Господин Грюн нашел у Штейна, на стр. 169, следующее замечание относительно "Катехизиса":
"Истинное значение Сен-Симона заключается, стало быть, в том, что он предвидел неизбежность этого противоречия" (между буржуазией и народом).
Таков оригинал, из которого господин Грюн позаимствовал мысль о "значении" "Катехизиса".
Штейн: "Он" (Сен-Симон в "Катехизисе") "начинает с понятия промышленного рабочего".
Отсюда господин Грюн выводит свой чудовищный вздор, будто Сен-Симон, увидевший в свободной конкуренции "нечистое понятие", "очистил понятие промышленности и свел его к понятию рабочих". Что понятие господина Грюна о свободной конкуренции и промышленности является весьма "нечистым" и "спутанным" - это он обнаруживает на каждом шагу.
Не довольствуясь этим вздором, он решается уже на прямую ложь, уверяя, будто Сен-Симон требовал упразднения права наследства.
Опираясь все так же на свое понимание штейновского изложения "Катехизиса", он говорит на стр. 88:
"Сен-Симон установил права пролетариата, он дал уже новый лозунг: промышленники, рабочие должны подняться на первую ступень власти. Это было односторонне, но каждая борьба ведет за собой односторонность; кто не односторонне, тот не может бороться".
Господин Грюн со своей риторикой насчет односторонности сам здесь односторонне искажает взгляды Штейна, утверждая, будто Сен-Симон хотел "на первую ступень власти поднять" рабочих в собственном смысле, пролетариев. Ср. стр. 102, где говорится о Мишеле Шевалье:
"М. Шевалье говорит еще с очень большим участием о промышленниках... Но для ученика, в отличие от учителя, промышленники уже не являются пролетариями; он объединяет в одном понятии капиталиста, предпринимателя и рабочего, т.е. причисляет праздных людей к категории, которая должна была бы охватить лишь самый бедный и самый многочисленный класс".
У Сен-Симона к промышленникам, кроме рабочих, относятся и fabricants, nйgociants256, словом - все деятельные капиталисты, к которым он даже преимущественно и обращается. Господин Грюн мог прочесть это на первой же странице "Катехизиса". Но, не видев в глаза самой книги, он беллетристически фантазирует о ней понаслышке.
В своем разборе "Катехизиса" Штейн говорит: "... Сен-Симон переходит к истории промышленности в ее отношении к государственной власти... Он был первым, кто осознал, что в науке о промышленности таится государственный момент... Нельзя отрицать, что ему удалось дать значительный толчок. Ибо лишь со времени его деятельности Франция имеет "Историю политической экономии"" и т. д. (стр. 165, 170).
Штейн сам крайне туманен, когда говорит о "государственном моменте" в "науке о промышленности". Но тотчас же прибавляя, что история государства теснейшим образом связана с историей народного хозяйства, он показывает, однако, что у него было правильное чутье.
Посмотрим теперь, как господин Грюн в дальнейшем, говоря о сен-симонистской школе, присваивает себе этот обрывок штейновской мысли.
"Сен-Симон в своем "Катехизисе промышленников" пытался дать историю промышленности, выдвинув в ней государственный элемент. Следователь- но, сам учитель положил начало политической экономии" (стр. 99).
Господин Грюн переделывает, "следовательно", прежде всего "государственный момент" Штейна в "государственный элемент" и превращает эту мысль в бессмысленную фразу тем, что опускает имеющиеся у Штейна более конкретные данные. Этот "камень, отвергнутый строителями", господин Грюн сделал "краеугольным камнем" своих "Писем и исследований". Но он стал для него вместе с тем и камнем преткновения. И более того. В то время как Штейн говорит, что Сен-Симон, выдвинув этот государственный момент в науке о промышленности, положил начало истории политической экономии, господин Грюн заставляет Сен-Симона положить начало самой политической экономии. Господин Грюн рассуждает примерно так: экономия существовала уже до Сен-Симона; но, как рассказывает Штейн, именно он выдвинул в промышленности государственный момент, значит сделал экономию государственной, т.е. государственной экономией; государственная экономия = политическая экономия, значит Сен-Симон положил начало политической экономии. Господин Грюн бесспорно обнаруживает весьма большую резвость в своих догадках.
В полном соответствии с тем способом, каким, по господину Грюну, Сен-Симон кладет начало политической экономии, находится и способ, каким он кладет начало научному социализму:
"Он" (сен-симонизм) "содержит в себе... научный социализм, ибо Сен-Симон всю свою жизнь провел в поисках новой науки"! (стр. 82).
3. "НОВОЕ ХРИСТИАНСТВО"
Столь же блестяще, как до сих пор, господин Грюн приводит и здесь извлечения из извлечений Штейна и Рейбо, беллетристически разукрашивая их и безжалостно разрывая то, что у них представляет собой связанные друг с другом звенья. Мы приведем лишь один пример, чтобы показать, что Грюн никогда не держал в руках и этого произведения.
"Сен-Симон хотел установить единое мировоззрение, подходящее для тех органических периодов истории, которые он явно противопоставляет критическим. Со времени Лютера мы, по его мнению, живем в обстановке критического периода; Сен-Симон рассчитывал обосновать начало нового органического периода. Отсюда - "Новое христианство" (стр. 88).
Сен-Симон никогда и нигде не противопоставлял органические периоды истории критическим. Господин Грюн здесь попросту лжет. Лишь Базар ввел это деление. Господин Грюн нашел у Штейна и Рейбо, что Сен-Симон в "Новом христианстве" признает критику, которую дал Лютер, но находит недостаточной его положительную, догматическую доктрину. Господин Грюн смешивает это положение с обрывками воспоминаний о сен-симонистской школе, почерпнутыми из тех же источников, и фабрикует из этого свое вышеприведенное утверждение.
Состряпав указанным образом несколько беллетристических фраз по поводу жизни и деятельности Сен-Симона, - причем единственным источником служат ему Штейн и путеводитель последнего, Рейбо, - господин Грюн заканчивает следующим восклицанием:
"И этого Сен-Симона сочли необходимым взять под свою защиту филистеры морали - г-н Рейбо и за ним вся толпа его немецких подражателей, прорицая со своей обычной мудростью, что подобного человека, подобную жизнь нельзя мерить обычной меркой! - Скажите же: не из дерева ли ваши мерки? Скажите правду, нам будет приятно услышать, что они сделаны из крепкого, хорошего дуба. Дайте их сюда, мы с благодарностью примем их, как ценный дар, мы их не сожжем, боже сохрани! Мы только хотим при помощи их вымерить спины филистеров" (стр. 89).
Такими беллетристическими залихватскими фразами господин Грюн хочет доказать свое превосходство над теми, кто служил ему образцом.
4. СЕН-СИМОНИСТСКАЯ ШКОЛА
Так как господин Грюн читал сен-симонистов ровно столько же, сколько и самого Сен-Симона, т.е. вовсе не читал, то он должен был бы, по крайней мере, делать сносные извлечения из Штейна и Рейбо, соблюдать хронологическую последовательность, связно излагать ход событий и отмечать необходимые моменты. Вместо этого он, по наущению своей нечистой совести, поступает как раз наоборот, сваливает, насколько возможно, все в одну кучу, опускает необходимейшие вещи и путает даже больше, чем при изложении Сен-Симона. Здесь мы поневоле будем еще более кратки, ибо в противном случае нам пришлось бы написать такую же толстую книгу, какую написал господин Грюн, чтобы отметить каждый его плагиат и каждую ошибку.
О периоде времени с момента смерти Сен-Симона до июльской революции - об этом важнейшем периоде в теоретическом развитии сен-симонизма - мы не узнаем ровно ничего. Таким образом, важнейшая составная часть сен-симонизма, критика существующего строя, совершенно отпадает для господина Грюна. И действительно, трудно было сказать что-нибудь об этом, не зная самих источников, особенно прессы.
Свой курс о сен-симонистах господин Грюн открывает следующим положением:
"Каждому по его способности, каждой способности по ее делам - таков практический догмат сен-симонизма".
Господин Грюн следует за Рейбо, который видит (стр. 96) в этом положении переходный пункт от Сен-Симона к сен-симонистам, и затем продолжает так:
"Это непосредственно вытекает из последних слов Сен-Симона: обеспечить всем людям наиболее свободное развитие их задатков".
Здесь господин Грюн хотел быть в чем-то отличным от Рейбо. Рейбо связывает этот "практический догмат" с "Новым христианством". Господин Грюн считает это домыслом Рейбо и без стеснения подставляет на место "Нового христианства" последние слова Сен-Симона. Он не знал, что Рейбо просто дал дословное извлечение из "Изложения учения Сен-Симона", год первый, стр. 70.
Господин Грюн не может понять, каким образом здесь у Рейбо после некоторых выдержек, касающихся религиозной иерархии сен-симонизма, вдруг откуда-то сваливается "практический догмат". Между тем, это положение может привести к мысли о новой иерархии лишь в том случае, если рассматривать его в связи с религиозными идеями "Нового христианства", а без них оно требует, в лучшем случае, лишь обыденной классификации общества; господин же Грюн воображает, что из одного этого положения уже вытекает иерархия. Он говорит на стр. 91:
"Каждому по его способности, - это означает возведение католической иерархии в закон общественного порядка. Каждой способности по ее делам - означает превращение мастерской в ризницу, превращение всей гражданской жизни в царство попов".
У Рейбо он находит в вышеупомянутом извлечении из "Изложения" следующее место:
"Появится воистину вселенская церковь... вселенская церковь управляет как духовными, так и мирскими делами... Наука священна, промышленность священна... всякое добро есть церковное добро, всякая профессия есть религиозная функция, есть ступень в социальной иерархии. - Каждому по его способности, каждой способности, по ее делам".
Господину Грюну явно достаточно было только поставить этот тезис на голову, превратить предшествующие положения в выводы из заключительного положения, чтобы прийти к своей совершенно непостижимой фразе.
Грюновское воспроизведение сен-симонизма "до того запутано и хаотично", что на стр. 90 он превращает "практический догмат " в "духовный пролетариат", этот духовный пролетариат он превращает в "иерархию духов", а эту последнюю - в верхушку иерархии. Если бы он прочел хотя бы только "Изложение", он заметил бы, что религиозная концепция "Нового христианства", в связи с вопросом о том, как же определяется capacitй257, с неизбежностью приводит к признанию иерархии и ее верхушки.
Все рассмотрение и критика "Изложения" 1828-1829 гг. исчерпывается у господина Грюна одним положением: а chacun selon sa capacitй, а chaque capacitй selon ses oeuvres258. Что же касается, помимо этого, "Producteur" и "Organisateur", то он о них почти ни разу не упоминает. Он перелистывает Рейбо и находит в отделе "Третья эпоха сен-симонизма", стр. 126 (Штейн, стр. 205), следующий отрывок:
"...и через несколько дней "Globe" вышел с подзаголовком "Газета, посвященная учению Сен-Симона", причем это учение было резюмировано на его первой странице следующим образом:
Религия
Наука Промышленность
Всеобщая ассоциация".
От вышеуказанного положения господин Грюн непосредственно перескакивает к 1831 г., обрабатывая Рейбо следующим образом (стр. 91):
"Сен-симонисты выразили свою систему в следующей схеме, формулировка которой принадлежит главным образом Базару:
Религия
Наука Промышленность
Всеобщая ассоциация".
Господин Грюн опускает три положения, которые тоже находятся в заголовке "Globe" и все относятся к практическим социальным реформам. Они встречаются и у Штейна и у Рейбо. Он делает это для того, чтобы превратить эту простую вывеску газеты в "схему" системы. Он обходит молчанием то, что приведенная "схема" находится в заголовке "Globe", и, исказив текст заголовка, оказывается затем в состоянии разделаться со всем сен-симонизмом хитроумным критическим замечанием, что религия помещена наверху. A между тем он мог бы вычитать у Штейна, что в "Globe" дело обстоит совершенно иначе. "Globe" содержит - чего, впрочем, не мог знать господин Грюн - подробнейшую и серьезнейшую критику существующего строя, особенно его экономических порядков.
Откуда господин Грюн получил новые и притом важные сведения, что формулировка этой "схемы" из четырех слов "принадлежит главным образом Базару", - сказать трудно.
С января 1831 г. господин Грюн перескакивает назад к октябрю 1830 года:
"В период Базара" (откуда этот период взялся?), "вскоре после июльской революции, сен-симонисты представили краткое, но исчерпывающее исповедание своей веры в палату депутатов, в ответ на выпад гг. Дюпена и Могена, обвинивших их с высоты трибуны в том, что они проповедуют общность имущества и общность жен".
Затем приводится самое обращение, к которому господин Грюн делает следующее примечание:
"Как все это разумно и сдержанно! Базар редактировал этот документ, представленный палате" (стр. 92-94).
Что касается этого последнего замечания, то Штейн на стр. 205 говорит:
"Судя по форме и тону этого документа, мы ни минуты не колеблемся признать, вместе с Рейбо, что он был составлен скорее Базаром, чем Анфантеном".
А Рейбо на стр. 123 говорит:
"По всей форме и по умеренному тону этого документа легко видеть, что он возник скорее по инициативе Базара, чем его коллеги".
Гениальная смелость господина Грюна превращает предположение Рейбо, что инициатива составления этого обращения исходила скорее от Базара, чем от Анфантена, в категорическое утверждение, что редакция этого документа принадлежит целиком Базару. Переход к этому документу является переводом из Рейбо (стр. 122):
"Гг. Дюпен и Моген заявили с высоты трибуны, что образовалась секта, проповедующая общность имущества и общность жен".
Господин Грюн лишь отбрасывает приводимую Рейбо дату, говоря вместо этого: "вскоре после июльской революции". Вообще, хронология не подходящий элемент для тех приемов, какими господин Грюн старается эмансипироваться от своих предшественников. От Штейна он здесь отделяет себя тем, что вводит в текст то, чтo у Штейна находится в примечании, опускает вступительную часть обращения, переводит выражение fonds de production (производительный капитал) через "недвижимое имущество", a classement social des individus (общественная классификация индивидов) через "общественный порядок отдельных личностей".
Затем идет несколько неряшливых замечаний об истории сен-симонистской школы, представляющих такую же художественную мозаику из Штейна, Рейбо и Л. Блана, как и рассмотренное выше жизнеописание Сен-Симона. Предоставляем читателю самому проверить это по книге господина Грюна.
Мы сообщили читателю все, что господин Грюн смог сказать о сен-симонизме в период Базара, т.е. со смерти Сен-Симона до первого раскола. Теперь он может пустить в ход свой беллетристически-критический козырь, назвав Базара "плохим диалектиком" и продолжая:
"Но таковы республиканцы. Катон или Базар, - они умеют только умирать; если они не закалывают себя кинжалом, то они кончают разрывом сердца" (стр. 95).
"Несколько месяцев спустя после этого спора у него" (Базара) "произошел разрыв сердца" (Штейн, стр. 210).
Насколько верно замечание господина Грюна, показывает пример таких республиканцев, как Левассёр, Карно, Барер, Бийо-Варенн, Буонарроти, Тест, д'Аржансон и т. д. и т. д.
Затем следует несколько банальных фраз об Анфантене. Мы обращаем при этом внимание только на следующее открытие господина Грюна:
"Разве на примере данного исторического явления не становится совершенно ясным, что религия есть не что иное, как сенсуализм, что материализм может смело претендовать на такое же происхождение, как сам святой догмат?" (стр. 97).
Господин Грюн с самодовольным видом оглядывается вокруг: "Подумал ли уже кто-нибудь об этом?" Он никогда не "подумал бы об этом", если бы раньше "Hallische Jahrbьcher" "не подумали об этом", в связи с вопросом о романтиках. Однако можно было бы надеяться, что с тех пор господин Грюн мог бы продвинуться вперед в своих размышлениях.
Как мы видели, господин Грюн не знает ровно ничего обо всей экономической критике у сен-симонистов. Однако он использует Анфантена, чтобы бросить несколько слов и об экономических выводах из учения Сен-Симона, о которых он фантазировал уже выше. Дело в том, что он находит у Рейбо, на стр. 129 и сл., и у Штейна, на стр. 206, извлечения из политической экономии Анфантена, но он, конечно, извращает вопрос и здесь: отмену налогов на предметы необходимейших жизненных потребностей, которую Рейбо и Штейн, по Анфантену, правильно изображают как следствие, вытекающее из проектов о праве наследования, - он превращает в отдельное, независимое мероприятие, стоящее рядом с этими проектами. Его оригинальность проявляется и в том, что он извращает хронологический порядок, говоря сперва о священнике Анфантене и о Менильмонтане, а затем об экономисте Анфантене, между тем как его предшественники рассматривают экономические работы Анфантена в связи с периодом Базара, одновременно с "Globe", для которого они писались. Если здесь он привлекает период Базара для характеристики менильмонтанского периода, то позже, говоря о политической экономии и М. Шевалье, он привлекает менильмонтанский период. Повод к этому дает ему "Новая книга", предположение Рейбо, что автором этой книги был М. Шевалье, он по своему обыкновению превращает в категорическое утверждение.
Господин Грюн изложил, таким образом, сен-симонизм "во всем его объеме" (стр. 82). Он исполнил свое обещание "не распространять свой критический разбор на сен-симонистскую литературу" (там же) и поэтому весьма некритически запутался в совсем другой "литературе" - в книгах Штейна и Рейбо. Взамен он сообщает нам несколько соображений о лекциях по политической экономии М. Шевалье 1841 - 1842 гг., когда тот уже давно перестал быть сен-симонистом. Когда господин Грюн писал о сен-симонизме, он имел перед собой критику этих лекций в "Revue des deux Mondes", которую он постарался использовать тем же способом, каким он использовал прежде Штейна и Рейбо. Мы дадим здесь лишь один образчик его критической проницательности:
"Он утверждает там, что производится недостаточно. Это замечание вполне достойно старой экономической школы с ее заскорузлой односторонностью... Пока политическая экономия не поймет, что производство зависит от потребления, до тех пор эта так называемая наука не даст свежих побегов" (стр. 102).
Мы видим, как высоко господин Грюн, с заимствованной им у "истинного социализма" фразеологией о потреблении и производстве, вознесся над всей экономической литературой. Не говоря о том, что у каждого экономиста он может прочесть, что предложение зависит также от спроса, - т.е., что производство зависит от потребления, - во Франции существует даже особая экономическая школа, школа Сисмонди, которая хочет установить другую зависимость производства от потребления, чем та, которая без того осуществляется посредством свободной конкуренции, причем эта школа находится в самом решительном противоречии с экономистами, на которых нападает господин Грюн. Мы, впрочем, увидим впоследствии, что господин Грюн с успехом эксплуатирует вверенный ему фунт серебра - единство производства и потребления.
За скуку, какую господин Грюн вызвал у читателя своими выдержками из Штейна и Рейбо, выдержками, которые он разбавил водой, фальсифицировал и уснастил своей фразеологией, - за все это он вознаграждает читателя следующим младогермански-брызжущим, гуманистически-пламенным и социалистически- сверкающим фейерверком:
"Весь сен-симонизм, как социальная система, был не чем иным, как ливнем мыслей, который пролила на почву Франции благодатная туча" (выше, на стр. 82-83: "световая масса, но еще в качестве светового хаоса" (!), "а не упорядоченной лучезарности"!!). "Это было зрелище, производившее одновременно и самое потрясающее и самое забавное действие. Сам автор умер еще до постановки, один режиссер - во время представления; прочие же режиссеры и все актеры сбросили с себя свои театральные костюмы, наспех надели свои обычные гражданские платья, вернулись домой и сделали вид, будто ничего не произошло. Это было интересное, под конец несколько запутанное зрелище; некоторые актеры шаржировали, - вот и все" (стр. 104).
Очень правильно выразился Гейне о своих подголосках: "Я сеял зубы драконов, а сбор жатвы дал мне блох".
ФУРЬЕРИЗМ
Кроме переводов нескольких мест из "Четырех движений", трактующих о любви, мы и здесь не узнаем ничего такого, чтo не было бы уже изложено полнее у Штейна. С моралью господин Грюн справляется при помощи положения, которое задолго до Фурье было высказано уже сотней других писателей:
"Мораль, по Фурье, есть не что иное, как систематическая попытка подавить страсти человека" (стр. 147).
Христианская мораль никогда не давала самой себе другого определения. Критике, которой Фурье подвергает современное сельское хозяйство и промышленность, господин Грюн не уделяет никакого внимания, а по поводу его критики торговли довольствуется переводом нескольких общих положений из "Введения" к одному отделу "Четырех движений" ("Возникновение политической экономии и споры о торговле", стр. 332, 334 в "Четырех движениях"). Затем по поводу французской революции следует несколько выдержек из "Четырех движений" и одна из "Трактата об ассоциации" вместе с известными уже из Штейна таблицами о цивилизации. Так критическая часть идей Фурье, эта их важнейшая часть, излагается совершенно наспех, самым поверхностным образом, на двадцати восьми страницах дословных переводов, причем переводы эти ограничиваются, за очень немногими исключениями, лишь самым общим и абстрактным и сваливают в одну кучу важное и неважное.
Господин Грюн переходит затем к изложению системы Фурье. Полнее и лучше она давно изложена в цитированном уже Штейном сочинении Хуроа. Правда, господин Грюн считает "безусловно необходимым" сообщить свои глубокомысленные соображения о "сериях" Фурье, но единственно, чтo он может сделать в данном направлении, - это дословно перевести ряд цитат из самого Фурье и затем сочинить, как мы увидим ниже, несколько беллетристических фраз о природе числа. Он вовсе не старается показать, как Фурье пришел к этим сериям и как он и его ученики построили их; он ни в какой мере не разъясняет внутреннюю конструкцию этих серий. Подобные конструкции, так же как и гегелевский метод, можно критиковать лишь показывая, как они строятся, и тем самым доказывая, что ты господствуешь над ними.
Наконец, у господина Грюна совершенно отступает на задний план одна черта, которую Штейн хоть в какой-то мере подчеркивает: противоположность между travail rйpugnant и travail attrayant259.
Центром тяжести всего этого изложения является критика, которой подвергается Фурье у господина Грюна. Мы напомним читателю то, что говорили уже выше об источниках грюновской критики, и покажем теперь на нескольких примерах, как господин Грюн сперва принимает положения "истинного социализма", а затем утрирует и фальсифицирует их. Вряд ли нужно еще упоминать, что отстаиваемое Фурье деление между капиталом, талантом и трудом дает богатейший материал для умничанья, что здесь можно без конца разглагольствовать на тему о невозможности и несправедливости подобного деления, о привхождении наемного труда и т. д., не критикуя вовсе этого деления на основе действительного отношения между трудом и капиталом. Еще до господина Грюна бесконечно лучше все это сказал Прудон, но и он не затронул даже при этом существа вопроса.
Критику психологии Фурье господин Грюн черпает, как и всю свою критику, из "сущности человека":
"Ибо человеческая сущность есть все во всем" (стр. 190).
"Фурье также апеллирует к этой человеческой сущности, внутреннюю обитель" (!) "которой он нам раскрывает по-своему в таблице двенадцати страстей; и он - подобно всем честным и разумным людям - хочет воплотить внутреннюю сущность человека в действительность, в практику. Тo, что находится внутри, должно проявиться и вовне, и, таким образом, вообще должно быть устранено различие между внутренним и внешним. История человечества кишит социалистами, если мы будем распознавать их по этому признаку... для характеристики каждого из них важно лишь то, чтo он понимает под сущностью человека" (стр. 190).
Или, вернее, для "истинных социалистов" важно лишь подсунуть каждому мысли о сущности человека и превратить различные ступени социализма в различные философские концепции сущности человека. Эта неисторическая абстракция заставляет господина Грюна провозгласить, что устраняется всякое различие между внутренним и внешним, и этим поставить под угрозу дальнейшее существование человеческой сущности. Впрочем, совершенно непонятно, почему немцы так невероятно кичатся своей мудростью относительно сущности человека, тогда как вся их премудрость, признание трех всеобщих свойств - рассудка, сердца и воли - есть нечто общеизвестное со времен Аристотеля и стоиков. С этой точки зрения господин Грюн упрекает Фурье в том, что тот "рассекает" человека на двенадцать страстей.
"Насчет полноты этой таблицы, говоря психологически, я не стану терять лишних слов; я считаю ее недостаточной" - (на этом публика, "говоря психологически", может успокоиться). - "Разъясняет ли нам эта дюжина, что такое человек? Нисколько. Фурье мог бы с таким же успехом назвать пять чувств. В них заключен весь человек, если их объяснить, если уметь истолковать их человеческое содержание" (точно это "человеческое содержание" не зависит целиком от ступени производства и общения людей). "Более того, человек заключается целиком даже в одном чувстве, в чувствительности, он чувствует иначе, чем животное", и т. д. (стр. 205).
Мы видим, как господин Грюн пытается здесь впервые во всей книге что-то сказать, с фейербахианской точки зрения, по поводу психологии Фурье. Мы видим также, чтo за фантазия этот "весь человек", который "заключается" в одном единственном свойстве действительного индивида и объясняется философом из этого свойства; чтo это вообще за "человек", который рассматривается не в своей действительной исторической деятельности и бытии, а может быть выведен из своей собственной ушной мочки или какого-нибудь иного признака, отличающего его от животных. Этот человек "заключается" в самом себе, как свой собственный нарыв. Что человеческая чувствительность носит человеческий характер, а не животный, - это откровение делает, что и говорить, не только излишней всякую попытку психологического объяснения, но является в то же время и критикой всей психологии.
Трактовку любви у Фурье господин Грюн может критиковать без малейшего труда, поскольку Грюн судит о его критике современных любовных отношений на основании тех фантазий, с помощью которых Фурье хотел создать себе представление о свободной любви. Как настоящий немецкий филистер, господин Грюн принимает эти фантазии всерьез. Только их, собственно, он и принимает всерьез. Но если уж он хотел заняться этой стороной системы, то непонятно, почему он не занялся взглядами Фурье на воспитание, которые представляют наилучшее, чтo имеется в этой области, и содержат в себе гениальнейшие наблюдения. Вообще же из рассуждений господина Грюна о любви ясно видно, что он, как истый младогерманский беллетрист, мало что почерпнул из критики, которую дал Фурье. Он думает, что безразлично, исходить ли из упразднения брака или из упразднения частной собственности: одно непременно должно повлечь за собой другое. Но нужно обладать чисто беллетристической фантазией, чтобы желать исходить из другой формы разложения брака, чем та, которая уже существует теперь на практике в буржуазном обществе. У самого Фурье он мог бы заметить, что тот всегда исходит только из преобразования производства.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |