Отомщенный любовник. 23 страница

Он словно дирижировал ее прикосновениями, усиливая ощущения так же, как это делал его голос.

– Вспомни, как это делал я, – сказал он хрипло. – Вспомни.

– Да, о да...

От предвкушения она задыхалась так сильно, что почти не слышала, как Рив прорычал:

– Я так хочу почувствовать сейчас твой запах.

– Выше? – спросила она.

– Нет. – Когда его имя протестующе сорвалось с ее губ, он засмеялся смехом любовника, низким и глубоким, удовлетворенным и обещающим. – Проведи рукой по своему бедру, затем выше, по всему бедру, теперь ниже.

Она сделала, то о чем он просил, и сквозь ласки слушала, как он говорит с ней:

– Я так люблю быть с тобой. Не могу дождаться момента, когда сделаю это снова. Знаешь, что я делаю сейчас?

– Что?

– Облизываю свои губы. Потому что, думаю о том, как прокладываю дорожку из поцелуев на твоих бедрах, а затем мой язык оказывается там, где мне сейчас до смерти хочется быть. – Она снова простонала его имя, и была за это вознаграждена. – Иди туда, Элена. Туда, где заканчивается пояс твоих колготок. Иди туда, где хочу быть я.

Когда она это сделала, то сквозь тонкий нейлон почувствовала все тепло, что накрыло ее тело от их разговоров, отчего между ног стало совсем влажно.

– Сними их, – приказал он. – Колготки. Сними их, но далеко не убирай.

Элена снова отложила трубку, и, не задумываясь, начала снимать колготки. Едва нащупав рядом свой сотовый, она уже знала, что потребует Рива сказать ей, что будет дальше.

– Запусти руку в свои трусики. И расскажи мне, что там.

Последовала пауза.

– Ох, Боже... Я влажная.

На этот раз застонал Ривендж, и Элена подумала, возбудился ли он: она видела, что он был способен на это, и потом, импотенция не всегда означает, что эрекция невозможна. Она просто значила, что по каким-то причинам было сложно кончить.

Господи, ей тоже хотелось дать ему пару команд, тех, что бы совпали с его сексуальными возможностями. Она просто не знала, как далеко могла в этом зайти.

– Ласкай себя и знай, что это я, – прорычал он. – Что это моя рука.

Выполнив его приказ, она бурно кончила, раскинувшись на кровати, его имя сорвалось с ее губ тихим взрывом.

– Избавься от трусиков.

Без проблем, подумала Элена, спустив их по бедрам и закинув Бог знает куда.

Она снова легла, с нетерпением ожидая новой команды, когда Рив произнес:

– Можешь держать телефон возле уха плечом?

– Да. – Черт побери, если он захочет, чтобы она завязалась узлом, она сделает это в любой момент.

– Возьми чулки обеими руками, растяни их посильнее, а затем пропусти их между ног.

Она эротично рассмеялась, а потом сказала ласково:

– Ты хочешь, чтобы я поласкала ими себя, не так ли?

Он выдохнул ей в ухо:

– Черт возьми, да.

– Испорченный мальчишка.

– Как насчет того, чтобы ты своим язычком наставила меня на пусть истинный?

– Да.

– Обожаю это слово из твоих уст. – Когда она рассмеялась, он сказал: – Так чего же ты ждешь, Элена? Тебе надо найти своим колготкам достойное применение.

Она поудобнее прижала сотовый телефон подбородком к плечу, а затем, чувствуя себя развратной женщиной и наслаждаясь этим, взяла свои белые колготки в руки, перевернулась на бок, и продела нейлон между своих ног.

– Так хорошо, так туго, – сказал он тяжело дыша.

Она задохнулась от прикосновения натянутой, гладкой материи к своему лону как раз там, где ей этого так хотелось.

– Потрись о них сильнее, – сказал Ривендж с удовлетворением. – Дай мне услышать, как тебе хорошо.

Она поступила именно так, и нейлон стал влажными и теплыми, прямо как ее лоно. Элена продолжила, утонув в своих ощущения и его словах, а затем кончила снова и снова: в темноте, с закрытыми глазами, и его голосом возле уха, ей было почти так же хорошо, как если бы он был с ней рядом.

После она обмякла на кровати, с трудом переводя дыхание, но, в то же время, ощущая какую-то легкость, и свернулась калачиком, сжимая телефон.

– Ты такая красивая, – мягко сказал он.

– Это потому что ты делаешь меня такой.

– О, ты ошибаешься, – его голос стал тише. – Ты придешь ко мне пораньше сегодня вечером? Я не смогу ждать до трех.

– Да.

– Хорошо.

– Во сколько?

– Я буду с матерью и семьей где-то до десяти. Приходи сразу после.

– Хорошо.

– У меня встреча, но мы сможем провести хотя бы час вдвоем.

– Отлично.

Последовала долгая пауза, которая вызвала у нее какое-то тревожное чувство, что ее вполне можно было заполнить обоюдным «Я люблю тебя», если бы у обоих хватило на это смелости.

– Приятных снов, – выдохнул он.

– И тебе, если у тебя это получится. И послушай, если не сможешь заснуть, набери меня. Я отвечу.

– Я так и сделаю. Обещаю.

Опять последовало молчание, как будто каждый ждал, когда другой повесит трубку.

Элена засмеялась, хотя от мысли о том, чтобы позволить ему уйти, заболело сердце.

– Ладно, на счет три. Раз, два…

– Подожди.

– Что?

Какое-то время он молчал.

– Я не хочу, чтобы ты вешала трубку.

Она закрыла глаза.

– Я чувствую то же самое.

Ривендж испустил низкий и медленный вздох.

– Спасибо. За то, что осталась со мной.

Слова, пришедшие ей на ум, не имели никакого смысла, и она не была уверена, что стоит произносить их вслух, но все же, она это сделала:

– Так будет всегда.

– Если хочешь, можешь закрыть глаза и представить меня рядом с собой. Как я держу тебя в своих объятьях.

– Я так и сделаю.

– Хорошо. Приятных тебе снов. – И он первым повесил трубку.

Элена отняла телефон от уха и нажала кнопку завершения вызова. Клавиатура засветилась ярко-голубым светом. Телефон был теплым от того, что она продержала его в руках так долго, и она провела по плоскому экрану большим пальцем.

Всегда. Элена хотела быть рядом с ним всегда.

Клавиатура потемнела, потом и вовсе погасла, что вызвало у нее какую-то панику. Но она все еще может позвонить ему, не так ли? Это будет выглядеть жалко и убого, но он ведь здесь, на этой планете, даже если не говорит с ней сейчас по телефону.

И у нее всегда есть эта возможность позвонить ему.

Боже, сегодня умерла его мать. И из всех людей, с кем он мог провести все это время, он выбрал ее.

Закутав ноги в одеяло, Элена свернулась калачиком, крепко прижав телефон к груди, и забылась сном.

Глава 39

Выжидая в паршивом ранчо, которое он решил использовать в качестве наркопритона, Лэш сидел на стуле, на который в своей прошлой жизни не позволил бы сесть даже своей собаке. Это был Баркалонжер, дешевый, набитый, хрен знает чем, кусок дерьма, который, к сожалению, был удобным, как хрен знает что.

Не трон, конечно, но чертовски неплохое место для того, чтобы припарковать свою задницу.

Позади открытого ноутбука простиралась комната четырнадцать на четырнадцать, декорированная в стиле «низкий-доход-нет-средств-на-ремонт»: диваны с драными подлокотниками, поблекшая картина с нелепо висящим на кресте Иисусом, мелкие пятна на ковре, предположительно, от кошачьей мочи.

Мистер Д вырубился, прислонившись спиной к входной двери, держа в руках пистолет и надвинув ковбойскую шляпу на глаза. Два других лессера расположились на выходе из комнаты, оба подпирали дверной косяк, вытянув ноги.

Грэйди валялся на диване, перед ним лежала открытая коробка пиццы «Домино», в которой не осталось ничего, кроме остатков сыра и жирных пятен на картонном дне. Он один приговорил огромную Mighty Meaty[131] и сейчас читал вчерашнюю Колди Курьер.

Тот факт, что парень был на полном расслабоне, вызывал у Лэша желание сделать сукину сыну аутопсию наживую.. Что за хрень? Зашибись, конечно, но сын Омеги заслуживает немного больше тревожности от похищенных им жертв.

Лэш взглянул на часы и решил дать своим людям еще полчаса на восстановление. Сегодня у них назначено еще две встречи с наркодиллерами, и вечером его люди впервые выйдут на улицу с товаром.

И значит, проблемке короля симпатов придется подождать до завтра… Лэш выполнит свои обязательства по сделке, но финансовые интересы Общества первостепенны.

Лэш бросил взгляд мимо одного из сопящих лессеров на кухню, где они установили длинный раскладной стол. На его ламинированной поверхности были разложены крошечные пластиковые пакетики, похожие на те, в которых продают дешевые сережки в любом торговом центре. В некоторых лежал белый порошок, в других маленькие коричневые кусочки крэка, а в остальных – таблетки. В качестве разбавителей они использовали порошок для выпечки и тальк, они были расфасованы по объемистым мешкам, а килограммы целлофановой упаковки валялись на полу.

Отличный улов. Грэйди полагал, что стоит товар около двухсот пятидесяти штук баксов, и четверо человек запросто толкнут все это буквально за пару дней.

Лэшу нравился подобный расчет, и последние несколько часов он провел, изучая свою бизнес модель. Могла возникнуть проблема доступа к товару – то есть с закупками, он не мог постоянно мочить дилеров, потому что рано или поздно убивать станет некого. Вопрос в том, куда вставить себя в этой торговой цепочке: существовали иностранные импортеры, южно-американцы, японцы или европейцы, потом оптовики, вроде Ривенджа, просто крупные продавцы, как те парни, от которых избавился Лэш. Судя по тому, как трудно будет добраться до оптовиков, и сколько времени потребуется на то, чтобы наладить отношения с импортерами, логично было самому стать производителем.

География ограничивала его выбор, потому что вегетационный период в Колдвелле длился минут десять, но такие наркотики как экстази и метамфетамин не требуют хорошей погоды. И кто бы мог подумать, все инструкции о том, как построить и организовать работу лабораторий по их производству, можно найти в Интернете. Конечно, возникнут сложности с обеспечением необходимыми ингредиентами, потому что существовали определенные правила и механизмы отслеживания и контроля продажи различных химических веществ. Но он владел навыками контроля сознания. Учитывая то, как легко можно было манипулировать людьми, эти проблемы можно будет легко решить.

Посмотрев на светящийся экран, он решил, что следующим важным заданием для Мистера Д станет организация парочки таких производств. Общество Лессенинг владело достаточным количеством недвижимости, черт, одна из ферм станет идеальным вариантом. Возникнет проблема с рабочей силой, но вербовкой придется заняться в любом случае.

Пока Мистер Д будет организовывать производство, Лэш расчистит им путь на рынке. Ривендж пойдет ко дну. Даже если Общество будет заниматься только экстази и метамфетамином, чем меньше розничных продавцов этого товара, тем лучше, и это означало, что придется сводить счеты с оптовиками, стоящими над ними, хотя это будет тот еще геморрой. У ЗироСам были эти два мавра, одна мужеподобная сука и столько камер видеонаблюдения и систем безопасности, что Нью-Йоркский музей Метрополитен[132] нервно курил в сторонке. Рив – умный сукин сын, иначе бы не продержался столько лет на своем месте. Сколько работает его клуб, лет пять уже?

Громкий шелест бумаги заставил Лэша взглянуть поверх экрана Делла. Грэйди очнулся от своего состояния безделия, его кулаки сжали газету так крепко, что стали похожи на узлы на лодочном канате, а школьное кольцо без камня впилось в его палец.

– Что такое? – протянул Лэш. – Прочитал о том, что употребление пиццы является причиной высокого уровня холестерина в крови?

Ублюдок вряд ли проживет достаточно долго, чтобы беспокоиться о своих коронарных артериях.

– Ничего особенного... ничего, ничего.

Грэйди отбросил газету в сторону и рухнул на подушки дивана. Его ничем не примечательные лицо побледнело, он положил одну руку на сердце, как будто оно выписывало кульбиты в его грудной клетке, а другую запустил в волосы, которые были не настолько длинными, чтобы их приходилось отбрасывать со лба.

– Что за хрень с тобой происходит?

Грэйди покачал головой, закрыл глаза и пошевелил губами, как будто разговаривал сам с собой.

Лэш снова вернулся к экрану компьютера.

По крайней мере, идиот был чем-то расстроен. Это радовало.

Глава 40

На следующий вечер, Рив осторожно спустился по изогнутой лестнице убежища своей семьи, провожая Хэйверса до огромной парадной двери, в которую терапевт расы вошел сорок минут назад. Бэлла и медсестра, которая помогала ему, следовали за ними. Все молчали, тишину нарушал лишь непривычно громкий топот их шагов по мягкому ковру.

По пути Рив мог чувствовать лишь запах смерти. Аромат ритуальных трав глубоко проникал в ноздри, будто эта хрень старалась спрятаться от холода в синусовых пазухах его носа, и он спросил себя, как долго еще будет чувствовать этот запах при каждом вдохе.

От всего этого ему хотелось взять пескоструйный перфоратор и основательно себе все прочистить.

По правде говоря, ему отчаянно требовался глоток свежего воздуха, но Рив не посмел ускорить шаг. Он смог крепко удерживать себя с помощью трости и резных перил, но увидев свою мать, завернутую в льняное полотно, почувствовал онемение не только во всем теле – у него словно застыл мозг. Последнее, что ему сейчас было нужно, это полет вверх тормашками по всей лестнице до самого мраморного фойе.

Рив сошел с последней ступеньки, перенес трость в правую руку, и практически ринулся открывать дверь. Холодный ветер стал благословением и проклятием одновременно. Температура его тела ушла в свободный полет, но он хотя бы смог сделать глубокий, леденящий вдох, который заменил часть того, что его беспокоило, жгучим обещанием приближающегося снегопада.

Откашлявшись, он протянул руку врачу расы.

– Вы обошлись с телом моей матери с невероятным почтением. Благодарю вас за это.

Глаза Хэйверса за черепаховой оправой были полны не профессиональной, а искренней скорби, и он в сочувствующем жесте протянул ладонь в ответ.

– Она была особенной. Раса потеряла часть своего духовного огня.

Бэлла шагнула вперед, чтобы обнять врача, а Рив поклонился медсестре, которая оказывала помощь, зная, что она, несомненно, предпочтет к нему не прикасаться.

Когда эта пара вышла через переднюю дверь, чтобы дематериализоваться обратно в клинику, Рив какое-то время просто всматривался в ночь. Снова начинался крупный снегопад – не та мелкая пыль, что шла накануне вечером.

Ему стало интересно, видела ли его мать снег вчера вечером? Или же она пропустила этот последний шанс понаблюдать, как чудесные тонкие кристаллики падают с небес?

Боже, никто из них не обладал бесчисленным запасом дней. Бесчисленным количеством снегопадов, за которыми можно наблюдать.

Его мать любила смотреть, как падает снег. Всякий раз, она приходила в гостиную, включала внешнее освещение, а свет в доме гасила, и сидела, вглядываясь в ночь. Она сидела так, пока падал снег. Часами.

Интересно, что она видела? Что она видела в падающем снеге? Он никогда не спрашивал об этом.

Господи, ну почему все когда-нибудь заканчивается?

Рив закрыл дверь, отгораживая себя от зимы по ту сторону порога, и прислонился к толстой деревянной панели. Перед ним под огромной люстрой стояла его сестра, ее глаза ввалились, с уставшим видом она держала на руках свою дочь.

Бэлла не отпускала Наллу ни на миг с того момента, как умерла мать, и ребенок не возражал. Дочь спала на руках у матери, нахмурив бровки, как будто не переставала взрослеть даже во сне.

– Когда-то я держал тебя так же, – сказал Рив. – И ты спала точно так же. Крепко.

– Правда? – Бэлла улыбнулась и погладила Наллу по спинке.

Сегодня вечером ребенок был одет в черно-белые ползунки со значком AC/DC, что вызвало у Рива невольную улыбку. Не удивительно, что его сестра забраковала всю эту жеманную фигню с уточками и зайчиками для новорожденных, что было охренительно. Благослови ее Бог. Если у него когда-нибудь будет ребенок…

Рив нахмурился и сразу же отбросил эту мысль.

– Что такое? – спросила его сестра.

– Ничего. – Да, только что впервые в жизни он подумал о том, чтобы иметь детей.

Может, это вызвано смертью матери?

Может, дело было в Элене, подсказала какая-то часть его.

– Хочешь что-нибудь поесть? – спросил Рив. – Перед тем как вы с Зи соберетесь домой?

Бэлла взглянула на лестницу. Сверху, из душевой, доносился шум воды.

– Да.

Рив положил руку ей на плечо, и они вместе пересекли зал, полный картин на стенах, а потом столовую со стенами цвета мерло[133]. За ней располагалась кухня, которая, в отличие от остальной части дома, была до прагматичности проста. Посередине стоял симпатичный стол, и Рив усадил свою сестру с младенцем на один из стульев с высокой спинкой и подлокотниками.

– Чего желаешь? – спросил он, подходя к холодильнику.

– У нас есть хлопья?

Он подошел к шкафу, где хранилось печенье и консервированные продукты, надеясь, что... «Фростед Флейкс»[134], да. Большая коробка с хлопьями стояла бок о бок с крекерами «Киблер клаб» и сухариками «Пепперидж фарм».

Достав хлопья, Рив посмотрел на упаковку и изображенного на ней Тигра Тони.

Проведя пальцем по мультяшному герою, он тихо спросил:

– Тебе все еще нравятся «Фростед Флейкс»?

– О, конечно. Мои любимые.

– Хорошо. Это меня радует.

Бэлла слегка усмехнулась.

– Почему?

– Ты... не помнишь? – он остановился. – Хотя, с чего тебе помнить это.

– Помнить что?

– Это было давно. Я наблюдал, как ты ешь их, и... это было так мило, правда. То, как ты их любила. Мне нравилось то, как ты их любила.

Он достал миску, ложку, пакет обезжиренного молока и поставил набор перед ней.

Пока она перекладывала Наллу так, чтобы правой рукой свободно взять ложку, он открыл коробку и тонкий пластиковый пакет, и высыпал хлопья.

– Скажи когда, – произнес он.

Тихий, шуршащий звук, с которым хлопья падали на дно миски, был таким нормальным, повседневным, и слишком громким. Как и их шаги вниз по лестнице. Как будто остановившееся сердце матери врубило на полную все звуки окружающего мира, пока он не почувствовал, что ему нужны затычки для ушей.

– Когда.

Он сменил коробку с хлопьями на картонную с молоком «Hood», и направил белый поток в хлопья.

– Еще раз, с чувством, с толком, с расстановкой.

– Когда.

Рив сел, завернул крышку и не придумал ничего лучше, как спросить ее, хочет ли она, чтобы он подержал Наллу. Но как бы неудобно ей не было есть, она не собиралась отпускать ребенка даже на время, и это хорошо. Даже лучше чем хорошо. Картина того, как она с комфортом устроилась за столом вместе со следующим поколением, успокаивала его.

– Ммм, – промурлыкала Бэлла, отправив в рот первую ложку.

В тишине, воцарившейся на кухне, Рив позволил себе вернуться в другую кухню, в прошлое, когда его сестра была гораздо моложе, и он еще не превратился в такое чудовище. Он вспомнил ту самую миску с хлопьями Тони, которую не помнила Бэлла, ту, которую она вычистила до дна, и захотела вторую порцию, но ей пришлось бороться с тем, чему учил ее ублюдок отец: что все женщины должны быть стройными и никогда не просить добавки. Рив бесшумно подбадривал ее, когда она пересекла кухню их старого дома и вернулась в кресло с коробкой хлопьев. Когда она налила себе еще одну порцию, у него на глаза навернулись кровавые слезы, и ему пришлось быстро ретироваться в ванную комнату.

Он убил отца по двум причинам: из-за его матери и Бэллы.

Одной из его наград стала относительная свобода Бэллы есть столько, сколько она хочет. Другая заключалась в том, что он больше никогда не увидит синяки на лице матери.

Он подумал, что сделала бы Бэлла, узнай она о том, что он совершил? Возненавидела бы его? Может быть. Он не знал, насколько хорошо она помнила творившееся насилие, и в частности то, которому подвергалась их мамэн.

– Ты в порядке? – вдруг спросила она.

Рив пригладил свой ирокез.

– Да.

– Порой тебя трудно прочитать. – Бэлла адресовала ему легкую улыбку, будто хотела убедить, что не имела в виду ничего плохого. – Я никогда не знаю, в порядке ли ты.

– Я действительно в порядке.

Она осмотрела кухню.

– Что ты собираешься делать с этим домом?

– Придержу его, по крайней мере, еще на полгода. Я купил его полтора года назад у человека, и мне придется держать его в собственности еще немного, иначе не получу прибыли на вложенный капитал.

– Ты всегда умел обращаться с деньгами. – Она наклонилась, чтобы положить в рот очередную ложку с хлопьями. – Могу я спросить тебя кое о чем?

– О чем угодно.

– У тебя есть кто-нибудь?

– В смысле?

– Ну, знаешь... женщина. Или мужчина.

– Ты думаешь, что я гей? – Когда он засмеялся, Бэлла густо покраснела, и ему захотелось крепко-прекрепко обнять ее.

– Ну, ничего страшного, если это так, Ривендж. – Она кивнула, как будто ободряюще похлопала его по руке. – Я хочу сказать, возле тебя никогда не было женщин, никогда. И я не хочу предполагать... что ты... ах... Ну, днем, когда я направлялась в твою комнату, чтобы проверить как ты, я слышала, что ты разговариваешь с кем-то. Не то чтобы я подслушивала, нет... О, черт.

– Все в порядке. – Он улыбнулся ей, а затем понял, что на этот вопрос не было простого ответа. По крайней мере, на ту его часть, которая спрашивала, есть ли у него кто-нибудь.

Элена была... Кем была она?

Он нахмурился. Ответ, который пришел на ум, был очень глубоким. Очень. А с учетом той сложной лжи, на которой была построена его жизнь, Рив не был уверен, что это углубление – хорошая идея: угольная гора его существования была чертовски нестабильна, чтобы позволять мысленным шахтам уходить настолько глубоко от поверхности.

Бэлла медленно опустила ложку.

– Боже мой... у тебя кто-то есть, не так ли?

Он заставил себя ответить таким образом, чтобы снизить количество осложнений до минимума. Хотя это было сродни тому, чтобы вынуть небольшой кусок мусора из огромной кучи, не запачкавшись.

– Нет. У меня никого нет. – Он взглянул на ее миску. – Еще?

Бэлла улыбнулась.

– Не откажусь. – Пока он накладывал добавку, она сказала: – Знаешь, вторая порция всегда самая вкусная.

– Не поспоришь.

Бэлла похлопала по хлопьям нижней частью ложки.

– Я люблю тебя, брат мой.

– И я тебя люблю, сестра моя. И всегда буду.

– Я думаю, мамэн сейчас в Забвении и наблюдает за нами. Я не знаю, веришь ли ты в подобные ​​вещи, но она верила, и я была там после рождения Наллы.

Рив знал, что они чуть не потеряли Бэллу на родильном столе, и ему было интересно, что же она видела в тот момент, когда ее душа застряла между мирами?. Он никогда не задумывался о том, куда душа попадает после смерти, но был готов держать пари, что в этом Бэлла была права. Если кто и мог наблюдать за ними из Забвения, это была их покойная прекрасная, благочестивая мать.

Это успокаивало его и задавало цель.

Его матери больше никогда не придется беспокоиться. Только не о нем.

– О, посмотри, снег пошел, – сказала Бэлла.

Он выглянул в окно. Маленькие белые точки парили в свете газовых фонарей вдоль дорожки.

– Ей бы это понравилось, – тихо сказал он.

– Мамэн?

– Помнишь, как она любила сидеть в своем кресле и смотреть, как падают снежинки?

– Она смотрела не на то, как они падают.

Рив нахмурился и посмотрел через стол.

– Конечно, она так и делала. Она часами…

Бэлла покачала головой.

– Она любила смотреть на то, как они выглядели, упав на землю.

– Откуда ты знаешь?

– Я спросила ее однажды. Ну, почему она сидела и смотрела столь долгое время. – Бэлла поудобнее расположила Наллу у себя на руках и погладила ее по блестящим волосикам. – Она сказала, что когда снег покрывает землю, деревья и крыши, она вспоминает то время, что провела на Другой Стороне с Избранными, где все было правильно. Она сказала... что после того, как выпадал снег, она словно возвращается туда, где была до своего падения. Я никогда не понимала, что это значит, и она никогда не объясняла, что имела в виду.

Рив снова посмотрел в окно. Судя по тому, какими редкими были снежные хлопья, пройдет время, прежде чем пейзаж побелеет.

Не удивительно, что его мать могла сидеть и смотреть на подобную картину часами.

***

Роф проснулся в полной темноте, но она была восхитительной, знакомой и приносящей счастье. Его голова покоилась на собственной подушке, спина – на матрасе, одеяло было натянуто до самого подбородка, а глубоко в нос проникал запах его шеллан.

Он долго и блаженно спал, и понял это по тому, как сильно ему захотелось потянуться. Головная боль прошла. Прошла... Боже, он жил с этой болью так долго, что только с ее отсутствием понял, насколько она была сильной.

Растянувшись на кровати, он напрягал мышцы ног и рук, пока где-то в плече не хрустнуло, а позвоночник не выровнялся, и он не почувствовал себя замечательно.

Перевернувшись, он нашел рукой Бэт, обнял ее сзади за талию и вжал в себя так, что его лицо зарылось в мягкие волосы ее затылка. Она всегда спала на правой стороне, и его абсолютно устраивал этот факт, Роф любил окружать хрупкое тело Бэт своим огромным, отчего возникало ощущение, что он был достаточно силен, чтобы защитить ее.

Но все же, Роф отвел назад свои бедра. Член был твердым и полным желания, но он был благодарен за эту возможность хотя бы просто лежать с ней рядом… и не хотел разрушить очарование момента тем, что заставит ее чувствовать себя неловко.

– Ммм, – сказала она, погладив его по руке. – Ты проснулся.

–Да.

И не только он.

Послышался шум, она ворочалась в его объятьях, пока не повернулась к нему лицом. – Хорошо спалось?

– О да.

Почувствовав, как его слегка потянули за волосы, он уже знал, что это она играет с их вьющимися кончиками, и обрадовался их длине.. Хотя ему приходилось связывать тяжелые черные пряди, когда он отправлялся сражаться, и копна долго сохла после ванны… так долго, что, если честно, ему приходилось пользоваться феном, что было совсем уж по-бабски. Бэт очень любила его волосы. Он помнил, как она часто раскладывала их веером на своей обнаженной груди...

Отлично, а вот здесь неплохо бы притормозить. Еще немного таких воспоминаний, и он потеряет чертов контроль, и сейчас же взберется на нее.

– Я люблю твои волосы, Роф. – В темноте, ее тихий голос был подобен прикосновению пальцев, такой же деликатный, умопомрачительный.

– Я люблю, когда ты прикасаешься к ним, – хрипло ответил он. – Зарываешься в них, делаешь все, что хочешь.

Бог знает сколько времени прошло, пока они просто лежали бок о бок, лицом друг к другу, ее пальцы гуляли в густых черных волнах.

– Спасибо, – сказала она спокойным голосом. – За то, что рассказал мне все сегодня ночью.

– Лучше бы я рассказал тебе что-нибудь приятное.

– Я все равно рада, что ты сказал мне это. Лучше, чтобы я знала.

Он на ощупь нашел ее лицо, и, очерчивая пальцами ее щеки, нос и губы, он видел ее своими руками и знал своим сердцем.

– Роф... – ее рука легла на его эрекцию.

– О, мать твою... Его бедра дернулись вперед, нижняя часть спины напряглась.

Она тихонько засмеялась.

– Твоему языку любви и дальнобойщик позавидует.

– Прости, я… – его дыхание застряло в горле, когда она погладила его через боксеры, которые он надел, чтобы ее не смущать. – Чер… В смысле…

– Нет, мне нравится. В этом весь ты.

Она перевернула его на спину и оседлала бедра… срань Господня. Он знал, что она легла спать, надев фланелевую ночную рубашку, но чтобы на ней не было, эта штука даже ног не покрывала – потому что ее сладкое, горячее лоно уткнулось прямо в его твердый член.

Роф, зарычав, потерял контроль. Резко опрокинув ее на спину, он спустил ниже на бедра «Кельвины»[135], которые и так носил редко, и вошел в нее. Когда она вскрикнула и вонзила ногти ему в спину, его клыки удлинились и запульсировали.

– Ты нужна мне, – сказал он. – Мне нужно это.

– И мне тоже.

Он никогда не подавлял ее своей властью, но порой ей нравился именно такой секс – первобытный, дикий, когда его тело вбивалось в ее очень глубоко.

От рева, что он издал, войдя в нее, затряслась картина над кроватью и зазвенели бутылочки духов на ее туалетном столике, но он не остановился ни на секунду, больше напоминая зверя, чем цивилизованного любовника. Но как только ее запах заполнил его ноздри, Роф понял, что Бэт хотела его так же сильно, как он ее: каждый раз, когда его накрывал оргазм, она кончала вместе с ним, ее внутренние мышцы туго обхватывали член, удерживая его глубоко внутри.

Задыхаясь, она потребовала:

– Возьми мою вену…

Он зашипел, как хищник, и вонзил клыки в ее шею.

Тело Бэт дернулось под ним, и Роф почувствовал, как между их бедер разливается тепло, которое не имело ничего общего с тем, что он оставил в ней. Ее кровь у него во рту была даром жизни, густая жидкость попадала на язык, затем стекала по горлу и наполняла его чрево теплом, словно освещая его плоть изнутри.

Дата добавления: 2015-11-04