Раиса Павловна Хребтова, пенсионерка, г. Волгоград[46].

Началось всё с того, что у меня обнаружили в желчном пузыре камень 3×4 миллиметра, из-за которого постоянно были приступы. А в 2003 г. у меня открылась сильная рвота и меня так рвало, что вылилось целое ведро желчи. Поехала я к врачу, и когда врач посмотрел, - а у меня была ещё пупочная грыжа, - он спросил: «А у Вас сеточка есть на животе?» Я говорю: «Нету». А он отвечает: «В таком случае я Вас не приму и не буду смотреть. Почему? Потому что если я Вас разрежу, то там могут быть рецидивы, т.е. или спайки кишок, или ещё какие-нибудь. Нет, пусть лучше останется всё так как есть. Мы Вам сделаем укол и отпустим». Я ему задала вопрос: «А тогда когда же мне, перед смертью… ведь надо же грыжу зашить?» А он: «Ну, когда умирать будете, тогда посмотрим». Так я и ушла.

Прошёл ровно год. Я работала, у меня и огород, и по дому дела. А через год в сентябре 2004 снова открывается рвота, и два дня были невозможные боли. Привезли к врачу, но принимал уже заведующий клиники. Когда он увидел мой живот, он не поверил… Сначала сказал, что у меня тромб в кишечнике, и сразу же меня повезли на операционный стол. А когда вскрыли, то оказался ещё и перитонит. Сердце у меня плохое и когда сделали наркоз, то оно отказало. Я это ощутила, потому что увидела, что сразу поднялась с операционного стола. Врачи там что-то возились возле меня, а я полетела. Не знаю, что со мной было, но я полетела.

Это потом мне уже сказали, что в этот момент у меня отказало сердце и приборы показывали его остановку. Но что удивительно, у меня, как мне говорили, шевелились губы и я часто махала руками. Сперва хирург ничего не мог понять: сердце стоит, а она что-то шепчет и махает руками. А потом продолжили операцию, потому что решили: раз двигаюсь, значит живая. И так всю операцию и было, сердце стояло, а губы и руки шевелились.

А я тем временем полетела и увидела вот что.

В своей жизни я очень любила большие дома, двух-трёх этажные особняки и котеджы. Одно время даже очень хотела, чтобы у меня был такой же дом, особенно обложенный красным облицовочным кирпичом. И когда я поднялась от операционного стола и полетела, то увидела, что эти дома начали рушиться и превращаться в такую пыль, в такую мельчайшую пыль, которая была мельче, чем морской песок! Люстры, мебель, стены – всё летело и превращалось не просто в обломки, а в пыль. Разрушение началось с трёхэтажного особняка с колоннами, который точь в точь как у нашего о. Благочинного.

На меня такой страх напал, что я кричала: «Господи, помилуй! Господи, спаси! Господи помилуй!» Я летела, всё рушилось, и оставались в городе и по улице только одни маленькие невзрачные лачуги и скорченные домики. Они стояли, а всё остальное рушилось. Я с ужасом смотрела на это, а сверху откуда-то раздались слова: «Всё это прах, потому что в людях нет терпения, любви и сострадания. Все души захватили деньги и материализм».

Ещё не пришла в себя от этого, а смотрю, что лечу дальше. Лечу и вижу громадную яму и в этой яме столько народу, столько людей! Темно, они все чёрные, обугленные, настолько все чёрные, что только одни глаза видны и лицо, и все копошатся там по шею в огне. А жар там такой! Такой жар нестерпимый, что мне пекло спину. Я летела над ними, а мне пекло, и все в этой яме просили пить: «Пить, пить, пить, пить», отовсюду был слышен этот стон. В тот момент мне и пришёл на память евангельский Лазарь и богач. А огонь там не такой как на земле. Наш огонь – это прям «цветики». В нашем огне сгорел и всё, а там… Видели вы на женщинах кофточки с блёсточками? Вот там в этом геенском огне блёсточки, и они жгут неимоверно, душу прожигают насквозь, и это продолжается без конца, вечность.

Из-за жары я отлетела от этой ямы подальше и вижу, стоит огромный стол и около этого стола стоит высокий-превысокий мужчина, такой высокий, что я даже не могла рассмотреть его лицо. Я сразу поняла, что это был сатана, но только в человеческом облике и был одет он прилично. Поэтому к нему и подлетали с открытой душой, думая, что он им деньги даст, а это всё обман. Все люди летели к нему не с паспортами, а с пластиковыми карточками, и летели за своими деньгами и просили у него деньги. Они подносили ему свою карту-паспорт, а он говорил им: «Ложи, на руку я тебе ставлю чип и ты получишь деньги». И вот они подлетали к нему, он забирал у них пластиковые карты, а взамен на руку ставил чип. А голос сверху мне говорит: «Не получат деньги. Уйдут все в яму, а печать получат». И тогда я стала кричать этим людям: «Перекреститесь! Перекреститесь! Не давайте ставить чипы!» Кричу, а сама плачу, крещусь, молюсь, читаю Иисусову молитву, умоляю людей, чтобы они остановлись. Я безконечно кричала: «Попробуйте перекреститься! Вы же в яму летите, в яму! Креститесь!» Я очень уговаривала, плакала и просила без конца. Это когда очнулась на операционном столе, вижу, что у меня были привязаны руки, т.к. я безконечно крестилась, как бы махала руками. И когда пришла в себя, первый вопрос, который мне задал хирург, был: «Ты в церковь ходишь?» Я отвечаю: «Да, батюшка». И всё время я к хирургу обращалась как к батюшке и рассказывала, как за меня батюшка молился.

Когда я подлетела к этому огромному столу, неподалёку стояла Женщина и всё время смотрела на меня и на тех, кто подходил к этому мужчине. Некоторых я узнавала, они сейчас ещё живут, имея при себе пластиковые карты. Но когда я пришла в себя, я забыла, кого видела. Бог отнял у меня память на лица. Знаю только, что среди тех людей многие были знакомые и ещё живущие на земле. Все они подходили к нему, получали чип и сразу их неведомая сила бросала в эту яму. Ни один не пролетел мимо, ни один не спасся, никто не перекрестился, не сказал, что я отказываюсь от этих денег, все летели в яму. И я поняла, что все, кто принимали эти пластиковые карты, всё равно что принимали печать антихриста, и что по этой карте денег выдавать не будут, поставят чипы. И ещё у меня была такая мысль: если брать эти пластиковые карты нельзя, а денег не будет, то как же мы будем жить, мы же с голоду умрём? И мне был голос: «Православные будут питаться землёй». Я удивилась: «Да? Как же землю-то есть?» А голос продолжал: «Православные не будут чувствовать голод».

Живых, кто подходил за чипом к сатане, я не запомнила, а вот умерших хорошо запомнила. Возле ямы я увидела всех умерших родственников моего мужа. Свёкор со свекровью стояли, и я видела как они одеты: во всём тёмном, чистеньком, опрятном, но тёмном. И свёкор мне протянул руку и показал на ладони полную руку просфор. А я ведь молюсь за них, подаю записочки. Все его дети сидят, но все они накрыты чёрными грязными мешками. Ну, хорошо что все они не в яме. Увидела я и своего мужа, там же, но голым, лежит наверху вместе с роднёй, а муж-то мой ещё живой. Почему я его увидела голым и с ними вместе, не знаю. Бога он не отвергает, всегда говорит: иди с Богом, никого не осуждает, но не говеет и курит.

Отойдя от ямы и стола, я присмотрелась к Женщине. Она была одета во всё голубое, и накидка на Ней была голубая сверху донизу с красной оконтовочкой и беленький платочек. Она была очень похожа на мою сестру из Киева, но голос сверху мне сказал, что нет, это не она. И потом уже припомнив всё со мной происшедшее я убедилась, что эта Женщина везде меня сопровождала, находясь несколько впереди и сбоку. Видела я ещё и одного священника, который стоял трое суток с воздетыми руками, молился за меня и что-то мне постоянно говорил. А облачение на нём было такое яркое и красивое, оранжевого цвета с красными разводами, что красоту его невозможно передать. Это потом уже мне сестра сказала, что она обзвонила многих знакомых священников и просила их помолиться за меня. И вскоре, на третий день после операции, один Почаевский инок передаёт по телефону моей сестре слова своего старца: «Сестра твоя будет жива. Но если она будет служить Богу, то она ещё поживёт, а если будет служить огороду, то Господь её заберёт». А батюшку, который за меня трое суток молился, я потом узнала. Это был наш, волгоградский, и он три дня подряд вынимал за меня частички на проскомидии и сильно молился, и в облачении я его таком же увидела.

Операция продолжалась тринадцать часов. Когда врач меня вскрыл, то был очень удивлён. От перитонита весь малый кишечник сгнил и находился как в какой-то капсуле, но что интересно, другие органы он не задел. И с этим перитонитом я ходила, оказывается, целый год.

Отходила от операции очень тяжело, двадцать два дня не ела, врач не отходил от меня и очень боялся: будет ли проходимость. Но по слову старца милостью Божией всё закончилось благополучно. Первые слова, когда я очнулась и пришла в себя, были: где мой камень? А доктор: «Да какой камень! Тут жизнь твою спасали! Тебе ещё кишечник не зашили и грыжа твоя осталась». Вот и получилось, что с чем я легла, с тем и осталась. А доктор всё удивлялся: как так, с перитонитом целый год ходить? А когда меня выписали домой, я пришла в свою комнату и увидела на аналойчике маленькую икону Божией Матери. Её внешний образ был точь в точь такой, какой я видела в видении на этой Женщине, в таком же платочке, в такой же накидке с красной оконтовочкой. Это была икона «Аз есмь с вами и никтоже на вы». Я упала на колени, плакала, целовала этот маленький образ Пр. Богородицы и всё говорила: «Матерь Божия! За что ж такая милость?»

+ + +

Дата добавления: 2015-11-04