Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

Глава седьмая. Солдаты 10 страница

Глава шестая. Перед рассветом 7 страница | Глава шестая. Перед рассветом 8 страница | Глава седьмая. Солдаты 2 страница | Глава седьмая. Солдаты 3 страница | Глава седьмая. Солдаты 4 страница | Глава седьмая. Солдаты 5 страница | Глава седьмая. Солдаты 6 страница | Глава седьмая. Солдаты 7 страница | Глава седьмая. Солдаты 8 страница | Глава девятая. Из тьмы веков 3 страница |


Читайте также:
  1. 1 страница
  2. 1 страница
  3. 1 страница
  4. 1 страница
  5. 1 страница
  6. 1 страница
  7. 1 страница

 

И Орци представлял себе, какая же нужда ожидает его дома.

 

А что он ответит людям, которые, как и здесь, будут смотреть в глаза и с тоской и надеждой спрашивать: «Ну, когда же вы там?.. Когда же ей конец?..» Что ответит он?

 

«День - вперед... два - назад... Десять - на месте!.. Полгода - вперед, полгода - назад... И так все время!..» Скажет, что и там, на фронте, все это надоело людям до смерти...

 

Где-то за Ростовом Чаборз узнал, на какой станции следует запастись мукой. Оказывается, во Владикавказе все втридорога.

 

Купил мешок муки и Орци. На большее не хватило. Все не с пустыми руками.

 

Дал Чаборз телеграммы родственникам Байсагурова, Бека и своим. У Орци некого было извещать.

 

- А как же ты повезешь свой гроб? - удивился Чаборз.

 

- Ты поможешь... - с невозмутимым спокойствием отозвался Орци. - Ведь если ты свой увезешь, а я попадусь, я не стану брать груз на себя!

 

- Как не станешь? - стараясь понять его, пялил глаза Чаборз.

 

- Да очень просто, - ответил Орци. - За это же арестуют! А раз бумаги на тебя, тебе и отвечать за груз! Да и по возрасту - ты старший. И телеграммой я никого не вызывал! Не могут же они подумать, что я на своей спине собирался нести этот железом набитый гроб: а, брат! Они сразу сообразят, кто из нас хозяин, и побегут за тобой!.. Если ты об этом не подумал, я не знаю, как столько лет ты мог быть у нас старшиной! Так что я в полной надежде на тебя.

 

- Удивительные головы у вас с братом! - воскликнул Чаборз. - Сам шайтан, наверное, свил гнездо в ваших мозгах!

 

- Я ведь раненый, так что и грузить гробы придется тебе. Ты только не забудь пустить слезу. А я, как дальний родственник буду успокаивать тебя, - говорил Орци, не обращая внимания на ругательства Чаборза.

 

- Не было у меня счастья, чтоб в этих ящиках лежал ты! — «перекрикивая стук колес, заорал Чаборз. — Хорошо, я как знал, братьям дал телеграмму, чтоб они встретили меня на двух подводах...

 

Орци все еще продолжал смеяться, потом оборвал смех, подошел к Чаборзу и, глядя на него в упор уничтожающим взглядом, сказал:

 

- А разве ты не знал?..

 

- Что не знал?.. - нагло переспросил Чаборз.

 

- Не кривляйся! Ничего из ваших планов не выйдет...

 

- Каких планов? - Чаборз побледнел.

 

- Тех, что вы с Бийсархо надумали: меня в госпиталь, а оружие себе... Я ведь все слышал.

 

Чаборз с трудом преодолел растерянность.

 

- Так ты ж ничего не понял! - Он пытался улыбнуться. - Мы договаривались на тот случай, если твоя рана не заживет...

 

- Не будет вам того случая!.. Вот, - Орци снял руку с перевязи и взмахнул кулаком. Чаборз шарахнулся в сторону. - Сорвалось? Я еще подумаю, как мне быть с вашим гробом...

 

«Прав был отец. Пока эти братья живы, покоя не будет... - тяжелыми тучами проносились мысли в Чаборзовской голове. - И я не я буду, если не избавлюсь от этих выродков!»

 

На горизонте показались очертания Кавказских гор.

 

Побродив по российским просторам, древняя вражда Гойтемировых с Эги возвращалась домой. Где она кончится?

 

 

 

 

Знаменитый Брусиловский прорыв на Юго-Западном фронте имел большое значение для всей кампании 1916 года.

 

Австро-германской армии пришлось оттянуть из-под Вердена и из Италии свои дивизии. Потери их дошли до полутора миллионов человек. Только пленными прошли в Россию девять тысяч офицеров и четыреста тысяч австро-германских солдат.

 

Этот удар русских вместе с успехами наступления англо-французских войск на Сольме свел на нет инициативу командования немцев и заставил их на сухопутном фронте перейти к обороне. А австро-венгерская армия и вовсе потеряла способность вести значительные наступления до самого конца войны.

 

Но Ставка царя оказалась бессильной поддержать свои войска, развить успех фронта в стратегический успех всей армии.

 

Бездарное руководство Верховного главнокомандования не могло организовать ни подвоза подкреплений, ни снабжения фронта боеприпасами. И наступление стало выдыхаться. Солдаты расплачивались за это кровью, а промышленники и помещики набивали карманы прибылями и вели между собой борьбу за власть под лживыми лозунгами защиты интересов отечества и народа.

 

В это время в стране повсеместно стала расти и крепнуть большевистская организация. В нее вливались все новые и новые силы российского пролетариата. Народ объединяла мысль о прекращении войны.

 

Желание это шло от измученных солдат в тылы и возвращалось обратно в настроениях новобранцев, которых гнали на фронт из разоренных сел и голодающих городов России.

 

Всадники Кавказской туземной дивизии не были исключением. Горцы-крестьяне, они хорошо понимали, какое бедствие принесла народу война. Но незнание русского языка и иная вера до поры до времени отгораживали их от мыслей изменить сложившийся порядок жизни.

 

Однажды осенью кавалерия фронта получила приказ срочно передвинуться на юг и занять новый театр военных действий.

 

Рассчитав, что настало удобное время вступить в войну и отторгнуть себе часть австро-венгерских земель, в конце августа 1916 года румынские заправилы толкнули свою страну на войну с Австро-Германским союзом.

 

России был выгоднее нейтралитет Румынии. Она понимала, что вступление в войну этой страны только новым бременем ляжет на ее же плечи. Но при поддержке Англии и Франции Румыния все же осуществила свой план и вошла в Антанту.

 

Первое время ей удалось потеснить австровенгров. Но очень скоро она получила сильнейший ответный удар в Трансильвании и Добрудже. Немцы вторглись на ее территорию, заняли Бухарест и захватили свежий источник продовольствия и нефти. А румынская армия, не в силах сдержать их натиска, обнажила южные границы России.

 

Чтобы заткнуть эту брешь, русское командование бросило в нее свыше десяти кавалерийских дивизий и к концу года подогнало тридцать пять пехотных.

 

Так был образован Румынский фронт, который увеличил линию обороны России на пятьсот верст!

 

Но все это войскам стало известно потом. А в те часы, когда был получен приказ, невиданная масса русской конницы, а с нею и полки «дикой дивизии» двигались по всем дорогам на юг России, ни днем, ни ночью не давая отдыха ни людям, ни коням.

 

На лошадях везли все: солдат, боеприпасы, штабы, их имущество. Истощенные животные гибли, усеивая дороги тысячами трупов. Порой на одном коне ехало по два, по три человека. Никто не считался ни с уставными нормами, ни с потерями. Приказ гласил: «Вперед!» - и его выполняли.

 

А мимо этого потока, двигавшегося к границе, в обратном направлении, в тыл, шел другой поток - из людей, потерявших веру в свои силы, в себя. Это были румынские солдаты, которыми уже никто не управлял.

 

Вот тогда в этом всеобщем движении вперед, в решимости, с которой шли русские, чтобы грудью встретить и отразить нависшую над родиной новую беду, конники-горцы особенно сильно почувствовали общность судьбы всех народов, боровшихся за Россию.

 

Только к зиме на этом фронте установилась линия постоянных позиций и командование получило возможность посменно отводить войска на отдых.

 

В феврале 1917 года Ингушский полк отдыхал недалеко от Кишинева.

 

Из центра доходили тревожные слухи о предстоящих переменах власти. В стране была полная разруха. В соседних русских полках солдаты почти открыто говорили, что все их беды - из-за беспомощности царя и его генералов.

 

Горцы не решались судить, так это или нет, и помалкивали.

 

Их офицеры ездили в Кишинев, кутили. Всадники приводили в порядок одежду, сбрую, коней. Некоторые из них ходили в соседние поселки и выменивали или покупали что-нибудь съестное вдобавок к урезанному казенному пайку. А кому случалась удача у дамского пола, старались, как говорилось в дивизии, оставить по Кавказу добрую память...

 

Потеплело. Дороги расползлись. Время отдыха полка подходило к концу. А так не хотелось покидать уютные хаты, чтобы снова лезть в окопы, в норы, в слякоть.

 

В один из последующих дней из штаба дивизии вскачь примчался адъютант Татархан и от имени командира полка приказал сотенным выстроить людей «в лучшем виде».

 

Вскоре из соседней деревни прибыл и встал рядом с Ингушским Черкесский полк. Эти два полка составляли третью бригаду, командовал которой генерал князь Гагарин. Рядом с черкесами выстроился недавно прибывший с Балтики для усиления дивизии отряд моряков-пулеметчиков человек в триста.

 

За время отдыха всадники и матросы частенько встречались вне казарменной обстановки. У них было много общего: культ отваги, дружбы, умение постоять за себя, за друзей. Все это быстро сближало воинов.

 

Но офицеры-кавалеристы всячески стремились, чтобы их подчиненные как можно меньше общались с пулеметчиками.

 

И, видно, для этого у них были свои основания.

 

Через некоторое время показалась коляска командира Ингушского полка. Ни у кого на всем фронте не было такой! Ингуши угнали ее у венгерского помещика, сами не зная зачем. Просто не могли бросить такую красоту. Ярко-оранжевая, лакированная, на рессорах, с кожаными черными крыльями, с фонарями, она казалась игрушкой. При ней была пара пегих коней и шикарная сбруя. В муфте на козлах торчал бич, которым, умеючи, можно было щелкать, как из револьвера... И всадники были очень довольны, когда Мерчуле приказал оставить коляску при штабе.

 

Завидев ее, ингуши подумали было, что возвращается их командир. Но за коляской следовал кавалерийский эскорт, а это говорило о том, что в ней едет какое-то высокопоставленное лицо.

 

Выбившиеся из сил кони едва волокли экипаж по грязи. Наконец он стал, и тогда все увидели командира дивизии князя Багратиона и рядом с ним командира бригады генерала Гагарина.

 

Мерчуле, отделившись от эскорта, поскакал к своему полку.

 

Генералам подали лошадей, и они чинно направились к линии конников, выстроившихся повзводно.

 

Оркестр Ингушского полка грянул «Встречный марш».

 

Мерчуле, который в свое время после Николаевского училища в Петрограде окончил еще в Италии высшую школу верховой езды, демонстрируя блестящую посадку, подскакал к начальству и отдал рапорт.

 

Багратион, седеющий мужчина с усами и бородкой, в черкеске, скорее походивший на русского боярина, нежели на грузинского князя, не спеша подъехал к полку... Марш оборвался. В наступившей тишине негромко прозвучал чуть надтреснутый его голос:

 

- Здравсте, славные ингуши! Полк дружно ответил:

 

- Здравья желаем!

 

Дальше Багратиона и кавалькаду офицеров встретил оркестр Черкесского полка, а князь Чавчавадзе, командир этого полка, отдал рапорт.

 

Воинский церемониал проходил блестяще. И генерал имел основание быть довольным. Перед ним стояли заслуженно признанные Ставкой лучшими в кавалерии полки его полулегендарной дивизии.

 

Очередь дошла до матросов.

 

Безукоризненно выстроившиеся по команде «Смирно!» моряки стояли четким черным квадратом, как некий гранитный постамент.

 

Генералу понравилась выправка молодцеватых пулеметчиков, и он подчеркнуто громко крикнул им:

 

- Здравсте, братцы матросы!..

 

Наступили секунды обязательного безмолвного интервала между приветствием и ответом... прошли эти секунды... прошли еще... На глазах у свиты лицо генерала стало как у покойника. А матросы, держа на него равнение, молчали. Часть не принимала военачальника. Офицеры свиты и полка задвигались. Командир Черкесского полка приблизился к генерал-лейтенанту.

 

- Ваше превосходительство, - обратился он к Багратиону, - дозвольте!.. Мы в одно мгновение изрубим этот скот! — Глаза полковника не оставляли сомнения в его решимости.

 

Но Багратион уже овладел собой. Когда он подъехал к свите, все еще бледное лицо его было бесстрастно.

 

- Спасибо, Александр Захарович, - ответил он полковнику. - Я ценю вашу верность. Но всех нас и Россию сегодня постиг больший, чем этот, удар! Мы лишились монарха! Да поможет Господь! Так не будем терять благоразумия... Неизвестно, с чем еще придется столкнуться завтра... Оставить без внимания...

 

Начальник дивизии изменил намерение самолично объявить частям об отречении Николая и, поручив это командирам полков, уехал. Проводив генералов, Мерчуле и Чавчавадзе вернулись к своим.

 

- Всадники! - крикнул Мерчуле ингушам. - Мне приказано объявить вам, что царь отрекся от престола! Отрекся и его брат Михаил, который был у нас начальником дивизии. И теперь Россией правит Временное правительство во главе с князем Львовым! Это правительство займется делами страны, а наше дело соблюдать порядок, дисциплину и драться против врага, который, как и прежде, хочет завоевать нашу отчизну.

 

- Отныне, обращаясь к офицерам - от самого младшего до главнокомандующего, следует говорить: «господин!» Все остальное остается по-прежнему. Вы поняли?

 

Всадники молчали.

 

- Господа офицеры разъяснят, кому непонятно. Отдых кончился. Завтра выступаем на передовую.

 

Ночью на своем собрании офицеры бригады приняли дипломатичную резолюцию, гласившую, что они в связи с отречением царя присоединяются к общему мнению народа и сословий России.

 

А среди всадников было много насмешливых шуток. Никто из них не мог понять, зачем прогнали царя Николая, если война будет продолжаться, порядки останутся прежними и только «балгороди» меняется на «господин».

 

Гораздо больше их занимало и удивляло то, что матросы не ответили на приветствие генерала.

 

Одни осуждали их, говорили, что нельзя было оскорблять старика, что это неучтиво. Другие говорили, что, значит, у матросов был на это какой-то повод.

 

Но, когда Калой, не принимавший участия в спорах, сказал, что как бы там ни было, а они настоящие мужчины и бесстрашные люди, все согласились с ним.

 

Однако, какая причина вынудила матросов поступить именно так, узнать не удалось. Отряд пулеметчиков в ту же ночь был куда-то переведен.

 

Несколько дней полк двигался к северу. Всюду встречались новые пехотные и артиллерийские части. Тысячи солдат - стариков и совсем молодых, безусых — подходили из России к передовой и здесь наспех обучались. Видно, новое правительство готовилось продолжать войну до победы.

 

Где-то недалеко от Каменец-Подольска ночью полк спешился и занял на передовой окопы, обжитые пехотинцами из центральных губерний России.

 

Калой с товарищами вошел в землянку. Редкие бревнышки поддерживали стены. На длинном столе коптил огарок свечи, сырость и махорочный дух, казалось, могли убить наповал. Пехотинцы, собиравшиеся уходить, шумно приветствовали смену.

 

- Ну, как там на воле? Какие новости? - обратился к Калою, затягивая ремень, свежевыбритый солдат с молодцеватыми усами.

 

- Очень хорошо! - ответил Калой. - Хлеб - нет, мяса - нет, Николай - нет, балгороди - нет. Господин - есть. Госпади памилу - есть! — Солдаты дружно хохотали. - Домой ехай - нет! - продолжал

 

Калой, которому очень нравилось, что его так слушают. - Война - есть! Вош - нет. Где отдыхал, немец не был - мы тогда все вош убил. Теперь не чешит. Скучаю. Все не возьми. Немного здесь оставляй нам! - И снова смеялись солдаты.

 

- Этого добра, если мало будет, мы вам ковшом подкинем! - Бритый заправился и, обращаясь к своим, сказал: - Слыхали? А ведь не русские! Все все, брат, понимают теперь!.. С этим отречением!.. - И, помянув чью-то мать, он подошел к Калою и спросил: - Солдатский комитет выбирали?

 

- Чаво такой? - не понял его Калой.

 

- Вы из своих солдат выбирали старших, таких, которые, если надо, с офицерами будут говорить за весь полк, которые наравне с ними теперь права имеют?

 

- Ничаво не знаю. Не был такой дело, - ответил за своих Калой.

 

- Плохо! - сказал солдат.

 

В это время снаружи закричали: «Выходи! Выходи!..» Солдаты заторопились.

 

- Ну, ничего! Тут наши побывают, расскажут, что к чему! Порядки уже не те! Вы смекайте! С немцем, что перед вами, мы жили - во! За месяц - ни одного убитого... Бывало, и музыку играли. А стреляли - только по приказу. И то поверху. И они поверху. Попробуйте и вы! Может, и войне скоро конец, так чего же умирать зазря?

 

Пехотинцы ушли, и всадники заняли их места в окопах.

 

Калой велел своим разойтись по всем землянкам и рассказать, что услышали от русского солдата. А главное - договориться: прицельным огнем первыми в немца не бить! А вдруг и в самом деле теперь так воюют!..

 

С неделю моросили дожди, лежали туманы. Изредка возникала перестрелка. Но урона не было. И доходили до всадников слухи: такое затишье на всем фронте. Надоело, что ли, насмерть бить друг друга?

 

Раза два немцы выставляли над своими окопами какие-то плакаты. Но, несмотря на небольшое расстояние, без бинокля нельзя было прочесть. А биноклей солдаты не имели.

 

Однажды в солнечное утро, когда с полей потянуло запахом свежей земли, в немецких окопах заиграла музыка. Горцы прислушивались. Эта музыка не была похожа на их родные мотивы. Не похожа была она и на русские и казачьи песни. Но в ней таилась какая-то грусть, тоска человека, где-то вдали и давно потерявшего счастье, и это было понятно и волновало.

 

Замолкли разговоры, шутки. Люди думали о своей удивительной доле. А когда стало невмоготу, кто-то, чтобы скрыть за внешней удалью слабость свою, высунулся по пояс из-за бруствера и закричал сквозь десятки рядов колючей проволоки в немецкие окопы:

 

- Э-э-й! Дава-а-й дургой, весе-е-лый!

 

Там сначала все стихло, а потом словно поняли его. Из-за бруствера высунулась голова... руки и донеслась веселая плясовая.

 

Горцы, все еще боясь подвоха, ставили на насыпь свои папахи, а сами откуда-нибудь сбоку, осторожно поглядывали на музыканта. Но немцы не стреляли.

 

- Тащи наших! - весело закричали всадники. Кто-то побежал по ходу сообщения... И вот уже появились запыхавшиеся зурнач и барабанщик.

 

Зурначом в полку давно уже служил толстомордый Аюб. Тот самый, который очень не любил, когда ночью говорили о покойниках. Он и играть-то научился только для того, чтобы избавиться от боевой жизни. Вместе со своим сухопарым барабанщиком он отсиживался в блиндажах, а в часы отдыха пищал на дудке, как немазаная арба с деревянной осью. Благо за грохотом барабана его все равно почти никто не слышал.

 

- Вылезай! Вон, видишь, немец наигрывает свою лезгинку? Давай нашу! - закричали музыкантам всадники, подталкивая их к насыпи.

 

- Куда вылезай? - удивленно вытаращил глаза Аюб.

 

- Наверх! Как и немец.

 

Аюб содрал с головы папаху, осторожно высунулся над бруствером и мгновенно нырнул вниз.

 

- Попало! — крикнул кто-то. Всадники покатились со смеху. — Как будто и не стреляли, а?

 

- Дураков нет! - отрезал Аюб. - Кто хочет, вот зурна... Вылезай и дуй!

 

- Да чего ты боишься?

 

- Да ничего! Но из-за ваших глупых голов я не собираюсь лезть под пули! Ишь, что выдумали!

 

- Да они же не стреляют! - кричал и Аюбу солдаты.

 

- А мне какое дело! Ишь, что выдумали! Отойди! А то как двину! — замахнулся он дудкой на всадника, который стал его подталкивать сзади.

 

- Прав он! Оставьте! - кричали другие. - Кто удержится, не пальнет в такой горшок! Да еще когда он щеки надует!

 

- У немца, так у того вон лицо! А наш разожрался - шальная пуля мимо не пролетит!

 

Аюб двинулся было, чтоб уйти. Но всадники обступили его.

 

- Куда?! Не позорь перед врагом! Сыграй хоть здесь, внизу... Только тужься посильнее, чтоб им слышно было!

 

- Научишь! С натугой так его и за гаубицу могут принять!..

 

- Играй!.. Играй!.. - кричали со всех сторон.

 

Аюб, зло крутанув глазами, сунул зурну в рот, надул щеки и извлек из нее такой звук, что он, как иглой, вонзился в уши. А у немцев на бруствере уже плясал солдат.

 

- Э, была, не была! - крикнул один из молодых всадников. - Давай хоть барабанщика ко мне. - И, выскочив на насыпь, встал на носки.

 

Всадники ударили в ладоши. Несколько человек подхватили цеплявшегося за их ноги барабанщика и, прежде чем тот опомнился, выбросили его на бруствер. С ужасом впился он глазами во вражеский окоп, словно увидел преисподнюю, а потом так заколотил по барабану, что руки его замелькали быстрее, чем спицы в шарабане. Грохот раздался неимоверный.

 

Десятки вражеских солдат высунулись из окопов. Они перестали играть и танцевать и с любопытством смотрели в эту сторону. А здесь раззадоренные первым танцором парни выскакивали на насыпь и один лучше другого неудержимо плясали лезгинку.

 

С улыбкой, замершей на лице, Калой глубоко задумался. Прошлой ночью пришли к ним в окопы русские солдаты из соседнего полка, созвали в землянку представителей от всех сотен и рассказали о том, что народ будет добиваться, чтоб правительство закончило войну и отпустило людей к мирной жизни.

 

Там на собрании выбрали солдатский комитет полка. Выбрали в комитет и его.

 

Русские поздно ушли к себе, а ингуши еще долго говорили, пытаясь понять, что следует делать. Да так ни до чего и не договорившись, решили положиться на время. Оно само покажет, как быть.

 

И вот Калой видит, как разделенные рядами проволоки, десятками снарядных лунок пляшут мирные немцы там, пляшут наши здесь... А чего бы не сговориться да не разойтись по домам? Хорошо... Но уйдут одни, а на их место пришлют других... Да и куда уйдут? В Сибирь?..

 

- Прекратить! Прекратить шутовство! По местам! Огонь! - послышался вдруг неистовый крик.

 

В первый момент Калой даже не понял, кто и зачем кричит. Всадники еще продолжали бить в ладоши, какой-то парень еще залихватски плясал, разбрасывая носками грязь, хотя зурна задохнулась, потому что барабанщик свалился на голову Аюба...

 

Бийсархо схватил прислоненную к стене винтовку и, вскинув, прицелился в немцев.

 

Но владелец винтовки подтокнул под цевье.

 

Выстрел грянул в воздух. Танцор спрыгнул в окоп. Немцы скрылись. Наступила тишина.

 

- Под суд! Негодяй! - закричал Бийсархо, пытаясь вырвать у всадника оружие. - Предатель! Дезертир!

 

Мгновенно Калой очутился рядом с ним и строго сказал:

 

- Не надо шуметь, господин ротмистр. Если бы ты убил немца, они застрелили бы нашего танцора... А зачем?..

 

- Как смеешь вмешиваться?.. - пуще прежнего закричал Бийсархо. - Ты здесь командир или я?

 

Стало слышно, как земля с насыпи ссыпалась на дно окопа. Всадники переглянулись.

 

- Ты командир, - ответил Калой и, запнувшись на новом слове, торжественно произнес: - А я... я - комитет!..

 

Слово это многие здесь услышали в первый раз. Но еще удивительнее было то, что Бийсархо сбавил тон и, только уходя, пригрозил:

 

- Ну, мы с тобой еще поговорим, комитетчик! А пока война, солдаты будут подчиняться только нам, офицерам!

 

Он быстро зашагал по ходу сообщения. «Музыкальная команда» побежала за ним. Всадники проводили его тяжелым взглядом.

 

- Значит, русские были правы... «Комитет» — это большое дело!.. Молодец, Калой! - зашумели одни. Другие молчали. Думали.

 

Немного погодя кто-то снова вспомнил о пляске, и солдаты весело зашумели.

 

- Нет, а барабанщик-то каков! Герой!

 

- Да ему что! Сухой, как кость. Его и пуля не возьмет!

 

- Только в другой раз обязательно Аюба высадим на бруствер! Вот будет потеха!

 

Пошутив, солдаты нехотя взялись за винтовки. Все ж команда-то «Огонь!» была. И загремели редкие выстрелы. В ответ высоко над их головами просвистели немецкие пули.

 


Дата добавления: 2015-10-28; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав


<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Глава седьмая. Солдаты 9 страница| Глава девятая. Из тьмы веков 2 страница

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.044 сек.)