Дорога Бог знает куда книга для брата 6 страница

«Да что есть Истина?!!»

БОЛЬ ПРЕДОПРЕДЕЛЕННАЯ 1.

Что есть Истина?

Этот вопрос земные люди задавали всем пророкам и веру­ющим, прежде чем начать глумиться над ними.

Но эти вопрошающие и допрашивающие не могли по­нять одного, а именно, того, что Истина открывается только тем, кто действительно ищет ее и действительно жаждет об­рести.

Истину нельзя увидеть праздными глазами.

Ее нельзя постичь праздным интересом.

Истина состоит в том, что Всевышнее Бытие су­ществует.

Аллах существует в Своем Единстве, отражающемся в единстве мира, а все остальное, будучи Его творением, зависит от Него.

Светоносное осознание этой зависимости, освещающее человеку его путь и его жизненную цель, и есть Истина.

Но, резонно скажешь ты, человеку ведь как правило претит сознание собственной зависимости. Ему угодно считать себя независимым и стремиться к независимости. Пока он здоров, молод и полон надежд, сама мысль о какой бы то ни было за­висимости вызывает у него оскомину.

Но потом — он получает свой первый жизненный удар, первое предостережение, которых с течением лет становится все больше и больше. Когда же человек начинает понимать, что он при всей своей внешней независимости на самом деле зависит даже от перемен погоды и зубной боли, для него на­ступает пора выбора.

Равиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

Иным людям и дальше угодно закрывать глаза на все на­растающее число собственных зависимостей, лишь бы толь­ко не признать Единственную и Благодатную Зависимость от Всевышнего Бытия. Закрывая глаза на Истину, подобные люди на самом-то деле живут во тьме, хотя им и кажется, что это не так.

Другим людям с годами открывается Бог, но в свойствен­ном всем человеческим созданиям природном эгоизме они начинают нечувствительно полагать, что Бог существует толь­ко для них.

Если все у них хорошо — Бог есть.

Если что-то плохо или попросту что-то не ладится — Бог под сомнением.

И висит тысячелетиями над целым миром, надо всей окровавленной тьмой человеческого страдания людской вопль:

— Если есть на свете Бог, то почему Он допускает все это — все эти войны, болезни, землетрясения, всю эту нестерпимую Боль?!

Брат мой, но нам ведь больно только потому, что мы

живем. Ведь Боль — это и есть Жизнь. Если Боль прекратит­ся — прекратится жизнь на земле. Видел ли ты несчастных детишек, которые рождаются с врожденным пороком нечув­ствительности к боли? Это ужасающее зрелище: так они ра­нят и калечат самих себя, лишаясь пальцев и рук, покрываясь страшными ожогами и даже не замечая этого.... Их до поры до времени спасает только радение врачей и родителей, но спаса­ет всего лишь на несколько лет жизни.

Если творение не испытывает боли, оно обречено, оно не живет. Ты ведь помнишь, были в свое время споры о том, жи-

вут ли кристаллы? Действительно, они ведь рождаются, ра­стут, размножаются и умирают: казалось бы, живут.

Но они мертвы, потому что не испытывают боли и поэтому не способны изменяться по собственной воле.

А компьютеры? Они даже болеют от собственных виру­сов — разве они не живые?

Нет, не живые. Главной чертой Жизни является способ­ность ощущать Боль, которая отделяет жизнь от смерти и бы­тие, существование — от небытия.

Боль является катализатором и хранителем развития. Она и есть — главный двигатель эволюции.

Посмотри на любое дерево, на его ствол и ветви... Почему они обрели такую форму? Да потому, что вырастали по пути наименьшего сопротивления среды — по пути наименьшей боли. Так и человека формирует боль, начиная с первого ожо­га и первой детской ссадины. Ребенок начинает ходить и дер­жать равновесие, потому что падать — больно.

Поэтому даже тело человека формируется чувством и пред­чувствием боли, не говоря уже о его душе.

Если убрать из Жизни Боль — Жизнь перестанет. Конечно, для человека боль нежелательна, мучительна, страшна...

Но эта же Боль формирует человечество как единый орга­низм. Если избавить от боли тебя — нужно ведь тогда избавить от нее и всех остальных людей, если исходить из понятия об Абсолютной Справедливости.

Но тогда вновь — Жизнь перестанет.

— Но зачем тогда вообще Жизнь?1 — возопит человек.

Да, если Жизнь конечна и способна прекратиться, если она не бессмертна, жить по этой логике вообще незачем. Но в пла­не Творения, кроме равной для всех Абсолютной Справедли­вости, есть еще и равное для всех Всевышнее Милосердие.

Равиль БУХАРАЕВ

Поэтому Жизнь не кончается — она бессмертна.

Ты не думал, откуда взялась сама идея бессмертия в ко­нечном мире? Ведь эта идея присутствует уже в захоронениях каменного века, когда вместе с человеком в могилу укладыва­лись орудия труда и охоты, чтобы он явился в иной мир не с пустыми руками.

Разве способен был немощный разум неандертальца за­чать идею бессмертия сам по себе? Ведь он не постигал даже такой сегодняшней очевидности, как бесконечность космоса, ведь космоса для него не существовало, и небесный полог он воспринимал как шкуру неведомого зверя, растянутую над головой.

Солнце, скажешь ты. Но для того, чтобы из ежедневного возвращения солнца на небосклон сделать вывод о существо­вании бессмертия, нужен разум по меньшей мере Аристотеля, но не ограниченный ум первобытного охотника и собирателя кореньев.

Идея бессмертия привнесена в сознание человека, но чело­век надменен, и все, что имеет, считает принадлежащим себе по праву. Человек судит по тому, что видит и осязает. Это для него — единственная реальность.

Но вот — отвратительная гусеница пожирает листья. Глядя на нее, разве скажет кто-нибудь, кроме энтомолога, что на са­мом деле это безобразное существо — бабочка ослепительной красоты? В первой реальности — это ползучее и прожорливое создание, но во второй своей реальности — реальности совсем другого, вертикального измерения, это летающее существо, вызывающее порой и восторг, и возвышенные мысли.

Так справедливы разве упреки Богу того, кто пока еще пол­зает — в духовном смысле — и не сознает, не предчувствует второй реальности, в которой не смог бы узнать сам себя?

______________________________ _^___ Дорога Бог знает куда

Век бабочки краток, как кратки бывают Знаки Бога — человеку. Но Знаки эти — множественны, и все вокруг, являясь частью всемирного единства, является одновре­менно и знаком для людей, способных и старающихся мыслить.

Понятен крик пострадавшего от стихийного бедствия: «Куда смотрит Бог, зачем заставляет страдать?!» Но так же кричит и пациент от камней в почках и других нажитых им самим болезней. Задавая такие отчаянные вопросы, мы упо­добляемся возмущенной толпе дикарей, наблюдающих стра­дания больного под скальпелем хирурга, на самом-то деле спасающего ему жизнь.

Есть в мире непостигнутый нами баланс, неосознанная гармония. Мы ведь уже давно сами нарушаем ее, вызывая ка­тастрофы и стихийные бедствия. Природная стихия, форми­рующая Жизнь, бушевала и прежде, до появления человека, но сам человек своими действиями вызвал на свою голову но­вые бедствия, много страшнее природных.

Природа — она ведь всего лишь реагирует на нарушение равновесия, гармонии, экологического баланса.

Если бы в природе не было стихийных бедствий, человек так и не взял бы в руки никакого орудия и не зажег бы огня. Он был вынужден построить себе дом, потому что в пещере было небезопасно во время землетрясений.

Он развел костер, потому что в мире начал меняться климат, и ему стало холодно. Он научился плавать во время наводнений и возделывать лучшие, самые плодородные сады на вулканической почве.

Как ни странно, именно стихии и болезни являлись и яв­ляются двигателями прогресса, побуждая к действию разум и руки человека.

Ровиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

Исчезновение из человеческого сознания идеи бессмер­тия привело к торжеству потребительского общества. Это об­щество, обкрадывая большинство человечества и внушая ему ложные, рекламного толка потребительские идеалы, пожира­ет планету с жадностью гусеницы и скоростью саранчи и при этом лицемерно проповедует нищим народам, что не надо бы, не надо бы им вырубать тропические леса, чтобы хоть как-то прокормиться.

Это общество привело мир на край экологической ката­строфы, спасение от которой лежит только в идеалах умерен­ности и насущной необходимости, которые проповедуются исламом.

Человечество гибнет от неумеренности одних и невежества других, закрывай или не закрывай на это глаза. Спасение от этой неминучей гибели лежит только в обретении новых ка­честв — бескорыстия, служения другим людям — ближним и дальним, в усвоении приоритета нравственности над сиюми­нутным эгоизмом. Все эти качества лишь намеком присутству­ют в сегодняшнем мире.

Но всякое новое качество обретается только через страда­ние и сострадание. Чтобы создать качественно новую сталь, нужно пропустить ее через горнило.

Жизнь, она же и Боль, — это и есть такое горнило нового качества, необходимого для Высшей Цели, известной только Верховному Бытию. Нельзя роптать на Врача, причиняющего тебе боль, чтобы даровать бессмертие.

Но существуют Им же назначенные правила и средства, помогающие человеку избежать излишней и ненужной боли. Эти правила и средства не выдуманы людьми. Они, как и сама идея бессмертия, привнесены в человеческий космос извне, и в этом также заключается Милосердие Всевышнего Бытия.

Эти правила отчасти подобны правилам движения, оберега­ющим водителя и пешехода от трагического хаоса на дороге.

Неразумные люди называют эти Богоданные правила, этот Шариат, то есть Божий закон, ограничением личной свободы. Что же они называют ограничением?

Человек ведь волен выбирать — жить ли по этим прави­лам или без них. Водитель может нарушать правила движе­ния хоть двадцать лет, полагаясь на свою интуицию и умение, но потом непременно ошибется и попадет в аварию, ставя под угрозу свою жизнь и жизнь других людей.

Не могу, брат, забыть одного грузинского плейбоя, кото­рый в городе Гори однажды подвозил меня на вершину жерт­венной горы Гори Джвари. В Грузии, если ты помнишь, тогда вообще слабо обстояло дело с соблюдением правил уличного движения, но этот респектабельный мужик превзошел все мыслимое. Он на огромной скорости гнал свою Ладу вспять по улице с односторонним движением, которая серпантином поднималась на жертвенную гору. Как он был уверен в себе! Где, интересно, он сейчас, этот хозяин жизни? Впрочем, на Гори Джвари он меня подвез, и спасибо ему за это.

Между тем человек, который живет согласно Богоданным правилам, тем самым оберегает себя от множества аварий, лишних страданий и горьких похмелий — и буквально, и ме­тафорически. Жаль только, что осознанное выполнение этих правил встречается так редко.

Я видел полностью осознанное выполнение этих Богодан­ных мусульманских правил жизни только в Ахмадийской му­сульманской Общине, которая и создана была Обетованным Мессией ради нового осмысления, осознания и возрождения ислама. Только те, кто обладает знанием, воистину боятся Бога. Мусульмане-ахмади понимают, что такое осознанная

Равиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

зависимость от Аллаха и не страдают болезненной гордыней. Они знают, что есть закон Предопределения.

Этот Закон тоже стал камнем преткновения для тех, кто пытается поверить алгеброй гармонию.

— Ежели все заранее предопределено, — говорят такие люди, — что за нужда усердствовать, стараться и выбирать путь-дорогу? Все и так произойдет, само собой.

Именно такое буквалистское понимание Предопределения во многом предопределило нынешнее положение когда-то ди­намичной и блистательной исламской цивилизации.

Ведь Предопределение состоит не в том, что человек жи­вет по заранее составленному сценарию. Человек лепит свою жизнь сам, потому что ему дано право выбора между добром и злом. Но суть в том, что все равно с человеком произойдет то, что промыслено Верховным Бытием ради Высшей Цели.

Все дороги ведут в Рим, говорит пословица. На самом деле все дороги человека ведут к к его предопределенному состоя­нию, хотя дорогу выбирает он сам.

Такое поначалу трудно бывает осознать, потому что в итоге нечаянного вочеловечивания Верховного Бытия многие люди способны думать о Нем только в терминах человеческой лич­ности, пусть неизмеримо более совершенной, но все же квази­человеческой. Для математика понять то, что я имею в виду, немного легче, потому что количество человеческих выборов в каждый момент его жизни хоть и велико, но ограничено: даже перебор вероятностей даст в этом случае конечное число.

Поэтому если ты в какой-то точке жизни и сделаешь, так сказать, «непредопределенный выбор», в другой ее точке твой новый выбор все равно выведет тебя на стезю, предназначен­ную тебе Богом.

Но ведь сам выбор при этом все равно остается твоим.

.11

Богоданные правила, якобы ограничивающие человече­ский выбор, на самом деле сужают этот выбор отсеиванием за­ведомо ложных выборных решений. Сам человек ведь не мо­жет предвидеть всех последствий своего выбора. Тем не менее, Верховное Бытие настолько доверяет человеку, что дает ему свободу воли и, более того, запрещает принуждение к испол­нению Своих правил.

«В вере не должно быть принуждения. Истинно, ясно стало ныне различие между добром и злом; итак, тот, кто отказывается следовать за грешниками и верит в Аллаха, истинно, держит он в своей руке крепкую рукоять, которая не сломится вовеки. И Аллах — Всеслышащий, Всевидящий».

(2:257)

Ты свободен именем Всевышнего. И зависимость от Него — как рукоять посоха, который сострадательная рука Обетован­ного Мессии протягивает тебе, как путнику в опасных горах. Много путей раньше вело на вершину, но большинство из них теперь обрывается над пропастью.

В Вере нет принуждения.

Но если ты ступил на путь Веры, у тебя только один путь, все время ведущий наверх. Нельзя останавливаться на этом пути, потому что, однажды остановясь, ты обнаружишь, что опять оказался внизу, и весь подъем, сопряженный со страда­нием и Предопределенной Болью, надо совершать сначала.

Хазрат Мирза Гулам Ахмад в своей книге «Наше Учение» писал:

Да станет совершенно ясно, что один лишь нравствен­ный обет не имеет никакой ценности, если он не поддержан настоящей и твердой решимостью строить жизнь соглас­но этому обету во всех смыслах.

Равиль БУХАРАЕВ

Книга для брата

Поэтому лишь те, кто живет в соответствии с моим учением, могут войти под кров мой, о котором Всевышний Аллах сказал:

«Я Сам стану оберегать всех тех, кто находится под этим кровом».

Найдутся ли теперь среди вас такие, кто окажется спо­собным жить согласно этому учению, взыску я лишь Его рас­положения и не проявляя ни малейшего чувства неудовлет­воренности тем, какими путями проявляется Его воля?

Даже в отчаянии вы должны сделать лучшее, на что способны, ибо в этом — тайна нашего успеха, и вы должны до последнего предела ваших сил стремиться распростра­нять идею Его Единственности и Единства по всей земле.

Будьте сострадательны и добры к человечеству, ибо все люди — Его создания, не причиняйте никому зла ни речью, ни руками, ни любым другим образом.

Всегда трудитесь на благо человечества.

Никогда не ставьте себя выше других, даже тех, кого судьба поставила ниже вас.

НЕ СТРАШИТЕСЬ ПРОКЛЯТИЙ, КОТОРЫЕ МИР ОБРУ­ШИТ НА ВАС.

Оставьте все, что раздувает ваше честолюбие, ибо дверь, куда вы приглашаетесь войти, не такова, чтобы про­пустить раздувшуюся личность.

Сколь несчастен человек, который неспособен уверовать в то, что исходит из уст Бога и в то, что я провозгласил вам!

Только тот среди вас достоин наивысшей чести, кто в наибольшей степени прощает прегрешения своего бра­та, и несчастен тот, кто остается упрямым и не умеет простить.

Такой — не от меня и не имеет со мной ничего общего.

Тот, кто ради Него живет в огне, будет спасен от язы­ков пламени; тот, кто рыдает во Имя Его, станет счаст­ливым, смеющимся и торжествующим.

Тот, кто порывает с этим миром во Имя Его, обретет Его.

Не запрещается вам искать исцеления на земле или с че­ловеческим рвением составлять планы: вам лишь возбраня­ется всецело полагаться на них.

Во всех обстоятельствах воплощена будет лишь Все­вышняя Воля, и для того, у кого хватает сил придержи­ваться этой истины, состояние веры в Бога и опоры на Него есть лучшее из состояний.

В Кадиане, родном городе Обетованного Мессии, я купил серебряный перстень с изречением из Корана, которое однаж­ды было заново явлено Хазрату Мирзе Гуламу Ахмаду в че­реде получаемых им откровений. По этой надписи на перстне всегда, в любой точке планеты, можно узнать мусульманина-ахмади, которые всегда носят его на пальце.

Это изречение — сияющее на черном фоне, как надежда во тьме — гласит:

Разве не довольно Аллаха для слуги Его? Перстень этот и сегодня со мной.

Ровиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

Часть вторая,

где автор безо всякого перерыва продолжает повествование о своих

духовно-географических странствиях, рассказывая о своем пути

и благодарении в Италии, Австралии и Англии, но при этом все

время оглядывается на Индию, куда вскоре намерен перенести

рассуждения о прошлом, настоящем и будущем своей Веры...

в пути и благодарение

Этот же купленный в Кадиане перстень был на моем паль­це, когда я — единственный, надо полагать, человек на весь город — совершал намаз в тесной студенческой келье иезуит­ского Колледжа Артижанелли, и каждые четверть часа звучал за моим окном колокольный перезвон.

Это было в Венеции.

Прости, брат, несет меня по миру неведомый, но так точно совпадающий с моими самыми глубинными желаниями и со­кровенными мечтами Промысел, что я вспомню про Венецию, прежде чем поведать, как же я попал в Индию.

Это было уже в феврале, тотчас после моего хождения по Индии. Над просторным плесом канала Джудекка и низкой, заливаемой зимними зелеными волнами набережной Затте-ре Деи Джезуати, куда выходило мое окно, лампадно светила чуть ущербная луна и не застила мерцания острых звезд.

Я завершил молитву, подошел к окну. Небо было черное и ясное.

А за день до этого ничего было не разглядеть: был туман.

В сумерки ревели сиренами морские корабли и мелкие суда, было пронзительно сыро и холодно, и колокольный звон словно повисал в клубах тумана. Вечером я едва нашел в ту­мане дорогу к мосту Академии, чтобы перейти через Большой

ПО

Канал и пойти на площадь Святого Марка, где уже вторую кар­навальную неделю сходились маски, бродили толпы туристов, и под аркадами музея Коррер тихо играли флейты и скрипки.

Густели туманные сумерки, переходящие в ночь; морося­щий туман растекался по средневековому лабиринту вене­цианских улочек; вдруг задувало с моря. Самая подходящая погода для венецианского карнавала. По площади Сан Мар­ко и возле моста Риальто, по всем муравейным улочкам, вне­запным тупичкам, крошечным пятачкам площадей и горба­теньким каменным мостам зимней Венеции блуждали белые безжизненные маски в черных, фиолетовых или алых, ниспа­дающих плащах и пелеринах и в опушенных треуголках того же цвета.

Карнавальные маски и костюмы продавались в сиюминут­ных шатрах, расставленных повсюду, куда только могло зане­сти очередного ошалевшего туриста. Маски черные, осыпан­ные золотыми и серебряными блестками; маски красные, с черной вуалью; маски китайские, искусно раскрашенные под цветной фарфор; маски золотые — львиные морды или индий­ские божества. Целая индустрия масок, столь же баснословно дорогих, как и все в этом городе на воде.

Сияло, сверкало, светилось, лучилось, дымчато отливало, розовело, голубело и пестрело в витринах и на уличных лотках стекло с острова Мурано: ожерелья, бусы, кулоны, браслеты, замысловатые прозрачные фигурки, люстры в виде огромных и пышных букетов, цветочные оправы венецианских зеркал и зеркалец.

Багрянели, как лангусты на льду в ресторане «Рафаэлло», коралловые ожерелья, за цену которых можно было бы ску­пить все коралловые нити Ганга, и я, грешный, порадовался, что успел-таки купить похожее ожерелье с плавучей торговой

Ровиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

лавки в Бенаресе, где оно обошлось мне дешевле, чем то един­ственное венецианское яблоко, которым я поужинал в тот день, как Буратино луковицей.

Ты спросишь меня: можно ли прокатиться на гондоле, с песнями? Отвечу: можно. Ежели кто неопытный. На венеци­анских гондолах, по шестьдесят долларов в час²¹, катались, по моим наблюдениям, исключительно восторженные японцы.

Так я целыми днями скитался, бродил и наблюдал, остав­ляя работу на ночь, потому что карнавальная Венеция не место для сна. Погода была лукава: после обложного тумана вдруг во всей славе выходило солнце и ослепляло меня, когда после головоломного монастырского лабиринта комнат, коридоров, переходов, лестничных подъемов и спусков, арок, галерей и внутренних двориков я наконец выходил из Колледжа Арти-жанелли на набережную.

Венецианские палаццо расцветали на солнце, и сине-зеленая шелковистая вода каналов колыхала и покачивала их готические изображения. Я, конечно же, разорялся на музеи: побывал в картинной галерее Академии, в храме Деи Фрари и в соборе Святого Марка, где бесплатно подивился на визан­тийское его роскошество. Провел полдня во дворце Дожей и обратил-таки внимание на огромные, сохранившиеся от былых торговых времен куски мусульманских фресок и исламские го­белены в виде трапеций, повешенные музейными служителя­ми, по неграмотности, что ли, вниз головой. А также видел я там, под музеем венецианской славы и прешедшего величия, обширную подвальную тюрьму: промозглые, ознобные каме­ры, волглые стены и узкие, забранные железными решетками в толстых узлах окна, выходящие в щелевидный коридор.

²¹ В ценах 1992 года. Нынче это стоит много дороже.

Средневековый ящик для доносов все еще висит у входа во дворец Дожей.

Я забирался на высоченные колокольни-кампаниле на площади Святого Марка и на острове Сан Джорджио и по­ражался тому, как же мала колдовская, фантасмагорическая, туманная и дивно прекрасная Венеция, если смотреть на нее сверху. Совсем иное представление о ней возникает и живет там, на уровне моря.

Так же тесен и мал, вероятно, весь наш мир, если смотреть на него с подобающей высоты.

Но нельзя же все время жить на колокольне, и я спускался и выходил на площадь, где с места на место то и дело с тре­ском и шумом перелетали сизые облака голубей и где бродили разноцветные фигуры в машкерадных костюмах; где никакой ^карнавальный арлекин не помышлял ни о Последних Време­нах, ни о Судном Дне и где я однажды подумал, что на этом празднике жизни я вполне могу сэкономить на маске. Все рав­но меня никто бы здесь не узнал.

Ведь люди обыкновенно узнают друг друга по маскам, и неузнанным ходит тот, кто носит свое лицо.

— Или будь таким, каков ты есть, или стань таким, каким хочешь казаться, — сказал когда-то великий мусуль­манский поэт и мыслитель Маулана Джелалетдин Руми. Я уже давно предпочел вторую часть этого изречения.

Венеция испокон веков была торговым городом, а мне не­чего было продать и не на что купить, и только моя усердствую­щая душа, как индийский гость, нет-нет да и порывалась спеть свою арию о жемчужинах, которых не счесть в море полуден­ном. Я был спокоен. Все мое было при мне, и бледные мерт­венные отсветы развешанных по колоннадам аркад и вживе слоняющихся по венецианским улочкам масок не смущали

Равиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

меня и не вызывали своекорыстной зависти к людям с тугими кошельками. Странно, сквозь всю эту нежить мне вспомина­лось нечто иное, совсем не из этого мира.

Теснота многочисленных улочек; присыпанные разно­цветными конфетти каменные ступени мостов; сумрачные аркады и ниши; белые лоджии в прорезных трефовых, клевер­ных узорах; тупики и тупички, переходы, проходы сквозь дома и внезапные закоулки — сквозь флер и дымку карнавальной мишуры, сквозь туманное мерцанье электрических, цветных, в перьях и плюмажах гирлянд. Все это вновь напоминало, воз­вращало мне ощущение Кадиана, маленького городка в полу­денной Индии, где на лицах нет масок и о котором поэтому почти никто на свете пока не знает.

Да и о самой Индии вспоминали здесь только те, кто ради маскарадной хохмы вырядился в экзотические костюмы и маски индийских божеств. Непредставимо далека была отсю­да Индия, и даже японцам она представлялась захолустьем, откуда не может придти ничего достойного купли-продажи. Чем-то вроде России представлялась она.

Но разве так далека и неизвестна была Индия во времена дожей? Куда там! Слишком много пряностей и прочего див­ного добра приплывало тогда в Венецию с Востока, чтобы она могла себе позволить ничего не знать об Индии. А теперь... Но что взять с карнавала Последних Времен? Венеция охмуряла меня проблесками синего неба и цветными отражениями па­лаццо в каналах; живописью великих мастеров Кватроченто и сутолокой маскарада — языческой масленицы перед насту­плением великого поста...

И что было общего между Кадианом и Венецией?

Да все было общее из того, что поистине прекрасно. Скуд­ный мир моей души, не споря с разумом, отражал собой

незримое для других Единство; и во влажном холоде, на зимнем морском ветру рукам было тепло в дешевых шер­стяных перчатках, купленных месяц назад в Амритсаре; и намаз я совершал в своей случайной келье на насто­ящем мекканском коврике, великодушно подаренном мне перед отъездом из Мадраса мисс доктором Асфой Захрой...

И только кофе, подлинный итальянский капучино, кото­рым я иногда баловал себя на зимней набережной Заттере под всплески волн и крики адриатических чаек, имел совсем дру­гой вкус, чем в Кадиане и где бы то ни было, но этим тоже бьш удивителен мир, сведший в моей душе воедино и Тадж Махал, и внезапные арабские письмена на чугунных дверях, отлитых великим миланским мастером Филарете для ватиканской ба­зилики Святого Петра, и итальянский абрис казанской башни Сююмбеки, и таинственные извивы и повороты венецианских каналов...

И что было там, за очередным сумрачным поворотом? Я не знал, но знал я, что единственная идея, не могущая ни обма­нуть, ни предать, ни исчезнуть, подобно цветным отражениям в нагрянувшем тумане, навсегда останется со мной. Это была идея, нет, уже не идея, но Истина Родства и Единства всего су­щего...

И снова — ослепительно ярко и больно пронизывала эта Истина мое сердце на ночной площади Сан Марко, где можно было вдруг остановиться под колонной, увенчанной веницей-ским львом, взглянуть через канал на остров Сан Джоржио и подсвеченный снизу храм Мария Делла Салюте, глотнуть со­леного, звездного, карнавального ветра и задохнуться от бла­годарности, не умея ни выразить, ни вознести ее помимо мо­литвы...

Ровиль БУХАРАЕВ

Дорога Бог знает куда

АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ В НИКУДА 1.

— Поразительно, брат! — говорю я, в который раз глядя на мир как в зеркало. Всюду люди, всюду человеки. Каждый на что-нибудь да мастак. >

И вовсе не обязательно, чтобы он или она зарабатывали своим специальным умением на продолжение жизни. Чаще происходит совсем наоборот: самое сокровенное и самое лю­бимое людское умение — оно скрытное, потому что редко кто решается слишком уж отличаться от соплеменников — хотя бы из боязни, что сглазят.

А уж если кто вообразит, что его умение — вещь исключи­тельная, последствия бывают самые непредвиденные.

Был на моей памяти один пятикурсник экономического факультета МГУ, которому однажды в новогоднюю ночь от­крылось, что если жечь фигурные свечи, водрузив их на пу­затые заграничные бутылки, то застывающие стеариновые потоки, низвергаясь разноцветной лавой, превращают эти бутылки в нечто напоминающее про подземелье сказочного Алладина или рыцарские замки, какие накапываются детьми из речного песка. Сказанный студент увлекся этим чрезвы­чайно, но, став в этом деле мастаком, вдруг вообразил, что от­крыл доселе неслыханный вид искусства и, бесповоротно ре­шив податься в художники, отпустил волосы и бороду и сжег свою уже готовую дипломную работу. Вокруг него было много криков и слез: его даже водили к психиатру, который вскоре признал его нормальным. Сдачу диплома ему впоследствии перенесли на осень.

Дата добавления: 2015-08-28