Оборванные крылья

Бабочка

http://ficbook.net/readfic/79897

Автор: Zero Module (http://ficbook.net/authors/Zero+Module)
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Драма
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Мини, 14 страниц
Кол-во частей: 4
Статус: закончен

Описание:
Судьба не делает подарков. Она лишь может дать что-то на время, а потом заберет свое с процентами. Даррен и Фай были готовы отстаивать свою любовь перед всеми, но им попался слишком сильный соперник.

Взлет

Я сидел на краю кровати, взвешивая в ладонях тяжелые пряди пепельных, почти серебристых волос. За окном смеркалось, но я не торопился включать свет. Полумрак дарил мне ощущение покоя и забытья. Тьма, густая и вязкая, просачивалась внутрь, заполняя пустоту в моей душе.

Фай, помнишь, тебе раньше нравилось, когда я рассказывал тебе историю нашей жизни? Ты всегда старался дослушать до конца, но со временем событий становилось все больше и больше — и вот ты уже на середине повествования засыпал у меня на плече.

Я хочу рассказать еще раз. До конца.

***

Ты помнишь, как мы познакомились? Мы были еще дошкольниками. Твоя семья переехала в соседний дом. Дворовые мальчишки сразу тебя не взлюбили. Они были крепкими, загорелыми, крикливыми, а ты — худым, бледным, белобрысым, с огромными испуганными глазами, часто болел и подолгу не выходил на улицу. Мне не нравилось, когда обижают слабых, поэтому я защищал тебя от нападок и в конце концов тебя оставили в покое. Со мной, впрочем, общались все меньше и меньше, а потом и вовсе перестали даже здороваться. Но мне было все равно — проводить время с тобой было гораздо интереснее. Ты рассказывал мне о книгах, а я приносил новые видеоигры. Ты учил меня играть в шахматы, а я вытаскивал тебя на утреннюю пробежку. Наши родители были рады, что мы подружились — ты стал более подвижным, общительным, открытым, а я перестал целыми днями торчать во дворе с соседскими мальчишками и взялся за ум.

В школе ты уже мог и сам за себя постоять, но необходимость давно пропала. Ты стал нравиться людям, окружающие просили у тебя совета или подсказки и ты ни в чем им не отказывал. Да и внешне ты изменился — уже не был таким заморышем, хоть и остался худым и светлокожим. Волосы отросли до лопаток и ты собирал их в хвост, который вечно растрепывался. Я же стал спокойнее, жестче и следил, чтоб никто не злоупотреблял твоей отзывчивостью. Хоть мы и не были лидерами, но имели множество хороших знакомых,а вот число недоброжелателей наоборот сошло на нет. Мы пытались заводить отношения с девочками, но выходило плохо — с ними было совершенно не о чем поговорить. В голове сплошные шмотки да мальчиковые группы, которые лезли ото всюду как грибы после дождя.

Впрочем, в нашей уже сложившейся к тому времени компании девчонки все-таки были, причем довольно толковые. Но все равно чего-то в них не хватало. И только потом мы поняли, в чем же было дело.

Мы тогда частенько собирались у кого-нибудь на квартире — пили, курили, слушали музыку, спорили о чем-то... парочки уединялись в свободных комнатах, любители порассуждать на умные темы собирались на кухне вокруг пепельницы, кто попроще — сидели перед телевизором, оживленно обсуждая происходящее. Если кто-нибудь приходил с гитарой, он был обречен играть, пока не сотрет пальцы в кровь — мы, самая строгая и вместе с тем справедливая публика, ненасытно требовали еще и еще.

В один из таких вечеров, Фай, наши судьбы резко изменились.

Как-то мои родители уехали в двухнедельный отпуск. Естественно, как только за ними захлопнулась дверь, я принялся собирать у себя дома толпу. Приятели приходили, принося с собой все, что можно — алкоголь, закуски, карты, пресловутую гитару, кто-то даже умудрился притащить твистер, играя в который, мы, кучка пьяных подростков, чуть не поломали себе все ноги...

— А давайте в бутылочку сыграем! — вдруг предложил озорной девичий голос.

Несколько человек поддержали предложение и мы принялись раскручивать первую попавшуюся бутылку. Девочки, краснея, чмокались с мальчиками, девочки лобызались с другими девочками, как в том еще порно, мальчики манерно чмокали друг друга в щечку, самые стеснительные ограничивались рукопожатием.

... Вновь настала твоя очередь крутить. Я курил и рассеяно наблюдал за горлышком бутылки, которое, сделав несколько оборотов, словно в замедленной съемке приближалось ко мне. Миновав сидевшего рядом парня, оно остановилось.

— Целуйтесь! — радостно воскликнул кто-то из девчонок и ей в поддержку раздались одобрительные крики.

А я вдруг перехватил твой взляд. Растерянный, удивленный, в нем читались волнение, страх и... что-то еще.

Я не знаю, кто из нас первый рванулся впред, но когда мои губы прижались к твоим, все звуки и образы вокруг исчезли в один момент. Ко вкусу крепкого табака примешался сладковатый привкус какого-то поганого баночного коктейля. Мы целовались грубо, агрессивно, почти что вгрызаясь друг в друга. Я ухватил тебя за ворот футболки, а ты скользнул языком вглубь моего рта. В ушах бешено стучала кровь, я чувствовал, что это уже совсем-совсем не игра, что мы должны остановиться, но все равно продолжал ловить твое резкое, горячее дыхание. Наконец, собрав всю волю в кулак, я почти что оттолкнул тебя.

Кто-то апплодировал, кто-то улюлюкал... Нет, никто ничего не заметил. Для них это было лишь шуткой, разыгранной для публики. Мы продолжили игру, а я все никак не мог оторвать взгляд от твоих покрасневших, искусанных мною губ.

Ближе к ночи все разошлись — кто сам, а кого и нести пришлось. Ты остался, чтобы помочь разгрести бардак, оставленный гостями. Спустя почти час мы наконец прибрались и устроились на кухне — я курил, а ты допивал чье-то пиво.

— Остаешься сегодня? — между делом поинтересовался я. Обычно если мои родители уезжали на какое-то время, ты перебирался ко мне — мы вместе ели, чистили зубы, спали в одной кровати. Все это было так легко и естественно. Меня забавляло, когда ты что-то бормотал во сне или сопел мне в шею. И сейчас твой ответный кивок был для меня чем-то в порядке вещей.

Мы разделись, устроились поудобнее под одеялом и уже почти задремали, кода черт все-таки дернул меня за язык. Может быть, если бы я не был пьян, все бы обошлось, мы бы замяли тот поцелуй и на следующее утро проснулись бы по-прежнему лучшими друзьями, почти братьями... Может быть. Но, видимо, судьба распорядилась иначе. Я сделал это, даже не успев толком обдумать.

Мы лежали спиной к спине. Я перевернулся на другой бок и выдохнул тебе в затылок:

— Фай... А мне понравилось. — И замолчал, испугавшись собственных слов.

Никакой реакции не последовало и я было подумал, что ты уже спишь.

Но ты вдруг подался назад, прижался спиной к моей груди и прошептал:

— Мне тоже.

Я растерялся, а ты развернулся ко мне лицом и тихо добавил:

— Я еще хочу.

Мы потянулись друг к другу одновременно. На этот раз поцелуй был мягким, медленным. Ты слегка касался своим языком моего, все не позволяя мне углубиться, и тихонько застонал, когда мне это наконец удалось. Холодные пальцы скользнули по моему плечу, к спине. Я обхватил тебя, притягивая ближе, прижимая к себе. Слышал, как бешено бьется твое сердце. Внизу живота невыносимо сладко ныло. Но мы же не можем...

Ты закинул на меня ногу и прижался своими бедрами к моим. Меня словно обожгло, когда твой член коснулся моего.

— Фай... — выдохнул я, неспособный на что-то большее.

Ты уткнулся мне в шею и, тихонько всхлипывая, терся о меня. Боже, как мучительно...

Рывком я опрокинул тебя на спину, забравшись сверху.

— Даррен...— начал было ты, но я закрыл твой рот своим. С трудом оторвавшись, коснулся губами подбородка, шеи. Как тебе больше нравится? Что мне делать?

Я ласкал тебя наугад, покусывая маленькие ушки, облизывая бледно-розовые соски, медленно проводя от них линии вдоль живота до резинки трусов, все не решаясь перейти этот рубеж. Ты тяжело дышал, на выдохе вырывались тихие хрипловатые стоны. Когда я наконец погладил твой член сквозь тонкую ткань, ты коротко вскрикнул и требовательно толкнулся мне в ладонь.

Я, более не колеблясь, стянул с тебя остатки одежды и замер, разглядывая тебя, распластанного на простыне, с растрепавшимися волосами и нездоровым румянцем. Под молочной, почти безволосой кожей выступали ключицы, ребра, тазовые косточки... Худой, но не до болезненности. Замечал ли я раньше, какой ты красивый? Конечно же. Но гнал эту мысль от себя, понимая, что могу все сломать.

Набухший член чуть подрагивал, требуя внимания. Ты послушно выгибался на каждое движение моих пальцев, сомкнувшихся на нем. Одной рукой вцепился мне в волосы, а другой зажимал себе рот, когда я стал посасывать головку, гладить языком уздечку, по очереди облизывать яички. Ты уже был близок к оргазму. Я приподнялся так, чтобы наши члены были на одном уровне и, обхватив их оба рукой, начал быстрые движения. Однако когда до финала оставалось всего ничего, ты вдруг оттолкнул меня.

— Нет, Даррен...

— «Нет»? — непонимающе переспросил я.

— Не так... — борясь со смущением, отозвался ты и, отвернувшись, попросил: — Войди в меня.

— Что... но Фай, я не умею, я не хочу делать тебе больно.

Ты грустно вздохнул. А затем облизал два пальца и, чуть морщась, медленно ввел их в себя. Беззвучно открыл рот, запрокинул голову. Приподнял и развел в стороны согнутые в коленях ноги, словно приглашая меня.

Я, не в силах шевельнуться, наблюдал, как ты трахаешь сам себя. Опущенные ресницы подрагивали, ты кусал губы, извивался, сбивчиво дышал. Потом, убрав руку, посмотрел на меня замутненным, умоляющим взглядом и хрипло простонал:

— Даррен, пожалуйста...

Невозможно сдерживаться, когда видишь перед собой такое. Сплюнув на ладонь, я смазал член. Поднял твои ноги еще выше, чтоб лодыжки оказались у меня на плечах. Нащупал отверстие и подался вперед. Очень медленно, сантиметр за сантиметром, боясь причинить тебе боль. Но, похоже, ты не чувствовал дискомфорта. Закинутые назад руки комкали подвернувшуюся подушку, а бедра нетерпеливыми рывками приподнимались мне навстречу.

Сначала осторожно, потом все резче, глубже, с силой ударяясь о твои ягодицы. Ты уже не стонешь — кричишь, мечешься, царапаешь мне плечи. Я раз за разом, все быстрее, вжимаю, вбиваю тебя в смятые простыни. Не хочу кончать первым, но сдержаться не выходит. Тело сводит судорогой, в ушах звенит... И почти сразу же я чувствую, как ты пульсируешь внутри. Цепляешься за меня, будто боишься, что тебя унесет в этом урагане ощущений. Потом понемногу ослабляешь хватку, позволяя мне выскользнуть из тебя и вытянуться рядом. Я прижимаю тебя к себе, зарываюсь носом в волосы, беру тебя за руку — мои пальцы меж твоих. Так хорошо...

— Даррен...

— Да?

— А ты помнишь, как мы познакомились? Наше детство помнишь?

— Помню,— улыбнулся я. — А что?

— А расскажи...

Тогда ты попросил меня об этом в первый раз.

Оборванные крылья

Все то время, пока мои родители были в отъезде, мы упивались друг другом, открывая себя с новой стороны. Теперь уже было вполне очевидно, почему у нас не складывалось с девушками. Те две недели, которые нам удалось провести в одной квартире без присмотра, мы не расставались почти ни на минуту, мало спали ночами, узнавали друг друга заново. Мне давно не было настолько хорошо. Словно моя жизнь была мозаикой, в которой для полной картины не хватало одного единственного кусочка.

Когда родители вернулись, возможностей побыть наедине стало намного меньше. Но мы все равно находили лазейки. Украдкой целовались в глубине тенистых скверов, выбирались на крыши домов, в школе просиживали уроки в пустой раздевалке у спортивного зала... Ночью мы отправляли друг другу смс-ки — от трогательных и нежных, до настолько пошлых и развратных, что сам маркиз де Сад покраснел бы.

Однако не все было настолько безоблачно, как могло показаться на первый взгляд. Как мы ни старались скрыть происходящее между нами, окружающие, конечно же, замечали наши с тобой слишком долгие рукопожатия, слишком частые прикосновения, слишком неоднозначные взгляды, которыми мы обменивались. Нет, напрямую никто ничего не говорил, но относиться к нам стали с некоторой прохладцей. Реже звали в гости, меньше прислушивались к тому, что мы говорили.

В общем-то, я этого ожидал. Ты переносил происходящее более болезненно — трудно было терять друзей, о которых ты мечтал все детство и вновь становиться изгоем. Но это было платой за нашу любовь.

Большие проблемы начались под конец последнего учебного года. Один из учителей застукал нас на лестнице целующимися и счел нужным доложить об этом директору. Тот незамедлительно вызвал нас к себе.

Его монолог был нудным. Он долго говорил что-то о гормонах, ошибках молодости, моде на однополые отношения. О да, несомненно мы вырастем неполноценными личностями, которых всю жизнь будет осуждать общество. Мы никогда не сможем иметь нормальную семью. Мы до конца дней будем несчастными и одинокими. Однако еще не поздно одуматься и взять себя в руки...

Ты, фыркнув, поднялся со своего места и заявил, что мы сами разберемся, кому с кем спать и, будто в подтверждение своих слов, схватил меня за руку, резко дернул к себе и поцеловал, а затем выволок из кабинета директора.

Конечно же, наших родителей поставили в известность о случившемся. Когда я пришел домой, отец со мной не разговаривал, а мать все время плакала и просила еще раз подумать, действительно ли мне это нужно. Меньше всего мне хотелось огорчать ее, но отказаться от тебя я бы никогда не согласился.

Ты не отвечал на мои звонки и сообщения, а на следующий день как ни в чем ни бывало пришел на занятия. На лице и, как я увидел чуть позже, на теле, были следы твоего вчерашнего "разговора" с родителями. Если у меня все обошлось малой кровью, то у тебя дошло до того, что тебя выгнали из дома. Сказали, что у них больше нет сына.

Как бы я был рад приютить тебя у себя! Но об этом даже речи не могло быть. Ты прекрасно понимал это и сразу исключил такой вариант. Благо, в тот же день одна из тех знакомых, которая была в курсе наших отношений, разрешила тебе пожить у нее в обмен на помощь в подготовке к экзаменам. Ее далеко не бедные родители частенько бывали в долгих отъездах и девочка, чтоб не скучать, время от времени приглашала приятелей.

Нам с тобой пришлось пересмотреть наши планы на ближайшее будущее — в них совсем не входил тот факт, что ты останешься без крыши над головой, а мои отношения с семьей окажутся в стадии холодной войны. Вместо уже присмотренного университета мы выбрали похожий в другом городе. Поступили с первого раза. Ты даже не стал забирать из дома оставшиеся вещи. Сказал, что незачем тащить с собой лишний багаж.

Сначала мы оказались в разных корпусах общежития, но договориться о том, чтоб нас все же заселили в одну комнату, не составило большого труда.

Это был рай. Нам больше не нужно было выискивать укромные места, прислушиваться, не идет ли кто, постоянно смотреть на часы, дабы не оказаться застуканными родителями в самый неподходящий момент. Два оборота ключа теперь отрезали нас от всего мира, оставляли наедине друг с другом. Университетские приятели воспринимали нас как двух лучших друзей детства, которые за проведенные вместе годы стали почти что братьями. Если бы они только знали, как ты стонешь, как мне приходится зажимать тебе рот, чтоб соседи не слышали твоих криков, как мы засыпаем, обнявшись... Но нет, нам не нужны были очередные косые взгляды. Хватало и того, что если кто-нибудь напрашивался в гости, то нам приходилось в срочном порядке растаскивать к разным стенам обычно сдвинутые вместе кровати и прятать пресловутый флакон со смазкой.

Впрочем, за все время обучения никто ничего не заподозрил. Единственной проблемой был женский пол, периодически проявлявший к нам интерес. От некоторых удавалось откупиться тем, что для нас сейчас на первом месте учеба и на отношения нет времени. С другими такое не прокатывало и приходилось изображать из себя конченого подонка, чтоб они сами поняли, что их выбор был весьма неудачен. Многих, конечно же, было жаль, и мы старались сделать такие моменты максимально безболезненными. Они ведь не были виноваты в том, что мне нужен был только ты, а тебе — только я.

Сейчас я уже понимаю, что тогда жизнь просто дала нам фору, позволив провести вместе несколько счастливых лет.

Черная полоса началась после того, как мы отучились. Я нашел работу почти сразу, тебе же все не везло. Около полугода мы оплачивали все из моего кошелька. Основную часть бюджета съедал кредит за квартиру и мне приходилось частенько задерживаться, работать в выходные, брать что-то на дом – лишь бы мы не голодали. У тебя же лишь одно за одним шли собеседования либо с прямым отказом, либо с вежливым «мы вам позвоним». Для меня это было странно – и в школе, и в университете ты схватывал все на лету, быстро соображал что к чему, многим интересовался и вообще учился намного лучше меня, ленивого раздолбая. Лишь под конец, и то только с твоей помощью, мы сравняли результаты.

Конечно, все эти неудачи сказывались на твоем настроении. Ты выглядел вечно уставшим, потерял аппетит, похудел. По моему настоянию ты сделал перерыв в поисках и посвятил время своим хобби, но это помогло ненадолго. Может, я просто был слишком мнителен, но мне все казалось, что ты лишь делаешь вид, что тебе нравится весь день развлекаться, а на самом деле мучаешься от того, что пока не смог устроиться в жизни. Я говорил тебе, что у нас все еще впереди и ты многого добьешься. Ты улыбался в ответ на мои слова, но когда отворачивался, улыбка сходила с лица.

Ты много курил, больше, чем я. Хоть мы и делали это на балконе, каким-то образом все равно вся мебель пропахла табаком. Впрочем, мне это даже чем-то нравилось.

Спустя еще полгода нам наконец повезло. Меня решили повысить, но на мою должность взять было некого. Тогда я подкинул начальству твое резюме и они согласились взять тебя. Я опасался, что работа под моим шефством будет уязвлять тебя, но ты находил это скорее забавным. Наконец мы снова были счастливы.

Вот только ты стал часто болеть. Все время простужался. Сначала мы вызывали врачей на дом, но тебе не нравилось, что надо оформлять больничный, потом идти на повторные приемы, сдавать анализы, сидеть в очередях... Ты полюбил работать, уходил в это с головой и не хотел пропускать ни дня. В конце концов, когда ты в очередной раз свалился с насморком и кашлем, то наотрез отказался звонить в поликлинику, наглотался таблеток, напился горячего чая и лег спать. На следующее утро ты выпил жаропонижающее и пошел на работу, а к вечеру уже чувствовал себя нормально.

Но, похоже, такое недо-лечение не прошло бесследно и у тебя появился почти постоянный кашель. Порой ночами ты просыпался от приступов и не мог заснуть до утра. По моему настоянию ты записался к доктору. Тот даже не стал тщательно осматривать, сказал, что это самый обычный бронхит курильщика и посоветовал бросить пагубную привычку. Заверил, что через пару недель кашель должен сойти на нет. Ты последовал его совету, однако ничего не изменилось даже через месяц.

На мои предложения обратиться к другому доктору ты согласно кивал, но дни шли, а на прием ты так и не шел, пока произошло нечто, заставившее нас обоих сильно испугаться.

Во время очередного ночного приступа ты вдруг захрипел и схватился за грудь, сквозь кашель с трудом произнеся что-то про сильную боль. Пулей я метнулся к выключателю и, стоило глазам чуть привыкнуть к свету, разглядел кровь у тебя на губах. Алые капли падали на пододеяльник. Дрожащими пальцами я схватил телефон, набрал нужный номер и вызвал скорую.

Белый фургончик приехал менее чем через десять минут. Ты так и не перестал кашлять, на белой ткани пододеяльника расползались красные пятна. Если бы я только мог хоть как-то тебе помочь! Но у меня совершенно не было медицинских знаний. Все, что мне оставалось — это одной рукой прижимать тебя к себе, и смотреть, как ты до побелевших костяшек цепляешься за другую.

Прибывшие врачи оттеснили меня, засуетились со своими железками, таблетками, шприцами. От одного я услышал знакомое и оттого жуткое слово "трахеотомия", но второй лишь отмахнулся и велел срочно госпитализировать. Мне тоже было велено собираться и ехать.

Пока с тобой возились в отделении, второй доктор расспрашивал меня о симптомах, когда все началось, лечился ли ты и если да, то как. Чем дальше заходил наш разговор, тем сильнее он, делая пометки, хмурился и кривил губы. Когда я все же решился спросить, что с тобой, он лишь покачал головой.

— К утру узнаем. Сделаем все анализы. Будем надеяться, что пневмония.

Пневмония? Будем надеяться? Мне совсем не нравился его тон.

— А что, может быть хуже? — спросил я неожиданно севшим голосом.

— Может.

После затянувшейся паузы врач посоветовал мне взять такси и ехать домой. Я пытался отказаться, но он стоял на своем. Говорил, что тебе нужен покой и что я буду лишь мешаться под ногами, пока медперсонал будет тобой заниматься.

Я все же пробыл в больнице еще пару часов — ехать домой было уже бессмысленно. Да и не мог я заставить себя сейчас находиться в пустой квартире, в спальне с заляпанным кровью постельным бельем.

Из клиники я поехал на работу. Мне обещали позвонить, как только будут готовы результаты обследования. Это произошло после обеда.

Когда я услышал диагноз, телефон выскользнул из онемевших пальцев.

Падение.

Рак легких. Как гром среди ясного неба.

Позже, когда я думал над этим, то понимал, что это не было неожиданностью. Слабость, температура, этот дурацкий кашель. Твой организм сигнализировал о болезни как мог. Но мы были слишком поглощены другими заботами, чтоб обращать на это внимание. Врач рассказывал мне о методах лечения, а я жадно слушал, цепляясь за каждое упоминание того, что после операций неплохой процент выживаемости, если сделать ее вовремя.

Вовремя. А не на четвертой стадии, когда метастазы уже начали прорастать в почки.

Я с ужасом смотрел на рентгеновские снимки, на большие темные пятна. Почему ни одному из врачей, у которых ты был, не пришло в голову отправить тебя на рентген? Только прописывали свои поганые сиропы да советовали курить поменьше.

Я не смог сказать тебе о болезни. Не хватило духу. За меня это сделал доктор. Сказал, что тебе осталось месяца два-три, не больше, что уведомил меня о возможных методах облегчить страдания в оставшийся период жизни и вышел, оставив на одних.

Я мялся у двери и поглядывал на тебя. Ты смотрел куда-то в сторону, нахмурившись и кусая губы. Наконец произнес:

- Ничего не говори моим родителям. Позвонишь им, только когда я умру. Пусть придут на похороны, если захотят. И сам тоже не делай глупостей. Проживи свою жизнь за нас обоих.

И только тогда я решился подойти к тебе.

***

Дни, такие напряженные и безрадостные, тянулись один за другим. Терапия, обследования, снова терапия. Дорогие лекарства. Никаких улучшений, только ежедневная борьба за то, чтоб встретить следующее утро. Хорошо, что у нас были кое-какие сбережения на случай, если произойдет что-то серьезное. Серьезнее этого все равно ничего не могло бы случиться.

Через неделю ты написал заявление на увольнение. Мне разрешили работать из дому. Пусть за меньшую плату, но теперь почти все время я мог быть в твоем распоряжении. Первый месяц ты держался молодцом. Но тебе становилсь все труднее говорить, двигаться, есть. К концу второго месяца ты почти перестал вставать с кровати. Очень похудел, тяжело дышал и все чаще кашлял кровью. Кожа, волосы, глаза — все как-то посерело, словно выцвело. Ты стал похож на не самую удачную черно-белую копию себя самого. Это было жуткое зрелище — бледный, с запавшими глазами и окровавленным ртом.

Я почти не отходил от тебя. Кормил, давал лекарства, читал тебе твои любимые книги. Работал в те часы, когда ты засыпал. Сам спал мало, из-за чего мозг пришел в странное отупение. Я не мог ни на чем сосредотчиться, ничего не ощущал, действовал как робот.

...Мы мало разговаривали: тебе это давалось с трудом, а я не хотел лишний раз заставлять тебя напрягаться. Поэтому я помнил каждый наш более-менее обстоятельный диалог. Но этот врезался в память больше всего.

По телевизору шла какая-то псевдонаучная передача, вроде тех, что пестрят словесными оборотами вроде "мало кто знает, что...", "до сих пор об этом почти ничего не было известно, но...", "результаты современных исследований повергают в шок...", "мировое правительство скрывает правду..." и тому подобными. Сегодня очередной специальный корреспондент канала рассказывал о реинкарнации, перемежая знания, явно почерпнутые из энциклопедии, с притянутыми за уши историческими фактами, так искусно переворачивая все с ног на голову, что в какие-то мгновения в эту информационную кашу можно было даже поверить.

Ты, казалось, не проявлял особого интереса к происходящему на экране. Но когда я спросил,
стоит ли мне переключить на другой канал, ты, нахмурившись, спросил меня:

- Как думаешь, это возможно?

-Что возможно? - не совсем понял я.

- Ну... - ты замялся. - Реинкарнация и все такое.

Бедный мой.

- Не знаю, - я пожал плечами и сделал вид, будто не понимаю, к чему ты клонишь, - но вообще сама по себе занятная идея.

- А кем бы ты хотел стать в следующей жизни?

- Кем бы хотел... - я встал с кресла и пересел на край кровати, поближе к тебе. - Наверно, опять человеком. Не представляю себя каким-нибудь пингвином или тараканом. - Я как можно более непринужденно улыбнулся и спросил у тебя то, о чем ты так хотел сказать, но стеснялся сделать это по своей инициативе: - А ты?

- Бабочкой, - твоя рука мягко накрыла мою. - Они красивые и могут летать там, где им вздумается.

За окном выла метель. Я смотрел на тебя, такого же белого, как эта зима. Моя прекрасная бабочка, пришпиленная иглой-болезнью к мягкой подушке. Ты уже никогда не сможешь взлететь.

- Бабочки очень мало живут, - тихо сказал я.

Ты посмотрел мне в глаза и произнес:

- Люди иногда тоже.

Это был первый и последний раз, когда я позволил себе заплакать в твоем присутствии.

***

В первый весенний день тебе стало немного лучше. За окном было солнечно и неожиданно тепло. Если бы ты был в состоянии ходить, то мы бы непременно выбрались на улицу, дошли до парка и гуляли бы по мощеным дорожкам, щурясь от яркого солнца. Набрали бы полные горсти мокрого снега и разглядывали искрящиеся слипшиеся зернышки льда. Жаль, что мы уже никогда не сможем этого сделать.

Я открыл окно, впуская прохладный воздух. Ты снова почти не спал всю ночь, но под утро наконец задремал. Очень осторожно, боясь разбудить тебя, я протер твое лицо смоченным в теплой воде полотенцем, стер с губ запекшуюся кровь. Невзирая на бледность и худобу, ты выглядел таким спокойным и расслабленным, что было сложно не любоваться тобой.

Грудная клетка размеренно вздымалась, глазные яблоки двигались под веками. Знать бы, что тебе снится.

Ты проснулся только ближе к полудню. В этот раз наконец не отказался от завтрака, а потом вдруг затребовал свой плеер, к которому уже месяц как не прикасался. Длины провода зарядного устройства как раз хватило до кровати, так что даже не пришлось ждать, пока плеер зарядится.

Ты очень редко удалял закачанную музыку. Вот и теперь, порывшись в папках, ты обнаружил записи, сохранившиеся еще со студенческих лет. Тогда мы слушали их вместе, и сейчас ты уговорил меня заняться тем же.

"Все угасает и кружится, угасает и кружится!"* - надрывался в наушниках Роберт Смит. Странный человек, странная музыка. Странные мы. Странный ты.

Я настолько заслушался уже полузабытыми словами, что не сразу заметил, как ты пристально смотришь на меня. Когда я наконец перехватил твой взгляд, ты улыбнулся, осторожно дотронулся пальцами до моих губ, а затем, приподнявшись на локте, поцеловал.

Мы уже давно не целовались, даже не помню, когда мы делали это последний раз. Я не мог вынести железного привкуса у себя на языке. Вкус смерти. Но сейчас понял, что он не так уж сильно меня отталкивает. И пожалел, что мы так долго этого не делали.

Я не мог оторваться от тебя, почти как в первые дни. Держал тебя за руку и под безысходные завывания Смита целовал, целовал, целовал... Губы, щеки, нос, лоб, глаза, волосы, пальцы, все, до чего только мог дотянуться. Внезапно нахлынувшая нежность требовала выхода.

- Я скучал по этому, - тихо сказал ты, когда я наконец остановился.

- Простишь меня? - я откинул упавшую тебе на лоб прядь волос.

- Я люблю тебя.

- И я тебя люблю.

Этого мы тоже давно друг другу не говорили. Сейчас было ужасно стыдно и обидно за то, что во всей этой трагедии мы совсем перестали вести себя как влюбленные. Я заботился о тебе, ухаживал за тобой, но знал ли ты, что был для меня не обузой, а божеством, которому я служил и был готов служить вечно, лишь бы оно меня не покидало?

- Прости меня за все, - еще раз попросил я. если что-то делал не так... или вообще не делал... Я не нарочно. Ты никогда не был мне в тягость. И я бы все отдал за то, чтоб ты остался со мной.

Ты вытащил наушники, выключил плеер и прижался ко мне.

- Я ждал этих слов, - шептал ты, - Ты не представляешь, как ждал. Я не держу на тебя зла и не держал никогда. Только боялся, что больше тебе не нужен, такой слабый и беспомощный. А теперь я знаю... все знаю. Я всегда буду с тобой... - ты положил руку мне на грудь. - Вот здесь. Я тебя не оставлю.

Мы еще долго лежали в тишине, обнявшись, наслаждаясь наступившим умиротворением. Давно уже не было так хорошо и спокойно...

Нашу недолгую идиллию прервал приступ твоего кашля. А ведь он с самого утра тебя не беспокоил! Я надеялся, что хотя бы в такой славный денек болезнь не будет тебя мучить.

Впрочем, приступ был слабым, коротким и быстро закончился. Тыльной стороной ладони я стер выступившую на твоих губах кровь и снова поцеловал тебя. На мгновение мне показалось, что у тебя от неожиданности даже чуть порозовели щеки.

Ты несколько раз как-то странно, судорожно втянул воздух, а потом попросил:

- Даррен, принеси мне чаю, пожалуйста.

Мне не хотелось уходить. На душе вдруг стало как-то тревожно. Но отказать тебе я не решился, поэтому, погладив тебя по волосам, отправился на кухню. Воды в чайнике было совсем немножко, закипит за минуту, как раз успею положить в чашку неизменные две ложки заварки и три — сахара.

Ты лежал, сложив руки на животе, и умиротворенно глядел вверх.

И больше не дышал.

Чашка полетела на пол и разбилась, обдав мои ноги кипятком, но я ничего не почувствовал. Я думал, что сейчас тоже упаду, но смог дойти до кровати. Это был словно какой-то страшный сон, наваждение, мне хотелось встряхнуться, зажмурить глаза, открыть их и понять, что ничего этого не было, что ты все еще здесь, рядом, как всего пару минут назад.

Со мной происходило нечто ужасное. Сначала я просто лежал рядом с тобой и тихо плакал, потом метался по квартире, кричал, бился о стены. Потом снова вернулся к тебе. В голову закралась странная мысль — а может, твоя душа просто заблудилась? Может, ты еще вернешься?

За окном давно стемнело. Пошел снег, стало холодно. И ты тоже был совсем холодный. Я обнимал тебя, прижимал к себе, где-то на краю сознания надеясь согреть.

Мы ведь даже не попрощались. Давай поговорим? Давай? Я расскажу тебе кое-что. Расскажу про нас. Чтоб ты не забывал. Слушай же.

* * *
Наверно, я тогда немного тронулся умом. Утром я позвонил в скорую и сообщил о смерти. Через полчаса тебя от меня забрали. Через два дня я увидел тебя в последний раз. Безмятежного, с аккуратно уложенными волосами, в строгом костюме. Ты лежал в черном гробу, отделанном изнутри красным атласом. Он так красиво оттенял тебя. Тебе бы понравилось.

Как ты и просил, я сообщил твоим родителям о случившемся только перед похоронами. Они приехали вдвоем. Мать рыдала, отец выглядел безразличным. Я старался держаться как можно спокойнее. Ни о чем не спрашивал, на их вопросы отвечал как можно более кратко. Даже если они и раскаивались в том, что выбросили тебя из своей жизни, сейчас уже было слишком поздно. Не знаю, простил бы ты их. Я не смог.

После того, как гроб опустили в землю, я почти сразу ушел, оставив их наедине с тобой.

Дома меня ждала гулкая тишина, пара бутылок крепкого спиртного и наши общие фотографии, на которых мы беззаботно улыбались в объектив. Теперь это все, что у меня осталось.

Мне больше никогда никто не будет так нужен. И теперь, без тебя, мне не нужно ничего. Даже эта жизнь, наверное.

Но я обещал тебе. Значит, буду держаться столько, сколько смогу.

Не снимая куртку, я вышел на балкон и закурил. Свинцовое небо уже темнело на востоке. Мелкий снежок холодил мое лицо. Я смотрел на грязно-серый город и медленно, по капле впускал в себя понимание того, что у меня впереди еще тысячи таких вечеров.

Вечеров без тебя.

______________________________
*The Cure - Siamese Twins

Эпилог

Я прихожу к тебе на могилу четыре раза в год — под Рождество, в день твоей смерти, в твой день рождения и, как сегодня, в свой собственный. Иногда я вижу там твоих родителей и тогда стараюсь держаться где-нибудь поодаль, чтобы они меня не заметили. Конечно, они знают, что я навещаю тебя, ведь я всегда приношу свежие цветы, расчищаю участок, протираю надгробие от пыли. Но, даже если им этого и хотелось бы, мы никогда не пересечемся. Незачем.

У тебя подрастает сестренка. Ей лет тринадцать на вид. Значит, она родилась, когда ты еще был жив. Интересно, знает ли она о том, кто ухаживает за твоей могилой?

Она чем-то смахивает на тебя, спокойная и молчаливая. Вы бы наверняка были хорошими друзьями.

Но ты уже почти десять лет улыбаешься мне, чуть прищурившись, из белого овала на черном граните.

Мне тридцать пять, и восьмой месяц у меня в левом легком причудливым цветком распускается опухоль. Ее можно было удалить еще тогда, когда ее нашли, и у меня были бы все шансы дожить хотя бы до шестидесяти. Но я отказался.

Ты обещал мне, что будешь со мной, вот здесь, в груди. Не обманул. Ты никогда меня не обманывал.

Интересно, увидимся ли мы на том свете? Я очень надеюсь на это. Я уже написал завещание, оставил нашу с тобой квартиру моим родителям и попросил похоронить меня рядом с тобой. Представляю, как им будет плохо, когда они увидят бумаги. Они еще не знают, что я болен.

Сейчас уже середина лета. Хотел бы я дотянуть до зимы, посмотреть на снег в последний раз.

...Я еще минут пятнадцать стоял перед надгробием, не думая ни о чем конкретном, сосредоточившись на отблесках закатного солнца на черном камне. Вдруг краем глаза я уловил движение. Маленькая белая бабочка мельтешила рядом со мной, перелетая с одного столбика ограды на другой. Я осторожно протянул к ней руку и она тут же перепорхнула на указательный палец.

Я поднес руку ближе к лицу. Бабочка и не думала улетать. Сложив крылья, она продолжала сидеть у меня на пальце.

Привет?..

Дата добавления: 2015-11-04