Я не слышала выстрела. Я даже не успела заметить что, кто-то появился на пороге. Но сейчас я вижу кровавое пятно, которое льется из тонкой дыры меж рыжих волос. И я хватаюсь руками за лицо и начинаю кричать. Кричать во все горло. Изо всех сил. Отшатываюсь назад, ору и ору, и вдруг вижу человека в черной одежде, в черной маске, в черных толстых ботинках. Он побегает ко мне, хватает за лицо и сжимает его с такой силой, что я вмиг прекращаю оголтело кричать.
Незнакомец рывком тянет меня обратно в комнату, захлопывает балкон и оборачивается.
Не могу стоять на ногах. Все кружится и кружится, и я непроизвольно гляжу на мертвого рыжеволосого мужчину, и вместо ора, начинаю плакать.
- Боже мой! – хватаюсь пальцами рот. Грудь разрывается от безумного, истошного вопля, но я держу его в себе, боясь, что тогда и меня пристрелят, тогда и меня убьют! И я смотрю на лицо в маске, и жду, когда же он рывком снимет ее с себя, и понимаю, что поступить он так не сможет, ведь тогда я буду знать его имя. Как вдруг происходит нечто невероятное. Он все-таки стягивает с себя черную, тканевую маску, и я вижу его лицо.
ГЛАВА 12.
Несусь со всех ног. Добегаю до лифта, нажимаю на кнопку, но она не загорается. Пробую еще раз. Тщетно.
- Нет!
Бегу к запасному выходу. Едва не падаю на пороге, но выравниваюсь и испуганно задерживаю дыхание. Я должна нестись. Изо всех сил. Как можно дальше. Я упрямо сдерживаю в груди рыдания, надеясь, что так будет легче, проще. Но, сопротивляясь, мое тело лишь слабеет, как при серьезной болезни. И я проигрываю, и бегу, пошатываясь из стороны в сторону, и цепляюсь плечами за стены, цепляюсь руками за собственный страх.
- Давай же, - говорю я себе, вытирая на ходу слезы. Сосредоточенно перепрыгиваю сразу через несколько ступенек и боюсь того, что он преследует меня, пытается нагнать. Однако ничего у него не получится, если я сумею взять себя в руки. Если не буду останавливаться.
Внезапно меня прибивает на повороте к стене с немыслимой силой. И я верещу, крепко зажмурив глаза.
- Не трогай меня! – ору я. – Не трогай! Не трогай! - Отбиваюсь, извиваясь из стороны в сторону, продолжая кричать. – Отпусти!
- Прекрати сопротивляться, - отрезает ледяной голос. Руки парня приподнимают мой подбородок, и тянут на себя. – Открой глаза. Посмотри на меня.
- Нет, нет!
- Посмотри.
- Ты убил его! Ты же его убил! – Я все-таки невольно решаюсь взглянуть на парня, и тут же взрываюсь новым приступом ужаса. – Зачем? Зачем ты это сделал?
Его лицо совсем близко. И я тону в этих синих глазах, абсолютно не понимая, как могла так кардинально заблуждаться в человеке.
- Это просто работа, - цедит он. Испепеляет меня знакомым и чужим взглядом и повторяет, - работа.
Я закрываю руками лицо. Не хочу смотреть на Андрея, не хочу слышать его, чувствовать. Горблюсь и вжимаюсь в стену еще сильнее, надеясь, быть к нему как можно дальше. Не могу поверить в то, что произошло, как не пытаюсь. Теслер убил мужчину. Прострелил ему голову. А главное, я даже не хочу взвывать к его совести, ведь знаю: преступление он совершил вполне осознанно, добровольно. Никто не заставлял его, не грозил проблемами или неприятностями. Он просто лишил человека жизни, и сейчас ничуть не жалеет. Совсем.
- Я говорил тебе.
- Ты убил невинного человека!
- Это ты его убила. - Мы встречаемся взглядами, и я растеряно горблю плечи. – Неужели ты думала, что Болконский так просто закроет на это глаза?
- Это безумие, о, боже, - порывисто наклоняю вперед голову и хватаюсь пальцами за мокрое от слез лицо, - этот человек не виноват. Ни в чем.
- Он изнасиловал двух девушек. Он заслуживал того, что с ним случилось.
Я вдруг делаю то, что не должна делать. То, что неправильно и легкомысленно: подаюсь вперед и изо всех сил бью Теслера ладонью по лицу. Он так и застывает с красным отпечатком от моих пальцев. Сосредоточенно впяливает в меня ошеломленный взгляд, а я грузно дышу, не в состоянии трезво мыслить. Смотрю на него, вижу это невозмутимое выражение лица, эти равнодушные, темные глаза, эти скулы, черные волосы, и вновь замахиваюсь, мечтая и сгорая от дикого желания сделать ему еще больней. Однако на этот раз парень перехватывает мою кисть в воздухе и рычит:
- Никогда так не делай.
- Я тебя ненавижу! Ненавижу!
Хочу вновь его ударить, однако не выходит. Теперь Теслер сжимает два моих запястья, и он с силой пихает меня назад, так, чтобы я намертво впечаталась в стену.
- Почему ты так поступаешь? – срывающимся голосом тяну я. – Зачем это делаешь? Ты же совсем другой. Ты же спас меня в баре, не бросил, как остальные!
- Забудь об этом, - он наклоняется вперед, сильнее сжимает мои руки, вдавливая их в стену, и шепчет, - я не знал, кто ты.
- Теперь знаешь.
- Какая разница.
- Ты делаешь мне больно.
Неожиданно глаза Андрея становятся совсем другими, живыми, красивыми, с примесью сожаления и желания. И он закрывает их, и я думаю, что вот-вот упаду в обморок от каскада безумных, смешанных чувств.
- Ты мне тоже, - вдруг отвечает он.
Мне не пошевелиться. Я открываю рот и ощущаю слезы, которые тонкими, горячими линиями катятся по моему лицу и падают к нему на плечи. В голове все смешивается. Я крепко зажмуриваюсь и с силой прикусываю губы, чтобы не закричать от обжигающих чувств.
- Я должен отвезти тебя.
- Куда?
Он поднимает тяжелый взгляд и говорит:
- Это часть заказа.
Обиженно и горячо вырываюсь из его хватки и потираю зудящие кисти. Часть заказа? Еще никогда мне не было так больно. Я желаю рассыпаться на сотни частей, прямо здесь, лишь бы не чувствовать того, что чувствую. Но реальность продолжает обжигать меня своим огнем, не щадит ни одной моей просьбы, ни одной моей надежды, и мне ничего другого не остается, кроме как поддаться.
- Как скажешь.
Равнодушно вытираю лицо. Отхожу от стены и спускаюсь по лестнице. Обещаю, что не произнесу ни слова, не посмотрю на Андрея, не подумаю о нем. И я, правда, держу обещание. Держу его ровно пару секунд. А затем перевожу взгляд и с силой зажмуриваюсь. Мне никогда не смириться с тем, кто он есть. Никогда его не простить. Стоит остановить все сейчас, пока еще есть, что спасать; пока есть, чему биться. Но я упрямо не верю своим же мыслям. Пытаюсь побороть это дикое отвращение, которое возникает каждый раз, когда я замечаю его синие глаза или черные волосы. Пытаюсь, сопротивляюсь, спорю с собой и медленно схожу с ума.
Возле входа нас ждет черный «Харлей». Не хочу уезжать, не хочу садиться, но у меня нет выбора. К тому же я знаю, что виновата в смерти рыжеволосого незнакомца, ведь если бы я не ушла с вечера, если бы я послушала Диму, он был бы жив. И потому поджидающая меня участь уже сейчас кажется мне справедливостью. Я должна поплатиться за то, что обрекла человека на гибель лишь потому, что он захотел провести со мной время. Должна, пусть звучит это глупо и невероятно. Но, кажется, я, действительно, убила человека, пытаясь убежать от того, что было впереди меня.
Дрожащими руками обхватываю талию Теслера. Зажмуриваюсь и пытаюсь выкинуть из головы все мысли о том, что произошло в номере. О выстреле. О крови. О том, как я в ужасе убежала прочь. Но сердце у меня разрывается на куски от истошных, колючих чувств, и я подаюсь вперед, и кладу голову Андрею на спину, и морщусь от этой новой, неизведанной пока мне боли, не в состоянии сдержать эмоции. Возможно, Дима был прав. Теперь я должна привыкнуть к этому чувству. Должна принять его и жить с ним, как живет он со своим безумием и одиночеством. Но это так сложно.
Мы приезжаем на шумную улицу. Я нехотя отстраняюсь, поднимаю тяжелый взгляд и вижу красивый, большой дом, переполненный толпой оголтелых подростков. Повсюду витает запах алкоголя, из окон рвется дикая, оглушающая музыка. И я недоуменно замираю, боясь даже представлять, что ждет меня внутри.
Порывисто слезаю с байка. Поправляю мятое платье, вытираю мокрые глаза и вздергиваю подбородок, желая выглядеть увереннее, желая заставить себя быть увереннее.
- Единственное, что я могу для тебя сделать – это больше ничего для тебя не делать.
Устало оборачиваюсь. Вижу напряженное лицо Андрея, его устремленный вдаль взгляд и бледные костяшки пальцев. Я не отвечаю. Не хочу с ним говорить. Или попросту не нахожу в себе сил или смелости. Не знаю. Почему-то мне кажется, что если я сейчас открою рот, то вновь заплачу, а мне нельзя больше плакать. Только не здесь. Только не при этих людях, которые так и ждут, когда я сломаюсь и разрыдаюсь у всех на виду.
Он тоже больше не произносит ни звука. Лишь переводит на меня взгляд и крепко стискивает зубы, будто ему больно в той же степени, что и мне. Но это вряд ли. Вряд ли он вообще понимает, что я сейчас чувствую. Люди толком-то и не способны друг друга понять. Они могут лишь притворяться, но это дело времени. Ощущения у всех нас разные и болевой порог – тоже. Они могут сказать, что знают, но знать не будут, и не потому, что вдруг решат обмануть, а потому, что попросту не сумеют идентично испытать то же самое.
Однако в какой-то момент, во мне все-таки что-то ломается, мы смотрим друг на друга слишком долго, и я хочу безмерно, отчаянно, чтобы он вдруг вскочил с места и забрал меня отсюда как можно дальше. Дальше от этих гнилых людей. Дальше от себя самого, коим он становится, находясь рядом с ними. Но ничего не происходит. Мы оба понимаем: ничего хорошего ни его, ни меня не поджидает в будущем, но мы не сопротивляемся. Он уезжает. А я иду в дом. Он понимает, что не простит себя за это. А я понимаю, что не смогу это пережить.
В доме полно подростков. Все они кричат, пьют, танцуют и забивают помещение едким, мутным дымом от сигарет или наркоты. Я вижу, как она девица сидит верхом на парне, как она лижет ему шею, и с отвращением отворачиваюсь. Прохожу мимо орущих дрыщей, для которых уже один стакан пива – смертельная доза, и поднимаюсь на второй этаж. Не знаю, почему иду туда. Наверно, чувствую, что Дима именно там. И что он меня ждет.
Заглядываю в комнаты. Постоянно натыкаюсь на какие-то потные, сосущиеся парочки и уже сама едва сдерживаюсь от тошноты. Неужели у богатеньких подростков нет иных вариантов? Или трахаться на подобных вечеринках – особая традиция? Обряд посвящения? Привилегия высшего класса?
Я открываю очередную, широкую дверь и удивленно застываю на пороге. Здесь пусто. Как же так вышло, что гормональные бомбы не заметили свободного уголка? Не могу стоять на ногах и решаю отдохнуть. Запираюсь, иду к кровати и устало присаживаюсь на ее край. И что дальше? Было бы классно, если потолок вдруг рухнул и придавил меня с безумной силой, и я бы прекратила дышать, и сдохла бы. Да, точно было бы интересно.
Дверь вдруг открывается. Входят три человека. Один из них выше остальных, красивее и опаснее. И он смотрит на меня, не скрывая улыбку, будто подтвердились его самые худшие опасения.
- Как прошел вечер?
Издевка в словах Димы должна меня задеть, но я не реагирую.
- Как обычно.
- Ничего интересного? Ни рыжего ублюдка, ни дыры в его голове?
- Ничего, - гортанно шепчу я.
Блондин стремительно подлетает ко мне. Осматривает платье, лицо, плечи. Облизывает сухие губы и вдруг со всей силы стаскивает меня с постели. Я падаю на пол. Через страх и смятение поднимаюсь на ноги. Хочу выпрямиться, как вдруг вновь падаю навзничь от того, что он бьет меня по лицу.
- Ты хотя бы представляешь, сколько стоит мое терпение? А твой характер? Я думал, мы поняли друг друга и решили не ссориться.
- Мы и не ссорились, - равнодушно шепчу я, пытаясь подняться, но вдруг чувствую его пальцы на своих плечах. Они порывисто тянут меня вверх, впиваясь под кожу.
- Вставай! Ну же! Извиняйся. Как можешь. Как умеешь. Или как твоя мамочка, а? Что она делала? Что входило в спектр ее услуг?
- А как извинялась твоя мамочка?
В глазах у Димы проскальзывает нечто безумное. Он внезапно грубо бьет меня по лицу, и я отворачиваюсь от вспыхнувшей по всему телу боли. Глаза наливаются слезами. Открываю рот, хочу закричать, как вдруг слышу звук рвущейся ткани. Грудь сжимает дикий, лютый ужас. Пытаюсь вырваться, восклицаю:
- Нет! – и чувству, как блондин сдирает с меня юбку, разрывая ее на две части. – Нет!
Я опять кричу, извиваясь всем телом, вырываясь наружу изо всех сил, однако Дима так крепко прижимает меня к себе, что мне даже дышать сложно. Уже через пару секунд, он кивает двум своими невидимым дружкам, и они оказываются по бокам от моего тела. Крепко хватают за руки, за плечи, в то время как блондин элегантно сбрасывает на пол пиджак. Я ору. Знаю, что никто меня не услышит, но отчаянно взвываю к помощи, надрывая легкие и глотку.
- Нет, нет! – отталкиваюсь от Димы ногами. Он пытается раздвинуть их, но я упрямо и одержимо сопротивляюсь, извиваясь всем своим телом. – Помогите, помогите!
- Замолчи.
- Пожалуйста, не надо, нет! Дима! Прекрати! – из глаз рвутся горячие слезы. Я пытаюсь посмотреть парню в лицо, но не могу. Один из качков хватает меня за волосы и грубо тащит их вниз. Так, чтобы я не могла вертеть головой. Но я все равно кричу, отбиваюсь и неожиданно вспоминаю маму. Что бы она сказала? Что бы она сделала, увидев, как со мной обращаются? Да, она разодрала бы им глотки! Выдрала бы им легкие! Я до боли стискиваю зубы, мычу и верещу, - мама, мама!
А Дима, расстегивая ширинку, смеется:
- Давай, позови ее еще раз! Меня это даже заводит. Давай, Зои! Давай!
И я не хочу делать, как он велит, но все равно непроизвольно зову ее, искренне веря, что она сейчас вломится в эту комнату и спасет меня, поможет мне! Но она не придет, Зои! Она умерла. Она не вытащит тебя отсюда!
- Нет! - Грудь сотрясают рыдания. Блондин разрывает корсет, припадает губами к моей шее, а я кричу и кричу. Чувствую, как руки сводит в тех местах, где их сжимают два парня и плачу от безнадеги, от боли и отчаяния. Вдохнув как можно больше воздуха, я вновь пытаюсь оттолкнуться от Димы ногами, однако не рассчитываю силу, и сама отпружиниваю назад. Моя голова налетает на нечто острое, и я вдруг вижу падающий на мои плечи черный потолок. Не думаю, что он, действительно, падает, однако ничего не успеваю понять и отключаюсь.
Когда я прихожу в себя, в комнате тихо. Открываю тяжелые веки, приподнимаюсь и вдруг понимаю, что на мне нет нижнего белья, что тело прикрывают лишь оборванные остатки от бордового платья, а на руках и талии огромное множество небольших синяков, по очертаниям напоминающих отпечатки ладоней. Горло сводит. Слезы, так и застывают на глазах, и я дрожу от холода, который пробирается сквозь кожу, проникает внутрь тела.
- Мы хорошо провели время, - вдруг отрезает знакомый голос. Поднимаю голову и вижу Диму. Он кидает на смятую постель деньги. Затем подходит к двум парням, один из которых дрожащими пальцами пытается застегнуть ширинку, и добавляет, - больше твои услуги нам не потребуются.
Я остаюсь одна в этой пустой, темной комнате, трясущимися руками закрываю голое тело и все-таки начинаю плакать. Меня ломает. На части. Как ветку. Закрываю пальцами глаза и ору изо всех сил, изнывая от отвратительной, колючей боли где-то в сердце. Тело ноет, его крутит, тянет, и я как не пытаюсь, не могу поверить в то, что произошло. Покачиваю головой, говорю себе: нет, нет, это не так, ничего не было, не может быть, а сама беззвучно трясусь от рыданий, ошпаривающих горло. Порывисто подрываюсь с постели. Стискиваю зубы, нахожу чью-то спортивную, длинную кофту и набрасываю ее на плечи. Решаю бежать вон из дома. Вырываюсь на улицу и, не обращая внимания на ошеломленные, любопытные взгляды, несусь вперед. Дальше. Как можно дальше.
Когда слезы заканчиваются, и сил не остается, я сбавляю темп. Молча, крепко сжимаю губы и иду вперед, понятия не имея, где нахожусь. Просто переставляю дрожащие ноги и не оборачиваюсь, зная – за спиной слишком много воспоминаний, которые мне абсолютно не нужны. Я бы все отдала, чтобы попросту стереть их, чтобы нажать на кнопку и проснуться без памяти, совсем другим человеком. Поднимаю взгляд, замечаю знакомое здание и иду к нему, как к единственному светлому пятну во всем черном тумане.
Почему-то женщина за регистрационным столом не останавливает меня, но и не улыбается как прежде. Лишь провожает ошеломленным взглядом до лифта и исчезает из вида, когда дверцы закрываются. Я не хочу думать о ее реакции, как и об остальных прочих. Упрямо вычеркиваю из головы то, что уже успела заметить в ее глазах: шок, сожаление, и плетусь вперед. Открываю дверь палаты, прохожу внутрь, замираю.
- Зои?
Саша отрывает взгляд от электронной книжки и испуганно роняет ее на простынь. Затем, несмотря на синяки и ушибы, подрывается на ноги и кидается ко мне.
- Что с тобой? – кричит он. – Что случилось? Зои? Посмотри на меня! Посмотри!
Но я не могу на него смотреть. Закрываю руками лицо и вдруг оказываюсь в теплых, крепких объятиях. Саша сжимает меня изо всех сил и шепчет дрожащим голосом:
- Я убью их, убью их всех, Зои.
И я знаю, что вряд ли он исполнил данное обещание, но киваю. Сжимаю его худоватые плечи и обессиленно плачу, не представляя, как мне теперь быть и что делать.
- Мы справимся, - обещает он. – Мы переживем это, Зои. Переживем вместе.
Однако вряд ли такое можно пережить. Саша подталкивает меня к постели, укрывает одеялом, а сам садится рядом, будто помощь нужна отнюдь не ему. Он сжимает мою руку и порывисто моргает, словно пытается очнуться от ночного кошмара.
- Ты не оставишь меня? – почему-то спрашиваю я и с надеждой смотрю на брата. И впервые я вижу на его лице не страх, не сомнение и не горькую улыбку.
Саша сводит брови и отвечает мне серьезным, ледяным голосом:
- Никогда.
И я ему верю. Закрываю глаза и засыпаю.
ГЛАВА 13.
Софья Нелова не появляется в школе уже две недели. Саша не находит себе места, я не нахожу ее исчезновение случайным, а Ярый находит для нас спасительный порошок снежного, мыльного цвета немного горького на вкус.
Мы стоим на парковке и поочередно вдыхаем белые кристаллики с самодельного, смятого листа бумаги. Когда я откидываю назад голову и потираю зудящий нос, у меня все начинает летать и кружиться перед глазами, будто сижу я не в машине, а на карусели в родном городе, и нас так и вертит, и вертит, и вертит. Цвета сменяют друг друга, я слышу, как смеются парни и почему-то тоже улыбаюсь, воображая, что не докатилась до такой низости и ни разу не кайфовала с друзьями в тачке.
- Идемте, - командует Саша. Он первым выкатывается из салона. Выпрямляется и тянет руки к черному небу, словно пытается дотянуться до него пальцами. – Звезды! – вопит он и хохочет, - звезды падают на меня!
Ярослав присоединяется к нему, и они вдруг носятся по полупустой парковке, выкрикивая все известные им названия созвездий, грезя о красивом апокалипсисе, где человечество убивает не метеорит, а падающий Сириус. Я невозмутимо закатываю глаза. Что особенного в том, что на наши головы валятся звезды? Куда больше меня волнует земля, бродящая под ногами волнами и косой, пьяный горизонт. По-моему, раньше он выглядел иначе. Я подхожу к ребятам и подхватываю их за локти.
- У нас важные дела, забыли? Нам предстоит отомстить каждому, кто когда-то посмел перейти нам дорогу!
- Идем в путь!
- Путь в идем!
Несемся к супермаркету. Врываемся в главные двери и тут же пускаемся к прилавкам. Саша хватает тележку, Ярый хихикает, заставляя ее алкоголем, а я бегу к отделу с краской. Беру пять красных баллончиков, клей и ножницы. Потом упаковываю три отвратительных, слизистых селедки, дожидаюсь Сашу и вместо того, чтобы сложить все набранные мной предметы в корзину, сама усаживаюсь внутрь, и раскидываю руки в сторону, когда брат со всех ног несется вдоль светящихся прилавков. Я сбиваю пальцами продукты. Они падают за нами, оставляя след, волшебные «крошки», и мы слышим, как ругается охранник, но не обращаем на него никакого внимания. Ярослав неуклюже кидает на мой живот два толстенных, шерстяных одеяла, упаковку шоколадного печенья и кривит губы:
- С вами я стал бунтарем.
- О, да. Твой мамочке явно не понравится, что ты нюхаешь кокс и гробишь городское имущество. Зои, мы, определенно, плохо на него влияем.
- Вообще-то я имел в виду шоколадное печенье. Мне дома его запрещают есть.
Я хохочу и раскрываю соленые орешки. Охранник, увидев это, меняется в лице, бледнеет, сереет, желтеет и верещит:
- Вы не имеете права!
- Не имеем? – Ярый вытаскивает пачку денег. Машет ею перед собой и ржет. – Вы в этом уверены? Уверены, что я чего-то не могу? Да, мне все блин можно! Я и вас куплю, если захочу, понятно? И этот магазин. И этот район. Поэтому простите, однако ваша претензия отклоняется.
- Он юристом хочет быть, - киваю я, прожевывая орехи. – Так что не спорьте с ним.
Мужчина застывает на месте. Я смеюсь, и мы подлетаем к кассе. Толстая женщина даже не пытается как-то сопротивляться. Пробивает продукты и хмурит брови, заметив десять пачек женских прокладок. Все-таки поднимает на меня взгляд, а я раздосадовано шепчу:
- Слишком они у меня обильные в последнее время.
Выбегаем на улицу и скидываем пакеты на заднее сидение. Саша садится за руль, Ярый устраивается рядом с шоколадным печеньем, а я плюхаюсь впереди. Даже в состоянии дикого и страшного опьянения пристегиваюсь. Думаю, я никогда не избавлюсь от этого. Всегда буду сидеть с трясущимися руками, и всегда буду помнить крик, прозвучавший за секунду до того, как маму у меня отняли.
Приезжаем к дому номер один.
Хохоча выскакиваем из салона, хватаем баллончик, селедку и заранее подготовленные вещи: парик тупой блондинки, приличную кофту и туфли. Пока я неврно переодеваюсь, ребята прячутся за забором и едва не ломают его, из-за чего-то сцепившись. Я недовольно верещу на них и закатываю глаза: как дети! Поправляю парик, прячу в сумку клей, мерзкую селедку и глубоко выдыхаю. На самом деле, мне не страшно. Ярый нашел отличный кокс, или, может, кокс всегда отличный. Не знаю. Но меня так шатает, чтобы я сейчас не испугалась бы и аллигаторов в канализации.
Стучусь и натянуто улыбаюсь. Дверь мне открывает сорокалетняя женщина, мать чертова, гребанного блин кандидата номер один. Морщусь, вспоминая о нем, но затем выплываю из мыслей и тяну:
- Здравствуйте! – надеюсь, она не заметит, что я под кайфом.
- Чем могу помочь?
- У вашего сына вчера вечеринка была. А я – такая глупенькая. Когда с ним в комнате зажималась, забыла свою косметичку, представляете? Мне ведь без нее не жить. Она – мое спасение. Можно, я забегу на минутку? Я заберу и исчезну. Пожалуйста.
- Но Жени нет дома, - ошалело отвечает женщина. – Он сейчас на занятиях по футболу.
Естественно, я знаю, что он уехал. А еще я знаю, что он не на футболе, ведь, черт подери, какой может быть футбол в одиннадцать часов вечера, мамаша? Но это ваше дело. И ваша гребанная жизнь.
- Понимаете, он меня и помнит-то вряд ли, - надуваю губы. Строю самую несчастную рожу, на которую я только способна, а затем медленно вздыхаю, - что же мне делать? Там столько нужных вещей, дорогая косметика, моя водостойкая тушь и…
- Вы знаете, где его комната?
Довольно растягиваю лицо в улыбке:
- Безусловно.
Бегу на второй этаж. Вчера здесь, действительно, была вечеринка. Но меня на нее не пригласили. Удивительно? Нисколько. Однако остановить меня это не остановило, и я все равно приперлась в парике, очках и толстенном свитере. Оказалось, обманывать не только просто, но и приятно. Когда никто из одноклассников не прознал, что под безумным гримом скрывается та самая неудачница-шлюха, которая, по слухам, сначала соблазнила всю школьную команду по футболу, а потом и переспала с ней – я прибодрилась. Все-таки не у меня проблемы с головой, а у этих слепых, богатеньких идиотов.
Врываюсь в просторную, заваленную всяким хламом, комнату и подбегаю к шкафчику.
На моем лице растягивается ядовитая ухмылка, и, распахнув дверцы, я решительно достаю клей. Поливаю «соусом» как можно больше дорогих «ингредиентов», тщательно их перемешиваю, «пробую» на вкус, добавляю еще пару капель – для пущего эффекта – и довожу до готовности. Затем бросаю под кровать пакет с селедкой и неприятно морщусь: фу, какая же мерзость! Ужас. Покачиваясь, поправляю парик, ремень сумки и уверенно спускаюсь вниз.
Мамаша изучает меня, наверно, думает, что я что-то украла.
- Вы мне так помогли! - не своим голосом пропеваю я и подбегаю к ней. Обнимаю изо всех сил, лыблюсь и смачно целую в щеку, - век не забуду!
Она трет лицо: может, боится, что я ее чем-то заразила? Не могу сдержать смех. Выхожу на улицу, несусь к машине и вижу парней. Они стоят около зеленого Ауди, на котором Женю обычно довозят до школы. Теперь на бампере красуется огромная, красная буква Д.
- Почему «Д», Зои? – спрашивает Ярый, когда мы прыгаем в машину и пулей срываемся с места. – Это ты так благотворишь Диму?
- Это я так благотворю свою девственность, которой у меня больше нет.
С этого момента молчим. Едем к пункту номер два.
Леха – или мистер-дрожащие-руки – каждый четверг ездит в клуб на набережной. Там собираются отвязные байкеры и маменькины сынки, способные за одну ночь потратить свыше десяти тысяч. Наша цель – найти парня и обезвредить. Не убить, к сожалению, но осложнить его чертовски привлекательную жизнь.
Я стягиваю парик и чешу волосы.
- Не хочу его носить. Он ужасный.
- Не носи.
- Только тогда ничего не выйдет, - поучает Ярый. – Ты, правда, готова упустить шанс из-за вшей, которых может и не быть?
- Вшей? О, боже, - я морщусь и расстроено поджимаю губы. – Час от часу нелегче!
- Если тебя это успокоит, то Лехе вообще скоро чесать нечего будет.
И меня это успокаивает.
Мы приезжаем в клуб. Я натягиваю парик, черные чулки. Достаю туфли на шпильке и обеспокоенно прикусываю губу:
- Вдруг не выйдет?
- Успокойся, - чересчур громко кричит Саша и облокачивается руками о машину. – У нас все получится. Не дрейфь.
Давно я не видела его таким смелым. Но мне нравятся эти изменения. Нравится, что я не должна его защищать и потому сама могу рассчитывать на поддержку.
Уже через полчаса Леха не в состоянии стоять на ногах. Пока я пыталась флиртовать и накручивала на палец ненастоящие волосы, Саша подмешал в его крепкую выпивку гамма-гидроксибутират, или иными словами сильный депрессант, который при взаимодействии с алкоголем так сносит крышу, что несчастного и апокалипсис не разбудит. Парни с трудом затаскивают Лешу в туалет, бросают на грязный пол и почему-то начинают дико смеяться. Я же решительно вытаскиваю из сумки ножницы, присаживаюсь на колени и свирепо улыбаюсь:
- Прощайте милые кудряшки.
Делаю самую модную прическу. Пытаюсь избавиться от его волос подчистую, чтобы завтра, когда он придет в себя, ему даже самый дорогой специалист не смог помочь. Закончив, разрываю его потную футболку, взбиваю баллончик и рисую красную букву «Д» на мясистом животе. Ох, как же мне хочется разозлиться, но я специально не позволяю гневу взять под контроль мысли. Равнодушно хмыкаю, поднимаюсь и киваю:
- Готово.
Саша обнимает меня за плечи и касается лбом макушки.
- Ты в порядке? – шепчет он, моргая черными от кайфа глазами. – Хочешь домой?
- Нет. – Твердо стискиваю зубы. – Остался последний пункт. Поздно отступать.
- А как же селедка? – вдруг интересуется Ярый. – Кажется, мы забыли ее в машине!
- Успокойся. Ничего страшного.
- Но был же план! Каждому, блин, по селедке!
- Ты злишься потому, что это была твоя идея.
- Да, черт подери, именно поэтому!
- Тогда чего забыл о ней? – Я пожимаю плечами. – Не судьба, Ярый. Разве что мы засунем селедку ему в задницу.
Одновременно кривимся и выбегаем из туалета.
Едем к дому Болконских. Дима живет в огромном, стеклянном особняке с охраной, бешеными псами, камерами и инфракрасной сигнализацией. Я думала, проникнуть к нему в комнату – легче простого. Как же я ошибалась. Впервые вижу, чтобы слухи о параноидальных богачах были правдой. Мы паркуемся чуть ниже по улице, глушим двигатель и ждем. Ярый предлагает сделать еще одну затяжку, но я покачиваю головой.
- Мне нужны мои мозги.
Сидим минут пятнадцать, прежде чем из дома выезжает черный, матовый Ауди. Едем за ним и одновременно паркуемся около кафе «Завтрак», как и условились. Тут одна пустырь. Ни людей, ни машин. Темный переулок, забитый вонючим, грязным мусором и крысами.
- Он не струсил, - выкатываясь из салона, удивляется Ярый. – Вот это да!
К нам навстречу идет молодой, низкий парень. На вид ему лет двадцать. Он нервно кидает ключи Саше и отрезает:
- Как же я счастлив, что уже завтра меня не будет в этом городе.
- Ты делаешь благое дело!
- Я лишь должен был помыть машину, а не сбагрить ее шайке психов.
- Поверь мне, - я кладу руку на плечо незнакомцу и киваю, - Господь на нашей стороне.
Тут же Ярый отстреливает ему пакет кокса и лыбится:
- Или мы на его.
Парень уходит, а я в нетерпении прикусываю губы. Так и представляю себе, как делаю из любимой машины блондина – смятый бейсбольный мяч. Нервно вываливаю из старой сумки цветочные прокладки, прошу парней принести баллончики, две канистры с водой и селедку.
- И увеселительного порошка, - добавляю я, почесывая нос. – Мне крайне необходимо вдохновение.
- Ты читаешь мои мысли, - хихикает Ярослав. Вытаскивает из кармана пакетик, смятую бумажку и отсыпает мне тонкую полоску. – По чуть-чуть. Иначе придется полночи откачивать друг друга.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |