Вашингтонская декларация

Великая война 1914–1918 годов была не только величайшей войной, какую знала история, но и величайшим спором о войне, какой когда‑либо волновал людские умы. «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона, не имеющие никакого оправдания, туманные посулы, которые расточал Крю‑Хауз кающейся Германии, оказались действеннее любой битвы. И ныне великая война, начатая Верховным лордом, тоже постепенно превращалась в нескончаемый и бестолковый спор.

Рано или поздно человечество будет спасено или погублено спорами, ибо совместные действия и поступки людей – это лишь недосказанные доводы в споре.

Загадочная смесь буйного воображения, дерзкой предприимчивости, возвышенных стремлений и, судя по всему, неизбежного цинизма, которая составляет американский характер и приводит в недоумение остальное человечество, теперь постоянно занимала мысли Верховного лорда.

Спор принял совершенно определенную форму потому, что американский президент поступил истинно по‑американски. Он выступил с декларацией, которая войдет в историю под названием Вашингтонской, и в ней (не слишком логично, поскольку его страна участвовала в войне) предложил отказаться от дальнейшей борьбы. Америка, заявил он, не станет больше сражаться, ибо ею движет не гордыня, но здравый смысл. Он не прибавил, однако – это сразу отметил Верховный лорд, – что после памятного боя в Северной Атлантике Америка на время попросту не в силах всерьез вмешиваться в дела Европы и Азии. Уцелевшие остатки ее флота необходимы ей, чтобы не спускать глаз с Японии. Однако об этом немаловажном обстоятельстве президент бесстыдно умолчал. Все, что он говорил, вполне могли бы сказать субъекты вроде Хэмпа, Кемелфорда или Эттербери. Его высказывания уж, наверно, порадовали бы сэра Басси. Он был первым главою государства, открыто перешедшим на сторону тех сил, что подрывают и отвергают историю.

Эта декларация бездействия, это отречение от воинствующего национализма точно стрела пронеслась через океан – прямо в руки Верховного лорда, в бурю, что бушевала в его мозгу. Держа в руке сей документ, наспех отпечатанный расплывающимися лиловыми буквами, Верховный лорд шагал по кабинету взад и вперед и читал его вслух своей верной и неизменной слушательнице. Читать вслух побуждало его какое‑то настойчивое внутреннее чувство, хотя каждая строчка была ему ненавистна. Это решительное отречение изложено было с той искусно сделанной простотой, с той выспренней, торжественной суровостью, которой издавна отличаются речи и заявления американских государственных деятелей.

«Оплошность нашего молодого пилота, разбившегося в Персии, нежданно повлекла за собой тяжкий всемирный кризис. С невероятной быстротой большая часть человечества оказалась вновь втянутой в войну. Мир превратился в пороховой погреб, и не нашлось средства предотвратить взрыв. И ныне на всей планете люди с невиданным ожесточением убивают друг друга и разрушают все на своем пути. Соединенным Штатам тоже не удалось остаться в стороне. Наши корабли уже приняли участие в битве, тысячи наших сынов погибли, и, если бы не исконное здравомыслие, охраняющее наши северные и южные границы, наш континент тоже пылал бы в огне войны.

Однако счастливое географическое положение нашей страны и общность мыслей с великим доминионом – нашим северным соседом – помогают нам пока удерживаться от участия в кровавой бойне. Благодаря этим особенностям местоположения, а также уцелевшей части военного флота наша родина не подвергается денно и нощно всем ужасам, которые угрожают жизни мирных граждан в густонаселенных городах Европы и Азии. Наше участие в этой разрушительной деятельности, если уж мы пожелаем принять в ней участие, сведется к одному – мы будем нападать. Мы нападали до сих пор и впредь будем нападать только для того, чтобы остановить руку разрушителя. Жители наших городов и селений – едва ли не единственные в мире – еще могут спокойно спать по ночам, дни свои проводить, не видя и не слыша сражения, свободно думать, и обмениваться мыслями, и обсуждать, насколько справедлив и закономерен и к чему может повести этот трагический взрыв людской злобы. И теперь наше право и наш долг – судить об этих устрашающих событиях трезво и беспристрастно, как не может судить ни один народ во всем мире, кроме нас.

Было бы нетрудно – и некоторые из нас, американцев, уже сделали это с большой легкостью – решить, что наше нынешнее относительное преимущество есть признание свыше наших особых заслуг, награда за нашу мудрость. Я не позволю себе тешиться подобным елейным патриотизмом. Распределять хулы и похвалы между действующими лицами этой всемирной трагедии – дело историков. Быть может, никто не виновен; быть может, высшие силы вынуждали всех исполнить назначенную им роль; быть может, мы должны обвинять не отдельных людей и не государства, а идеи и культурные традиции. Сейчас важно другое: справедливо ли, нет ли, но судьба оказалась благосклонна к нам, американцам, и дала нам несравненные преимущества. И ныне мы можем послужить всему миру, как никто другой. Служа всему миру, мы послужим и самим себе. Нам и никому иному уже второй раз в решающий час истории дано сделать выбор между миром на земле и всеобщим уничтожением и гибелью.

Давайте же поразмыслим об особой природе наших Соединенных Штатов без чванства и национального высокомерия, но с благодарностью и смирением. По своей политической природе наши штаты отличны от всех государств, какие существовали доныне. Это не суверенные государства в том смысле, как понимают суверенность в любой другой части света. То есть они суверенны, но отдали федеральному правительству ту долю своей свободы, которая могла бы повести к войне. Не без тяжких страданий, не без страстей и кровопролития достигли наши предки мира на всем нашем континенте. Велики были и практические препятствия и противодействие инакомыслящих. Не просто было определить, какие вопросы надлежит решать местным властям, а какие – общеамериканским. До сегодняшнего дня иные пункты остаются спорными. На то, чтобы решить, будет ли у нас труд свободным или рабским, ушла жизнь целого поколения. И мы научились понимать, что труд должен навсегда стать свободным, иначе невозможен прогресс. Не всегда мы были благородными и мудрыми. Многие истины мы постигли через страдания и ошибки. И, однако, с тех пор как была завоевана свобода, год от году, от поколения к поколению наше гигантское сообщество ощупью прокладывало путь к идее прочного всеобщего мира и при помощи международных соглашений и пропаганды искало способ установить вечный мир на земле. Это стало нашей традицией, если только можно сказать, что у нас уже есть традиции. Не было и нет другого народа, который так определенно и деятельно желал бы мира, как наша дружная семья. Мы смотрим на войну как на нечто ненужное и отвратительное, столь же невыносимое, как многие другие грубые и жестокие обычаи, столь же отвратительное и непростительное в наше время, как человеческие жертвоприношения, как сожжение людей на костре при погребении вождя варварского племени – обряды, без которых некогда люди не мыслили своего существования. Мы знаем, что все люди должны быть свободными, что их жизни ничто не должно угрожать, и мы уже многое сделали для этого.

И если мы были осторожны и стремились к миру, превыше всего избегая вступать в союз с государствами старого, воинственного склада, эта наша обособленность коренится отнюдь не в лености и себялюбии, побуждающих забыть об остальном человечестве и отгородиться от менее счастливых государств Старого Света. Но собственный опыт в начальную пору нашего существования, а также глубокая мудрость нашего вождя Вашингтона подсказывали нам, что столь грандиозное предприятие, столь сложный и необъятный план, как создание всемирного государства, таит в себе многочисленные и грозные опасности. И мы с первых шагов твердо решили, что не дадим обманом и хитростью вовлечь нас в извечные раздоры и честолюбивые замыслы Старого Света, не позволим поставить на службу им нашу простодушную и все возрастающую мощь. В высказываниях президента Вильсона, затем в нотах и меморандумах, в посланиях и на различных конференциях и, наконец, в дни, когда заключен был пакт Келлога, Америка всегда ясно и определенно подавала свой голос за мир на земле, за доброжелательство в отношениях между всеми людьми и народами.

В последние двенадцать лет мы многое испытали, многое видели, немало спорили и обсуждали и все яснее это понимаем; теперь уже все согласны в том, что современные государства и правительства – это лишь поверенные, которым на время вручена власть, и направить ее надлежит на всеобщее примирение и создание единой всемирной власти; к этому тяготеет все в мире. И я, избранный глава нашего федерального правительства, заявляю, что любой человек обязан любым правителям лишь условной верностью, подлинную же глубокую верность должно хранить не флагу и не нации, но человечеству. Сказанное мною относится не только к чужим флагам и конституциям, но в равной мере и к нашему, американскому флагу и к нашей конституции. Ужасающие страдания, кровопролитие и разрушения, свидетелями которых мы стали ныне, призывают каждого обратить свои мысли к федеральному всемирному правительству: создать его как можно скорее и сделать как можно более прочным – такова насущнейшая задача рода человеческого. И мы утверждаем, что правители и министры, которые не способны содействовать такому слиянию, – просто предатели: они изменяют человеческой природе, ибо они рабы мертвых фантазий и давно устаревших организаций.

Итак, мы, правительство и народ Соединенных Штатов, насколько возможно, держимся в стороне от этой войны, бдительные, вооруженные, дожидаясь лишь часа, когда можно будет тем или иным способом вмешаться и положить ей конец. Мы приглашаем все державы, которые еще колеблются и сохраняют нейтралитет в этом хаосе вражды и ненависти, сойтись на совет – и не только ради новых договоров, обещаний и деклараций, но за тем, чтобы объединить усилия, действовать заодно и сообща управлять миром отныне и навеки. Мы призываем к этому не только суверенные государства, мы призываем каждого свободомыслящего человека во всем мире, будь то мужчина или женщина, стать на сторону этой идеи, хранителем и провозвестником которой выступает наш народ. Мы говорим всем и каждому: «Оставайтесь в стороне от этой войны. Не соглашайтесь участвовать в кровопролитии. Не отдавайте войне ни сил, ни средств». Мы действуем честно и открыто, побуждаемые решимостью, накопившейся за полтора столетия, и мы призываем вас к верности более всеобъемлющей, нежели верность только своему государству и национальному флагу. Мы, граждане Соединенных Штатов, окажем вам всемерную помощь и поддержку, какую только возможно оказать, не разжигая еще больше ярость воюющих сторон. Обуздайте своих правителей. Посвятите себя отныне созданию империи мира и согласия, в которой мы, и вы, и все, кто населяет нашу планету, смогут жить в содружестве».

Верховный лорд умолк.

Он перевел дух, сделал три шага к окну, обернулся и похлопал по бумаге, которую держал в протянутой руке.

– Вот оно, – сказал он. – Это должно было случиться. Вот он, ясный и недвусмысленный удар грома. Гроза собиралась давно, накапливала силы, и вот она – атака на души людей.

Он зашагал из угла в угол.

– Бесстыдная пропаганда. Атака на наш дух – это убийственней тысячи аэропланов.

Он внезапно остановился.

– Знавал ли когда‑либо свет подобное лицемерие?

– Невиданно и неслыханно, – решительно откликнулась миссис Пеншо. – Просто возмутительно.

– Они увеличивали свой флот, не давая нам ни минуты покоя. Они задирали нас и перечили нам на каждом шагу, когда мы всей душой готовы были сотрудничать. Они опутали всю Европу своими ростовщическими сетями. А теперь прикидываются добродетельными человеколюбцами!

Что‑то вдруг словно повернулось в мозгу Верховного лорда – повернулось и ударило в самое сердце. Он больше не мог сохранять позу благородного негодования. Послание американского президента внезапно напомнило ему о том, что давно дремало в его сознании, что связано было с людьми вроде Кемелфорда (кстати, где он сейчас, черт возьми, этот Кемелфорд?) и сэра Басси. Он остановился как вкопанный; послание, которое он держал за один угол кончиками пальцев, вяло повисло в его руке.

– А вдруг это не лицемерие! – сказал Верховный лорд. – Вдруг он и в самом деле так думает! Наперекор всем американским патриотам!

Расширенными глазами он посмотрел на миссис Пеншо, и она ответила таким же смятенным взглядом.

– Но как он может думать это всерьез, ведь во всем этом нет никакого смысла? – сказала наконец эта преданная душа.

– Есть смысл! Есть. Даже если он и не высказан прямо. Допустим, все это вздор. Я‑то в этом уверен. Но никто не станет выдавать вздор за что‑то серьезное, если это не принесет выгоды. Должно быть что‑то такое, на что этот вздор рассчитан. Что же это такое? Что означает вся эта туманная болтовня? Ничего подобного я не изучал в истории и не учил такому других, Земной шар без государств и наций. Жалкий всеобщий мир, тишь и гладь. Истории человечества приходит конец. И это носится в воздухе, таково веяние эпохи. Вот для чего я послан небесами: бороться с этим и победить. Это – заблуждение. Обман…

– Где я? – промолвил вдруг Верховный лорд и провел рукою по лбу. – Кто я?.. Заблуждение и обман? Который же из двух миров – заблуждение: этот новый мир – или мой?

Часть пятая

«Самое главное»

Дух времени

– Это больше, чем война между Британией и Америкой, – сказал Верховный лорд. – Это больше, чем какая бы то ни было война. Это бой за человеческую душу. Он идет по всей земле. Допустим, что президент лицемерит, это очень может быть; и, однако, он обращается к чему‑то такому, что стало в нашем мире вполне реальным и обрело великую силу. Быть может, он просто пытается настроить весь мир против меня, но это не умаляет силы, к которой он взывает, и приходится с нею считаться. Он обращается к духу, к могучему и опасному духу. Это смертельный враг того духа, что воплощен во мне и движет мною. Это и есть мой подлинный противник.

– Как вы замечательно говорите! – вздохнула миссис Пеншо.

– Понимаете, этот человек, стоящий в дни войны во главе огромного и могущественного суверенного государства, брызжет ядом в лицо всем суверенным государствам, он вообще против существования независимых, суверенных государств. Он – глава, вождь и олицетворение нации, отвергает национальное чувство. Он, кого конституция возводит в дни войны в ранг главнокомандующего, отвергает войну. В Белом доме воцарилась Анархия. Перед нами мощная воинствующая организация, но у нее нет лица. Это – политическое затмение, непроглядный мрак. Это страшная опасность, она грозит положить конец истории.

Верховный лорд на мгновение умолк, потом продолжал с чувством:

– Всюду и везде яд умственного отступничества разъедает людские души. Нельзя, видите ли, вести даже честную, благородную войну. На смену воинской доблести приходит пропаганда. Мы даем обещания. Маскируемся. Скрываем истинное лицо вещей. Измена влечет за собой измену.

Миссис Пеншо выпрямилась, натянутая, как струна, стиснув обеими руками пишущую машинку, и пожирала глазами Верховного лорда.

– Но этого не будет, – промолвил он, и прекрасный голос его зазвенел. – Этого не будет…

– Высшими ценностями жизни, – продолжал он, – я называю верность, отечество, нацию, повиновение, самопожертвование… Не мир, но меч!.. Я пошлю в бой миллионы!.. Я буду сражаться до конца! Сражаться до конца… Демон‑искуситель, я бросаю тебе вызов!

Необходимо было сделать что‑нибудь символическое. Он смял послание президента в комок. Вновь расправил, изорвал на узкие полосы, потом в мелкие клочки и швырнул их на ковер. И стал расхаживать взад и вперед, откидывая бумажки ногой. Громко и выразительно перечислял он обстоятельства, определяющие его нынешнее положение.

– Жестокий враг… неверные союзники… мятежники в пределах самой империи… измена, уклончивость, трусость в собственном доме. Боже праведный! Нелегкая дана мне задача. Враждебные силы, которые поминутно меняют свой облик, противники‑оборотни! Неужели же славная история сменявших друг друга империй увенчается таким концом? Я сражаюсь с пагубными, зловредными мыслями. И если все силы зла восстанут против меня, я по‑прежнему буду сражаться с ними за короля, нацию и империю.

Он был изумителен – великая и непонятая душа – в эти минуты, когда, шагая по комнате, думал вслух и короткими фразами, точно ударами резца, придавал форму своим грозным опасениям. Клочки президентского послания, словно объятые страхом, бежали с его пути, забиваясь под столы, стулья, в дальние углы. Казалось, они стыдятся, что принесли ему чудовищную весть об этом непостижимом предательстве.

– Странно и страшно следить, как вырастает этот опасный противник – дух сомнения, вечный разрушитель всего, что дорого человеку… С той поры, как людьми правит власть. Когда сомневаться и то уже было гибельно… Великие дни для души человеческой. Простая вера и решительное действие. Правота ясна каждому, и лицо греха узнано. Теперь мы сбились с пути. Стадо без пастыря… Началось с мелочей, пустяковое ослушание и леность. Насмешки, разъедающие душу насмешки. Долг становится в тягость. Ослушник не хочет оставаться в одиночестве и развращает других. Простые верования, они кажутся невероятными в обыденной жизни, но для души они – святая истина. Они были основой основ. Едва начинаешь в них сомневаться, они исчезают; это доказано столетиями веры. Но так уж устроен человек: он вечно сомневается. Он вечно жаждет перемен… сбивается с пути истинного. Сомневаться так легко и так гибельно. Потом возникает наука – нескончаемая цепь вопросов, поначалу робких, вкрадчивых. А потом она становится надменной и упрямой. Все на свете ей надо исследовать, все сделать простым и ясным, все должно стать точным и определенным. Плесните кислоты на алтарь! Она разъедает его. Стало быть, он только мрамор. Плесните ее на корону! Это всего лишь обруч из металла, металлический сплав. Плесните ее на флаг отечества! Он становится багровым и истлевает. Итак, все святыни ничего не значат…

Почему это не прекратили? Почему власть потеряла уверенность в себе и перестала разить мятежников? Что за сонное оцепенение проникло во дворцы правителей?..

И вот наконец история человечества замирает на месте. Дух истории перестает ткать свою славную ткань, отвращает от нее взор и вопрошает:

– Надо ли продолжать?

Надо ли продолжать? С помощью божьей я позабочусь о том, чтобы история человечества продолжалась. Одна решительная битва, одно могучее усилие – и мы задушим науку‑разрушительницу, ибо она есть анархия. Эта наука, которая лжет, будто она опора и свет, но несет один лишь непроглядный мрак, должна прекратить свое существование. Раз и навсегда. Мы должны возвратить наш мир на путь традиций, чтобы он вновь обрел извечные мерила всех вещей, древние и непреходящие для человека ценности, исторически сложившиеся формы бытия, в которых выражено все, что есть человек и чем он только и может быть…

Я думал, что наука всегда противоречит себе, теперь я понимаю: это просто потому, что она противоречит истории. Сущность науки в том, что она ниспровергает все основы, даже и свои собственные. Она презирает философию. Прошлое для нее лишь диковинка или куча никому не нужного хлама. Анархизм! В настоящем ничего нет, все еще только впереди. Наука не выполняет никаких обещаний и вместо этого выдает все новые и новые векселя…

Ее вечно ниспровергают, и всякий раз падение лишь прибавляет ей силы. Это и есть легенда об Антее! А все‑таки Геркулес его уничтожил!

– Мой Геркулес! – еле слышно шепнула миссис Пеншо.

– Оторвал его от земли и задушил.

– Да, да, – прошептала она. – Своими сильными руками…

Верховный лорд вдруг словно преобразился.

Он замер, недвижный, как статуя, и вперил взор в темные бездонные глаза своей маленькой секретарши. На мгновение в голосе его зазвучала нежность.

– Большое счастье, – сказал он, – когда есть на свете хоть одно живое существо, перед которым можно сбросить панцирь и поднять забрало.

Миссис Пеншо ничего не ответила, но, казалось, в ее глазах раскрывается и сияет ее сердце.

В эту короткую минуту молчания их души слились.

– А теперь за работу! – сказал Верховный лорд: он уже снова был непреклонным властелином своей судьбы.

И вдруг с возгласом: «О господи!» – он подскочил чуть не на фут от полу.

Ей незачем было спрашивать, отчего ему так неожиданно изменило чувство собственного достоинства.

Над головою что‑то протяжно взвыло – громче, громче, – и близкий грохот взрыва возвестил, что еще один вражеский аэроплан проскользнул сквозь кордоны, охраняющие Лондон. Миссис Пеншо вскочила и, прежде чем надеть маску противогаза, вручила противогаз Верховному лорду, ибо властитель должен подавать пример и носить то, что велено носить народу.

Дата добавления: 2015-10-28