Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Эшли convertfileonline.com 18 страница



Мы выходим на улицу, пройдя через все круги ада. Блондин падает каждые две минуты, а я, как не пытаюсь его поднять, постоянно терплю неудачи. Он слишком тяжелый, а я слишком слабая. В итоге добираемся до выхода едва ли не к полуночи, и уже на парапете в нескольких метрах от собравшейся толпы, Диму тошнит прямо мне на туфли. Я думаю, хуже и быть не может, однако он делает это еще раз, и меня распирает дикая злость.

- Хватит уже, - ною я, морщась от отвращения, - господи, ты просто невыносим.

- Мне уже лучше, спасибо.

- Я за тебя рада.

- Ты злишься, золотце? Я ведь не специально, - Дима вытирает руками лицо, и его глаза резко закатываются, будто он теряет сознание. Парень валится вниз, а я испуганно вскрикиваю.

- Эй! Ты чего? Эй! – бью его по щекам. Колени неприятно обжигает холодный асфальт, но мне плевать, ведь увидеть смерть блондина от передозировки – не самое лучшее завершение дня. - Дима, хватит меня пугать! Дима!

- Я тебя пугаю? – неожиданно вяло переспрашивает он. Даже в таком состоянии, у него вдруг находятся силы для того, чтобы криво и нагло ухмыльнуться, - это уже прогресс, лгунья.

- Где твоя машина?

- Бери любую. Тут все мое.

- Если бы, - вздыхаю я. Поднимаюсь на ноги и осматриваю парковку. Вокруг столько иномарок. Любой из этих автомобилей может принадлежать Болконским. – На чем ты приехал?

- Я прилетел.

- На чем?

- На крыльях любви.

Он перекатывается на спину. Смотрит вверх, на небо и выглядит так дико, что мне вдруг становится смешно. Люди за моей спиной шепчутся. Наверняка, не каждый день сын одного из самых влиятельных людей Питера, валяется в луже из собственной блевотины.

- На тебя смотрят.

- На меня всегда смотрят, - невозмутимо отвечает он. – Я не виноват в том, что сейчас я им не нравлюсь. Не волнуйся. Пройдет несколько дней, и они вновь меня полюбят. У них нет иного выхода.

В его голосе столько горечи. Удивленно хмыкаю и задумываюсь: почему люди способны говорить то, что думают только тогда, когда ни черта не соображают?

Неожиданно ко мне подходит незнакомый мужчина в черном, идеально-выглаженном костюме. Он останавливается около Димы и снимает очки так резко, что едва не задевает меня локтем и не выкалывает мне глаз.

- Я отвезу вас домой, слышите? – говорит он младшему Болконскому, однако тот лишь грозно сводит брови. – Вы в порядке?

- Как он может быть в порядке, - недоумеваю я, - он лежит в собственной рвоте. Едва соображает. Неужели это «в порядке»?



Мужчина переводит на меня взгляд.

- А вы кто, можно узнать?

- Она – моя судьба, - пьяно отшучивается Дима. Пытается встать, но тут же неуклюже валится обратно. – Зои поедет с нами. Я хочу показать ей свой дом, свою комнату, свои вещи и балкон, и еще зал с книгами, она ведь, наверняка, любит читать, и кухню, там еда.

Обреченно ударяю себя ладонью по лбу. Кажется, он сошел с ума.

Мы едем минут двадцать. Все это время блондин лежит на моих коленях и мычит что-то невразумительное. Не понимаю, что делаю, почему вообще нахожусь рядом с ним, но почему-то не бегу с дикими воплями. Возможно, так на меня действует ссора с Теслером. А, может, мне просто не хочется уходить.

Ворота послушно распахиваются, едва мы выезжаем из-за поворота.

С интересом осматриваю стеклянный и роскошный особняк Болконских и невольно вспоминаю, как хотела пробраться сюда тайком, дабы завершить коварный акт мести. Странно, что сейчас я приехала с совершенно иной целью. Как же быстро меняется жизнь и желания.

Мы выходим из машины. Дима цепляется за мое плечо, а я устало выдыхаю, ощутив себя абсолютно опустошенной. Что я здесь забыла? Встряхиваю головой: я пытаюсь найти зацепки, связанные с исчезновением Сони. И дело не в том, что мне жаль Диму, и не в том, что я хочу заставить ревновать Андрея. Я здесь, потому что от меня зависит жизнь человека.

Внутри дом выглядит пустым. Стеклянные стены обдают холодом, отстраненностью, а широкая, мраморная лестница кажется огромным препятствием на пути к заветному спокойствию. Мы идем вдоль белых, узких коридоров, завешанных странными картинами, где изображены не люди, а бесформенные фигуры, круги, треугольники, а на потолке тускло светят лампы, оставляя в темноте то, что хотелось бы увидеть. Охранник отстает позади, когда Дима указывает пальцем на одну из дверей. Я догадываюсь, что это его комната. Парень храбро выпускает из пальцев мое плечо, выпрямляется и врывается в свои покои, совершив самое длинное путешествие за весь вечер в четыре широких шага. Затем он падает на гигантскую, белоснежную кровать и громко выдыхает, испугав меня до коликов.

Осматриваюсь. Комната ледяная, одинокая. Здесь почти нет мебели, почти нет света. Белые стены, белый пол, белая кровать и лишь письменный стол и комод – темно-серого цвета. Как же не сойти с ума? Парень, будто живет в больничной палате. Такой порядок свойственен параноикам. Однако я никогда не думала, что Дима из их числа. В ряд стоят на полках книги. Аккуратно разложены на столе ручки, тетради. Я прикусываю губу и вдруг думаю, что блондин ни один вечер потратил на то, чтобы разложить все учебники в алфавитном порядке. Неужели это тот Дима, которого я знаю?

- Понимаешь, - вдруг шепчет он, вырвав меня из мыслей, - просто по-другому не выходит.

- Что? – недоуменно переспрашиваю я. Подхожу к парню немного ближе и, чувствуя себя ужасно неловко, пожимаю плечами. – О чем ты говоришь?

- Он ведь бил ее каждый день. А она не кричала. Не жаловалась. Почему? Ей было плохо, однако она молчала. Любила его? Нет, - он устало морщится, - не может быть. Его невозможно полюбить.

- Ты говоришь о своей матери?

- Вы с ней похожи. Не внешне. Какими-то движениями, мимикой, я не знаю. Тогда в отеле я увидел тебя и подумал: черт! Она же морщит нос и отводит взгляд прямо как моя мама! Разве это реально? Я думал, что спятил. А еще я думал, что тебя стоит прикончить за ложь. Но я не смог. Сложно. Сложно делать то, что делал обычно, когда жизнь в корне меняется, - парень горячо выдыхает и переводит на меня сосредоточенный, хитрый взгляд, - ты понимаешь?

- Наверно.

- Наверно – это не ответ. Я хотел тебя убить, но не убил. Почему? Потому что не смог. Но теперь, я жалею, Зои. Каждый день жалею, что вообще тебя встретил. Теперь я не представлю, как быть дальше. Я хочу тебя, но более того хочу сделать тебе больно, как мой отец делал моей матери. Ломать людей интересно. Это как игра, наркотик. Завязывать сложно, а продолжать – опасно. Но я жил с этим, и мне было хорошо, пока не появилась ты.

- Ты – не твой отец, - неожиданно отрезаю я, и вспоминаю, как нечто подобное мне говорила Наташа – мой социальный работник, - ты не должен повторять его ошибки.

- Я не должен, но повторяю, потому что иначе не бывает. Мы – это наши родители. И ты. Ты такая же, как и твоя мать. – Дима хмыкает. – Ты сомневаешься? Нет, поверь мне, я не видел ее, но уверен, что уже ее знаю: ее манеру вскидывать подбородок, прикусывать губу и нервно закатывать глаза к небу, когда ее что-то не устраивает и жутко бесит. Зои, мы никуда от этого не денемся.

Задумчиво опускаю взгляд на свои руки. Не ожидала, что этот парень вообще когда-либо заставит меня остановиться на минутку и прокрутить в голове собственные мысли и убеждения, поставив их под огромный вопрос. Смотрю на него, вижу, как медленно закрываются его глаза, и растеряно потираю ладонями плечи. Становится не по себе. Я неожиданно вижу Болконского с совсем другой стороны, и это жутко меня пугает. Я не хочу замечать в нем светлых пятен, пусть почти в каждом человеке и присутствует хотя бы лоскуток добра. Но в этом случае, в этой ситуации, я бы хотела ненавидеть Диму вечно; столько, сколько тянется моя жизнь, чтобы оправдать себя, свое бездействие, чтобы скинуть вину на того, кто приложил усилия и испортил мне жизнь. Однако теперь память стирается. Медленно. Постепенно. Мне все еще неприятно его видеть, но я внезапно забываю о самом главном: о ненависти. И заполняю голову новым содержанием, например, содержанием о его тяжелом прошлом, о его тяжелом настоящем и, наверняка, не менее тяжелом будущем.

Дима засыпает, а я понимаю, что мне пора уходить.

Что ж, отличное вышло расследование. Вместо того, что найти ответы на интересующие меня вопросы, я лишь набралась новых проблем и тайн. Про похищение Сони я так ничего и не узнала, зато успела поссориться с Андреем, увидела пьяного Диму, едва не умерла от ледяного, сердечного приступа и испортила дорогущие, матовые туфли. Блеск.

Выхожу из комнаты и устало плетусь по узкому коридору, вспоминая путь к главному холлу. Жаль, что я не отмечала дорогу хлебными крошками. Теперь шанс потеряться – просто катастрофический. Поправляю волосы, вздыхаю, почему-то вспоминаю растерянный взгляд Теслера, его стиснутые зубы, ледяной, дрожащий голос и болезненно горблюсь. Может, не стоило уходить? Может, не стоило избавляться от того, кто поддерживает меня на плаву уже почти целый месяц? Разве правильно нарочно терять тех людей, без которых трудно жить? Черт, замкнутый круг! Если любишь – отпусти, если не любишь – тоже отпусти. Так что же делать? Ты знаешь, что человек, который тебе нужен, причиняет тебе боль, и ты искренне не хочешь больше его видеть. Однако не хотеть и не мочь – две абсолютно разные вещи. И даже желая отдалиться, мы одновременно с этим не представляем себе жизнь на расстоянии.

Абсурд.

Шумно выдыхаю и вдруг слышу чей-то голос. Замираю и неожиданно замечаю за очередным, крутым поворотом открытую дверь. Через широкую щель вижу за массивным, дубовым столом старшего Болконского. Он говорит с кем-то по телефону и сжимает трубку в пальцах так свирепо, что она трещит, грозя рассыпаться на тысячи мелких частей.

- Что значит проблемы? – медленно спрашивает он. Морщит узкий лоб, и даже с такого расстояния я замечаю, как чернеют его карие глаза. – Товар должен приходить вовремя вне зависимости от неприятностей снаружи. И меня не волнуют накладки. Делайте, что хотите! Усильте охрану, наймите рабочих, мне все равно! Срок – два дня!

Болконский бросает трубку. Закрывает глаза и медленно выдыхает, сжимая пальцами переносицу. Интересно, почему он так зол? И о каких именно проблемах идет речь? Стискиваю зубы. Проникнуть бы в его кабинет! Но как? Наверняка, повсюду охрана, и едва меня засекут, тут же отправят в колонию для несовершеннолетних – и то в лучшем случае.

Тогда что же мне делать? Неожиданно вспоминаю слова Андрея: не ввязывайся. Если бы все было так просто! Облизываю губы и оборачиваюсь в сторону Диминой комнаты. Наверно, у меня все-таки есть козырь. Я ведь могу вернуться сюда, вернуться в то время, когда старшего Болконского не будет дома. А дальше…, дальше его сын сделает все, о чем я его попрошу. Он ведь послушный мальчик, он ведь хочет подружиться…

От своих же мыслей мне становится тошно, однако я отбрасываю все сомнения в самый дальний ящик сознания. Речь ведь идет о жизни Сони. Я должна попытаться. Пусть, возможно, после этого себя и возненавижу.

ГЛАВА 21.

Прежде чем разойтись по классам, хватаю брата за локоть и решительно тяну на себя. Он хмурит брови. Хочет что-то спросить, но я восклицаю:

- Давай закончим войну, как тебе идея? Я официально вывешиваю белый флаг.

- Зои…

- Не понимаю, что именно тебя так задело. Да, я часто не дружу со своей головой, и от меня много проблем, однако это не повод молчать два дня подряд! Я ведь всегда такой была.

- Откуда мне знать, какой ты была? – вздыхает Саша. – Мы почти не знакомы.

- Пытаешься добить меня?

- Просто констатирую факт.

- Это обидный факт. Хватит дуться, пожалуйста, - толкаю брата в плечо и строю самое милое выражение, на которое только способно мое бледное лицо. – У меня есть новости. И они вряд ли тебе понравятся. Поэтому рассказывать я хочу их другу, а не потенциальному врагу.

- Что-то о Соне? – Саша вдруг оживает. – Говори. Важна любая мелочь!

Ох, если бы он только знал, о какой мелочи пойдет речь…

- Сейчас будет звонок. Я не хочу вновь нарываться на неприятности. Поэтому давай встретимся на пятом уроке? Возле актового зала? У меня физкультура, и я с радостью вымолю освобождение. Договорились?

Брат серьезно кивает. Поджимает губы и кладет ладонь мне на плечо. Наверно, это знак, что мы вновь можем нормально общаться, однако я почти уверена: перемирие не продлится долго. На самом деле, мне даже страшно начинать разговор. Что бы сделала я, узнай нечто подобное о дорогом мне человеке? Наверно, сошла бы с ума.

Иду на английский, нервно ломая перед собой пальцы. Что же делать? Как рассказать брату о своих догадках, ведь если они ложны – я зря испугаю его до смерти, а если правдивы – поставлю перед страшным фактом: Соня в беде, в то время как мы абсолютно бессильны. Что первый, что второй вариант – сплошной ужас. Знать бы заранее, как он отреагирует. Тогда я бы подготовилась и написала целую речь на тему: не стоит поддаваться панике, когда от наших действий зависит чья-то жизнь.

Громко выдохнув, поднимаю голову и вдруг замечаю перед кабинетом Диму. У меня внутри все неприятно переворачивается. Не знаю: сорваться мне с места, заорать от злости или же похлопать парня по плечу, как новоиспеченного друга. Черт. Поправив школьную форму, рассеяно останавливаюсь перед блондином.

Он молчит. Смотрит на меня, а я и не спешу начинать разговор, ведь нутром чую, что выйдет он безумно странным. Откашливаюсь.

- Ты…

- Да? – поднимаю взгляд.

Дима нервно улыбается и выглядит совсем иначе. Черт подери! Он смущен! Стоило претерпеть все круги ада, чтобы заметить на этом надменном лице хотя бы толику стыда.

- Ты вчера меня не бросила.

- Хотя сильно хотела, - добавляю я, чувствуя себя ужасно глупо.

- Что ж, это просто удивительно. Неужели я сделал что-то такое, чем заслужил твое милосердие? – Дима криво ухмыляется. – Невероятно. И мне даже не пришлось тебя привязывать и насильно заставлять!

- Не думаю, что ты был в состоянии командовать.

- Зато ты всегда в состоянии меня ненавидеть. Что же вчера изменилось?

- Взяла выходной, - язвлю я. Поправляю ремень сумки и устало выдыхаю. – Мне пора на урок. Я не хочу опаздывать.

- Может…, - парень останавливает меня прямо перед дверью. Берет за локоть и впервые дергает на себя аккуратно, а не грубо. Не знаю, что испытывать. Растерянно смотрю на Диму и вижу, как в его глазах отражается нечто новое, доброе, искреннее, - может, повторим?

О, Господи. Мир переворачивается! Меня приглашает на свидание человек, который все это время хранил в своей машине обрывок от моего вечернего платья? Наверно, я сошла с ума.

- Понимаешь, я…, - запинаюсь. Смотрю в его глаза и недовольно стискиваю зубы. Какого черта он выглядит таким примерным? Неужели он вообще думает, что я сумею его простить? Боже, да это ведь дико! – Дим, я должна идти.

- Сначала ответь, - приказывает он.

- Сначала изменись, - парирую я. Отхожу немного в сторону и неуклюже чешу шею. Быть рядом с ним чертовски странно. – Позже поговорим.

- Ммм, - мурчит блондин. Касается пальцами моего лица и, отдаляясь, улыбается, - это ведь не отказ, лгунья.

Он уходит, продолжая испепелять меня довольным взглядом, а я врываюсь в кабинет и взвинчено усаживаюсь на свое место, ощущая, как недоумение горячим, колючим потоком растекается по телу. Что это было? Неужели Дима, наконец, понял, что добиваться девушку, целясь из пистолета ей прямо в лицо – плохая идея?

Остаток дня провожу в прострации. Никак не могу понять, что именно меня так тревожит: мысли о Соне, мысли о Диме или мысли о Теслере.

Андрей. Глаза так и закрываются, едва я про себя произношу его имя. Мне сложно в этом признаться, но, кажется, я жутко по нему скучаю. И пусть у нас не было тех воспоминаний, о которых рассказывают друзьями или знакомым, но для меня каждая проведенная с ним минута значит очень и очень много. Я хочу его увидеть. Я хочу его услышать. Более того, я хочу, чтобы он тоже этого захотел. И тут – черт – огромная загвоздка, ведь, кажется, ему до меня нет никакого дела. Наверно, удивляться этому глупо. С какой стати ему вообще обращать на меня внимание? Какая у нас разница в возрасте? А какая разница в суждениях о жизни? Уверена, то, что для меня белого цвета – для него, определенно, черного. И то, что он считает приемлемым, для меня – грех в чистом виде.

Однако как бы я не пыталась убедить себя в том, что между нами огромная, вековая пропасть – ничего не выходит. Я приказываю себе не думать о нем, думая о нем, и все это походит на такой дикий абсурд, что голова к концу занятий ужасно гудит.

Взяв освобождение на физкультуре, несусь к актовому залу.

Сердце так и стучит в преддверии страшного разговора. Стоит ли вообще делиться с Сашей своими переживаниями?

Стоит. Я должна рассказать ему обо всем, что знаю, иначе потом попросту не смогу посмотреть ему в глаза. Мы решаем ретироваться на балкон. Он широкий, длинный. Плюс около стены стоит два серых диванчика, что значит, мне не придется падать от страха на ледяной кафель. Сажусь напротив брата, скрещиваю на коленях руки и вдыхаю теплый, весенний воздух глубоко-глубоко в легкие, пытаясь сконцентрироваться на проблеме.

- Ты бледная, - бросая вниз портфель, сообщает Саша. – Может, сходим в столовую?

- Нет, все в порядке. Дай мне секунду.

Мое беспокойство застает парня врасплох.

- Что случилось? – спрашивает он. – Зои, ты меня пугаешь.

- Все очень плохо, - признаюсь я и беру брата за руки. – Обещай, что не станешь кричать. Пожалуйста. Иначе мы потратим много времени впустую.

- Ты и так тратишь его впустую, пытаясь меня успокоить.

- Я тебя подготавливаю…

- Зои, говори уже, в чем дело!

- Ладно, - соглашаюсь я. Мне трудно дышать. Чувствую, как кожа воспламеняется под сердитым взглядом брата, и устало горблюсь. – Я говорила с Теслером. Он думает, похищение Сони как-то связано с Ростовым.

- Игорем Ростовым? – глухим голосом переспрашивает Саша и бледнеет. Наверно, он в курсе того, чем этот человек промышляет. Брат отворачивается, стискивает зубы, затем резко поднимается с дивана и нервно сплетает в замок руки за головой. – Черт, черт!

- Ты знаешь, кто это?

- Конечно, знаю! – рявкает он.

- Это не точно, и я не хочу тебя зря пугать, но…

- Что если твой Теслер ошибается? Что если он не прав?

- Человек, выкупивший Соню на благотворительном вечере, пару дней назад встречался с Ростовым. Проходит сделка, Болконский весь на иголках. Я понятия не имею, что происходит, кому верить, как быть, но Саша, тут что-то не чисто, и, возможно – только возможно – что Соня похищена именно ими.

Брат облокачивается руками о поручни и горбится, устало склонив голову вниз. Наверно, он сильно напуган. Встаю с дивана и становлюсь рядом с ним, впялив взгляд куда-то вдаль, за горизонт. Мы молчим несколько минут, а затем я восклицаю:

- Мама говорила, не бывает безвыходных ситуаций! Знаю, сейчас это звучит глупо…

- Так и есть.

- …но мы ведь всегда можем обратиться за помощью! Стоит, наконец, поговорить с отцом и рассказать ему обо всем, что творится. Он не останется в стороне. Я уверена!

- Он сражается с Болконским уже столько лет, Зои, - морщась, шепчет Саша и горбит спину еще сильней, - у нас нет шансов.

- Пожалуйста, только не сдавайся! Давай, поедем к отцу. Прямо сейчас. Возьмем письмо Сони, покажем его полиции и…

- Что? Что потом? Мы лишь привлечем к себе внимание и поставим свои же жизни под угрозу. Нельзя высовываться без прямых доказательств.

- Прямых доказательств?

- Признания Болконского, или кого-то из его подчиненных.… Но ты должна понимать: это нереально. Сам Валентин никогда не напишет повинную, а людям, как ни странно, хочется жить. Вот и все. Без вариантов.

- Значит, мы должны узнать, где именно держат Соню! – не унимаю я. - Не получается действовать законно, обратимся к методу наших врагов! Выкрадем ее обратно.

Саша горько усмехается. Потирает ладонями лицо и спрашивает:

- Ты ведь шутишь?

- Нет.

- Зои, наверняка, это место серьезно охраняется. У Ростова целая империя, понимаешь? Он занимается продажей девушек ни один год, и как-то раз, судья, решивший приписать ему срок, сам лишился дочери. Улавливаешь? Его сняли с должности – теперь наверху мой отец. Однако что-то мне подсказывает, что он не захочет повторять ошибки своего предшественника.

- Будем действовать в одиночку.

- И куда направимся?

- Обыщем весь Санкт-Петербург! Каждый заброшенный дом, каждое здание за городом! Если Андрей прав и в деле замешан Болконский – у Сони совсем мало времени.

- Господи, почему ты вообще ему доверяешь? – искренне удивляется брат. - Это так глупо. Я тебя не понимаю! Потерять голову из-за какого-то наемника...

- Давай не будем об этом.

- Почему? Я не прочь услышать продолжение, - доносится за моей спиной.

С ужасом замираю. Несколько секунд просто не могу пошевелиться, а затем чувствую, как внутри все покрывается диким, колючим холодом и оборачиваюсь.

Лицо Димы искажает гримаса злости.

- Он все-таки пришел за тобой.

Молчу. Мы продолжаем буравить друг друга взглядом до тех пор, пока Саша вдруг не срывается с места. Он кидается на блондина, выпускает вперед сжатый кулак, однако падает навзничь, столкнувшись с мощным блоком. Дима громко смеется.

- Серьезно? Ты хотел меня ударить? – Он свирепо бьет парня ногой по животу. – Ты этого хотел? Да? Этого?

- Прекрати! – Хватаю Диму за руку и тут же об этом жутко жалею. Он сжимает пальцы вокруг моей шеи и сдавливает их так сильно, что я кричу. – Что с тобой? Что ты делаешь?

- Ты обманула меня.

- Мне больно!

- Ты смотрела мне в глаза и лгала, ты…, - он приподнимает меня над землей. Дышать совсем нечем. Я стискиваю зубы, тщетно пытаясь освободиться от оков, и замечаю перед глазами черные, прыгающие точки. А Дима не останавливается. Тянет меня все выше и выше...

Валюсь на пол. Касаюсь дрожащими пальцами шеи и вдруг вижу, как Саша беспомощно переминается с ноги на ногу, не наносят удары, а пытаясь их избежать. Мне становится жутко страшно. В глазах Димы больше нет света. Они черные, мутные, как у акулы. Он следит за моим братом, словно за дичью, и пинает его жестоко, безжалостно, цепляя ребра, лодыжки, шею; предотвращая любые попытки ответить, вырваться вперед. После очередного сильного удара, Саша отлетает назад и пачкает белую стену здания тонкими, кровавыми точками.

- Я ненавижу, когда кто-то, - Дима хватает моего брата за волосы, - прерывает, - он бьет его головой о стену, - мой, - бьет еще раз, - разговор!

А затем грубо отбрасывает в сторону, будто ненужный мусор.

- Прекрати! – ору я, подскочив на ноги. Вижу, как Саша корчит от боли, и закрываю руками лицо. Мне нечем дышать. Мне совсем нечем дышать!

- Что случилось? – с наигранным беспокойством, спрашивает Дима. – Ты напугана? Тебе страшно? Не стоит волноваться, птенчик, я же рядом!

- Что ты творишь? – кричу я. – Прошу тебя, перестань! Он ни в чем не виноват!

- Как ты могла? Теслер? Серьезно? Да отец кожу с него живьем снимет! – блондин порывисто стирает с лица чужие капли крови. Смотрит на меня дикими глазами и морщится так, будто ему жутко больно. – Я думал, мы, наконец, нашли общий язык!

- Так и есть!

- Нет, черт тебя дери, Зои, нет! Не нашли! Ты лгала мне, ты делала вид, что слушаешь, что волнуешься. Но все это было полной чушью!

- Дима, - судорожно выдыхаю. Медленно приподнимаю руки и горблюсь так, будто он опасное животное, и мне не стоит делать резких движений, - прошу тебя…

- Нет, - шипит он. Вихрем оказывается рядом и говорит, - я найду его, и убью. И всю его семью. Его мамашу, отца, сестру, всех. И знаешь почему? Потому что ты любишь врать, моя дорогая, милая, Зои.

Голос парня ядом растекается по моему телу.

- Ты не посмеешь. Не сможешь! Андрей…

- Андрей? – криком перебивает меня Дима и с диким отчаянием хватается пальцами за ворот моей блузки. – Андрей? – повторяет он, замирает, и глаза у него наливаются яростью и сильной болью. Парень едва стоит на ногах. Пошатывается и глухо удивляется, - почему, Зои?

Не знаю, что ответить. Не отрываю взгляда от лица блондина и чувствую, как внутри сжимаются один за другим все органы. Мне страшно. Надо бежать, но я не могу пошевелиться.

Свет из открытых дверей бьет мне прямо в лицо. Теплый ветерок щекочет кожу, издалека доносятся чьи-то голоса. И все это кажется ненастоящим, выдуманным кошмаром, в отличие от стальных пальцев парня, стискивающих мои плечи.

- Отпусти, - прошу я, упрямо сдерживая в груди ужас, - я хочу уйти.

- И что? – злится Дима. – Ты не представляешь, как сильно ты меня разочаровала, Зои.

- Саше надо к врачу.

- Саша подождет! – рычит мне прямо в лицо парень и улыбается так свирепо, что у меня перехватывает дыхание. Его руки поднимаются с моих плеч, медленно, страстно, оказываются на шее, замирают, сцепив горло в неровный круг, и я дергаюсь в сторону, однако блондин тут же касается лбом моей щеки. Слышу его тяжелое, грузное дыхание, и зажмуриваюсь, ощущая всеми клеточками своего тела нечто ужасное. – Когда же ты, наконец, сломаешься, лгунья?

- Дима, прекрати! – задыхаясь, хриплю я и ощущаю, как его пальцы с силой сдавливают мое горло. Моя спина вдруг врезается в стену. Я поднимаюсь на носочки, морщусь от колючей боли и шепчу, – ты – это не твой отец. Ты…, ты…, - глаза непроизвольно закатываются, - ты не обязан этого делать! Дима! Мне…, мне больно!

Я начинаю кашлять. Чувствую невесомость, на фоне слышу рычание парня, и мотыляю ногами из стороны в сторону, пытаясь ослабить тугую хватку. Тщетно! Уже через пару секунд я слышу чей-то дикий крик, и только потом понимаю, что он мой собственный. Господи! Белый коридор становится узким, черным, я ужасно пугаюсь, хочу говорить с парнем, хочу дотянуться до той светлой части, которую прежде в нем отрицала, но не могу даже слова вымолвить.

- У меня больше нет сил! – где-то за пределами моего разума, кричит Дима. – Я больше так не могу, не могу, не могу!

- П-п-пожалуйста.

Цепляюсь руками за его плечи. Кто бы мог подумать, что боль от удушения – такая дикая. Неприятная. Мое горло вспыхивает огнем, легкие сотрясаются от кашля, и единственное, чего я искренне желаю – поскорее отключиться, прекратить чувствовать.

Глаза ошпаривают слезы. Вяло и слабо бью руками, царапая лицо парня, его шею и плечи, извиваюсь, рычу, ударяюсь головой о холодную стену.

- Дима! – темнота забирает и его злые, свирепые глаза. Понимаю, что сейчас отключусь и говорю первое, что приходит мне в голову, – Андрей…

- Андрей? – глухо переспрашивает парень. Кажется, теперь его пальцы просачиваются сквозь мою кожу. Зарычав, он отстраняет меня от стены, а затем вновь кидает на нее, только сильней и жестче. – Где же он сейчас? – орет мне прямо в лицо блондин отчаянным, убитым голосом, - где же он? Может, позовем его вместе? Давай! Андрей! Андрей! Чего ты молчишь? Кричи! Кричи его имя! Андрей!

И вдруг я падаю на пол. От неожиданности вскрикиваю, судорожно хватаюсь руками за горло и начинаю кашлять так сильно, что становится дико больно! Лицо горит! Шея горит! Сворачиваюсь в клубок, поджав к себе ноги, и рыдаю, едва успевая хватать губами воздух.

- Зои?

Сквозь слезы, распахиваю глаза. Саша стоит около распахнутых дверей. Однако где же Дима? Куда он испарился? Что произошло? Я нахожу его уже через пару секунд. Точней его пальцы. Они держатся за край перил и выглядят такими же белыми, как и все школьные стены.

Брат падает рядом. Обнимает меня за плечи, и мы синхронно переводим взгляд в сторону блондина, который с трудом пытается подтянуться и забраться обратно на балкон.

Слезы продолжают катиться по щекам. Я смотрю на Диму, вижу, как он облокачивается всем телом о край поручней, и едва сдерживаюсь от крика. Сжимаю пальцами опухшую шею и неожиданно понимаю, что есть люди, которые становятся чудовищами, но есть и те, кто ими рождается.

Блондин ловит мой взгляд. Цепенеет и на несколько секунд превращается в того самого парня, который совсем недавно хотел встретиться со мной после уроков. Вижу в его глазах раскаяние, правда, на этот раз не ощущаю ни капли сострадания.

- Зои, - хриплым голосом шепчет он и вдруг протягивает в мою сторону руку. Даже не двигаюсь, - Зои, пожалуйста.

Не шевелюсь. Стискиваю зубы и сжимаю ладонь брата с такой силой, что сводит пальцы.

Неожиданно Дима кивает. Будто себе. Будто соглашается с чем-то. Он улыбается, и мне кажется, я вижу, как блестят его глаза, а затем…

- Я люблю тебя, лгунья, - говорит он и с силой отталкивается руками от бортика.

- Нет! – слишком поздно кричу я. Тело парня скрывается за краем, я подрываюсь вперед и уже через пару секунд слышу глухой удар.

ГЛАВА 22.

Нас держат в школе целые сутки. Заставляют смотреть записи с видеокамер снова и снова, и каждый раз я отворачиваюсь, едва Дима отталкивается руками от перил. Перед глазами стоит его образ, его последние слова…, дышать жутко сложно. Я постоянно рвусь на улицу, но меня не выпускают и держат в кабинете литературы, будто в тюрьме. Изредка заходят полицейские. Они садятся напротив и записывают историю, надеясь, что в один момент я запутаюсь и выдам нечто доказывающее мою вину. Однако, правда в том, что мне и сказать-то нечего.

Наблюдаю за небом. Оно темнеет, превращается в черное полотно, искусно зазывает к себе, притягивает, и я послушно подхожу к окну, приложив ладонь к холодному стеклу.


Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 31 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.035 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>