Отомщенный любовник. 13 страница

Разбрасывая одеяла, он кое-как с ревом выкарабкался из постели. Не самый удачный ход. Когда онемевшие ноги коснулись ковра, он превратился в летающую тарелку, и едва успел сделать вдох, прежде чем упасть лицом вниз. От удара пол загудел как при взрыве бомбы, и он подполз к телефону, следя за подсветкой, все еще горевшей на экране.

Пожалуйста, черт, блин, пожалуйста, если Бог существует…

Он уже почти добрался до него, когда распахнулась дверь, чуть не заехав ему по голове и задев телефон, который, как хоккейная шайба, отлетел в противоположную сторону. Когда Рив развернулся и потянулся к нему, то крикнул Трэзу:

– Не стреляй!

Трэз был в полной боевой готовности, пушка дулом вверх и направлена на окно, затем на шкаф, а потом на кровать.

– Это что нахрен было?

Рив растянулся на полу, чтобы достать телефон, который улетел под кровать. Добравшись до него, он закрыл глаза и поднес его ближе к лицу.

– Рив?

– Пожалуйста…

– Что? Пожалуйста… что?

Он открыл глаза. Экран мерцал, и он быстро нажал на кнопки. Входящие звонки… входящие звонки… входящие зв…

– Рив, какого черта тут происходит?

Вот он. Номер. Он уставился на семь цифр, следующие за кодом местности, пытаясь их запомнить, будто они были шифром к его собственной безопасности.

Экран потемнел, и Рив позволил голове упасть на руку.

Трэз присел рядом с ним.

– Ты как?

Рив выполз из-под кровати и сел, комната закружилась, как карусель.

– О… чтоб меня.

Трэз сунул пистолет в кобуру.

– Что случилось?

– Я бросил телефон.

– Да. Конечно же. Потому что он весит достаточно, чтобы сделать из него… эй, полегче, вот так. – Трэз поймал его, когда Рив попытался встать. – Ну и куда ты собрался?

– Мне нужен душ. Мне нужно…

Еще больше мучительных сцен с принцессой всплыло у него в голове. Он видел, как изгибается ее спина, и та красная сетка сползает с ее задницы. Видел себя, вошедшего глубоко, врезавшегося в нее до тех пор, пока собственное копье не заперло его там, чтобы семя растеклось внутри нее.

Рив прижал к глазам кулаки:

– Мне нужно…

О, Боже… Он кончил, когда был со своей шантажисткой. И не единожды, а раза три или четыре. По крайней мере, шлюхи в его клубе, ненавидящие то, чем занимаются за деньги, могут успокоить себя тем, что не получают от этого удовольствия. Но мужская разрядка говорит сама за себя, так ведь?

Рвотный рефлекс Рива усилился, и он в панике, скрючившись, потащился в ванную. Овсянка и тост преуспели в попытке освободиться, и Трэз стоял в это время рядом, держа его над унитазом. Рив не чувствовал рвоту, но был чертовски уверен, что его пищевод разрывается на части, потому что после пары минут кашля, попыток дышать и созерцания звезд перед глазами, из него начала выходить кровь.

– Ляг, – сказал Трэз.

– Нет, душ…

– Ты не в той форме…

– Я должен смыть ее с себя! – Голос Рива разнесся не только по его спальне, но и по всему дому. – Черт возьми… я терпеть ее не могу.

Этот момент точно относился к разряду «ну ни хрена се»: Рив был из тех, кто не попросит спасательный жилет, даже утопая, и он никогда не трепался о соглашении с принцессой. Он проходил через это, делал то, что должен, и платил за последствия, потому что все это стоило того, чтобы сохранить их с Хекс секрет.

«И тебе это даже нравится», подметил внутренний голос. «Когда ты с ней, тебе не нужно извиняться за свою сущность».

Отвали, сказал он сам себе.

– Прости, что наорал на тебя, – хрипло сказал он своему другу.

– Забей. Не виню тебя. – Трэз осторожно поднял его с кафеля и попытался подвести к ванне. – Самое время.

Рив наклонился к душу.

– Погоди, – сказал Трэз, отдергивая его. – Сейчас сделаю воду теплой.

– Я ее не почувствую.

– У твоей температуры и так проблем достаточно. Просто стой тут.

Когда Трэз наклонился к мраморному душу и включил воду, Рив посмотрел на свой член, болтавшийся между ног. Он казался чьим-то чужим, и это было хорошо.

– Ты понимаешь, что я могу убить ее ради тебя, – сказал Трэз. – Обставить, как несчастный случай. Никто не узнает.

Рив покачал головой:

– Не хочу, чтобы ты вляпался в это дерьмо. У нас в нем погрязло достаточно людей.

– Предложение остается в силе.

– Принял к сведению.

Трэз сунул руку в воду, проверяя ее, а его шоколадные глаза вновь посмотрели на Рива и внезапно побелели от гнева.

– Давай уясним. Ты умрешь и я в лучших традициях Теней живьем с этой сучки кожу сдеру и пошлю твоему дяде. А затем зажарю труп и сожру мясо с ее костей.

Рив улыбнулся – это не было бы каннибализмом, потому что на генетическом уровне у Теней с симпатами столько же общего, как у людей с курицами.

– Хренов Ганнибал Лектор, – прошептал он.

– Ты нас знаешь. – Трэз стряхнул с руки воду. – Симпаты… самое то на обед.

– И откажешься от стручковой фасоли?

– Не, но к ней можно и славное Кьянти[101], а еще картошечки фри. К мясу нужна картошка. Давай, поставим тебя под воду и смоем эту сучку.

Трэз подошел и отвел Рива от раковины.

– Спасибо, – тихо сказал Рив, когда они заковыляли к душу.

Трэз пожал плечами, прекрасно понимая, что говорят они не о походе в ванную.

– Ты бы сделал для меня тоже самое.

– Верно.

Встав под воду, Рив натирал себя «Дайалом» до тех пор, пока кожа не стала красной, как малина, и вышел из душа только после того, как совершил свое тройное омовение. Когда он ступил на кафель, Трэз протянул ему полотенце, и он вытерся как можно быстрее, не теряя при этом равновесия.

– Кстати, об услугах… – произнес он. – Мне нужен твой телефон. Твой телефон и немного уединения.

– Ладно. – Трэз помог ему дойти до кровати и накрыл его одеялом. – Знаешь, хорошо, что это одеяло не в огонь приземлилось.

– Ну, так ты дашь мне свой телефон?

– Хочешь в футбол им поиграть?

– До тех пор, пока моя дверь закрыта, нет.

Трэз протянул ему «Нокию»:

– Аккуратней с ней. Она совсем новая.

Оставшись в одиночестве, Рив осторожно набрал номер, не имея понятия, правильно ли, нажал на кнопку вызова и начал молиться.

Бип. Бип. Бип.

– Алло?

– Элена, мне так жаль…

– Элена? – произнес женский голос. – Извините, здесь нет никакой Элены.

***

Элена сидела в машине скорой помощи, по привычке сдерживая слезы. Не похоже, чтобы ее кто-нибудь мог увидеть, но анонимность не имела значения. Ее латте остывал в двойном стакане, периодически работал обогреватель, и она держала себя в руках, потому что именно так всегда поступала.

Пока с визгом не заработало радио и не вывело ее из оцепенения.

– База четвертой, – сказала Катя. – Четвертая, прием.

Потянувшись к трубке, Элена подумала: «Видишь, вот почему никогда нельзя расслабляться. А что, если бы она все-таки распустила нюни, и сейчас ей пришлось бы отвечать на позывные? Так нельзя».

Она нажала на кнопку «говорить»:

– Четвертая слушает.

– Ты в порядке?

– Эм, да. Мне просто нужно было… Я сейчас вернусь.

– Да нет ничего срочного. Не торопись. Просто хотела убедиться, что ты в норме.

Элена взглянула на часы. Боже, уже почти два. Она сидит тут, травясь работающим двигателем и отоплением, уже почти два часа.

– Прости, я и понятия не имела который час. Кому-нибудь нужна скорая?

– Нет, мы просто беспокоились о тебе. Я знаю, ты помогала Хэйверсу с тем телом и…

– Я в порядке. – Она открыла окно, чтобы впустить немного воздуха, и переключила передачу. – Уже еду.

– Не спеши, и, слушай, почему бы тебе не отдохнуть остаток ночи?

– Да все нормально…

– Это не просьба. И я поколдую над графиком, чтобы у тебя и завтра был выходной. Тебе нужно отдохнуть после сегодняшнего.

Элена хотела поспорить, но знала, что это лишь покажется защитной реакцией, и, кроме того, будет бесполезно, поскольку решение уже принято.

– Ладно.

– Будешь возвращаться, не торопись.

– Хорошо. Конец связи.

Она положила трубку и направилась к мосту, который перенесет ее через реку. Элена только собралась разогнаться на горке, как зазвонил телефон.

Так Рив решил ей перезвонить. Неудивительно.

Она вытащила телефон только для того, чтобы убедиться, что это был он, а не потому, что собиралась отвечать.

Незнакомый номер?

Она нажала на кнопку «принять» и поднесла мобильник к уху.

– Алло?

– Это ты?

Глубокий голос Рива все еще умудрялся посылать по телу приятную дрожь, несмотря на то, что она злилась на него. И на себя. Да и на всю ситуацию, в принципе.

– Да, – сказала она. – А это не твой номер.

– Нет, не мой. С моим мобильником произошел несчастный случай.

– Слушай, меня это не касается, – выпалила она, пока он не начал извиняться. – Что бы там с тобой ни происходило. Ты прав, я не могу спасти тебя…

– Почему ты вообще хочешь попытаться?

Она нахмурилась. Если бы вопрос был полон жалости к себе или обвинений, она бы просто повесила трубку и сменила номер. Но в его голосе слышалось лишь искреннее замешательство. Оно, и крайняя усталость.

– Я просто не понимаю… почему? – прошептал он.

Ее ответ был прост и шел из глубины души:

– Как я могу не хотеть.

– Что, если я этого не заслуживаю?

Она подумала о Стефане, лежащем на том столе из нержавеющей стали, его холодном и израненном теле.

– Все, у кого бьется сердце, заслуживают спасения.

– Вот почему ты стала медсестрой?

– Нет. Потому что хочу однажды стать доктором. Спасение – вот, как я вижу мир.

Тишина между ними длилась целую вечность.

– Ты в машине? – наконец сказал он.

– В скорой, на самом деле. Возвращаюсь в клинику.

– Ты одна на улице? – прорычал он.

– Да, и заканчивай нести чушь в стиле мачо. У меня под сиденьем пистолет, и я знаю, как им пользоваться.

На другом конце провода раздался коварный смех.

– А это заводит. Извини, но это так.

Она не смогла сдержать слабую улыбку.

– Знаешь, ты меня с ума сводишь. Несмотря на то, что я совсем тебя не знаю, ты выводишь меня из себя.

– Почему-то для меня это комплимент. – Пауза. – Прости за срыв. Тяжелая ночь.

– Да ну, аналогично. И про «прости» и про «тяжелую ночь».

– Что случилось?

– Да много чего. А у тебя?

– То же самое.

Когда он заерзал на кровати, зашуршали простыни.

– Ты опять в постели?

– Да. И да, ты все еще не хочешь знать.

Она широко улыбнулась:

– Клонишь к тому, что мне не следует спрашивать, что на тебе надето?

– В яблочко.

– Знаешь, мы ведь опять за старое. – Она стала серьезной. – Мне кажется, ты очень болен. У тебя голос сиплый.

– Со мной все будет нормально.

– Слушай, если ты не можешь приехать в клинику, я могу привезти то, что нужно, могу привезти лекарства. – Звонкая тишина на другом конце продолжалась так долго, что она сказала, – Эй? Ты там?

– Завтра ночью… сможешь приехать?

Она сильнее сжала руками руль.

– Да.

– Я живу на последнем этаже Коммодора. Знаешь здание?

– Да.

– Сможешь быть там к полуночи? Восточная сторона.

– Да.

Его выдох, казалось, говорил о смирении:

– Буду ждать. Осторожней за рулем, ладно?

– Ладно. И больше не кидайся телефоном.

– Как ты узнала?

– Если бы передо мной было открытое пространство вместо приборной панели скорой, я бы поступила точно так же.

Его смех заставил ее улыбнуться, но улыбка эта пропала, когда она повесила трубку и положила телефон обратно в сумочку.

Несмотря на то, что Элена ехала на скорости 65 миль в час[102], а на дороге не было никаких помех, ей казалось, что все выходит из-под контроля, кренится от ограждения к ограждению, оставляя дорожку искр, пока она вела больничную машину.

Встретиться с ним завтра ночью, побыть с ним вдвоем в каком-то уединенном месте – это определенно плохая затея.

Но она все равно на это пойдет.

Глава 22

Монтрег, сын Рема, повесил трубку и взглянул на французские двери отцовского кабинета. Сады, деревья и холмистая лужайка, как и великолепный особняк и все в нем, теперь принадлежали ему, а не были наследством, которое однажды перейдет в его руки.

Получив земли, он наслаждался чувством собственности, поющим в крови, но открывавшийся сейчас вид его не впечатлил. Все приготовлено к зиме: клумбы пусты, цветущие фруктовые деревья накрыты сеткой, на кленах и дубах нет листвы. В результате виднелась лишь подпорная стена, что попросту не красиво. Уж лучше прикрыть чем-нибудь те ужасные навороты системы безопасности.

Монтрег развернулся и подошел к более приятному виду, хотя он и висел на стене. С внезапным приливом благоговения он рассматривал свою любимую картину так, как делал всегда, поскольку Тернер[103] заслуживал почтения, как за свое мастерство, так и за выбор предмета произведения. Особенно в этой работе: изображение солнца, садящегося за морем, было во стольких отношениях шедевральным, оттенки золотого, персикового и ярко красного – просто пиршество для глаз, биологией лишенных подлинного обжигающего тепла, которое поддерживает, вдохновляет и согревает мир.

Такая картина будет гордостью любой коллекции.

У него в одном этом доме три Тернера.

Рукой, трясущейся от предвкушения, он взялся за нижний правый угол позолоченной рамы и снял со стены вид на море. Сейф, скрывавшийся за ним, по размерам идеально соответствовал картине и был вставлен в гипсовые планки. После того, как он ввел комбинацию на диске, произошел неуловимый сдвиг, едва слышимый, не дававший никакого намека, что каждый из шести штырей был толщиной с предплечье.

Сейф открылся беззвучно, включился внутренний свет, заливая собой пространство в двенадцать кубических футов, заполненное маленькими кожаными мешочками с драгоценностями, пачками стодолларовых купюр и папками с документами.

Монтрег принес обвязанный кружевом стул-стремянку и забрался на его цветастую спинку. Потянувшись в самый конец, минуя все документы на недвижимость и акционерные сертификаты, он взял ящичек, затем закрыл сейф, повесил назад картину, и все стало как раньше. Переполненный возбуждением и предвкушением открывающихся возможностей, он поставил металлический сундучок на стол и достал ключи из потайного отделения нижнего левого ящика стола.

Отец поделился с ним комбинацией сейфа и показал его месторасположение, а когда у Монтрега появятся собственные сыновья, он передаст это знание им. Вот гарантия того, что ценные вещи не пропадут. От отца к сыну.

Крышка ящика открылась не с тем же точным, плавным сдвигом, как дело обстояло с сейфом. Этот скрипел, петли протестовали нарушению их покоя и неохотно показали то, что лежало в его металлическом брюшке.

Они все еще там. Слава Деве-Летописеце, они все еще там.

Потянувшись к ним, Монтрег подумал, что столь непримечательные, эти страницы сами по себе не стоят и пенни. Чернила, пропитавшие их волокна, тоже. Но благодаря знаниям, содержавшимся в них, они были бесценны.

Без них он ужасно рисковал.

Монтрег взял один из двух документов, не заботясь о том, какой именно, поскольку они были идентичны. Меж осторожных пальцев он держал вампирский эквивалент письменных показаний, трехстраничное, рукописное, подписанное кровью заявление, касающееся событий, произошедших двадцать четыре года назад. Заверенная подпись на третьей странице была небрежной – коричневые каракули, едва разборчивые.

Но ведь сделаны они были умирающим человеком.

«Отцом» Ривенджа, Ремпуном.

Документ на Древнем Языке излагал опасную правду: похищение матери Ривенджа симпатами, его зачатие и рождение, ее побег и последовавшее замужество за Ремпуном, аристократом. Последняя часть вызывала столько же осуждения, как и все остальное:

«Клянусь честью своей, и честью кровных предков и потомков своих, истину говорю вам, этой ночью пасынок мой, Ривендж, напал на меня и нанес телу моему раны смертельные своими голыми руками на плоти моей. Сделал он так с умыслом злым, заманив меня в кабинет мой, спор спровоцировав. Безоружен был я. Нанеся мне раны, ходил он по кабинету, приготавливая комнату так, дабы казалось, что совершено было вторжение в нее злоумышленниками. Воистину, оставил он меня на полу в ожидании холодной руки смерти, которая схватит телесную форму мою, и покинул помещение. Всколыхнул жизнь во мне ненадолго друг мой дражайший, Рем, нанесший визит мне с целью дела обсудить.

Не ожидаю я выжить. Пасынок мой убил меня. Это последняя моя исповедь на земле как духа, заключенного в плоть и кровь. Да проводит меня Дева-Летописеца в Забвение со всей ее милостью и рвением».

Как позже объяснил отец Монтрега, Ремпун по большей части все верно изложил. Рем пришел по делу и обнаружил не только пустой дом, но и окровавленное тело своего партнера, и сделал то, что на его месте сделал бы любой разумный мужчина: сам обшарил кабинет. Думая, что Ремпун был мертв, он пытался найти деловые бумаги, чтобы доля друга не вошла в наследственное имущество, и Рем бы тогда стал единоличным владельцем концерна.

Преуспев в этом, он уже почти вышел из кабинета, как Ремпун подал признаки жизни, и с его потрескавшихся губ слетело имя.

Рем не возражал против роли авантюриста, но стать подозреваемым – это уж слишком. Он позвонил доктору, и, пока Хэйверс был в пути, умирающий мужчина кое-как смог пробормотать ужасную историю, стоившую даже больше, чем весь концерн. Быстро сообразив, Рем задокументировал рассказ и поражающую правду об истинной сущности Ривенджа, и помог Ремпуну подписать страницы… тем самым, превратив их в законный документ.

Затем мужчина потерял сознание и к тому моменту, когда прибыл Хэйверс, был уже мертв.

Уходя, Рем забрал и деловые бумаги, и показания, и за то, что он пытался спасти умирающего, его посчитали отважным героем.

Конечно же, полезность признания была очевидной, но вот когда именно воспользоваться этой информацией – менее ясно. Связываться с симпатами опасно, что и подтвердила пролитая кровь Ремпуна. Даже будучи умным человеком, Рем сидел на информации, все сидел… пока не стало слишком поздно, чтобы пустить ее в ход.

По закону гражданин обязан выдать симпата, но, очевидно, у Рема с этим возникли некоторые осложнения. Учитывая, сколько уже прошло времени, он понял, что находится в рискованном положении – ведь могут посчитать, что он, возможно, защищал Ривенджа. Приди он с такой информацией через двадцать четыре или сорок восемь часов после убийства? Ничего страшного. Но через неделю? Две? Месяц…?

Слишком поздно. Рем рассказал Монтрегу о показаниях, и сын понял ошибку отца. Пока с этим ничего нельзя было сделать, и лишь в одном сценарии эта информация все еще чего-то стоила… и возможность представилась этим летом. Рема убили во время набегов, и сын унаследовал все, включая документы.

Монтрега нельзя будет обвинить в выборе отца не раскрывать то, что он знал. Ему лишь нужно будет заявить, что он наткнулся на бумаги в отцовских вещах и, доложив о них, просто сделал то, что должен.

Никто не узнает, что об этом ему давно известно.

И никто никогда не поверит, что убийство Рофа задумал не Ривендж. Он, в конце концов, симпат, и нет веры их словам. Более того, он либо сам спустил курок, либо приказал убить короля, и, будучи Главой Совета, получал наибольшую выгоду от смерти. В первую очередь, именно поэтому Монтрег возвел мужчину в этот статус.

Ривендж разберется с королем, а затем Монтрег пойдет на Совет и падет ниц перед коллегами. Скажет, что нашел бумаги только после того, как наконец-таки въехал в дом в Коннектикуте через месяц после набегов и после того, как Рива объявили Главой. Он поклянется, что как только нашел их, то связался с королем и рассказал ему обо всем по телефону… но Роф заставил его молчать, из-за компрометирующего положения, в котором оказывается Брат Зейдист: в конце концов, он женат на сестре Ривенджа, и такое родство связывает их с симпатами.

Роф, конечно же, не сможет возразить, поскольку будет мертв, и, к тому же, короля и так недолюбливают за то, что он игнорирует конструктивную критику Глимеры. Совет с удовольствием поверит в очередную его ошибку, реальную или сфабрикованную.

Это сложный маневр, но он должен сработать, потому что если Король скончается, раса будет искать убийцу прежде всего среди остатков Совета, и Рив, симпат, станет идеальным козлом отпущения: конечно же, симпат на такое способен! И Монтрег внесет свою лепту в принятие всеми этого мотива, рассказав, что Рив приходил к нему перед убийством и со странной убежденностью говорил о беспрецедентных переменах. Более того, место преступления никогда не бывает абсолютно чистым. Несомненно, должно будет остаться что-то, что свяжет Рива со смертью, либо потому, что там действительно что-то найдется, либо потому, что все станут искать именно такого рода доказательства.

А когда Рив покажет на Монтрега? Ему никто не поверит, по большей части из-за того, что он симпат, но еще и потому, что, следуя примеру отца, в своих деловых сделках и социальных действиях Монтрег всегда создавал себе репутацию глубокомысленного и благонадежного человека. Насколько его сторонники в Совете знали, он был выше упреков, неспособным на обман, стоящим мужчиной из безупречного рода. Никто из них и понятия не имел, что они с отцом надули многих партнеров, помощников и кровных родственников… потому что осторожно выбирали жертву, дабы защитить свою личину.

Итог? Рива обвинят в измене, арестуют или казнят согласно вампирским законам, либо депортируют в колонию симпатов, где его убьют за то, что он полукровка.

Любой исход приемлем.

Все уже устроено, вот почему Монтрег только что позвонил своему ближайшему другу.

Взяв показания, он сам свернул их и положил в толстый кремовый конверт. Вытащив страницу из стопки личной бумаги из рельефного кожаного ящика, он написал небольшое послание мужчине, которого использовал как своего помощника, и подготовил почву для падения Ривенджа. В этой записке он объяснил, что, как уже сказал по телефону, он нашел это в личных бумагах отца, и если документ действителен, то он обеспокоен будущим Совета.

Конечно, документ признают таковым – а сделает это контора его коллеги. А к тому времени Роф будет мертв, и обвинят в этом Рива.

Монтрег зажег красную свечу, капнул воском на конверт, и запечатал в нем показания. На лицевой стороне он написал имя мужчины, и на Древнем языке указал «вручить получателю лично в руки», затем закрыл и запер металлический ящик, сунул его под стол, и вернул ключ на его безопасное место в потайном отделении.

Нажав кнопку на телефоне, он подозвал швейцара, который взял конверт и тут же ушел, чтобы выполнить задание и передать его в нужные руки.

Удовлетворенный, Монтрег понес ящик обратно к стенному шкафу, снял картину, набрал отцовскую комбинацию и вернул оставшийся экземпляр показаний на место: сохранить копию у себя было всего лишь осмотрительным поступком, на случай, если что-то случится с документом, находящимся на пути через границу Род-Айленда.

Когда он вернул на место Тернера, пейзаж, как обычно, заговорил с ним, и на какой-то момент он позволил себе отступить от созданного им бедлама и окунуться в мирное прелестное море. Ветерок должен быть теплым, подумал он.

Славная Дева-Летописеца, как же он скучал по лету в эти холодные месяцы, но, с другой стороны, такой контраст оживляет сердце. Без холода зимы никто не сможет по достоинству оценить знойные ночи июля и августа.

Он представил, где будет находиться через шесть месяцев, когда над растянувшимся Колдвеллом в солнцестояние взойдет полная луна. Наступит июнь, он будет королем, избранным и уважаемым монархом. Если бы только его отец дожил до…

Монтрег закашлял. С икотой вдохнул. Почувствовал что-то мокрое на своей руке.

Он посмотрел вниз. Кровь залила перед рубашки.

Открыв рот, чтобы закричать, он пытался сделать глубокий вдох, но вырвалось лишь бульканье…

Он поднес руки к шее и обнаружил гейзер, бьющий из его вскрытой сонной артерии. Обернувшись, он увидел стоящую перед ним женщину с мужской стрижкой, одетую в черную кожу. Лезвие ножа в ее руке было красным, а ее лицо – холодной маской беспристрастности.

Монтрег упал перед ней на колени, а затем повалился направо, все еще пытаясь удержать столь необходимую для жизни кровь в своем теле, а не на отцовском Обюссоне.

Он был еще жив, когда она перевернула его, вытащила закругленное устройство, сделанное из черного дерева, и опустилась на колени.

***

Будучи убийцей, Хекс оценивала свою работу по двум параметрам.

Во-первых, попала ли она в свою цель? Слова тут излишни. Во-вторых, чистое ли убийство? То есть, не должно быть сопутствующих повреждений, а именно других смертей, чтобы защитить себя, свою личность и/или личность того, кто дал ей это задание.

В этом случае, первое будет просто, учитывая, в какой водосток превратилась артерия Монтрега. Второе пока под вопросом, поэтому ей нужно действовать быстро. Она вытащила из сапога лис [104], наклонилась к ублюдку и не дольше наносекунды смотрела на то, как вращаются его глаза.

Она схватила его за подбородок и заставила посмотреть на нее.

– Посмотри на меня. Посмотри на меня.

Его дикий взгляд встретил ее, и, когда это произошло, она поднесла лис ближе.

– Ты знаешь, почему я здесь и кто меня послал. Это не Роф.

Монтрегу точно пока хватало воздуха, чтобы его мозг работал, потому что он в ужасе одними губами сказал «Ривендж», а потом его глаза снова стали закатываться.

Она отпустила подбородок и сильно ударила его.

– Обрати внимание, говнюк. Посмотри на меня.

Когда их взгляды встретились, она снова взялась за его подбородок и еще шире развела верхнее и нежнее веко его левого глаза.

– Посмотри на меня.

Взяв lys и прижав его к впадине в углу около его носа, она заглянула к нему в мозг и вызвала разного рода воспоминания. О… интересно. Он был тем еще коварным подонком, чей конек - кидать людей на деньги.

Руки Монтрега упали на ковер и с силой вцепились в него, когда он пытался кричать сквозь бульканье. Глазное яблоко отделилось от глазницы, словно фруктовая кожура от мякоти, идеально круглое и чистое, как и требовалось. С правым глазом произошло то же самое, и она положила их в бархатный мешочек с подкладкой, когда руки и ноги Монтрега дернулись и упали на дорогой ковер, губы отогнулись так, что стал виден каждый его зуб, даже зубы мудрости.

Хекс оставила его умирать в луже крови, и выйдя через французские двери за столом, дематериализовалась к клену, в сени которого она изучала местность днем ранее. Она стояла там примерно двадцать минут, а затем увидела, как в кабинет заходит доджен, видит тело и роняет принесенный с собой серебряный поднос.

После того, как упали чайник и фарфор, Хекс открыла телефон, нажала на кнопку вызова, и поднесла его к уху. Когда ответил глубокий голос Рива, она сказала:

– Все сделано, его нашли. Убийство чистое, и я несу тебе сувенир. Расчетное время прибытия десять минут.

– Отличная работа, – прохрипел Рив. – Просто превосходная.

Глава 23

Говоря по мобильнику, Роф нахмурился:

– Сейчас? Ты хочешь, чтобы я приехал к тебе за город сейчас?

В голосе Рива ясно слышалось я-тут-не-херней-страдаю:

– Это должно быть с глазу на глаз, и я двигаться не могу.

В другом конце кабинета Вишес, собиравшийся доложить о том, как продвигается отслеживание тех ящиков с оружием, прошептал:

– Что за нахрен?

Роф думал о том же. Симпат звонит тебе за два часа до рассвета и просит приехать, потому что у него есть «кое-что, что ему нужно тебе передать». Да, ублюдок был братом Бэллы, но с его сущностью ничего не поделаешь, и это «кое-что» – сто процентов не корзинка с фруктами.

– Роф, это важно, – сказал парень.

– Ладно, буду прямо сейчас. – Роф закрыл телефон и взглянул на Вишеса. – Я…

– Фьюри сегодня охотится. Ты не можешь пойти туда в одиночку.

– В доме Избранные. – С тех пор, как Фьюри взял на себя бразды правления в качестве Праймейла, женщины то оставались, то покидали виллу Рива.

– Не совсем та защита, что была у меня на уме.

– Я и сам могу за себя постоять, знаешь ли.

Ви скрестил на груди руки, его бриллиантовые глаза вспыхнули.

– Мы отправляемся сейчас? Или после того, как ты поймешь, что зря тратишь время, пытаясь меня переубедить?

– Ладно. Как хочешь. Встретимся в фойе через пять минут.

Когда они вместе вышли из кабинета, Ви сказал:

– Насчет того оружия. Я продолжаю отслеживать его. На данный момент у меня ничего нет, но ты же меня знаешь. Рано или поздно, все получится. Мне пофиг, что серийные номера стерты, я выясню, откуда оно у них взялось.

Дата добавления: 2015-11-04