Он сделал ещё один шаг и скривил губы в горькой усмешке, в то время как ледяной порыв ветра больно хлестнул Гермиону по щеке.
— Ты ни черта не знаешь про любовь, Грейнджер. Ты и понятия не имеешь, что это такое, если смогла так просто отказаться от всего.
Сказав эти слова, он резко развернулся и пошёл прочь.
— Нет, Драко, прошу тебя! — бросилась к нему Гермиона и вцепилась в его руку, которую он тут же раздражённо отбросил.
— Не смей прикасаться ко мне! Не смей даже подходить ко мне, Грейнджер, — яростно выплюнул Драко.
Гермиона замерла, чувствуя, как медленно погибает под его взглядом, а потому произнесла первое, что пришло ей в голову:
— Но ты же любишь меня, Драко! Мы сможем преодолеть, это же правда, что...
— Хочешь услышать правду, Грейнджер? — жёстко произнёс он, и его глаза опасно сверкнули. — Тогда слушай. Я проклинаю тот день, когда позволил себе ввязаться в это дерьмо, а ещё...
Он сделал один неторопливый шаг в её сторону.
-... я презираю себя за то, что когда-то смог полюбить тебя.
Каждое его слово сочилось такой болью и презрением, что Гермиона почувствовала, как задыхается.
— Поэтому всё кончено, Грейнджер. Забудь обо мне. В конце концов, тебе это уже удавалось сделать.
У Гермионы не было сил пытаться остановить его вновь, потому что она понимала — теперь это действительно конец. Она смотрела на его стремительно удаляющуюся спину и захлёбывалась в рыданиях. Слёзы смешались с дождём, а гром заглушил её отчаянный крик, когда она рухнула коленями в грязь, чувствуя, как что-то в ней сломалось.
И виновата в случившемся была только она одна.
Глава 22
Soundtrack — Celine Dion «Ne me quitte pas»
Джинни была уверена — ничего хорошего из этого не выйдет, потому как знала, что Гермиона не захочет ни с кем разговаривать после того, как вернёт воспоминания.
А уж с ней тем более.
Но она всё равно аппарировала к её дому, надеясь, что Гермиона там. Шёл ледяной и настолько сильный и омерзительный ливень, что кожа от удара тяжёлых капель заходилась огнём. Казалось, сама погода извещала, что этот день не лучший для встреч, но Джинни было всё равно: в её случае любой день не стал бы «лучшим», и оглушительный раскат грома подтвердил это, стоило ей об этом лишь подумать.
После того, что Джинни сделала, Гермиона имела полное право даже не удостоить её кивком при встрече, не то, чтобы впустить к себе в дом. Однако Джинни, признающая свою ошибку, но не желавшая мириться с мыслью, что в этот самый момент её лучшая — да что говорить, единственная! — подруга пытается справиться с гнетом ужасающих воспоминаний, всё равно не смогла заставить себя оставаться на месте. И поэтому она целых сорок минут нещадно продавливала кнопку звонка, барабанила в дверь квартиры, не жалея костяшек пальцев, а ещё громко звала Гермиону, умоляя открыть дверь.
Благодаря заклятию обнаружения Джинни знала — та дома, как и знала, что потребуется время, прежде чем Гермиона откликнется на её просьбы.
Во всяком случае, Джинни хотелось верить, что она откликнется, ведь её интуиция подсказывала — Гермиона в беде.
Последняя мысль отдалась вмиг сформировавшимся комком в горле, выступившими на глаза слезами и особо сильными, отчаянными ударами кулаков, после чего дверь, наконец, распахнулась, и Джинни не смогла сдержать отчаянный всхлип, когда увидела бледное лицо Гермионы, которая смотрела на неё таким взглядом, что внутри всё сначала замерло, а потом будто забилось в истерике, крича: «Нет!».
— Гермиона... — сделала медленный шаг в её сторону Джинни, но та оставалась на месте, всё такая же неживая, словно разучившаяся чувствовать хоть что-то и реагировать. Она не плакала, но щёки были мокрыми от слёз, она молчала, но боль, плескавшаяся на дне глаз, говорила лучше любых слов. Её губы были припухшими, искусанными до крови, а руки... На руках было столько красных отметин и царапин, что у Джинни не возникло сомнений: Гермиона пыталась унять душевные муки, страдания, намеренно раздирая кисти ногтями, неистово впиваясь ими в кожу так сильно, чтобы вышло хотя бы на миг забыть.
Джинни знала, так и было, ведь она сама когда-то делала с собой то же самое, пытаясь унять бушующую боль от потери брата. И сейчас, мысленно выстроив логическую цепочку, Джинни уже не могла просто стоять, потому как в очередной раз осознала — она виновата во всём.
— Гермиона! — бросилась к ней она, прижав к себе так крепко, что той наверняка было больно. — Я умоляю, прости меня... Я не должна была, я обязана была отказаться, я была обязана остановиться...
Она говорила без умолку, сквозь слёзы пытаясь вымолить прощения, и обнимала, прижимала к себе Гермиону, которая стояла всё в той же позе, безвольно опустив руки и молча слушая. А Джинни не могла унять поток, кажется, уже никому не нужных, опоздавших на целые года слов, продиктованных чувствами, которые она так долго хранила в своей душе. Она ведь знала, ещё в тот миг, когда Гермиона попросила произнести заклятие забвения, что та любит Драко. По-настоящему любит, горячо, преданно, так, как никогда не смогла бы полюбить Рона. Но Джинни сознательно пыталась игнорировать эту неудобную, ужасающую правду, потому что думала, что ни к чему хорошему это не приведёт: прошло слишком мало времени после войны, чтобы это могло привести к чему-то хорошему. Это было бы разрушением, полным крахом уже и так почти разрушенных жизней её близких людей, в особенности Рона... Да, Рона бы это окончательно сломало, ведь он и так держался из последних сил, хоть и пытался показать обратное. И хоть тогда Джинни до конца не понимала, но теперь знала, что помимо прочего, признай она любовь Гермионы — истиной, увидь она, как та, забыв про друзей, семью, всех вокруг, пытается быть счастливой с человеком, на которого почти все смотрят, как на прокажённого, который был «не на правильной стороне» и сражался за убийц, отнявших тысячи жизней, то она и сама возможно осмелилась бы строить будущее с Блейзом, в которого так отчаянно боялась влюбиться, но всё же влюбилась. А это было недопустимо.
И поэтому Джинни сделала то, за что молила прощения, но уже не надеялась быть прощённой — она стёрла воспоминания, искренне считая, что поступает правильно, что так будет лучше для всех. Тогда, три года назад, её рука дрогнула и она почти опустила палочку, когда произносила заклинание, смотря в полные разочарования и боли глаза Гермионы. Но она не опустила её, и с той секунды уже было поздно что-то менять.
Джинни отвлеклась от воспоминаний, почувствовав невесомое прикосновение кончиков пальцев к своей спине и услышав едва различимый шёпот:
— Пожалуйста...
Оторвавшись от плеча Гермионы, Джинни посмотрела на неё.
— Что? — тихо проговорила она, боясь спугнуть что-то живое, мелькнувшее во взгляде Гермионы.
— Пожалуйста, оставь меня, — прошелестела Гермиона, но Джинни знала, что если она сейчас уйдёт, то совершит ещё одну ошибку.
— Нет, я не брошу тебя, — покачала головой Джинни, и в этот миг в Гермионе словно что-то сломалось. Она громко всхлипнула и, вырвавшись из объятий Джинни, бросилась внутрь квартиры. Закрыв лицо руками, она рухнула на софу и беззвучно заплакала. Её плечи сотрясались от рыданий, тело было напряжено до предела, а пальцы с силой сжимали кожу, словно хотели продавить её насквозь.
Джинни никогда не видела Гермиону настолько сломленной, и она знала, что единственное, чем она может сейчас ей помочь, это просто быть рядом, пока та переживает утрату и оплакивает ошибки юности, которые оказались роковыми. И поэтому Джинни неспешно подошла к софе, села на её край и осторожно обняла Гермиону. Она не плакала — сдерживала себя из последних сил, понимая, что в этой ситуации просто не смеет быть слабой, а Гермиона, ощутив её объятия, стала всхлипывать сильнее, а затем и вовсе зарыдала, уткнувшись Джинни в шею.
— Тише, тише... — гладила её по волосам Джинни, пытаясь справиться с острым желанием вот так же разреветься, свернувшись калачиком.
— Он ушёл, Джинни, и я... Я не смогу его вернуть. Никогда, — задыхаясь, сквозь слёзы проговорила Гермиона безжизненным голосом.
А Джинни... Нет, она не плакала — по-прежнему сдерживалась, говоря что-то успокаивающее, но так и не осмелившись сказать правду.
Просто она тоже считала, что Малфою будет очень трудно простить. Она помнила, каким взглядом ещё в те школьные времена Драко смотрел на Гермиону, как он, думая, что его никто не видит, нежно брал ту за руку или притягивал к себе для поцелуя так, словно ждал этого всю жизнь. Джинни помнила, как человек, которого она привыкла видеть надменным и порой по-настоящему жестоким, становился совершенно другим, стоило лишь Гермионе оказаться рядом.
Он и стал другим, стоило ей полюбить его.
И Джинни не могла в это поверить, но всё же знала наверняка — Малфой тоже по-настоящему любил Гермиону, как знала и то, что ради любви он растоптал свои прежние принципы в никчёмную пыль, развеяв их по ветру с осознанием, что назад дороги нет, но есть возможность и решимость идти вперёд, невзирая на предрассудки и наплевав на всё. И он думал, надеялся, что Гермиона поступит так же, но...
Джинни тяжело вздохнула, вспоминая день, когда та показала ей письмо. Гермиона была в отчаянии и скорее всего поддалась ослепляющим эмоциям, так и не успев всё трезво рассудить, когда просила её об услуге. И вот тогда-то Джинни обязана была её остановить, попытаться объяснить, что это неправильно, что не стоит отказываться от настоящих чувств. Она должна была рассказать, что сама испытывает то же самое совсем к неподходящему для этого человеку. Ей нужно было помочь Гермионе найти выход, пусть это и далось бы дорогой ценой.
Помочь, потому что именно так поступают настоящие друзья. А она ведь всегда считала, что умеет дружить.
Постепенно плач начал стихать, и вскоре Джинни уложила обессиленную, морально истощённую Гермиону на софу, укрыв пледом.
— Он никогда не простит меня, никогда... — очень тихо прошептала Гермиона перед тем, как заснуть окончательно.
И в этот момент Джинни поняла, что больше не может сдерживаться.
Теперь уже плакала она сама, пока затянутое в траур небо размазывало свои слёзы по крышам домов.
* * *
Гарри не привык сидеть на месте. Так уж вышло, что ещё со школьных лет он всегда оказывался в эпицентре событий. И хотя это ему не то, чтобы нравилось, но со временем, во всяком случае, не вызывало удивления и уж тем более негодования. Вот и в этот раз он не собирался ждать, пока «всё утрясется», «станет, как прежде» или вообще как-то «изменится», если верить словам Джинни, сказанным в миг, когда он увидел её заплаканное лицо в день свадьбы. Конечно, спустя час он уже знал причины и чувствовал бешеную головную боль от переваривания тех фактов, которые по его настоянию ему рассказала Гермиона: она и Малфой встречались в Хогвартсе, об этом никто не знал, да и они сами должны были обо всём забыть. Но в один миг всё изменилось, чувства стали глубже и оба решили не применять заклятие. А потом об этой связи стало известно бывшей подружке Малфоя, и та написала Люциусу, который в ответ прислал угрожающее письмо Гермионе. Гермиона же, не в силах справиться с давлением, попросила стереть Джинни им с Драко воспоминания, причём, втайне от самого Драко.
И Джинни согласилась, за что теперь расплачивалась.
Гарри просто не мог поверить, что всё услышанное — истина. Но печальный, полный боли взгляд Гермионы и бледное, несчастное лицо Джинни говорили — это правда, как бы ни хотелось, чтобы она была ложью.
В тот миг он ненавидел себя за то, что несколько месяцев назад предложил друзьям поехать в «Магнолию». Ведь в таком случае Гермиона не встретилась бы с Малфоем вновь, и это не положило бы начало цепочке разрушающих событий, которым он стал свидетелем, но в которых был вынужден занять лишь ненавистную ему роль наблюдателя.
И сейчас, когда Гарри знал, что Гермиона вернулась в Лондон, вспомнив всё, он больше не мог просто смотреть, как рушится жизнь его лучшей подруги, а Джинни в одиночку пытается той помочь, испытывая оглушающее чувство вины. Он чертовски устал просто наблюдать, а ещё, стискивая челюсть, сжимать кулаки каждый раз, когда ему хотелось вмешаться, но осознание, что он скорее всего всё сделает только хуже, сдерживало его.
Но не сейчас.
Гарри решительно вышел из дома Уизли и, стараясь не думать, что нарушает данное Джинни обещание, аппарировал к квартире Гермионы. Дверь была приоткрыта, из узкой щели пробивалась тусклая полоска света, поэтому Гарри просто толкнул дверь вперёд и смело шагнул внутрь.
Джинни сидела на полу, обняв колени, в то время как Гермиона спала беспокойным сном, если судить по её трепещущим векам и хмурому выражению лица. Половица под ботинком еле слышно скрипнула, когда Гарри подошёл ближе и был пойман цепким взглядом Джинни.
— Я же просила... — начала она, но замолкла, словно решив, что говорить дальше что-то бессмысленно.
Гарри обеспокоенно посмотрел на Гермиону, а затем тихо спросил:
— Как она?
— Отвратительно, — глухо отозвалась Джинни, поднимаясь на ноги.
— А ты? — наблюдая за её усталыми движениями и хмурясь, проговорил Гарри.
— И я, — обессилено выдохнула она и подошла к нему.
Гарри с готовностью притянул Джинни к себе и, прижав её голову к своему плечу, поцеловал в макушку. Он нежно перебирал её пряди, пока она с силой сжимала ворот его рубашки и, кажется, силилась не дать волю слезам. А Гарри, с тоской смотря на Гермиону поверх головы Джинни, думал — как так вышло, что вместо того, чтобы наслаждаться радостями семейной и личной жизни, они вновь все вместе оказались в полном дерьме. И так как спасения ждать было неоткуда, то по законам жанра он вновь должен был помочь. Или, во всяком случае, попытаться это сделать...
Гарри встряхнул головой.
Нет. Нет! Он обязан пытаться снова и снова, чёрт возьми, пока не получится вновь увидеть улыбку Гермионы, пока не удастся услышать смех Джинни.
О, Мерлин, как же ему не хватает её смеха...
Последняя мысль заставила его чуть-чуть отстранить Джинни от себя.
— Расскажи мне всё, — уверенно, но тихо произнёс он, кинув быстрый взгляд на Гермиону, которая что-то недовольно проговорила во сне.
— Она уверена, что он не простит её, — горько вымолвила Джинни, и Гарри нахмурился.
— Может, это и к лучшему? — взглянув на абсолютно обессиленную Гермиону и испытав острый прилив неприязни к Малфою, выпалил он первое, что пришло ему в голову, после чего получил довольно ощутимый толчок в плечо.
— Как ты можешь так говорить?! — возмущённо воскликнула Джинни, после чего понизила голос: — Она его по-настоящему любит, Гарри, а он — её. Один раз я уже совершила ошибку, решив, что ей будет лучше без него!
Последние слова она произнесла достаточно громко, и оба на миг замерли, встревоженно посмотрев на Гермиону. Но когда та перевернулась на другой бок и засопела, как прежде, Гарри произнес, сжав переносицу двумя пальцами:
— Прости меня. Да, я... понимаю. Просто не могу на неё смотреть, когда она так страдает. И осознание, что в этом виноват Малфой, просто выводит меня из себя!
Взгляд Джинни смягчился, и она прикоснулась к его щеке.
— Он не виноват, Гарри. Виновата я. И будь я проклята, если не постараюсь это исправить!
Гарри уже набрал в лёгкие побольше воздуха, когда послышался негромкий, но решительный возглас:
— Нет!
Они с Джинни синхронно повернулись и увидели Гермиону, которая сидела на софе, опёршись ладонью о подушку.
— Нет, — повторила она уже чуть тише. — Это сделаю я сама. И вы действительно сможете мне помочь, если пообещаете одну вещь.
Гарри быстро взглянул на Джинни, которая выглядела не менее ошеломлённой, чем он сам.
— Всё, что угодно, Гермиона, — произнёс он, смотря на её решительное, немного ожесточённое лицо.
— Вы не станете вмешиваться в мои отношения с Драко. За свои ошибки я должна заплатить сама.
— Но... — сделала шаг к ней Джинни.
— Я сказала, — повысив голос, перебила её Гермиона, — чем вы можете мне помочь. На этом всё.
С этими словами она уверенно встала и гордо вскинула подбородок. В её глазах уже не было слёз, но было что-то такое, отчего у Гарри даже не возникло желания спорить.
Джинни тоже молчала, потому что наверняка считала: заплатить за свои ошибки должна была и она сама.
Мелькнувшая благодарность во взгляде Гермионы, когда та закрывала за ними входную дверь, подтвердила: молчаливое согласие Джинни стало началом её искупления.
И Гарри искренне хотелось верить, что оно не заставит себя долго ждать.
* * *
Нарцисса чувствовала себя беспомощной. Драко два дня не выходил из комнаты, а на её мольбы открыть дверь и поговорить отвечал категорическим отказом. Домовые эльфы исправно приносили ему еду в условленное время, пытались безуспешно «угодить молодому хозяину», а потом со слезами на глазах рассказывали, что хозяин Драко практически ничего не ест и целыми днями лежит в постели, смотря в потолок. Это беспокоило, нет, это вызывало настоящий ужас, ведь ещё никогда Нарцисса не видела Драко в таком состоянии, а то, что она не знала даже причин такого поведения собственного сына, просто убивало её.
Она так сильно любила его, что не могла справиться с болью, которая терзала сердце эти два самых долгих дня в её жизни, и в какой-то миг, совершенно отчаявшись, Нарцисса, глотая слёзы, дрожащей рукой потянулась к стеклянной дверце серванта, за которой находилась початая бутылка дорогого коньяка. Во рту пересохло, и она, нервно облизнув губы, вздохнула, когда дотронулась до прозрачного стекла, думая, стоит ли вновь пытаться забыть свои горести таким привычным для неё когда-то способом. Внезапно вверху кто-то негромко хлопнул дверью, и Нарцисса, резко дёрнувшись, ненароком задела хрустальный бокал, который тут же разбился об пол с характерным звуком.
— Что здесь происходит? — послышался мрачный голос.
Нарцисса, вздрогнув, обернулась и замерла, ошеломлённо смотря на Драко.
Мда... Он выглядел отвратительно. Глубокие тени залегли под глазами, мятая, очевидно, несвежая рубашка была небрежно заправлена в брюки, а волосы были растрепаны так, что Нарцисса не сомневалась — Драко не причёсывался несколько дней. Совершенно очевидно, он не делал абсолютно ничего, чтобы привести себя в порядок.
Но даже это не приводило в такой ужас, как потухший взгляд, в котором не было ни капли жизни. Нарцисса невольно прерывисто, громко вздохнула, осознав, что не узнаёт своего сына. Ведь даже в тот жуткий год войны он никогда не выглядел таким... Нет, он был сломленным, подавленным, но никогда он не выглядел таким неживым, как сейчас.
— О, Мерлин, Драко... — наконец вымолвила Нарцисса и аккуратно, легко двинулась в его сторону, словно боялась шумом своих шагов спугнуть его.
— Что здесь происходит? — поднявшись на одну ступеньку вверх, ещё раз повторил Драко и выразительным взглядом окинул разбившийся бокал и стоящую на полке серванта бутылку.
— Я... Просто я... — вмиг растерявшись из-за его поведения и из-за едва не совершённой у него на глазах глупости, произнесла Нарцисса. — Я переживала за тебя. Драко, милый, что произошло?
Её последняя фраза прозвучала так тихо, что готова была раствориться в звуке неистового ливня, идущего не переставая уже добрые сутки. Но Драко всё равно её услышал, а затем его лицо скривилось, и он уже собирался вновь подняться наверх, так и не дав ответ на вопрос, когда Нарцисса отчаянно произнесла первое, что пришло в голову:
— Это ведь из-за девушки, верно?
Драко резко замер, едва занеся ногу над ступенькой, и всё его тело так напряглось, что не осталось сомнений: Нарцисса попала в точку.
Но прежде, чем она смогла хоть что-нибудь произнести, Драко внезапно жёстко сказал:
— Нет.
И этот ответ, очевидно, бывший вымученной, злой ложью, так сильно ранил Нарциссу, что она, почувствовав обиду, горько выдавила:
— Я учила тебя никогда не врать себе, Драко. Пожалуйста, не стоит врать ещё и мне.
За окном острая игла молнии пронзила необъятное смоляное облако, на что небо отозвалось оглушающим рокотом грома, в то время как Нарцисса с Драко встретились друг с другом взглядами.
— Какой прок сейчас от правды, мама? Я понял, что иногда проще жить во лжи, не чувствуя то, что я...
Драко внезапно замолк, словно пожалев о своём порыве откровенности, и, уже отвернувшись, дёрнулся, чтобы сделать шаг, как Нарцисса произнесла:
— Ты любишь её. Скажи, это правда?
Этот вопрос повис между ними, наполнив тишину комнаты вмиг возникшим напряжением и тяготившим обоих ожиданием ответа. Через несколько секунд Драко медленно обернулся, поражённо взглянув на Нарциссу, а она лишь встретила его взор полным сочувствия взглядом.
— Я знаю, ты её любишь. Кто бы она ни была и что бы ни сделала... Прости её, Драко. Прости хотя бы ради самого себя. Поверь, тебе станет легче.
— Нет! — услышав её слова, резко выкрикнул Драко, а в его глазах вспыхнула такая боль, что сердце Нарциссы невольно сжалось. — Нет, — ещё раз повторил Драко уже гораздо спокойнее, словно обуздав свой порыв, в то время как Нарцисса пыталась понять, на какую именно из её фраз тот отреагировал решительным отказом.
В этот миг в гостиную взбалмошной птицей влетел громкий стук, и их внимание пригвоздила к себе входная дверь. Оба замерли, ошеломлённо уставившись на неё, и лишь когда настойчивый звук повторился, Нарцисса, наконец, произнесла, направляясь к порогу:
—Мерлин, кто же это мог к нам пожаловать? Я никого сегодня не ждала...
— Не открывай дверь, — прошипел Драко предупреждающим тоном.
Нарцисса, притормозив, нахмурилась.
— Прости?
— Я прошу не открывать дверь, мама, — сквозь зубы процедил Драко, вмиг помрачнев, и это её рассердило.
— Нет уж, дорогой, извини, но это мой дом, и я буду решать, кому открывать дверь, а кому нет!
Драко побледнел и, оттолкнувшись от перил, упавшим голосом произнёс:
— Тогда, если будут спрашивать меня, скажи, что я здесь не живу. Скажи, что меня нет. Пожалуйста.
Повторился уже более громкий стук, и Нарцисса пристально посмотрела на Драко. В его глазах было столько искренней мольбы и горечи, что она со вздохом произнесла, не в силах отказать:
— Хорошо.
Она увидела лишь тень благодарности в его глазах, прежде чем он окончательно исчез из её поля зрения, оставив в душе неясное чувство тревоги и сомнение в правильности её поступка.
До конца не разрешив внутренний спор, Нарцисса глубоко вздохнула и, наконец, открыла входную дверь, после чего замерла на пороге с чуть приоткрытым от изумления ртом.
— Здравствуйте, миссис Малфой! Возможно, вы меня не помните, но я...
Нарцисса не сразу поверила своим глазам и даже пару раз моргнула, смотря на повзрослевшую, а теперь и промокшую насквозь...
— Гермиона Грейнджер, я полагаю? — тихим голосом произнесла она, рассматривая миловидное, но печальное лицо прямо перед собой.
— Да... Простите, пожалуйста, что явилась к вам без приглашения и побеспокоила вас, но... Миссис Малфой, мне необходимо поговорить с Драко. Я знаю, он здесь, как знаю и то, что он вряд ли сейчас настроен с кем-либо разговаривать, но, поверьте мне, это очень, очень важный разговор! Поэтому, я прошу вас, разрешите мне войти, разрешите мне его увидеть!
Она говорила негромко, но в её голосе сквозило такое отчаяние, что каждое слово, произнесённое Гермионой, болезненно просачивалось в душу Нарциссы, порождая ошеломляющие догадки.
И в миг, когда её взгляд задержался на коже лица Гермионы, тронутой загаром, она внезапно поняла всё.
* * *
У Гермионы было ощущение, что её изучают. В сущности так оно и было: ясные глаза Нарциссы неотрывно следили за ней, пока она неловко пыталась поднести трясущимися руками чашку чая к губам. Ей было до ужаса неуютно, неудобно от того, что приходится находиться в таком роскошном поместье, раньше служившем убежищем для Волдеморта, рядом с матерью человека, который наверняка её презирает. Теперь уже сумасшедшая идея явиться на порог дома Малфоев не казалась такой удачной, как Гермиона самонадеянно посчитала в особенно острый миг отчаяния, где-то в промежутке между написанием двадцать первого и двадцать второго письма, обречённых остаться без ответа. Теперь идея казалась глупой, бестактной и попросту неудачной, особенно если учесть, что Драко нет дома, как заявила ей Нарцисса перед тем, как настоятельно пригласить на чашку чая.
Гермиона сама не знала, почему согласилась. Возможно, в глубине души она надеялась, что слова Нарциссы ложь, а может, и вовсе была в этом уверена. Но факт оставался фактом: уже добрых десять минут она сидела в пустой гостиной наедине с Нарциссой Малфой — женщиной, которую всегда немного побаивалась и к которой относилась с лёгким презрением, но, тем не менее, которую бесспорно уважала за преданность семье и мысленно благодарила за то, что та когда-то спасла Гарри жизнь.
— Так зачем вы решили навестить Драко, мисс Грейнджер? — произнесла Нарцисса, проигнорировав, как та расплескала чай, не в силах справиться с волнением.
— Мне нужно рассказать ему нечто важное, — вмиг покраснев и неловко пытаясь вытереть салфеткой стол, начала Гермиона: — Я знаю, что он уже не живёт в своей квартире, а потому подумала, что он вернулся в поместье. Вернулся в свой настоящий дом.
— Прошу, прекратите — не стоит так волноваться, — дотронулась до её руки Нарцисса. — И оставьте в покое столешницу: в конце концов, для уборки есть домовые эльфы. Они сейчас же всё уберут.
Гермиона, смутившись, шумно вздохнула и мысленно попыталась уговорить себя успокоиться, но тщетно. Она вновь продолжила как раз в тот миг, когда с глухим хлопком появившийся эльф мягко забрал из её рук салфетку.
— Простите, я просто немного волнуюсь. В последний и единственный раз, когда я была здесь...
— Не стоит вспоминать это, мисс Грейнджер. В стенах этого дома уже давно не говорят о прошлом.
На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками идущей стрелки старинных часов и непрекращающегося дождя, уныло извещающего о наступлении поздней осени.
— Значит, вы встретились с Драко в «Прекрасной Магнолии»?
Гермиона с удивлением столкнулась с пристальным взглядом Нарциссы.
— Откуда вы знаете?
— Я лишь предположила, но, так понимаю, оказалась права? — слегка улыбнулась Нарцисса, и Гермиона смутилась.
— Да, вы правы.
Вновь повисла неуютная пауза, и Гермиона, нервы которой были на пределе, уже готова была встать, чтобы уйти, как внезапно тёплые пальца Нарциссы накрыли её ладонь.
— Расскажите мне всё.
Гермиона испуганно взглянула в полные спокойствия и твёрдой уверенности глаза Нарциссы и покачала головой.
— Простите, но я...
— Я знаю, мой сын страдает. А сейчас я убедилась ещё и в том, что вы страдаете не меньше. Я полагаю, это не является простым совпадением?
Гермиона чувствовала, как сердце начинает колотиться быстрее, а дыхание учащается, пока Нарцисса смотрела на неё таким взглядом, словно уже давно знает причину, из-за которой Гермиона, наплевав на свою гордость и все рамки приличий, заявилась без приглашения в Малфой—мэнор. И тогда её пронзила ошеломляющая догадка: а что, если Нарцисса действительно всё знала? Что, если она была в курсе того письма Люциуса, которое стало толчком к совершению самой большой ошибки в её жизни?
— Я вам не враг, мисс Грейнджер. Вы можете думать иначе и имеете на это полное право, но, думаю, даже вы не станете отрицать, что счастье и благополучие моего сына мне всегда было дороже всего. Я уверена, вы знаете причину, из-за которой Драко так плохо. Вы же знаете, я права?
Гермиона почувствовала, как навернулись непрошеные слёзы, и медленно кивнула. Она ощущала, будто все силы покинули её, ведь мысленно она снова проживала тот миг, когда видела, как Драко стремительно уходит прочь, оставив её возле Хогвартса без малейшей надежды, что он вернётся.
Оставив её навсегда, без веры, что они снова смогут быть вместе.
— Простите меня, миссис Малфой, — выдавила она, до конца не осознавая, за что именно просит прощения: поводов было слишком много.
— Вы любите его? — чуть помолчав, тихо сказала Нарцисса скорее утвердительно, чем вопросительно, и Гермиона медленно подняла на неё глаза.
Она смотрела на Нарциссу и чувствовала, что не смеет врать.
— Да, — еле слышно выдохнула Гермиона, ожидая увидеть презрение, отчуждение, может, даже отвращение в её глазах, но вместо этого уловила изумление, быстро сменившееся болью.
— Я так и знала, — тихо откликнулась она. — Так и знала...
Гермиона кусала губу, смотря, как хмурится Нарцисса и слегка качает головой, предавшись своим мыслям, и не знала, что ей делать дальше. Она зашла слишком далеко в своей откровенности и не была уверена, что поступила правильно, сказав правду.
— Расскажите мне всё. Обещаю, этот разговор не выйдет за пределы этой комнаты.
Гермиона пристально вглядывалась в лицо Нарциссы, пытаясь уловить хотя бы тень притворства, но вместо этого видела искреннюю готовность слушать и помочь.
— Если вы мне расскажете, я постараюсь вам помочь. Обещаю, — словно прочитав её мысли, произнесла Нарцисса.
— Это очень сложно... Возможно, вы не захотите меня слушать, — прошептала в ответ Гермиона, нервно заправив прядь за ухо.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 47 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |