Что, возможно, у неё хватит сил его простить и принять обратно, если так будет угодно её сердцу.
Потому что в этот миг Гермиона понимала, что полностью сдаётся силе любви, но не чувствует себя слабой.
Потому что настоящей, непозволительной слабостью для неё было бы отказаться от любви и жить во лжи, потеряв надежду.
А она выбирает настоящую храбрость — жить в любви и отказаться от гордости, если это когда-нибудь потребуется.
Гермиона почувствовала на себе чей-то тяжёлый взгляд, но, когда обернулась, отстранившись от Алана, увидела лишь мелькнувшую светлую макушку, скрывшуюся за поворотом всего в десятке метров от неё.
* * *
У Драко было ощущение, будто сотни разъярённых пикси заметались внутри, безжалостно царапая, калеча его грудную клетку, вгрызаясь в то, что осталось от сердца, и раздирая на части, отравляя ядом злости всё его существо. Именно это он чувствовал, пока наблюдал, как Гермиона мило беседует с новым дружком, держа его за руки и заглядывая в глаза так, что намерение помешать этому, безусловно, «интимному» моменту даже заставило Драко пройти несколько метров в их сторону. У него опасно дёрнулся кулак и, кажется, левый глаз, когда этот придурок, что-то мычащий Грейнджер, протянул свои отвратительные, здоровенные куски дерьма, по недоразумению зовущиеся руками, к лицу Гермионы. И Драко был уверен — ещё секунда и он, поддавшись такому соблазнительному, желанному и абсолютно идиотскому порыву, наваляет новому парню Грейнджер так, что тот в лучшем случае останется калекой на всю жизнь.
Но когда он увидел, как Гермиона сама — сама! — подаётся навстречу и обнимает не его, всё изменилось.
Настроение Драко, выражение его лица, восприятие окружающей реальности, а, самое главное, мысли: в этот миг их было так много, а от этого — так больно, что он подумал — уж лучше сотни пикси, съедающих заживо изнутри, чем эта боль, которую, как он полагал, ему никогда больше не придётся испытать.
Боль предательства.
И сейчас, когда в голове всплывали фантомы преследующих его Гермиониных писем, её умоляющие взгляды, слова о любви и прощении, которого она так хотела и в какой-то момент даже почти смогла заслужить — сейчас он снова чувствовал себя жалким и затравленным, понимая: всё это было ложью. Грейнджер лгала ему, снова лгала и играла роль измученной жертвы, хотя на самом деле таковой никогда не являлась. Она никогда его не любила, а ведь Драко практически поверил в обратное. Потому что о какой, мать её, любви может идти речь, если она уже успела прыгнуть в постель к другому? Если она так легко распрощалась с прошлым и радостно шагнула в будущее вместе с этим нелепым увальнем, наверняка зовущимся её парнем? Если она, будучи лицемерной от начала и до конца, ещё недавно кричала о любви, а теперь дарит эту самую «любовь» другому?!
Драко не мог на это смотреть дальше. Совершенно точно он не ожидал, что его прогулка по улицам Лондона обернётся так.
Он не ожидал, что почувствует такую всепоглощающую злобу, нет, даже ненависть, когда увидит Грейнджер с кем-то другим, как и не думал, что потом почувствует такую же опустошённость, когда поймёт, что она предала его опять.
Драко не ожидал, что все его запретные, запрятанные на дне души надежды, что Грейнджер и правда его любит, расколются и больно вопьются в уже и без того растерзанный кусок никчёмной плоти, зовущийся сердцем.
И, наконец, самое ошеломительное. До того вопиющее, до крика неправильное и отвратительно честное, что Драко, аппарировав к себе в квартиру, не глядя стал разносить её к чёртовой матери. Он смахивал то, что видел, на пол, растаптывал, бил, срывал, калечил, и звуки крошащегося стекла, рвущейся ткани и хруста дерева были подобны предсмертным крикам некогда целых вещей.
Он делал всё это, безжалостно разбивая кулаки в кровь, позволяя осколкам впиваться в кожу, резать, ранить его, потому что действительно не ожидал одного: осознания, что до сих пор любит Грейнджер. Что даже тот факт, что она уже кувыркается с другим, забыв про него, а может, и насмехаясь над ним, не может притупить это чувство, не может заставить его не любить её.
Драко громко зарычал и со всей силы саданул по последнему целому зеркалу в квартире так, что боль от удара на какую-то долю секунды даже заставила его отвлечься от мыслей о Грейнджер, наслаждающейся тошнотворными объятиями своего нового бойфренда. И хотя бы на миг Драко почувствовал какое-то извращённое удовлетворение, потому что ему удалось заглушить это отравленное, жалкое и воющее внутри нечто, с которым он не мог сделать абсолютно ничего.
«А вдруг ты всё не так понял? Вдруг она по-настоящему любит тебя так же, как и ты её?» — за секунду до того, как он окончательно слетел с катушек, робко вторгся в сознание несмелый голос разума, приводящий те многочисленные доказательства собственной правоты, которые уже остались в прошлом.
— Ложь! — взревел Драко и ещё раз со всей яростью ударил окровавленным кулаком по тому, что осталось от зеркала. Осколки посыпались на него, вновь раня и без того порезанную кожу, но он этого уже не чувствовал. Только тяжело дышал, схватившись за раковину, словно это единственное, что его могло удержать на этом свете, а ещё, крепко зажмурившись, пытался хотя бы немного угомонить разбушевавшееся чудовище, поселившееся в голове и глумливо вещавшее, не прекращая: «Она не любила, не любила, никогда, не любила тебя...».
Отчаянно стараясь найти хоть что-нибудь, чтобы успокоиться, Драко внезапно выхватил воспоминание о последней встрече с Грейнджер, когда она, увидев его с Асторией, всё неправильно поняла и сделала неверные выводы. Драко резко открыл глаза и уставился на бледные руки с кровоточащими порезами.
«Чем она хуже тебя? Вы оба лицемерные предатели», — опять зашептал разум, подсовывая Драко картины его пробуждения в доме Астории и их последующих встреч.
«Это не в счёт. Астория для меня ничего не значит», — зло подумал он, сжав мрамор пальцами так, что тот, казалось, вот-вот даст трещину.
«А Гермиона знает об этом?» — издевательски ласковым тоном изрек всё тот же голос, и Драко почудилось, будто кто-то сначала нежно погладил его по щеке, прежде чем с размаху ударить.
— Ненавижу! — в очередной раз взревел он и, оттолкнувшись от раковины, отступил к стене, прижавшись к ней спиной. Он быстро сполз на пол и сел прямо на осколки, вцепившись пальцами в лицо.
Драко понимал — если бы он не разучился плакать ещё в первые месяцы постоянного нахождения в рядах Пожирателей, то сейчас бы бесстыдно дал волю слезам. Потому что он был настолько раздавлен, втоптан в грязь ощущением беспомощности и растерянности, а боль была настолько пронзительной и невыносимой, что его рыдания были бы, безусловно, гармоничным завершением истории под названием «Окончательное падение Драко Малфоя».
И он не знал, что делать дальше. Он не мог отличить правду ото лжи, не мог разобраться, где заканчиваются порождённые яростью домыслы и начинается реальность, облачённая в образы прошедших событий. А ещё он не мог, просто не мог даже попытаться во всём этом разобраться, потому что Грейнджер совершенно сломала его. Своим таким очевидным счастьем она будто пустила контрольную Аваду в висок Драко и уничтожила в его душе и без того затравленное почти-осознание, что, как бы там ни было, она действительно любит его. Да и, в сущности, к чему сейчас стремиться докопаться до истины? Нужно смотреть фактам в лицо: они уже давно не вместе, у Грейнджер появился новый дружок, сам Драко находится в жалких недоотношениях с Асторией при том, что Гермиона, как оказалось, пребывает в отношениях по-настоящему. А разве не является это главным доказательством, что её любовь была так же фальшива, как и всё её недавнее поведение, едва не заставившее Драко простить ей всё?
«Но что если она тебя всё же любит? Прислушайся, ты же знаешь, что любит!» — некстати вновь подал голос измученный разум, и это будто выдавило последнюю каплю сил Драко.
Внезапно стало так пугающе тихо, словно разом стрелки всех часов мира траурно замерли, люди застыли в скорбном безмолвии, и даже сам ветер, побоявшись нарушить тишину, задержал дыхание. И в этом немом царстве еле слышно, трусливо созревал ответ, который был настолько мерзок, что Драко громко вздохнул и резко произнёс:
— Нет!
Он понимал, что нахальная, абсолютно идиотская надежда в который раз пытается его одурачить, заманивая картинками не состоявшегося с Грейнджер счастья, и от этого внезапно разозлился с такой силой, что тут же подскочил на ноги и сжал кулаки.
— Ну уж нет, — процедил он, качая головой. — Всё кончено! К чёртовой матери, кончено!
Чудовище, проснувшееся в нём, издало радостный клич и подкинуло идею, которую Драко тут же воплотил, в течение минуты написав и отправив письмо. Он обдумывал её, пока чисто механически наводил порядок в квартире и приводил в порядок себя, и не позволял себе обращать внимание на вызывающий отвращение голосок, с грустью твердящий: «Ничего не выйдет, идиот. Ты снова врёшь себе».
— Ещё как выйдет, — вслух упрямо отвечал Драко, не обращая внимания на мысли, что у него серьёзно поехала крыша, раз он начал общаться с самим собой.
Не прошло и часа, как раздался звонок в дверь, и Драко, распахнув её, увидел недоумённое лицо Астории, на котором играла лёгкая, не совсем искренняя улыбка. Впрочем, ему было плевать на искренность.
— Драко, что происхо... — начала она, но он, не дав договорить, заткнул ей рот грубым поцелуем. Астория отозвалась не сразу и пару секунд даже что-то возмущённо мычала, однако уже в следующий миг стала охотно отвечать, причём скорее, чтобы доставить Драко удовольствие, чем из-за того, что сама была настолько воспламенена поцелуем.
Дура.
Драко целовал её, намеренно игнорируя острое желание отодвинуться, намеренно заглушая мысль, что делает что-то до ужаса отвратительное и мерзкое, целуя девушку, которая сейчас так фальшиво стонала ему в губы, что хотелось закричать: «Заткнись, идиотка!». Возможно, потому что терпеть эти поскуливания уже просто не было сил, а может, и из-за того, что злость и отвращение к себе стали по-настоящему невыносимы, Драко вскоре отстранился, переборов потребность вытереть рот рукавом и проблеваться как следует.
— Я тебе покажу наше родовое поместье. В моей спальне такая кровать, которая вряд ли сравнится с той, что находится здесь, — слегка повысив голос, заговорил Драко, очевидно, пытаясь заглушить мысленные протесты, исходящие от жалкого, истерзанного куска мяса, что остался от сердца.
Астория, и без того пребывавшая в состоянии глубокого потрясения, казалось, удивилась ещё больше: уставилась на Драко таким взглядом, будто ей кто-то сказал, что она получила в наследство многомиллионное состояние, но есть сомнения, что это розыгрыш.
— Но, Драко... — начала она, всматриваясь в его глаза с несмелой улыбкой, словно пыталась найти в его лице ответ на вопрос — радоваться ей или нет. — Уже довольно поздно, к тому же твоя мать...
— Не ты ли мне говорила, что хочешь познакомиться с Нарциссой? — перебил её Драко и сделал к ней шаг, после чего провёл руками по талии и позволил ладоням замереть чуть ниже спины, приводя последний аргумент: — Хотя в любом случае идея оказаться с тобой в одной постели представляется мне сегодня куда более заманчивой, чем разглядывание детских колдографий с тобой и матерью.
Астория даже довольно зарделась, услышав такие слова, а её глаза живо загорелись, пока Драко отстранённо за ней наблюдал, чувствуя, как неожиданный комок подступает к горлу и заставляет губы, облачённые в фальшивую улыбку, дрожать.
— Хорошо, — наконец выдохнула Астория, победно сверкнув глазами, и ему пришлось отвернуться, потому что он не смог скрыть неосознанную брезгливость и предательское отвращение, так явно проступившие на его лице при мысли, что вскоре он будет её трахать, как бездушное животное.
Похоже, сегодня произошло не просто его полное падение. Началось ещё и окончательное разложение его и без того не слишком высокоморальной личности, от уважения к которой у него самого уже не осталось и следа.
А всё из-за любви к женщине. Какие идиоты придумали, что настоящая любовь несёт только грёбаный свет? Ещё никогда ему не было так темно, как сейчас.
Они с Асторией аппарировали к поместью, и Драко смело постучал. Нарцисса открыла почти сразу и после нескольких секунд ошеломлённого молчания со слезами бросилась к нему на шею, одновременно и ругая его, и говоря, как сильно она соскучилась. Однако все её пламенные речи прекратились, когда она увидела Асторию, неловко переминающуюся с ноги на ногу с несмелой улыбкой. Нарцисса медленно отстранилась, и её лицо даже чуть побледнело, пока она разглядывала девушку перед собой, не в силах сказать и слова. На какое-то время воцарилось неуютное молчание, которое, впрочем, вскоре было нарушено взявшей себя в руки Нарциссой.
— Драко, что же ты не сказал, что пришёл не один, — перевела она на него холодный взгляд. — Негоже заставлять гостей ждать на пороге.
— Прости, мама, но ты не дала мне ни малейшей возможности сделать это, когда рассказывала, какой я идиот, — хриплым голосом отозвался он и постарался улыбнуться.
Наверное, это выглядело настолько жалко, что в глазах Нарциссы промелькнула боль и, кажется, сочувствие. Она отступила в сторону и жестом пригласила Драко с Асторией зайти.
— Пожалуйста, проходите, мисс...
— Гринграсс, — изящно подала ей руку Астория, с показным достоинством вскинув голову так, словно не пришла, как последняя шлюха, трахаться в дом Нарциссы по первому зову её сына.
— Хотела бы я сказать, что мне приятно с вами познакомиться, но не смею врать даже из-за Драко. Прежде всего из-за Драко, — бесстрастно изрекла Нарцисса, слегка сжав ладонь Астории, которая в ответ на это лишь недовольно поджала губы и перевела глаза на Драко, который не сводил взгляда с матери.
— Прекрати, мама. Астория не виновата, что ты завела дружбу... не с теми людьми и теперь защищаешь их интересы, — сквозь зубы процедил он.
Нарцисса пристально посмотрела на него, после чего с горечью покачала головой.
— Я защищаю только тебя, Драко. Ты же знаешь, — тихо произнесла она, разворачиваясь вполоборота.
— Так прекрати это делать! Хватит, — прошипел Драко, ощущая, как злость густеет в венах, превращаясь в самую настоящую ярость.
Не дождавшисьответа, он схватил Асторию за руку и потянул наверх.
— Драко, стой, мы же... — пыталась сопротивляться та.
— Заткнись и иди за мной, — не сбавляя темпа и даже не оборачиваясь, выплюнул он.
И она действительно заткнулась, чему Драко даже не удивился. Видимо, идиотка была настолько в него влюблена, к тому же видела себя в роли его будущей жены, что была согласна на всё. В другой ситуации Драко, возможно, даже пожалел бы её, если бы не знал, каким человеком была Астория: готовым идти по головам ради цели, думающим только о собственных интересах и эгоистично следующим своим желаниям. Она привыкла получать всё, что только захочет, а Драко оказался для неё, пожалуй, одной из самых капризных и не поддающихся контролю прихотей. И поэтому она на самом деле готова была на всё, лишь бы быть с ним, а он этим пользовался.
Отвратительно.
Открыв дверь, он затолкнул её в спальню и, не давая сказать и слова, вновь приник к её губам. Она почти не сопротивлялась, когда он, беспорядочно блуждая по её телу руками, начал стаскивать одежду, а спустя минуту и вовсе начала ему помогать. Драко, как мог, блокировал жгущее губы желание отстраниться и бежать, бежать прочь от этой насквозь фальшивой женщины, которая наигранно закатывала глаза и постанывала невпопад. Но он обязан был остаться, он должен был доказать себе, что сможет забыть Грейнджер. Ему необходимо отрезать последние пути к отступлению, необходимо окончательно уничтожить сопливого неудачника, живущего в душе и стенающего, что он делает что-то до ужаса неправильное.
«Всё правильно», — зло думал Драко, стаскивая с Астории платье. — «Правильней быть не может».
Он толкнул её на кровать и подмял под себя, спускаясь поцелуями к тонким ключицам и чувствуя запах чего-то тошнотворно сладкого, похожего на запах Пэнси, но ни капли не совпадающего с её запахом.
Яростно стиснув зубы, Драко на миг замер, пытаясь выкинуть глупые мысли из головы, и в этот момент Астория вывернулась из-под него и, заставив его перевернуться, села сверху. Она провела пальцами по его торсу вниз, бесстыдно глядя ему в глаза, а затем наклонилась для поцелуя, в то время как Драко едва не взревел от отвратительного понимания — он не хочет её.
Совершенно.
Видимо, Астория тоже это заметила, а потому, на мгновение стушевавшись, принялась расстёгивать его брюки в надежде исправить ситуацию.
И эти умелые, даже чересчур умелые прикосновения, совершенно для Драко чужие, были настолько ненужными, по-настоящему лишними, что он знал — ничто не поможет.
Ничто не сможет «исправить ситуацию», потому что он даже не мог «исправить» самого себя. Он не мог выбить из головы дурь, складывающуюся в до боли знакомые черты лица той, что сейчас, возможно, прямо в этот момент, ублажает другого мужчину.
Подумав об этом, Драко пришёл в такую ярость, что с глухим рыком вновь перевернул Асторию и прижал её руки к постели. Он уловил страх в её глазах и, чтобы не видеть его, резко опустился к шее, прикусив бледную, лишённую и намека на загар, какой был у Грейнджер, кожу. Он назло самому себе стал спускаться ниже, пока его рука скользила по внутренней стороне бедра Астории. И опять эта мысль, словно в насмешку проиллюстрированная укоризненным взглядом карих глаз, всплывшим в памяти: он ласкает не её.
Как раз в этот момент Астория застонала, и это так резануло слух, что Драко не смог поймать прострелившую его висок мысль — это не Грейнджер. Та, что лежит под ним с широко разведёнными ногами, абсолютно готовая принять его хоть сейчас, не Грейнджер.
«Это не она, мать твою!» — истошно взревело подсознание, и Драко замер, поражённо уставившись сначала на свои руки, замершие на тощих, совершенно точно не её бёдрах, потом на готовые издать очередной фальшивый стон губы, слишком тонкие, чтобы быть её, а затем и в голубые, прищуренные и холодные глаза, в которых никогда не будет и частички того тепла, которое он так любил во взгляде Грейнджер.
— Это не она, — ошеломлённо прошептал он, осознав, что не просто не хочет Асторию, а испытывает к ней самое настоящее отвращение из-за того, что она не та, кого он на самом деле хотел сейчас видеть под собой, рядом с собой, всегда.
Если бы это было возможно.
Если бы между ними не было выжженной ядом предательства пропасти, которую уже никогда не удастся пересечь.
— Что ты сказал? Что такое, Драко? — приподнялась на локтях Астория, нахмурившись, и это стало последней каплей.
— Уходи, — еле слышно отозвался он, вставая с кровати.
Конечно, Астория не могла понять его поведение, мотивы его безумных поступков, и потому вполне ожидаемо спросила:
— Но... Почему? Что случилось?
— Пожалуйста, лучше просто уйди, — уже шипел Драко, отступая к стене. Он ногой наткнулся на её мантию и, брезгливо подобрав её с пола, швырнул ей.
Вероятно, Астория была настолько изумлена, что даже забыла про свою способность понимать с полуслова.
— Но, Драко... — притягивая пойманную на лету мантию к груди, неосмотрительно начала она, и это переполнило чашу его терпения.
— Убирайся, твою мать! — взревел Драко, и до неё наконец дошло. Со сдавленным всхлипом Астория быстро натянула платье и, схватив оставшиеся вещи, аппарировала с громким хлопком.
Драко, тяжело дыша, ещё несколько минут стоял неподвижно и с закрытыми глазами пытался смириться с душащим пониманием — это конец.
Он не сможет забыть Грейнджер, как бы ни желал.
Он не сможет даже захотеть другую, хотя раньше у него никогда не возникало проблем с эрекцией.
Чёрт, похоже, Грейнджер не просто его окончательно сломала. Она ещё и сделала из него грёбаного импотента, раз у него попросту не стоит при виде почти голой и привлекательной женщины.
Драко устало опустился на кровать и упёрся локтями в колени, спрятав лицо в ладони.
Ему придётся признать — пока что любовь к Грейнджер настолько до отвращения сильна, а он пред ней — настолько до мерзости беспомощен, что быть с другой женщиной — это скорее наказание, безжалостно избивающее его чувством брезгливости, чем удачная идея, способная помочь ему выбраться из того лабиринта, в котором он заблудился.
Из настоящего лабиринта памяти, из которого, скорее всего, ему уже никогда не суждено найти выход.
В котором он будет вынужден блуждать до конца.
* * *
Драко не знал, сколько прошло времени, прежде чем раздался негромкий стук в дверь, который он предпочёл проигнорировать. Он был настолько обессилен, вымотан и раздавлен выводами, которые сделал совсем недавно, что меньше всего ему хотелось двигаться, хоть как-то шевелиться и уж тем более разговаривать. Но чуть более настойчивый стук повторился, и, прежде чем он смог хоть что-нибудь сделать, дверь медленно отворилась, а в проёме показалась Нарцисса.
— Драко, прости, что не дождалась ответа... — несмело начала она. — Но чары известили, что мисс Гринграсс аппарировала, и я решила проверить, всё ли в порядке. Могу я зайти?
Драко тяжело вздохнул и потёр пальцами закрытые веки.
— Ты уже зашла, мама, — произнёс он таким мрачным голосом, что сам ужаснулся. — Так что...
Она смущённо улыбнулась и изящно толкнула дверь, которая распахнулась до конца. Очень тихо, так, как умеет только она, Нарцисса прошла внутрь и замерла напротив Драко. Какое-то время она молчала, словно не решаясь начать разговор, а может, просто не знала, что сказать. Но её взгляд давил на Драко, выкручивал его внутренности и просто вынуждал открыть рот первым.
— Спрашивай. Ты ведь за этим пришла, верно? — наконец Драко подал голос с ноткой раздражения, угрюмо глядя себе под ноги, где валялась его рубашка.
— Не верно, — откликнулась Нарцисса. — На этот раз лишние вопросы не нужны: я и так знаю, что ты не любишь ту девушку.
Драко против воли быстро поднял на неё глаза и нахмурился. Нарцисса пристально смотрела на него с лёгким укором, печалью и жалостью одновременно. И он не мог на неё даже за это как следует разозлиться — просто был не способен на сильные эмоции в данный момент.
И врать тоже был не способен.
— Ох, Драко, какой же ты всё-таки глупый... — ласково на выдохе сказала Нарцисса и села с ним рядом. — Неужели ты думал, что я расскажу о случившемся недоразумении Гермионе, чтобы окончательно отвратить её от тебя? А ещё, — она горько усмехнулась и еле слышно фыркнула, — неужели ты искренне считал, что с помощью близости с той девушкой сможешь забыть её?
Драко слегка дёрнулся, но промолчал, осознавая, что мать совершенно права: он полный идиот.
В комнате на несколько минут воцарилось молчание. Нарцисса задумчиво теребила подол длинного домашнего платья, в то время как Драко злился и мучился угрызениями совести за то, что устроил такое представление на глазах матери. В своём безумии он перегнул палку, и сейчас видел это чётко, как никогда.
— Это уже неважно, мама. У неё появился другой, и она...
—...даже не смогла танцевать с ним, потому что поняла — она всё ещё любит тебя и не хочет никаких отношений.
Драко поражённо взглянул на мать. Она смотрела на него с тенью улыбки, пока он сопоставлял увиденное с услышанными словами.
— Нет. Нет, мама! Я сам наблюдал, как они держались за руки, как этот... — начал распаляться Драко, подбирая наиболее цензурный эпитет новому парню Грейнджер, —...увалень обнимает её.
Нарцисса негромко рассмеялась.
— А я считала, ты разбираешься в женщинах, Драко. Разве ты не увидел, что она с ним прощалась? Что обнимала его как друга?
Драко уже начал раздражаться от того, что мать упорно подчёркивала неоспоримый факт его кретинизма.
— А откуда тебе знать, что это правда? Услышала лично от Грейнджер или получила оправдательное письмецо на всякий случай?! В любом случае это, скорее всего, ложь. Или ты ещё не поняла, как мастерски она умеет врать?
Нарцисса долго смотрела на него со странным выражением лица, которое всколыхнуло острое недовольство и подозрение, что она собирается сказать что-то такое, что ему вряд ли понравится.
— Знаешь, дорогой... Я не думала, что когда-нибудь расскажу тебе об этом, но, видимо, придётся. Только благодаря этой истории ты, возможно, прислушаешься к моим словам и задумаешься, стоит ли совершать очередную ошибку.
Начало уже вызывало неприязнь, но Драко терпеливо промолчал, а затем со вздохом вновь скрыл руками лицо, упёршись локтями в колени.
Видимо, Нарцисса расценила его поведение как разрешение говорить, а оттого продолжила:
— Мы с твоим отцом довольно рано узнали, что будем вынуждены пожениться. Раньше в таких семьях, как наши, не слишком интересовались мнением детей по вопросам брака: так уж издавна сложилось, что представители чистокровных династий сами выбирали супругов своим детям. Мы с Люциусом не стали исключением, а потому я ещё с первых курсов морально готовила себя к тому, что как только закончу Хогвартс — стану миссис Малфой.
На несколько секунд она замолкла, словно вспоминая те далёкие годы, прежде чем продолжить:
— Мне всегда нравился твой отец. Он был умён, властен и красив, но я не могу сказать, что сразу полюбила его, впрочем, как и он меня. Но в начале седьмого года обучения я поймала себя на мысли, что на самом деле буду счастлива стать его женой: Люциуса уважали, ему прочили великое будущее, а меня это, безусловно, прельщало. И вот тогда я начала в него влюбляться. Я наблюдала за ним, следила всё время и втайне мечтала о свадьбе, пока он общался со мной подчёркнуто вежливо и близко к себе не подпускал. Я долго не могла понять, в чём причина, пока однажды не услышала разговор.
Её речь вновь оборвалась, как если бы она готовилась перейти к самой сложной части своего рассказа.
— Это был поздний вечер, и я возвращалась из библиотеки, когда услышала знакомый голос, доносящийся из класса. Дверь была совсем немного приоткрыта, и этого хватило, чтобы понять, о чём шёл разговор. Люциус общался на повышенных тонах с магглорожденной семикурсницей с Когтеврана, и сначала я подумала, что он снова оскорбляет её и пытается задеть, как это делал много раз на людях. Но я была поражена, услышав другое: он признавался ей в любви, проклинал её и себя за это чувство, а потом умолял сбежать вместе с ним после окончания школы. Я была настолько ошеломлена услышанным, что замерла и не могла вымолвить и слова, ведь я верила, что знаю этого человека с его презрительным отношением к таким, как она, но оказалось — всё иначе.
Драко медленно отнял руки от лица и поражённо уставился на мать.
— Что? — еле слышно выдавил он, не в силах поверить в её слова.
Нарцисса лишь печально улыбнулась.
— Да, это так: твой отец действительно любил магглорожденную, Драко. Я могу представить, как долго он боролся с собой, пытаясь заглушить это абсолютно неприемлемое для него чувство показной ненавистью. Пожалуй, это была единственная вещь, которая меня в нём по-настоящему пугала: Люциус умел быть очень жестоким в словах, и я уверена, поступками, совершёнными в прошлом, он навсегда перечеркнул возможное будущее с той девушкой, которую не раз унижал на глазах у всех. И, полагаю, из-за того, что она ответила на его признание категорическим отказом, он и возненавидел с огромной силой всех магглорожденных. Теперь, думаю, тебе понятно, почему он с детства внушал тебе, что грязнокровки — зло.
Драко качал головой, и ему казалось, весь мир хороводит вокруг него. Его отец — отец! — который всегда был одержим идеей истребить всех грязнокровок, который презирал и ненавидел их, а ещё с удовольствием пытал, применяя во время войны самые тёмные и изощрённые заклятия, — был влюблён в одну из них?! Чушь!
— Нет, это неправда. Этого просто не может быть! — еле совладав со своими эмоциями, произнёс Драко.
— Это правда, дорогой, — накрыла своей ладонью его руку Нарцисса. — Он любил ту девушку. И эта любовь его погубила. Когда мы поженились, он уже был одержим идеями Тёмного Лорда, с благоговением рассуждал о новом обществе безо «всякой мерзости», а со временем стал настоящим фанатиком. Я уважала его выбор и интересы, но на самом деле никогда не разделяла их, хотя была вынуждена демонстрировать обратное. Единственное, с чем я была согласна, это то, что наш сын должен себе найти партию из нашего круга, потому как я была воспитана с этими принципами. Но всё изменилось, когда я узнала, что история повторяется, Драко. И я вижу, что ты так же, как и твой отец, летишь в пропасть из-за своей любви, только делаешь это добровольно и безосновательно.
— Безосновательно?! Она предала меня, мама! Разве это не достаточное основание для того, чтобы попробовать жить без этой самой грёбаной «любви»?! — подскочил на ноги Драко, гневно уставившись на мать.
Она грустно ему улыбнулась.
— Ты упрям, Драко, и горд, как и все Блэки. А ещё слеп, как отец. Ты не хочешь признать, что у Гермионы были веские причины, чтобы сделать то, что она сделала. Она была напугана, раздавлена событиями войны и считала, что будет лучше пожертвовать собственным счастьем, чем счастьем близких. А письмо от твоего отца стало лишь последним аргументом в пользу того решения, в котором она сейчас так раскаивается.
Драко фыркнул и с горечью покачал головой. Он осознавал, что мать снова права, но мысль о предательстве Грейнджер так прочно всосалась в его измученный мозг, причиняя ежеминутную боль, что он и думать не мог о том, каково было Гермионе в тот год на самом деле.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |