самую старинную пушку, которая будеть непремеино стрелять в вашу цель, потому что своей собственной не нмеет, только берегитесь, чтобы опа не запятнала кровыо имени вашето величества в потомстве *). Я думаю теперь, не слишком ли строго я поступила с Новиковым, заключив его на пятнадцать лет в Шлиссельбургскую крепость.
Храповицкий молчал, глубоко смущенный. Он слыхал от Попова, бывшего секретаря князя Потемкина, что и его имя значится в списке маоонов **).
Впрочем, – как бы опомнившись, заговорила имнератрица, – Новнков умнее их всех, а потому и оиаенее, а для тех, д.*я Трубецкого с товарищами, достаточно и ссылки в деревню***). А ты слыхал, – веоело добавила государыпя, – какой в Москве был разговор у крестьянина князя Трубецкого с казенным крестьянином?
Нет, не слыхал, государыня.
А вот: казенный крестъянии спрашивает крестьянипа князя Трубецкого: «зачем вашего барина сослали?» «За то, –. отвечает, – сказывают, что искал другого Бога». – На это ка-. зенный: «так он вииоват, на что лучше руоского Бога!» Не правда ли, как хороша сеіие паіѴеиё ****).
И точно, ваше величество, – согласился Храповицкий, – Бапсеа витріісііаз! ♦****).
Подписав несколько бумаг, государыня встала и, подавая их своему секретарю, шутливо сунула ими в выпятившіься живот осчастливленного этим царедворца, прибавив:
^Ге уоиз ииегаі ауес ип тогсеаи сие рариег! *у*у**)
*) Словарь Бантыш-Каменского, II, 46 – 58.
**) «Понов мне божился, что ио делу Новикова я только в одном реестре прежних массонов уномянут» (Дневник Храновицкого, стр. 430).
***) «Державпн мне сказал, что при нем ея величество меня и Ал. Ив. Васильева называла мартинистами, и что Новиков сочтен умным и опасным человеком» (там же, стр. 430).
****) «Это наивность». Дневник Храповицьдто, стр. 411 *****) Святая простота.
******) Дневниігь Храповицкого, стр. 401: «Ея величество изволила шутить и, толкнув меня в брюхо бумагами, сказала: «ие уои§ иисгаі ауес ип гаогсеаи (1е рариег! (я вас убыо клочком бумаги)». – Так, ничто же сумняся, и заиисал.
0, ваше величеетво! – отвешивая глубокий поклоп, отвечал Храповицкий. – Не только ничтожным клочком бумаги, но единым словом, единым мановением руки ваше вежчеетво можете убить человека и возвести на верипшу счастия...
Гоеударыня, как бы яиелая размять усталые от долгаго сиденья за бумагами члены, нодошла к окну, выходившему в парк.
Еак хорсшо на дворе! – сказала она, открывая окно. – Пойти прогуляться по парку, а то еегодня Захар задал у'ж мне порядочную головомойку.
За что,государыня? – почтительно улыбнулея Храповицкий.
За то, что рано встаю и работаю, не даю ему пыль стереть в кабинете: говорит, что я не императрица, а какая-то поденщица...
И точно, ваше величество, Захар Еонстантинович нрав: он говорит это из глубокой преданности к вашему вежчеству, – подтвердил Храповицкий, – непошльны труды вашн, государыня.
Труды-то велнки, правда, – возразила императрица, – по Бог дает силы мне трудиться... А мояшо ли, управляя Россиею, быть государем не трудолюбивым и не деятельным *).
Храновицкий поклонился, ояшдая отпуска.
Да, прав, прав Захар, – снова улыбнулась императрица, – не государыня я, а поденщица... А все Бог помогаегь, русский Бог: на что лучше русского Бога! – заключила она словаші казеиного крестьянина и наклонеиием головы отпуетила Храповицкого.
II. Б{>лые павлины.
Едва Храповицкий откланялся имиератрице, как в кабпнете показался еще одип посетитель. Это был молодой человек, почти юноша, невысокого роста, но широкоплечий и мускулистый, с прекрасными черными глазаш, в которых было что-то женствснное.
*) Дневник Храповицкого, стр. 392 – 393,При входе его, лицо государьши, за минуту перед тем задумчивое и озабоченное, разом прояснилось.
А! Это ты, Платон! Что это у тебя? – опросила гоеударыня.
Записка Мильотия о Ѵепиа сие Ме(іісІ8, – готвечал пришедший и почтительно ноцеловал у государыни руку.
> – Эта та Ѵеішз, что в гроге Летняго оада? – спросила императрица.
Да, государыня: ее поставил там еще император Петр Первый.
Что я{ он пишет?
Говорит, что не в бережи находится, и худыя руки к ней приделаны. Он советует взять ее оттуда.
Знаю, – возразила императрица, – мне и Храповицкий то же сказал... Толъко я что-то тут подозреваю.
Что же, гоеударыпя?
чГаі 1'ауіз сие Ъоппе рагі, дие Міііоіу е8і 1е сопЛсИеііІ: еі Гезріоп еесгее <ии (иис сГОгИеапа *),– тихо сказала императрица. – Я и Храповицкому сказала, чтобы Венеру не трогать. Пусть стоит там, где ее ІИетр Первый иоставил. Да, кстати, – прибавила государыия, подходя к камину.
Она взяла с камина футляр и, поставив на стол, открыла. Там оказалось шесть крутіых камей, резанных на камне.
Это мне вчера поднес Храповицкий за 510 рублей, – * сказала государыня.
А где он пріобрел их? – опросил Зубов (это был опъ).
у – У того же Мильотия.
Зубов стал разсматривать камеи.
– Я их уже видел раз, государыия, – сказал ои.
– Где видел?
. – Мильоти продавал мне их, и вот об этом камне говорил, что это редкостный антик еі сотте ппе сЬоее ваіпие **). А я в этой камее тотчас же узнал Сгеіоп, гоі
у,,.1
*) Я имею основаиие думать что Милютти доверениый и тайныл шпіон герцога Орлеанского.
**) Священная вещь.
<1е Вигасіібе *), что быі ъделан в рогие-топеге (1е МігаЪеаи **).
Императрнца задумалась. Она вспомнила, что Храновицкий говорнл ей о каком-то курьере, тоже итальянце, соотечественнике того же подозрительного Милюти, и о кучере или извозчике, который служил прежде, у кого? она не могла припомнпть.
Ах, да, вепомнила, – еказала она., разсматривая камею с изображением сиракузского царя Гелона, – он служил уі ргиисе (1е Ьі§*пе, а курьера я сама. знаю: это Чинати, курьер Храновицкого из кабинета по должности секретарской.
Чинати? Это у которого хорошенькая дочка? – опросил Зубов.
Императрица взглянула на него испытующим взором, и он силыю нокраснел.
А ты где ее видел?
У Марьи Савишны, – отвечал юный царедворец в глубоком замешательстве.
Он смешался не от этого вопроса, вопрос был естественный: ишератрицу иитересовало все, что касалось ея юяаго любимца, о котором она говорила, что «іі еви (ІЧте Ъитеиг ё^аие еі ігёз аітаЫе ***), а сердце предоброе и блогородное», что «Зубовы вее люди добросердечные, таіз 1а регие (1е 1а ^атііие, зеіоп тоі, се&і Ріаіоп ****). Он смутился от взгляда государыии, потому что в этот момент вспомнил, что несколько дней тому назад, когда у графа д'Артуа был прощальный вечер и ужин, на котором присутствовал и Зубов, он заметил совершепно нечаянно, когда саднлся в карету, что за пим подсматривает переодетый Захар и, конечно, пе из собственного любопытства: он понял, что за ним следять. И действительно, у Храповицкого под 14-м апреля записано: «Иесколько времени недовольны прогулками Зубова. Были о том речи с Зотовым (Захаромъ), и сегодня именно ему приказано было приметить, не поедет ли он куда
*) Гелона, царя Сцракузского. **) В крышку часов Мирабо. ***) У иего любсзный и ровный характер. ***) Но перл Фамнлии, по мосму, это Платоп.
иосле ужина нрощального от графа д'Аргуа. Зотов ездил саж смотреть. Зубов приехал прямо домой» *).
Так, я подозреваю, – продолжала императрица, играя камеей Гелона, – не заводит ли здесь этот Милюти якобинского клуба; а камеи и археология это ширмы.
Очепь может быть, – согласился Зубов.
Боюоь, как бы этот сиракузский царь Гелон, – продолжая нграть камеей, заключила императрица, – не попал в руки Степана Иваповича Шешковского: он болыпой знаток всяких камей.
Зубов понял, что ншератрпца придает серьезное значение археологическим подходам подозрительного Милюти. Шешковский, обер-секретарь тайной экспеднпди, была личпость, наводившая на всех уя<ас. Иметь дело с любезным Степаном йвановичем, значило, по меныпей мере, позна-.. комиться с кнутом. не даром Потемкин, при встрече с ним, спросил, смеясь: «Что, Степан Ивановнч, кнутобойничаешь?» – «Помаленьку, ваша светлость, помаленьку», – отвечал Степан Иванович, потирая руки.
Ио в это время внимание императрицы было отвлечепо от камеи чем-то другим. Она взглянула из окна в парк н улыбнулась.
Посмотри, – сказала она, подзывая к окну Зубова, – ты видишь этих павлинов?
– В первый раз, государыня, вижу белых павлинов, – отвечал Зубов, любуясь красивыми птицамп, – откуда они?
Мне подарил их еегодня один богатый мужик, НиУсита Ѳедоров. Ио что это проказник Левушка проделывает с ними?
Вонрос этоть был вызван следующею сценой. Оберъшталмейстер имиератрицы, Лев Александрович Иарышкин,, которого она дружески называла «Левушкой»/ «шпынем» и ^«проказником» и о котором в евоих «Записках» гово* т$т, что «никто не заставлял ея так смеяться, как Иарышкин, отличавшийея необыкновенным кошческим талантом» **) – прйседал перед павлином и, снимая и надевая
*) Дневник Храповицкого, стр. 425.
**) Записки Екатерины, 117.
Тени минувшего.
тляпу, повидимому, дразнил красивую птицу. Павлин, видимо, сердился и распустил свой великоле-пный хвост, которым, казалось, хотел защитить свою робкую самку.
Нарышкин заметил в окие императрицу и сделал ей глубокий реверанс.
Императрпца зпаком позвала его в комнаты.
Ты что там дурачился? – с улыбкой спроеила гоеударыпя вошедшего к ней обер-шталмейстера.
Я не дурачился, всемилостивейшая государыня, – скромно отвечал Нарышкин, почтительно целуя руку императрицы, – я беседовал с Романовичем и с Романовпой, государыпя.
С какнми это еще Романовичами и Романовнами? – удивилась имнератрица.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |