Господин Грюн удивляется, что Фурье, который исходит повсюду из склонности (чтo у Фурье называется притяжением), делает всякого рода "математические" опыты, почему он и называет Фурье на стр. 203 "математическим социалистом". Даже оставив в стороне обстоятельства жизни Фурье, господин Грюн должен был бы серьезней заняться притяжением: он тогда скоро убедился бы, что подобное природное отношение не может быть определено точнее без вычислений. Вместо этого он преподносит нам беллетристические, перемешанные с гегелевскими традициями филиппики против числа, где встречаются такого рода места:
Фурье "вычисляет молекулы Твоего ненормальнейшего вкуса" -
воистину чудо! - и далее:
"Столь жестоко преследуемая цивилизация основывалась на бессердечной таблице умножения... число не есть нечто определенное... Что такое единица? Единица не знает покоя, она становится двойкой, тройкой, четверкой" -
словом, она похожа на немецкого деревенского пастора, который тоже "не знает покоя", пока не обзаведется женой и девятью детьми...
"Число убивает все существенное и действительное. Что означает половина разума, треть истины?"
С таким же успехом он мог бы спросить: что такое позеленевший логарифм?..
"В случае органического развития число сходит с ума" -
положение, на котором основываются физиология и органическая химия (стр. 203, 204).
"Кто принимает число за меру вещей, тот становится эгоистом, - нет, тот уже есть эгоист".
К этому положению он находит возможным присоединить, утрируя его, заимствованный им у Гессе (см. выше) тезис:
"Весь организационный план Фурье основывается на одном только эгоизме... Фурье оказывается как раз наихудшим выражением цивилизованного эгоизма" (стр. 206, 208).
Он тут же доказывает это, повествуя о том, как в мире, построенном на началах Фурье, последний бедняк ест ежедневно сорок блюд, как там ежедневно принимают пищу пять раз, а жизнь человеческая продолжается 144 года и т. д. Грандиозный образ человеческой жизни, который Фурье с наивным юмором противопоставляет скромной посредственности людей периода Реставрации, дает господину Грюну лишь повод взять из всего этого невиннейшую сторону и снабдить ее моральными филистерскими комментариями.
Читая упреки господина Грюна по адресу Фурье за его концепцию французской революции, мы предвкушаем и его собственное понимание революционного времени:
"Если бы сорок лет назад" (говорит он от лица Фурье) "знали об ассоциации, то можно было бы избежать революции. Но как же случилось" (спрашивает господин Грюн), "что министр Тюрго знал о праве на труд, а между тем голова Людовика XVI все-таки скатилась с эшафота? Ведь с помощью права на труд было бы легче выплатить государственный долг, чем с помощью куриных яиц" (стр. 211).
Господин Грюн проглядел только ту мелочь, что право на труд, о котором говорит Тюрго, есть свободная конкуренция, а для установления этой-то свободной конкуренции и необходима была революция.
Господин Грюн может резюмировать всю свою критику Фурье в положении, что Фурье вовсе не подверг "цивилизацию" "основательной критике". Почему же Фурье не сделал этого? Послушаем:
"Критика касалась проявлений цивилизации, но не ее основ; как нечто наличное, цивилизация выставлена в отвратительном, в смешном виде, но она не исследована в ее корнях. Ни политика, ни религия не предстали перед судом критики, и поэтому сущность человека осталась неисследованной" (стр. 209).
Господин Грюн объявляет здесь, следовательно, действительные жизненные отношения проявлениями, a религию и политику - основой и корнем этих проявлений. На примере этого истасканного тезиса можно видеть, как "истинные социалисты" в противовес тем изображениям действительности, которые дают французские социалисты, выставляют в качестве высшей истины идеологические фразы немецких философов и в то же время стремятся связать свой собственный объект, сущность человека, с результатами французской критики общества. Само собой разумеется, что если религия и политика признаются основой материальных жизненных отношений, то все сводится в последней инстанции к исследованиям сущности человека, т.е. к сознанию, которое имеет человек о самом себе. - Мы видим в то же время, как безразлично господину Грюну, чтo списывать; в другом месте - как и в "Rheinische Jahrbьcher" он на свой манер присваивает себе то, что было сказано в "Deutsch-Franzosische Jahrbьcher" об отношении между citoyen260 и bourgeois261 и что диаметрально противоположно вышеприведен- ному тезису.
Мы оставили напоследок изложение тезиса о производстве и потреблении, перешедшего к господину Грюну как завет "истинного социализма". Изложение это представляет собой поразительный пример того, как господин Грюн прилагает положения "истинного социализма", в качестве мерила, к деятельности французов и как он превращает эти положения в совершенную бессмыслицу тем, что вырывает их из состояния полной неопределенности.
"Производство и потребление можно в теории и во внешней действительности отделить друг от друга в пространстве и во времени, но по своей сущности они - одно и то же. Разве какая-нибудь обычнейшая ремесленная деятельность - например, хлебопечение - не есть производство, которое для сотен других людей становится потреблением? Она становится потреблением даже для самого пекаря, который ведь потребляет хлеб, воду, молоко, яйца и т. д. Разве потребление обуви и платьев не является производством для сапожников и портных?.. Разве я не произвожу, когда ем хлеб? Я произвожу очень многое: я произвожу мельницы, квашни, печи, а следовательно и плуги, бороны, цепы, мельничные колеса, столярную работу, работу каменщика" ("а следовательно" - столяров, каменщиков и крестьян, "следовательно" их родителей, "следовательно" всех их предков, "следовательно" - Адама). "Разве я не потребляю, когда произвожу? Конечно да, и притом в огромных размерах... Когда я читаю книгу, то я, конечно, потребляю прежде всего продукт многолетнего труда; когда я ее храню для себя или порчу, я потребляю вещество и работу бумажной фабрики, типографии, переплетчика. Но разве я при этом ничего не произвожу? Я произвожу, может быть, новую книгу, а значит и новую бумагу, новый набор, новую типографскую краску, новые переплетные инструменты; если я ее только читаю и если ее читает еще тысяча других людей, то мы производим благодаря нашему потреблению новое издание, а значит и все те материалы, которые необходимы для его осуществления. Люди, изготовляющие все это, в свою очередь потребляют массу сырья, которое должно быть произведено и которое только благодаря потреблению и может быть произведено... Одним словом, деятельность и использование, это - одно и то же; только наш превратный мир оторвал их друг от друга, вставил между ними понятие стоимости и цены и этим понятием разорвал пополам человека, а с ним и общество" (стр. 191, 192).
В действительности производство и потребление часто находятся в противоречии друг с другом. Но достаточно-де правильно истолковать это противоречие, достаточно понять истинную сущность производства и потребления, чтобы установить единство обоих и устранить всякое противоречие. Эта немецко-идеологическая теория оказывается вполне приноровленной к существующему миру; единство производства и потребления доказывается на примерах из современного общества, оно существует в себе. Господин Грюн доказывает прежде всего, что существует вообще отношение между производством и потреблением. Он рассуждает о том, что он не мог бы носить сюртук или есть хлеб, если бы эти вещи не производились, и что в современном обществе существуют люди, которые производят сюртуки, башмаки, хлеб, между тем как другие люди являются потребителями этих вещей. Господин Грюн считает этот взгляд новым. Он высказывает его классическим, беллетристически- идеологическим языком. Например:
"Думают, что использование кофе, сахара и т. д. является просто потреблением; но разве это использование не является производством в колониях?"
Он мог бы с таким же успехом спросить: не является ли это использование для негра-невольника наслаждением прелестями плети, не является ли оно производством избиений в колониях? Мы видим, что этот высокопарный способ выражения приводит лишь к апологии существующих условий. Другое положение господина Грюна гласит, что он потребляет, когда производит, именно потребляет сырье и вообще издержки производства; словом - из ничего не получается ничего, человеку необходим материал. В любой книге по политической экономии он мог бы в главе о воспроизводительном потреблении найти описание того, какие сложные взаимосвязи возникают в пределах этого отношения, если не довольствоваться вместе с господином Грюном тривиальной истиной, что без кожи нельзя сделать башмаков.
Итак, господин Грюн пришел пока к убеждению, что следует производить, чтобы потреблять, и что при производстве потребляется сырой материал. Настоящая трудность начинается для него тогда, когда он хочет доказать, что потребляя он производит. Здесь господин Грюн делает совершенно неудавшуюся попытку хоть сколько-нибудь разобраться в тривиальнейшем и обыденнейшем отношении между спросом и предложением. Он приходит к пониманию того, что его потребление, т.е. его спрос, производит новое предложение. Но он забывает, что его спрос должен быть эффективным спросом, что он должен предложить эквивалент за требуемый им продукт, чтобы вызвать этим новое производство. Экономисты тоже ссылаются на неразрывную связь потребления и производства и на абсолютное тождество спроса и предложения, и именно когда они хотят доказать, что никогда не бывает перепроизводства; но таких несуразных и банальных вещей, как господин Грюн, они при этом не говорят. Впрочем, все дворяне, попы, рантье и т. д. таким же точно образом искони доказывали, что они производительны. Господин Грюн забывает далее, что хлеб производится ныне с помощью паровых мельниц, а раньше производился с помощью ветряных и водяных мельниц, а еще раньше - с помощью ручных, что эти различные способы производства хлеба совершенно независимы от простого акта его поедания и что, следовательно, мы имеем здесь дело с историческим развитием производства, - о чем совершенно не думает "производящий в огромных размерах" господин Грюн. Господину Грюну не приходит даже в голову, что вместе с этими различными ступенями производства даны и различные отношения производства к потреблению, различные противоречия между обоими, что эти противоречия нельзя понять, не изучив каждого из этих способов производства и всего основанного на нем общественного строя, а разрешить эти противоречия можно только посредством практического изменения данного способа производства и данного строя. Если господин Грюн уже по тривиальности своих прочих примеров стоит много ниже ординарнеиших экономистов, то своим примером с книгой он доказывает, что они гораздо "человечнее", чем он. Они вовсе не требуют, чтобы он, потребив какую-нибудь книгу, сейчас же произвел новую! Они довольствуются тем, что он этим производит свое собственное образование и, таким образом, действует вообще благотворно на производство. Опустив промежуточный член, уплату наличными, - которую он делает излишней тем, что попросту абстрагируется от нее, но благодаря которой только и становится эффективным его спрос, - господин Грюн превращает воспроизводительное потребление в некое чудо. Он предается чтению и одним этим своим чтением дает возможность словолитчикам, фабрикантам бумаги и печатникам производить новый шрифт, новую бумагу, новые книги. Одно его потребление возмещает им все издержки производства. Впрочем, мы уже достаточно показали, с какой виртуозностью господин Грюн умеет из старых книг вычитывать новые и каковы его заслуги перед коммерческим миром в качестве производителя новой бумаги, нового шрифта, новой типографской краски и новых переплетных инструментов. Первое письмо в книге Грюна заканчивается словами: "Я собираюсь ринуться в промышленность". Нигде во всей книге господин Грюн не отказывается от этого своего девиза.
В чем же заключалась в таком случае вся деятельность господина Грюна? Чтобы доказать положение "истинного социализма" о единстве производства и потребления, господии Грюн прибегает к тривиальнейшим положениям политической экономии относительно спроса и предложения, а чтобы использовать для своих целей эти последние, он выбрасывает из них необходимые промежуточные звенья и тем самым превращает их в чистейшие фантазии. Ядром всего этого, следовательно, является лишь невежественное и фантастическое преображение существующего строя.
Характерен еще социалистический вывод Грюна, представляющий опять-таки косноязычный пересказ того, что было сказано его немецкими предшественниками. Производство и потребление существуют раздельно, потому что наш превратный мир оторвал их друг от друга. Как же дошел до этого наш превратный мир? Он вставил между обоими некое понятие. Тем самым он разорвал человека пополам. Не довольствуясь этим, он разрывает пополам также и общество, т.е. самого себя. Эта трагедия произошла в 1845 году.
Единство производства и потребления, имевшее у "истинных социалистов" первоначально тот смысл, что сама деятельность должна доставлять наслаждение (у них, правда, это было чисто фантастическим представлением), толкуется господином Грюном дальше в том смысле, что "потребление и производство, говоря экономически, должны покрывать друг друга" (стр. 196), что не должно быть излишка продуктов над нуждами непосредственного потребления, чем, разумеется, было бы приостановлено всякое движение. Поэтому он с важным видом упрекает Фурье в том, что тот-де хочет нарушить это единство перепроизводством. Господин Грюн забывает, что перепроизводство вызывает кризисы только благодаря своему влиянию на меновую стоимость продуктов, а между тем эта-то меновая стоимость исчезла не только у Фурье, но и в наилучшем из миров, построенном господином Грюном. Об этой филистерской глупости можно сказать только то, что она вполне достойна "истинного социализма".
Господин Грюн то и дело повторяет с большим самодовольством свой комментарий к теории "истинного социализма" о производстве и потреблении. Так, говоря о Прудоне, он пишет:
"Проповедуйте социальную свободу потребителей, и Вы обретете истинное равенство производства" (стр. 433).
Нет ничего легче подобной проповеди! Ошибка заключалась до сих пор лишь в том,
"что потребители не были воспитанны, образованны, что не все потребляют по-человечески" (стр. 432). "Этот взгляд, согласно которому потребление является масштабом производства, а не наоборот, есть смерть всех существовавших до сих пор экономических воззрений" (там же). "При истинной солидарности людей становится истиной даже то положение, что потребление каждого предполагает потребление всех" (там же).
Потребление каждого в рамках конкуренции предполагает plus ou moins непрерывное потребление всех, подобно тому как производство каждого предполагает производство всех. Вопрос только в том, как, каким образом это происходит. На это господин Грюн отвечает лишь моральным постулатом о человеческом потреблении, о познании "истинной сущности потребления" (стр. 432). Так как он ровно ничего не знает о действительных отношениях производства и потребления, то ему ничего другого и не остается, как укрыться в последнем убежище "истинного социализма", каковым является сущность человека. По той же причине он неизменно берет своей исходной точкой не производство, а потребление. Если исходить из производства, то приходится подумать о действительных условиях производства и о производительной деятельности людей. Если же исходить из потребления, то можно успокоиться на заявлении, что теперь потребляют не "по-человечески", можно успокоиться на постулате о "человеческом потреблении", о воспитании в духе истинного потребления и на подобных еще фразах, ни мало не задумываясь над действительными жизненными отношениями людей и над их деятельностью.
В заключение нужно еще упомянуть, что как раз те экономисты, которые исходили из потребления, были реакционерами и игнорировали революционную сторону конкуренции и крупной промышленности.
"ОГРАНИЧЕННЫЙ ПАПАША КАБЕ" И ГОСПОДИН ГРЮН
Господин Грюн заканчивает свой экскурс о школе Фурье и о г-не Рейбо следующими словами:
"Я хочу пробудить у организаторов труда сознание их сущности, я хочу показать им исторически, откуда они происходят... этим ублюдкам... которые не породили ни малейшей мысли из самих себя. А впоследствии я, может быть, буду иметь случай расправиться с г-ном Рейбо, и не только с г-ном Рейбо, но и с Жеем. В сущности говоря, первый не так уж плох, он только глуп; второй же более чем глуп - он учен.
Итак" (стр. 260).
Гладиаторская поза, которую принимает господин Грюн, его угрозы по адресу Рейбо, его презрение к учености, его громкие обещания - все это верные признаки того, что он готовится вершить великие дела. Обладая полным "сознанием его сущности", мы догадались по этим симптомам, что господин Грюн подготовляет здесь один из самых чудовищных плагиатов. Для того, кто уразумел его тактику, его базарная крикливость теряет свой невинный характер и всегда оказывается делом хитрого расчета.
"Итак":
Следует глава с заголовком:
"Организация труда!"
"Где зародилась эта мысль? - Во Франции. - Но как?"
Опять подзаголовок:
"Ретроспективный взгляд на XVIII век".
"Где зародилась эта" глава господина Грюна? - "Во Франции. - Но как?" Это читатель сейчас узнает.
Напомним еще раз читателю, что господин Грюн собирается здесь будить у французских организаторов труда сознание их сущности при помощи основательной, выдержанной в немецком духе, исторической демонстрации.
Итак:
Когда господин Грюн заметил, - а заметил он это уже давно, - что Кабе "ограничен" и что его "миссия давно уже завершена", то это не означало, что "все, естественно, пришло к концу". Наоборот, он возложил на Кабе новую миссию - с помощью нескольких произвольно выхваченных цитат создать французский "фон" для грюновской немецкой истории социалистического движения XVIII века.
С чего он начинает? - С "производительного" чтения.
Кабе в XII и XIII главах своего "Путешествия в Икарию" приводит довольно беспорядочно мнения новых и старых авторитетов в пользу коммунизма. Он отнюдь не задается целью дать картину целого исторического движения. Коммунизм представляется французскому буржуа какой-то подозрительной особой. Хорошо, говорит Кабе, я приведу Вам свидетельства почтеннейших людей всех эпох, благоприятно высказывающихся о характере моего клиента; и Кабе поступает, как адвокат. Даже свидетельства, неблагоприятные для его клиента, он превращает в благоприятные. От адвокатской речи не приходится требовать исторической правды. Если какой-нибудь знаменитый человек случайно обронил слово против денег, против неравенства, богатства, против социальных недугов, то Кабе подхватывает это слово, просит повторить его, делает из него символ веры данного лица, печатает его, хлопает в ладоши и с ироническим добродушием обращается к своему раздосадованному буржуа: "Послушайте, послушайте, разве он не был коммунистом?" Он не пропускает никого - ни Монтескьё, ни Сиейеса, ни Ламартина, ни даже Гизо; все - коммунисты malgrй eux262. Voilа mon Communiste tout trouvй!263
Господин Грюн в припадке своего производительного настроения погружается в чтение цитат, собранных Кабе для характеристики XVIII века; ни на минуту не допускает он сомнения в правильности всего этого, он преподносит читателю свою фантазию о мистической связи между писателями, случайно встретившимися у Кабе на одной странице, и всю эту мешанину он поливает младогермански- беллетристическим соусом, окрестив ее вышеуказанным заглавием.
Итак:
Господин Грюн. Кабе.
Господин Грюн на- Кабе начинает свои
чинает свой обзор цитаты следующими
следующими словами: словами:
"Социальная идея не сва- "Вы, противники коллектив-
лилась с неба, она возникла ности, утверждаете, что в
органически, т.е. путем ее пользу имеются лишь слу-
постепенного развития. Я не чайные мнения, легко-
могу здесь дать полную весные и не заслуживающие
её историю, не могу начать доверия. Так вот, я доп-
с индусов или китайцев, рошу перед вами историю и
перейти затем в Персию, всех философов: слушайте! Я
Египет и Иудею, выведать у не стану говорить вам о
греков и римлян, каково многочисленных древних
их общественное сознание, народах, у которых была
допросить христианство, осуществлена общность иму-
неоплатонизм и патристику, щества! Не стану также
выслушать средние века и говорить ни о евреях... ни
арабов, исследовать рефор- о египетских жрецах, ни
мацию и пробуждаю- о Миносе... Ликурге и Пифа-
щуюся философию и так горе... ни о Конфуции и
добраться до ХVII века" Зороастре, из которых
(стр.261). первый провозгласил
этот принцип в Китае,
а второй - в Персии"
("Путешествие в Икарию",
второе издание, стр. 470).
После приведенных нами мест Кабе переходит к греческой и римской истории, допрашивает христианство, неоплатонизм, патристику, средние века, реформацию, пробуждающуюся философию. Ср. Кабе, стр. 471-482. Списывание этих одиннадцати страниц господин Грюн предоставляет другим, "более терпеливым людям, если книжная пыль сохранила в их сердцах необходимый" (для списывания, конечно) "гуманизм". Грюн, стр. 261. Только упоминание о социальном сознании арабов принадлежит господину Грюну. Мы со страстным нетерпением ждем его обещанных откровений на этот счет. "Я должен ограничиться XVIII веком". Последуем за господином Грюном в XVIII век и только предварительно заметим, что у Грюна подчеркнуты, почти сплошь, те же самые слова, что и у Кабе.
Господин Грюн: "Локк, Кабе: "Но вот послушайте,
основатель сенсуализма, го- что восклицает Локк в
ворит: тот, кто имеет своей замечательной книге
больше, чем ему нужно "Гражданское правление":
для удовлетворения его "Тот, кто имеет больше,
потребностей, переступает чем ему нужно для удовлет-
границы разума и первона- ворения его потребностей,
чальной справедливости и переступает границы разума
похищает достояние дру- и первоначальной справедли-
гих. Всякий излишек есть вости и похищает дос-.
узурпация, и вид тер- тояние других. Всякий
пящего нужду должен про- излишек есть узурпация,
будить в душе богача и вид бедняка должен пробу-
угрызения совести. Развра- дить в душе богача угразе-
щенные люди, утопающие ния совести. Развращен-
в роскоши и наслаждениях, ные люди, утопающие в
трепещите при мысли, что роскоши и наслаждениях,
наступит день, когда нес- трепещите при мысли, что
частный, лишенный необ- наступит день, когда
ходимого, воистину несчастный, лишённый необ-
познает права челове- ходимого, воистину познбет
ка". Обман, вероломство, права человека. И слушайте
корысть создали имущест- его дальше: "Обман, ве-
венное неравенство, роломство, корысть создали
которое составляет имущественное неравенство,
несчастье человеческого, которое составляет
рода скопляя все страдания, несчастье человеческого,
на одной стороне - рода скопляя на одной
рядом с богатствами,а на стороне все пороки вместе
другой - рядом с c богатством, а на
нищетой. Поэтому другой - бедствия
философ должен считать вместе с нищетой" (эту
употребление денег фразу господин Грюн прев-
одной из самых пагубных ратил в бессмыслицу).
выдумок человеческой изо- "Поэтому философ
бретательности" должен считать употреб-
(стр. 266). ление денег одной
из самых пагубных
выдумок человеческой
изобретательности" "
(стр. 485).
Господин Грюн заключает из этих цитат Кабе, что Локк был "противником денежной системы" (стр.264), "просвещеннейшим противником денег и всякого имущества, превышающего потребности" (стр. 266). К сожалению, этот самый Локк является одним из первых научных поборников денежной системы, ретивым сторонником бичевания бродяг и пауперов, одним из doyens264 современной политической экономии.
Господин Грюн: "Уже Боссюэ, Кабе: "Послушайте
епископ Моский, говорит в барона де Пуффендорфа,
своей "Политике, извлечен- профессора естественного
ной из священного писа- права в Германии и государ-
ния": "Без правительств (без ственного советника в
политики" - смешное до- Стокгольме и Берлине; в
бавление господина Грюна) своей книге о естественном
"земля со всеми ее блага- и международном праве он
ми была бы таким же об- опровергает учение Гоббса
щим достоянием всех и Гроция об абсолютной
людей, как воздух и свет; монархии, провозглашает
по исконному праву приро- естественное равенство,
ды никто не имеет особого братство, общность иму-
права ни на что. Все щества и признает, что соб-
принадлежит всем, соб- ственность есть челове-
ственность же есть ре- ческий институт, что она
зультат гражданского возникала из полюбовного
правления". Поп, живший раздела, имевшего целью
в XVII веке, достаточно обеспечить каждому, и в
честен, чтобы высказывать особенности работнику,
подобные мысли, подобные постоянное имущество,
воззрения! Также и немец совместное или раздельное,
Пуффендорф, который и что, следовательно, ны-
известен" (т. е. известен нешнее неравенство иму-
господину Грюну) ществ есть неспра-
"только по шиллеровской ведливость, которая
эпиграмме, говорил: влечет за собой другие
"Нынешнее неравенство неравенства" (бессмысленно
имуществ есть переведено господином
несправедливость, которая Грюном) "только
может повлечь за собой вследствие бесстыдства
другие неравенства богачей и трусости бедняков.
вследствие бесстыдства И Боссюэ, епископ
богачей и трусости Моский, наставник фран-
бедняков" "(стр. 270). цузского дофина, знаменитый
Господин Грюн к этому Боссюэ - не признает
прибавляет: "Но не будем ли и он в своей "Политике,
отклоняться в сторону, извлеченной из священного
останемся во Франции". писания", которую он
составил для дофина, что без
правительств земля и все
блага были бы таким же
общим достоянием всех
людей, как воздух и свет;
по исконному праву при-
роды никто не имеет осо-
бого права ни на что;
все принадлежит всем,
собственность есть результат
гражданского правления"
(стр. 486).
"Отклонение" господина Грюна от Франции состоит в том, что Кабе цитирует немца, а Грюн даже начертание немецкого имени дает по неправильной орфографии француза. Не говоря уже о том, что он местами неверно переводит и делает пропуски, он поражает своими исправлениями. Кабе говорит сперва о Пуфендорфе, а затем о Боссюэ; господин Грюн говорит сперва о Боссюэ, а затем о Пуфендорфе. Кабе говорит о Боссюэ как о знаменитом человеке; господин Грюн называет его "попом". Кабе, цитируя Пуфендорфа, называет его титулы; господин Грюн откровенно заявляет, что Пуфендорф известен только по шиллеровской эпиграмме. Теперь он известен ему также по цитате Кабе, и оказывается, что ограниченный француз Кабе изучил основательнее, чем господин Грюн, не только своих земляков, но и немцев.
Кабе говорит: "Я спешу перейти к великим философам XVIII века и начинаю с Монтескье" (стр. 487); господин Грюн, чтобы добраться до Монтескье, начинает с изображения "законодательного гения XVIII века" (стр. 282). Сравните цитаты, приводимые тем и другим из Монтескьё, Мабли, Руссо, Тюрго. Нам здесь достаточно сравнить то, чтo пишут Кабе и господин Грюн о Руссо и Тюрго. Кабе переходит от Монтескье к Руссо; господин Грюн конструирует этот переход следующим образом: "Руссо был радикальным политиком, подобно тому как Монтескье был политиком конституционным".
Господин Грюн: цитирует Кабе: "Послушайте теперь
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |