– Я с крайним огорчением узнала, ваше величество, что с нынешияго года я лишаюсь счастия жить иод одпою кровлсю с моею государылей! 1 страница

ТЕНИ МИНУВШЕГО.

Иеторическіѳ разеказы.

державная сваха-

Иеторичѳеюя быль 1783.

V. Монтекки и Капулетти.

– Я с крайним огорчением узнала, ваше величество, что с нынешияго года я лишаюсь счастия жить иод одпою кровлсю с моею государылей!

Зто почему же, княгиия?

Я слышала, ваше неличество, что в Зимнем Дворце очищаются комнаты только для Анны Никитишны, а для меня помещепия во дворце уже пе будет.

Да, точно, милая княгиня! Так решил совет в виду пріумиожения императорской фамилии. Перемены эти вызваны, как вам известпо, рождением великой княжны Екатеринът Павловны. Аииа же Никитишиа остается ири мне, как ближайшая статс-дама.

Но и я имею счастье быть статс-дамой вашсго вели* чества.

Точно, милая кпягиня, я рада иметь вас в чнсле моих статс-дам; но на вас лежат обязанности выше и иочетнее простой статс-дамы: вы – директор академии наук и рос-

Тепи минувшего.

еийскон академігг председатель. Как же Аігие Никитишне иа:.ияться с вами?

– Мне кажется, государыяя, что б.тизость вашего і. чества выше и ночетнее всяких титулов.

– Ѵоив ше са^оиег, тасіате 1а ргіпсеязе *).

ОЬ, поп, уоіге тазезие! Тоие 1е топсие уоиз саіоие **)...

0! Только пе шведский король! Оя грозится но только вас, княгиня, но и меня самое выгнать из моего Зимияго Дворца.

Как, государыня! Ужели он позволил себе такую дерзость?

– Да, милая княгиня: отъезясая от Стокгольма к войску в Финляндию, оп сказал своим дамам, что даст им завтрак в моем Петергофе. Мало того,. оя не только нам, глівым, грозит, но и мертвым: оп хочет сделать десант па Красной Горке, выжёчь Кронштадт, итти в Петербурр и опрокинуть статую Петра І-го ***)»

– Но так может говорить только безумец! Опрокииуть монумент Великого" Петра! Это неслыхапиая дерзость! II я уверена, что ваше величество накажете безумца за такие слова.

И накажу! Я сама выйду с моею гвардиею к нему навстречу к Осиновой Роще

– II повесишь его, матушка, па первой осипе...

Ах, это ты, повеса! Оттого п других собираешься вешать.

За тебя, матушка государыия, отца родтюго повешу.

Разговор этот происходил ровпо сто лет назад, летомъ

1788 года, на балконе императорского дворца в Царском Ссле.

Беседа шла сиачала между императрицею Екатерігпою Алсксесвною и знамеиитою княгинею Екатериною Романовяою Даиіковою, директором академии паук и председателем российской академии: эти две почетиыя должиости занимала тогда, к удн-

*) мне льстите, княгиня.

**) 0, нет, ваііие величество! Лесь свет льстит вам... ***) Все это – подлинныя слова Густава ІІ1-го при объявлеиии нм, ви. 1788 году, войны России. ****) «Днеішик» Храновицкого, 97.

зілснию воей Европы, женщшга! Извеетио, что, несмотря па прсдоставлоние ей тако-го высокого поста, пмператрпца не долкюливала этой жеящины. На то оиа имела не мало уважительных прнчин. Княгиня Дашкова, при всом своем уме и блестящсм образоівании, отличалась необыкновенным самомнепісм и выеокомеріом, соедипенньгми иритом с навязчивостьго. Болео всего отдалило от пея имлератрицу то, что Дашкова, пользуясь обширным знакомством с светилами европейского ума и учсности, находясь в дружбе, как ей казалось, с такими царями гвропейской мысли, как Вольтер и Дидро, хвасталась, будто бы, как нерсдавали императрице, что ояа возвела ее па престол, н что Екатерииа пе оценила ея услуг, лишив свосй дружбы п интимпости. Может быт, на Дашкову и клеветали завистники и завистницы; но, во всяком случае, отношения обеих высѳких женщин были натянутыя, и Екатерина охотнее делилас своею иптимностью с статс-дамою Анною Никитишною Нарышкиною или даже иросто с Марьею Савишной Перекусихпной, чем с директором акадѳмии наук в юбке и чеичике. Дашкова не могла не видеть этого и потому нередко припомипала слова, сказапныя ей покойным императором Петром ІІІ-м, котда он был еще великим князем, а молоденькая Дашкова, тогда еще княгиня Воронцова, была любимой наперспицей его супруги, будущей императрицы Екатерииы ІІ-й: «Дитя мое, не забывайте, что несравненно лучше иметь дело с честными и иростыми лгодьми, как я гг мои друзья, чем с великими умами (намек на свою супругу), которые высосут сок пз апелъсина и бросят потом ненужную для нихт> самом деле, кому пеизвестно, что с прочимн

Екатерине Алекр** – ь оивершить великий государственныи иереворот, княгиня Дашкова десять раз рисковала жизныо ради своего кумира, к которому она обращалась с такими воетсрженными слбвами:

Природа, в свет тебя стараясь произвесть, Дары свои на тя едину истощила, Чтобы на верх тебя величия возвесть, –

И, награждая всем, – тобой нас наградила.

іТ вдруг после всего этого, холодность, отчуждение. Во врем.т зна.метштаго путешсствия в иовопріобретенный Крым, имнсраі рица говорит Храповицкому:

Княииня Дашкова хочст, чтоб к ней писаліг, а опа, ездя по Москве, пред всеми моими писъмамп хвастается.

Сі Дашковою хорошо быть подалее, – говорит оиа в другом месте *).

Над Дашковой, наконец, нросто издеваются: в драматической посдовице «За мухой с обухом», принадлежащей перу самой императрицы, Дашкова осмеивается в лице сварливой бабы Постреловой

II вдруг теиерь у пея отбпрают аппартамепты в Зимнем Дворце, которые оиа все время занимала в качестве статсъдамы, и отдают Анне Никитишпе Нарышкиной. В «Дневнике» Храповицкого об этом так записапо под 19-м мая 1788 года: «Выведеп (из Зимияго Дворца) совет, чтобы очистить комиаты Аине Никитишне Нарышкиной, ио так расположено, чтобы пе было комнат для княгийи Дашковой. «С одпою хочу проводить время, а с другою нет; оніь же и в ссоріь за кяок зсмли» (олова императрицы курсивомъ) ***).

– ^Дашкова с Александром Александровичем Нарышкиеым (мужем этой Анны Никитишны) в такой ссоре, что, сидя рядсм, оборачиваются друг от друга и составляют двуглавато орла, – сострила имиератрица: – ссора за нять сажсн земли ').

Наш настоящий разсказ и застает княгиню Дашкову в разиив-орп-е, – х.патрнцсю о щекотливом для первой вопросе, о блоговидном удалеиии сп дБОрца. На этом раз-

говуре п застает их Лов Алсксандровнч тіарышкии. обе.ръніталмейотер императрицы п личныіг, самый иредапныи из ся 'тарых друзей, попросту «повеса Левушка» или «шиыиь». Дашкова и с ним паходилась в ссоре по поводу того, что вт» издг^авшемся тогда при академии под ея редакциею журиале Фепызин, знамспптый автор «Недоросля», позволил ссбе

*) «Дневник» Храповицкого, 33, 66. **) Лонгинов. «Драматические сочинсния Екатерины II», 23,,) «Дневник» Храиювнцкого, 83.

Этот н носледующие разговоры идіператрицы – ея подлннныя и^торические изречения.

весьма злуто пгутку насчет Нарьгшктгиа: очетг прозрачпо намекая на иего, Фонвизин иисал, что в старину шуты и шпыни иридворные бьтли просто шутами, а театерь эти ясе шуты, пичего не делая, занимают очень вьтсокие должности ири дворе.

Понятпо, что едва Нарышкин появился на балконе, как Дашкова тотчас Яге откланялась пмператрице и удалилась. Нарышкнн сделал неуловпмую гримаеу.

– Ты все тот же иовеса, – улыбнулась государыня.

Тот же, матушка царица, и потому желал бы на первой осиие повесить твоего супостата! Шутка ли! За эти дпн, государыня, ты успела даже с лица сиасть.

Как не еиаеть, мой друг! Столько забот, такая альтсрация, н за веем иадо самой присмотреть. Думается мне: буде дело пойдет на негоціацию, то, может быть, он, Густав, захочет, чтобы я признала его самодержавным королем. Вчера всю иочь пе выходило из головы, что он моясет вздумать атаковать Кронштадт, ибо надобио сообразоваться с его безумием, чтобы предузнать его намереиия.

Ах, государыня матушка! И не с такими супостатами приходилось тебе иметь дело, и всех-то ты превозмогла: не ему чета был Фридрих II.

– Да тот, Левушка, был умен, а этот дурак! – проговорила императрица, ударив рукою ио бумагам, лежавшим против нея на столе, – и вот мне пришло обдумывать и дурачества его, дабы па всяком пуикте он разбил себе лоб.

II разобьет, матушка, всеиепременно.

– Вот и император Іосиф пишет мне, что хотя много видал дураков, но не знавал такого, который бы других считал себя глупее.

Оно так именпо, матушка, и бывает, дурак всех считаст глупыми, а только себя умнейшим.

Так-то так, мой друг, а он, все-таки, хитрит: мие ппшут пз Стокгольма, что он, Густав, обвиняет меня в том, будто бы я возмущаю против иего его поддаипых, и за то, что я в своей иоте сделала, яко бы, различие между соролем и нацией, приказывает моему резидеиту, графу Разумовскому, выехать из Стокгольма в восемь дней, а мне хочет пнсать уже из Финляндии, куда и выехал к войску. – И отлично! Пусть идет разбивать себе лоб, – махпул рукою Нарышшш. – А у нас, матушка, па плечах теперь более еерьезная негоціация.

Еакая же? – улыбпулась императрица, вперед догадываясь, что ея исиытанный друг, Левушка, для того, чтобы несколько отвлечь ее от государствеігных забот и треволненШ, нашерное задумал какую-иибудь шалость.

Да как же, государыня, – серьезно отвечал Нарышкип, – у нас под боком разгорается жестокая войиа между Монтекки и Капулетти.

Это между Дашковой и твоим братом из-за клочка земли?

Точно, государыня, между ними; но только тсперь па сцену выступают Ромео п Джульетта.

Это кто же? – как бы машинально спросила императрица.

Да вот что, матушка: брат мой выписал из Голлапдии пару прѳвосходных свиней – борова и свиныо. Так этот боров, которому брат и дал кличку Ромео, чувствуя холодпость к своей подруге, стал махаться со свиикою, принадлениею княгине Дашковой, и для свндапия с ней пробирается в сад Дашковой, где ииогда и дают сюриризо.м вокалыіыс дуэты эти повые Ромео и ІОлия. А дачи их, сама знаешь, матушка, по соседетву, сад к саду. Ну, и быть беде. Уже раз княгиня прислала брату словесную ноту, чтобы держал борова взаперти. А этот голландец, матушка, любит свободу, не то, что у пас; Ромео не выносит хлева и визжнт, точно его режут. Ну, брат и не велит его запнрать, а он сейчас ясе и к Дясульетте *).

Но Нарышкину нс удалось развлечь имнератрицу. В двсрях иоказался граф Безбородко с бумагами в руках.

С манифестом? – сиросила государыня, отвечая на низкий иѳклон графа.

С маинфестом, вашо величесшо, – отвечал пришедший, подавая папку с бумогой.

Имнератрица взяла папку, разверпула ее, виимателыю про-

*) Исторін ссоры между княгинею Дашковою и обер-шенком ІІарышкиным из-за свиней также не выдумана нами; она сохранилась в оффиціальной переписке того времеии.чла маігифест, объявлявший войпу Швеции, и три раза набожио перекрестившиеь, твердою рукою подписала его.

Быть по сему! – как бы про себя оказала опа. – На начпнающаго Бог.

II. Тгйное свиданіѳ.

Дачи д-вух враячдовавших ири дворе Екатерины ІІ-іг высокопоставленньгх особ, статс-дамы княгини Дашковой и оберъшснка Александра Нарышкииа, дейютвительно, находились бокъо-бок, около Царского Села, собственно в Софиевке. Оне разделялнсь довольно высоким забором, который, кроме того, с обеих сторои густо окаймляли кусты бузины и сирени.

В ночь, следовавшую за подписанием манифеста о войне с Швсциею, 30-го йоня. 1788 года, в Царском Селе и на дачах велъмож, ютившихся около царской летней резиденции, было ііссбыкновенпо тихо. Имиератрица вслед за иодписанием мапифеста тотчас уехала в Петербург, чтобы отслуясить молсбен в Петропаилоівском соборе, а за пею иоследовал в город весь двор и все вельможи, жившие по своим дачам в Цароком и в его окрестпоетях. Все стрѳмилось в Петербург иотому еще более, что иосле молебпа паследник цесаревич Павел Петрович должен был отиравляться в Финляндию с кирасирским имепи его высочества полком.

Тревожное состояние Двора немедлеино передалось всему паселению Петербурга и сго окрестностей, особенно, когда стало известпо, какие дерзкие требовапия предъявлял шведский корол: он требовал, чтобы Россия возвратила ему Финляндию, чтОбы недаиио завоеваиный Крымский иолуостров отдан был онять султаиу и т. д.; напоминал даже Пугачова, на что имиератрица, читая сго высокомериую ноту, с улыбкой заметила приближенным:

II сіие зоп соп^гёге РопЬазсИю^.

Как бы то ни было, но в ночь на 1-е июля 1788 года Царское и соседния дачи заметио сшустели. А известно, что когда хозяев нет дома, то мыши свободпо по столам разгуливают, а когда господ пет дома, то прислуга господствует.

Так было и тепер. Несмотря на непримиримую врая-сду соседпих дач – Дашковой и Нарышкиных, вместе с имиератрицсю уехавших в город, в ночь на 1-е июля заметны были дружеские, хотя таияыя, сяояиения между этими ираждующими дачами. Так как летния петербургские ночи очень прозрачны, то и видно было, как около 12-ти часов ночи к бузиновым и сирепевым кустам, разделявшим вместе с забором обе дачи, с той и другой стороны прокрадывались две человеческие фигуры: от Нарышкииых мужская, от Дашковой женская. Скоро мужская фигура непопятно каким чудом очутилась но эту сторону забора, под сиреневым кустом, росшим в саду Дашковой. Под этим же развесистым кустом мелькало уже н жепское платье.

Здравствуй, Пашенька, – послышалея мужской шопот.

Здоавствуйте. Егорушка, – робко отвечал шопот жепский.

Последовавшия затем несколько мгновепий абсолютпой тишины под сиреневым кустомъдают повод подозревать, что Егорушка и Пашенька целовалнсь. Ну, и пускай их!

А я сегодня уж третий раз прихожу стода, а тебя все не Сыло, – прошеитал мужской голое.

Боялась я, Егорушка, – отвечал жепский.

– Чего же, Паша, вить, господа все в городе.

На это не последовало никакого ответа, только в царскосельском парке послышались задориыя пощелкивапья соловья.

А, Паша, чего ж ты оиасалась? – повторнл мужской голос.

Эх, Егорушка! Мне бы и вовее не след ходить сюда.

– Отчего же? Разве ты меня не любишь?

Нет, Егор Петрович, вы сами знаете, что я люблю вас; только моя барыия никогда не согласится отдать меия за вас замуж. Сами знаете, что моя княгиня на вашего барина и на барыню адом дышет. А сегодня воротилась из дворца, как полоумиая какая, и ванінх господ па чем-свет лаяла: /,:;сталось и барыпе, а особливо Льву Александрычу! и наушпнк-то он государынин, и шиыяь, іі передатчик. Опосля, і;огда я ей волосы прнчесывала к выезду, стала плакать: говорит, будто ваши господа и с государыней ее нарочно носсорпли, что государыня не хочет ее и в Зимием Дворце около себя видеть, и наши комнаты во дворце под вашу барышо отдает. Сами теперь посудите, Егор Петрович, как я сунусь к ией иосле этого с моим делом? Ежслп-б вы были не Нарыщкиных господ, тогда другос дело: княгиня моня пе то что любят, а просто балуют; я у них хожу, сами видите, как куколка, всегда разряясеиная и ни в чем мне занрету нет. А тут, что и. говорить! Я, кажись, готова руки на себя наложить, зачем я вас иолюбила!

Послышались тихия всхлипывапья; а соловей все раздраяштелыгее и раздражительнее заливался в иочной тишине.

Паша! Милая! Не илачь только! – утешал мужской голос. – Я все сделаю, чтобы нам повенчаться. Потерни только малость. Вить, ты не перестарок какой, тебе только семнадцатый год пошел.

Ах, Егор Перовпч, я и пять лет готова терпеть, только бы вы были моим суженым.

И буду, Паша, я на все пойду. Я уж думал об этом и, каягись, иадумал.

Что ж вы иадумалн?

, – А вот что: тебя знает Марья Савишна?

Еще бы! Во дворце жила, как ей меня пе знать? Всякий раз при встрече «алепышм цветочком» меня называст. Моня и государыня знают: раз как-то княгиня посыла.ли меня с одним узором к Марье Савишне, и вдруг к ией сама государыия! Я, знамо, низехопысо поклонилась и к сторонке, а они заметили меня, да и говорят так милостиво: «а, Марья Савишпа, у тебя гостья, да еще какая! Самому директору академии пудрит голову». Это княгине-то. А Марья Савишиа и говорит: «точно, государыня, это «аленький цветочек». Я так и сгорела вея.

Ну, вот видишь Паша, так мы через Марыо Савишну: она сколько уж дворских девушек повыдала замуж! И нас блогословит, до.самой государыпи напие дело доведет.

Вдруг в ночной тишиие послышался стук прнближающейся кареты, и скоро затем она остановилась у дачи княгпнп Дашковой.

Ах, матушки! Это наша карета, – послышался иепугапный Яуеиский шоиот под кустом сирени, – княгпня, знать, не ночует в городе... ІІрощайте, Егорушка!

И в кустах прошуршало женское платье.!І1. Пропавшие сліды и подозрительный платон.

На другой день княгиня Дашкова нроснулась по обыкповснию очеыь рано и отправплась на веранду, выходившую в сад. Вераида обставлена была зелеиыо и цветами, до которых княииня была большая охотница. Утро было прелестиое, и хотя Екатерпна Ромаповна после вчерашних объяснеиий с гоеударынсй ыаходнлась в мрачном настроении духа, однако, и на нее оялівляюще подействовала эта чарующая тишина летняго ут})а, и позолочепиая солицем зелень, и голубое небо, напомииавшее ей одно незабвенное утро в волшѳбном Сорренто. В самом деле, неужели она, княгиыя Данікова, которая иользуется дружбою величайших геииев Евроиы, светил ума и науки, моясет завидоват какой-нибудь Нарышкиной, никому неизвестпой? Что она? Придвориая светская дама, просто баба, и болыпе иичсго. ІИе княгияе Дашковой, директору академии наук и председателю российской акадбмии, завидовать нредпочтеиию какой-пибудь статс-дамы: подобная зависть это холопское чувство. «Ближе к самой... Что ж! Камердинер Захар еще блтпке, журпт ее каждый день: так и Захарке завидовать?.. А Марья Савипша еще ближе... Нет, я не хочу быть холопкой!».

Эти сосбражения окоичателыю ее утешили, и оиа вееело взглянула на ІІашу, свою хорошенькую камер-юнгферу, когда та в своем светленьком платыще вынесла на веранду кофе для княгиыи.

Какая ты сегодня, Паша, авантаяшая, – ласково кинула киегиня, – точно за ночь похорошела.

Девушка вспыхиула и стала еще мнловидпее в свосм молодом смущении.

Уж пе влюблеиа ли? А? Ншь, плутовка!

А разве от эстаго, ваше сиятельство, хорошеют? – с иаивной стыдліівостью спросила девушка.

Как же! Когда девушка полюбит, опа сразу хорошеет: иедаром древние говорили, что влюблеиной сама богиня любвн даст взаймы частнцу своей красоты.

ІІо вдруг внимание киегиии было привлсчсио чем-то в саду, иод вераидою.

Что это? Мои цветы помяты? Грядки изрыты?Княгиня быстро спустилась с верапды. Если бы она в эту мииуту взглянула на Пашу, то увидела бы, что розовыя щеки девушки покрылись смертной бледыостью. Она одна знала, как н по чьей виие это произошло. Зная притом, как княгипя любила цветы и эти грядки и клумбы, которыя она саясала собственными руіками, Паша не сомневалась, что виновников этого безпорядка в саду неминуемо ждет Сибирь. В то время помещики пмели право не только брить лбы своим креиостным, но соб ственною властью и ссылать в Сибирь на поселение. ІІаша.с трудом удержалась на ногах, схватившись за перилы веранды.

Навстречу княгиие шел старый садовиик. Седая голова его тряслась от волнения.

– Видишь это? – с недоумением и со строгостью в голосе спросила Екатерииа Романовиа.

– Внжу-с, матушка ваше сиятелыство, – с покорностью судьбе отвечал старнк.

Ето ж это наделал? Неужели Свиіныі?

– Полагать надоть, ваше сиятельство, что свиньи-с.

ЬІо откуда? Еак? У меня свиней нет. Значит, сад был отперт?

Заперт был-с, ваше сиятельство, и ключ у меня на гайтане-с.

Так как же? Откуда? От Иарышкиных? ЬІо как жс через забор? Тут и собака не перескочигь; а как жо свиньи перелезут?

– И ума по приложу, матушка.

– Разве есть дыра в заборе?

– Искал, ваше сиятельство: нигде и щелиночки нетути.

– А следы ееть?

Так точно, есть, ваше сиятельство.

– Акудаведут?

Вон в те сиреневые кусты и там пропадают: точно проклятыя твари е неба свалились, прости, Гоеподи!

Собралась двория. Начали шарить по всем закоулкам, в саду, но аллеям, по кустам. Освидетельствовали забор, прилегающий к саду Нарышкииых: все доски целы, ни малейшего оггверстия. А между тем следы свиных ног явственны и, действительно, проиадают в сиреневых кустах.

А вот я барскую ширинку нашел! – раздался вдруг из самой гущииы кустов голос поваренка Илюшки.

– п –

– Еакую пшрипку? Давай шода!

Поваренок вылез из кустов. В руках у нсго был батнстовый платок.

Показали платок шшгине. На лице ея выразилось глубокоо изумлепие. Платок был надушеи модными духами, платок тонкий, барский, п княгиия даясе отшатнула-сь: на платке вензель и герб Нарышкииых! А самый вензель Льва Нарышкіша, ЛсБушки, зпаменитаго обер-шталмсйстсра и любимца импсратрицы, ОДІИИМ словом, «ШПЫ1ИЯ»!

Еіиягішя обвела всех педоумевающим взором. Еак! Нсужели этот старый сатир был у пея в саду? Но занем? Разве шпіонил?

Но откуда свиные следы? Разве, в самом деле, он па ночь обращался в сатнра с козлиными ногами? Ведь, следов козлиных не отлнчишь от свиных следов. Дашкова готова была верить существованию сатиров.

Потом она подозрителыю взглянула на Пашу... «За почь похорошела... Неужели это Лев наушник? Не моясет быть! А впрочем»...

Оиа что-то сообразила и уиесла платок па вераиду.

– По питочке доберусь и до клубочка, – думала опа, садясь к столу, па котором стоял простывший кофс.

ч

IV. «Императрица – Захара боится!»

Меясду тем, тот, кого Іосиф II и Екатсрипа II называли то «дураком», то «доп-Еихотом», «Гетиіѳ сии Ііёгоѳ с!е 1а МапсЬе» *), то «Горе-Богатырсм Еасиметовичем» и другими презрительными ирозвищами, причинял всем громадиос безиокойство. Императрпца по этому поводу то и дело жаловалась Храповицкому, что у нся «от забот делается алтерация»

Да и было отчего быть «альтерации». Дии стояли жаркие, а о ясизни на даче, в Царском Селе и думать было нечсго. С объявлѳнием манифеста о войне, 30-го июня, императрица персехала в город. На плечах две войны разом – швсдская и турсцкая. В тот жс день, 30-го июия, получастся известие, что шведский флот, приближаясь к Ревелю, успел захватпть

*) Мулом героя Ламанчи.

*'") Храновидкий. «Диевник», 95два наших фрегата – «Гектора» и «Ярославца». Дурной знак! Хотя на молебствии в Петропавловском соборе пмператрица и была утешепа «очепь великим многолюдством» молящихсіг п выразплась иред приближепными, что «в Петербурге швсдов замечут каменьями с мостовой» (шапками закидаемъ), одпако, тотчас же велела изготовнть указы «о вольиом иаГюре людей в Петербурге» и о «наборе мелкоиоместиых дворян новгородских и тверских», наконец, – «о волыюм на боре из крестьян казенного ведомства». Мало того, из со державшихся в крих^ехте (иод воеиным судомъ) от полевых полков ириказала простить около ста человек для укомплектования команд, а из «арестаптов по морской службі,» велела проетить более пол.утораста человек, чтоб только было кого послать па корабли. Волиуясь, оиа не знала, чем уго.дпть оолдатикам: так^», 7-го июля она на свои собственныя деньги куашла сто быков, заплатив 2,006 р. и послала в подарок солдатикам – пусть кушают на здоровье! А когда через песколько дней Храповицкий подиес ей «дешевые аитикн», до ко торых нмператрица была охотпица и постоянно покунала, она отрезала Храповпцкому:

– Не надо... Я лучше куплю быка, чтоб послать солдатам.

9-го июля выстунила в поход гвардия. Пмператрица поясаловала по рублю на каждаго и подарила 150 быков. Оиа особенно опасалась, чтоб чрез Нейшлот шведы не овладели Ладожским озером и не отрезали совсем Петербурга.

Правду сказать, – с неудовольствием воскликнула при этом императрица, – Петр Первый близко сделал столицу.

– Он ее основал, ваше величество, преясде взятия Выборга, – возраяуали ей, – следователыю, государь надеялся па себя.

Императрицу безпокоила также участь нашего посла в Стокгольме, графа Разумовского, и она успокоилась только тогда, котда узпала, что ои, возвращаясь в Россию морсаі, пересел на купеческое судно с шведской казенной яхты, которая была «очень дурна и оиасна».

Король хотел его утопить! – с иегодоваиием заметила государыня.

Равным образом оиа опасалась н за яшзнь барона Нольксша, посла короля шведского при дворе Екатернпы, которып с открытием военных действий должен был возвратиться в Стокгольм.

Король зол на меня и па ЬІолькепа, – вырайилась прп этом императрица,, – и на обеих *) нас солгал в своем сспаге. Нолькену ои голову отрубит, по мне не можеть!

В это тревожное для Екатернны время придворный увссслнтель ея или «шут», «шиынь», как назвал его Фоиявизнн, Левушка Нарышкин из кожи лез, чтобы каким-нибуд дурачеством развлечь свою повелительницу.

Ііогда получено было известие о первом удачном морском сражении со шведами и о взятии в плен адмиралом Грейгом 70-ти иушечного корабля «Ргіпсе виі8І:ал7е» под вице-адмііралъским флогом вместе с адмиралом графом Вахтмейстером и его экипажем, Лев Алексапдрович Нарышкии явился нервым поздравить императрицу с победой.

Поздравьте и нас, матушка государыня, – прибавил ои с шутовскою серьезиостью.

С чем же, мой друг?

С первою выигранною нами баталиею, только не на море, а па суше.

Кто же одержал победу и над кем?

Мы, Монтекки, нанесли первое поражение своим врага.м, дому Капулетти.

А! Догадываюоь, – улыбиулась государыия. – Киегйне Дашковой?

Так точно, государыня. Вообрази, матушка, что она тспер обо мне плещет?

А что? – спросила императрица. – Ты же сам, я думаю, напроказнл?

Нет, матушка, не проказил я; а оиа, эта Пострелова, распускает иод рукой слух, будто бы я махаюсь, с кем бы вы, матушка, думали?

С самою киегипею?

Нет, с ея гориичною, с Пашею.

Ах, это та хорошенькая ея камсристочка, которая, как говорит Марья Савинша, пудрнгь голову самому днректору

*) ІЬшератрица так и сказала: обеих, а не обоих. ІІо ея грамматшгі» – ікенскііі род Нредночтен мужскодіу.

г.кадемии наук? Что ж, Леиушка, у тебя туба пе дура, хотя ты и старше ея больше чем на сорок легь. Но это ничего, в любви разнида лет не имеет значения: вон шестнадцаталетняя Мотрснька Кочубей любила же семпдесятилетняго Мазспу, да еще как любила ")!

Точно, государыня, года тут не значут ровно ничего; ио дело в том, что киегиия Дашкова нашла у собя в саду платок с моим вензелем и гербом и убеясдена, что Ромеото – я, что я лазил ночью к ея Джульетте – к Пашке и.обронил там илаток.

Так как лсе, в самом деле, твой платок попал к пей в сад? – спросила императрица, заинтересованная этим случасм.

Да тут, матушка, целый роман и очень слояеный, – отвечал Нарышкин. – В ночь на 1-е июля, когда вы, госу» дарыня, по подішсании матшфеста о войне с Горе-Богатырем Касиметовичем изволили переехать в город, в эту ночь, к утру, в сад Дашковой забрались свиньи моего брата и, со СЕойствеиной им.ообознательностью, перерыли свопми учевыми пятачками несколько цветочных клумб у госнодина дирсктора академии иаук. Киегиня заметила это поутру и подияла целую баталию: как могли попасть к ней в сад любознательные четвсреногие ботаники, когда сад ея точно укреплспия Свеаборта? Искали, искали, ннгде нет места для пролаза свипей, а следы евнпских ног явственны. Не с неба ясе свиньи валятся. И вдруг в сиреневых кустах, где кончались следы свинских ног, находят мой илаток, да еще надушонный! Ясно, что я был в саду на свиданье с Пашкой н я же, на зло княгине, приводнл с собою свиней. Какова промемория, матушка!

Иміиератрица, действительно, недоумевала и вопросителыю глядела на Нарышкина.

Как же это так? Что тут за мистерия? – сиросила спа.

Воистииу мистерия, матушка, – загадочно отвечал старый шутник. – Помните, государыня, вам наднях подалн список купленных для Эрмитажа французских книг, и вы очепь смеялнсь, увидя книжицу – «Ьисіпе еіпе сопсиЪіии, Иеиге сіапв

*) Императрица ошибалась: Мазепе тогда было 79 лет.] адиеіие іі еви (Иетопігё, ^иЧте ^етте реиі епіапеег запз соттегсе (1е ГЬотте» и сказали: «с'е8і; 1е гауоп сии еѳИеіі **), а в древния времена отговоркою служил Марс, Юпиуер и прочие боги, да и все ІОпитеровы превращения – все это была удачная отговорка для погрешивших девок». Так и гут, государыня: княгиия Дашкова убеясдена, что я, подобпо ІОпитеру, превращался в голландского борова, чтобы видеться с ея Пашкой, и во время евидаиья потерял свой платок: оттого и свинские следы осталиеь в саду.

Государыня невольио разсмеялась.

Правда, я говорила это, – еказала она, – а что же тут на самом деле было? Все это твои штуки!

Нет, государыня: я тут неповинен, как младеисц.

Так что же? ПІведский король, что ли, интригует?

– Нет матушка, это дело моего Егорки.

– Какой же еще там Егорка?

А лакей у меня такой был, малый ловкий, способный н очень нравился брату моему, Александру. Когда я взял к себе в камердинеры от графа Сегюра француза Апри, я Егорку и подарил брату, а в прщаное ему дал свои старые камзолы, чулки, башмаки и посовые платки. Он же любит одеваться щеголем. Вот ему-то и приглянулдсь Паша.

Так вот кто Ромео? – улыбулась Екатерииа: – Твой Егорка?

Точно, гоеударыня, – отвечал Нарышкин, – все я;е это лучше, чем голландский боров. Егорка и очутился в ро.ти ІОпитера и Ромео. Ои мне во всем чистосердечно сознался: люблю, говорит, Пашу, и жить без нея не могу. В ночь па 1-е июля он н забрался в сад к Дашковой для свиданья с своею Джульеттой. А так как в ту ночь в Зимнем Дворце пе нашлось места для княгиии Дашковой, то оиа, в страшиой злобе на Анну Никитишну, и ворогилась ночевать к еебе на дачу, в Царское. Влюблеиные пе ожидали ея, ио когда заслышали стук кареты и увидели, что барыпя воротилась, с испугу разбежались в разиыя сторопы, и тут-то Егорка в тороиях обропил надушенный платок, махая которым, прель-

Дата добавления: 2015-09-29