Published by Simon & Schuster 67 страница

Психологам хорошо известно, что эмоциональная реакция не стимулируется исключительно одной идеей. Существует бесконечное число причин, которые могут породить опреде­ленную эмоциональную реакцию, а также бесконечное число способов, которые могут ее удовлетворить. Особенно ярко это проявляется в тех случаях, когда стимул воспринимается смут­но и опосредованно и когда цели не ясны. Ведь вы можете связать эмоцию, скажем страх, с какой-то прямой угрозой, затем С с идеей чего-то, несущего в себе угрозу, затем С с аналогом этой идеи и т. д. Вся человеческая культура в целом так и устроена: в каком-то отношении она является усложне­нием и развитием стимулов и реакций, фиксированным цент­ром которых остаются исходные эмоции. Несомненно, каче­ство эмоций изменилось в ходе истории. Однако время не изменило ни скорости их возникновения, ни того, что их возникновению способствует множество факторов.

Люди значительно отличаются друг от друга по степени восприимчивости идей. Для одних представление о голодающем ребенке в России столь же реально, сколь непосредственное лицезрение голодного ребенка. Но есть и такие, которых совер­шенно невозможно тронуть какой-то абстрактной идеей. Между этими двумя типами существует множество градаций. Кроме того, встречаются люди, абсолютно нечувствительные к фактам, но легко поддающиеся воздействию идей. Но когда эмоция возникает под влиянием идеи, ее нельзя удовлетворить непосред­ственным участием в событиях. Представление о голодающем русском ребенке порождает желание его накормить. Но человек, у которого такое желание возникло, не может его реализовать. Он может только пожертвовать деньги некоей безликой органи­зации или персонифицированному агенту, которого он называет Змистер ГуверИ1. Эти деньги поступают не конкретному ребенку. Они идут в общий фонд, средства которого могут быть исполь­зованы для того, чтобы накормить множество детей. В этой ситуации как сама идея, так и реакция на нее являются вторич­ными. Однако опосредованное знание порождает прямые пос­ледствия. Таким образом, процесс состоит из трех частей. Стимул исходит извне, реакция возникает также за пределами поля зрения человека, и только эмоция полностью развивается внутри него. Голод ребенка для данного человека С это только идея, равно как и облегчение участи ребенка С тоже только идея, но желание помочь он испытывает непосредственно. Главное здесь С чувство, испытываемое человеком. И оно первично.

В меняющихся границах возможен перенос как стимула, так и реакции. Таким образом, если среди нескольких людей, склонных к разным реакциям, вы можете найти стимул, по­рождающий у них одну и ту же эмоцию, то вы можете заменить этим стимулом исходный. Если, например, один не любит Лигу Наций, другой ненавидит Вильсона, а третий боится рабочего класса, то вы можете объединить их всех, если найдете анти­тезис всего, что эти люди ненавидят. Предположим, это С

1 Имеется в виду Г.К. Гувер. См. прим. 2 на с. 195. С Прим. ред.

антиамериканизм. Первый человек будет интерпретировать его как сохранение изоляции Америки (он может называть его независимостью), второй С как неприятие политика, не соот­ветствующего его идеалу американского президента, третий С как призыв к подавлению революции. Буквальное значение данного символа не совпадает ни с одной из этих интерпрета­ций. Однако бывает и так, что сам символ не ассоциируется ни с чем. И именно поэтому он может служить основой для простейших чувств, даже если эти чувства исходно связаны с кардинально различными идеями.

Когда политические партии или газеты делают ставку на Американизм, Прогрессивность, Закон и Порядок, Справедли­вость, Человечность, они надеются создать эмоциональный сплав конфликтующих группировок, которые непременно раз­делились бы, начни они вместо этих символов обсуждать кон­кретные программы. Но когда коалиция вокруг какого-то сим­вола сложилась, то чувства сближаются, а не концентрируются на критическом анализе политических мер. Поэтому, я считаю, будет правильно называть подобные ЗмногозначныеИ фразы символическими. Они передают не конкретные идеи, а служат своего рода смычкой между идеями. Эти фразы подобны стра­тегическим железнодорожным узлам, где сходится множество дорог, независимо от их исходных пунктов и конечных направ­лений. Но тот, кто завладел символами, в которых на данный момент сконцентрировалось общественное чувство, может кон­тролировать подходы к общественной политике. А если данный символ обладает способностью сплачивать, то амбициозные группировки будут сражаться за обладание им. Возьмем, к примеру, имена Линкольна или Рузвельта. Лидер или группа заинтересованных лиц, способные сделаться хозяевами совре­менной символики, способны управлять текущей ситуацией. Разумеется, чтобы установить господство, символику надо ис­пользовать в разумных пределах. Слишком грубое насилие над фактами, которые, по мнению народа, этот символ представля­ет, или чересчур серьезное сопротивление новым целям, оказы­ваемое под прикрытием этого символа, может, так сказать, взорвать сам символ. Что и произошло в 1917 году, когда внушительные символы Святой Руси и Царя-батюшки рухнули под ударом страдания и поражения в войне.

Дата добавления: 2015-08-28