Published by Simon & Schuster 72 страница

Вильмот, изобретатель.

Он позаботится о том, чтобы Соединенные Штаты не вступали в Зсоюзы-ловушкиИ. Кроме того, Вашингтон как город значитель­но выиграет от того, что управление правительством перейдет от демократов к республиканцам.

Кларенс, продавец.

А вот выдержки из писем сторонников Кокса:

Народ Соединенных Штатов понимает, что наш долг, который мы провозгласили на полях Франции, С присоединиться к Лиге Наций. Тем самым мы поддержим наше стремление крепить мир во всем мире.

Мэри, стенографистка.

Мы потеряем самоуважение и уважение к себе других госу­дарств, еспи откажемся вступить в Лигу Наций во имя достижения мира между народами.

Спенсер, статистик.

Обе подборки высказываний одинаково благородны, оди­наково истинны и практически взаимозаменяемы. Хотели ли Югаренс и Вильмот хотя бы на минуту допустить, что они откажутся от клятв, данных на полях Франции, или что они не стремятся к миру между народами? Конечно, нет. Смогли бы Мэри и Спенсер допустить, что они являются сторонниками союзов-ловушек или отказа от независимости Америки? Вместе с вами они стали бы говорить, что Лига, согласно президенту Вильсону, С это союз, несущий освобождение (disentangling alliance), Декларация независимости для всего мира и док­трина Монро применительно ко всей планете1.

Доктрина Монро С внешнеполитическая программа правительства США, провозглашена в 1823 году в послании президента США Дж. Монро кон­грессу. Декларировала принцип взаимного невмешательства стран Амери­канского и Европейского континентов во внутренние дела друг друга. Доктрина Монро препятствовала приобретению европейскими державами колониальных территорий на Американском континенте и их вмешательВству во внутренние дела независимых американских государств (Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия. 2002). С Прим. пер.

Раз выбор символов столь обширен, а значение, которое можно им приписать, столь гибко, то каким образом конкрет­ный символ может укорениться в сознании конкретного чело­века? Он насаждается другим человеком, который признается авторитетом. Если символ укореняется достаточно глубоко, то того, от кого мы его восприняли, мы можем назвать авторите­том позднее, после того как укоренение уже произошло. Но в первом случае символы становятся близкими нашим настро­ениям и важными для нас потому, что мы воспринимаем их от близких нам по духу людей.

Мы появляемся на свет не из яйца и не в возрасте восемнадцати лет, уже наделенные реалистическим вообра­жением. Мы все еще живем, как напоминает нам Б. Шоу, в эпоху Берджа и Лубина1, и в детстве наши контакты зависят от людей более старшего поколения. Поэтому мы устанавли­ваем связи с внешним миром посредством любимых и ува­жаемых нами людей. Они являются первым мостиком в воображаемый мир. И хотя постепенно мы можем сами освоить многие стороны этой расширенной среды, всегда остается мир еще более широкий, который нам не известен. И с этим, неизвестным нам, миром мы связаны посредством авторитетов. Когда факты находятся вне поля зрения, под­линная информация или правдоподобная ошибка звучат и воспринимаются одинаково. Исключая те немногие предме­ты, которые мы хорошо знаем, мы не можем сделать выбор между истинными и ложными объяснениями. Поэтому мы выбираем между надежными и ненадежными корреспонден­тами2.

Бердж и Лубин С персонажи сочинения Б. Шоу ЗНазад к МафусаилуИ, которые считаются карикатурами на крупных деятелей времен Первой мировой войны Ллойд Джорджа и Асквита. (Шоу Б. Соч.: В 6 т. Т. 5. Примечания. С. 666.) С Прим. пер.

См. об этом в интересной и занимательной, но довольно старой книге: Lewis G.C. An Essay of the Influence of Authority in Matters of Opinion. London, Longmans, Green & Co, 1875.

Теоретически нам надо определить самого квалифициро­ванного эксперта в каждой области. Но выбор эксперта, хоть он и значительно легче, чем выбор истинного суждения, все-таки сложное и обычно практически невыполнимое дело. Сами эксперты не всегда уверены, кто из них является самым авторитетным. И даже если такой эксперт определен, велика вероятность того, что он будет слишком занят, чтобы дать консультацию, или к нему вообще невозможно попасть на прием. Однако существует категория людей, которых мы можем идентифицировать достаточно легко, так как они обычно бывают в курсе происходящего. Прежде всего, это родители, учителя и друзья, которые имеют на нас влияние. В данном контексте нет необходимости вдаваться в рассмот­рение трудного вопроса, почему дети доверяют одному ро­дителю больше, чем другому, учителю истории С больше, чем преподавателю воскресной школы, и пр. Мы не будем также анализировать, как доверие может постепенно распро­страняться через газету или знакомого, интересующегося общественными делами, на общественных деятелей. Объяс­нение этих процессов можно найти в литературе по психоа­нализу.

Так или иначе, но мы доверяем определенным людям, которые открывают нам мир неизведанного. Достаточно странно то, что эту доверчивость иногда считают недостойной и она рассматривается как признак нашего родства с обезьяна­ми и баранами. Но полная независимость человека в нашем мире немыслима. Если бы мы не могли практически все принимать без доказательств, то нам пришлось бы всю жизнь потратить на банальности. Самое простое, что может сделать взрослый человек, стремящийся к абсолютной независимос­ти, С это податься в отшельники. Область действия отшель­ника очень узка. Действуя исключительно для себя, он может действовать только в рамках очень узкого круга вещей и ставить перед собой предельно простые цели. Если у него остается время думать о высоком, то он, несомненно, принял на веру огромный объем трудно усваиваемой информации: как не замерзнуть, как не умереть с голоду и какие проблемы мироздания предпочтительней обдумывать.

Дата добавления: 2015-08-28