Глава вторая. Язычники 3 страница

- Не жил, - рассердился Калой, - так живет теперь! - И он хлопнул себя по груди.

Зору перестала смеяться и снова колючими глазами посмотрела на него.

- «Калой!» А Чаборз из тебя курицу сделал!.. Думаешь, не видела?.. - Она убежала.

Калой не посмотрел ей вслед. И еще долго стоял с опущенной головой, сгорая от стыда.

Конечно, Зору не знала, какую глубокую и больную рану его она посыпала солью и что из этого получится.

Шли дни. Калой по-прежнему пас своих и соседских овец, отыскивал для них места с хорошей травой и очень редко ходил к своему дереву. Зору иногда как бы невзначай подгоняла своих коз к его стаду. Он ругался, но не прогонял ее. Раза два ей все же удалось послушать рожок. Калой играл печальные напевы, и глаза его бывали грустными. Он почти не замечал Зору, не говорил с ней, но ему было приятно, что она хочет быть с ним, что он теперь не один.

Пришел конец месяца этинга*. Дозревал ячмень. Люди готовились к уборке. Все теперь жили только этой мыслью. Дождь, туман или даже солнце без меры могли одинаково погубить урожай.

Как-то утром Пхарказ попросил Гарака, чтобы Калой забрал и его коз, потому что Зору приболела. Гарак согласился.

Калой захватил с собой еду, сказал, что он останется ночевать в горах, потому что перегонять коз нелегко, да и трава там лучше, и повел стадо на пастбище.

Днем Гарак, Пхарказ и другие мужчины аула сходили на поля, посмотрели ячмень, овес, попробовали зерно на зуб, на вкус и решили, что завтра или послезавтра - крайний срок начинать жатву.

Но после полуночи жителей Эги-аула и хуторов разбудили выстрелы. А вслед за ними послышался отдаленный звон - жрец Конахальг бил в гигантский родовой котел для варки пива.

- Аллаху солат! Аллаху солат! - зычно кричал со своей крыши Ха-сан-мулла.

Люди выбегали из башен и, пораженные, цепенели. На соседнем склоне горы бушевало яркое пламя пожара. Гарак тоже выскочил на лестницу. Пхарказ вылез на башню.

- Что это может быть? - крикнул он соседу.

- Поле... Гойтемировых... - ответил Гарак. - То, с которого меня выгнали, - добавил он. — Бог видит!..

- Об этом помалкивай, - тихо предостерег его Пхарказ. - Тушить надо.

Пешие и конные, с косами, лопатами, серпами люди кинулись спасать хлеб соседей. Там, где бушевало пламя пожара, поле было ближе к Эги-аулу, чем к Гойтемир-Юрту, и эгиаульцы первыми начали тушить его. Немного погодя, появились и хозяева. Они вместе сбивали пламя одеждой, полосами скашивали хлеб, чтоб оградить места, не охваченные огнем, жали серпами. Но огонь шел со стороны ветра, и бороться с ним было очень трудно.

И все же, когда забрезжил рассвет, все было кончено. Огонь уступил. Усталые, черные от копоти и грязи люди обоих аулов собрались вместе. Самый древний гойтемировец вышел в круг.

- Не зря говорится, - начал он хриплым, дрожащим голосом, - прежде, чем выбрать место для жизни, выбери соседа! Спасибо вам, Эги, от всех нас! Если б не вы, ничего у нас не осталось бы... И еще: если это дело рук плохого человека, да нашлет на него злая Цолаш гнев своих детей, да поразит его мать оспы и мать болезней!.. А если это воля Божья, да простит он нам грехи наши, за которые покарал! Мы не ропщем!

- О-чи! А-а-мин! Ге-лой! — раздалось в многоголосой толпе.

Старшина Гойтемир стоял черный от гнева.

С тяжелым чувством расходились горцы по своим домам.

Несмотря на то, что больше всего пострадали участки Гойтемира, Эги не радовались. Старшине огонь причинил большой вред, но всех остальных он мог оставить нищими.

Ветер разносил по ущелью запах жженого хлеба.

В полдень стало известно, что на пожарище найдено огниво. Все соседи гойтемировцев очистились от подозрения, приняв присягу. Настал черед Эги-аула.

Жители аула встретили старшину и его родственников на своей окраине. Гойтемир был спокоен, но гневное выражение его глаз не проходило. И это не сулило хорошего.

- Все ли ваши мужчины здесь? - спросил он, оглядывая собравшихся.

Ему ответили, что, кроме двух-трех больных и стариков, все. Тогда он достал из нагрудного кармана завернутое в белую материю огниво, поднял над головой:

- Тот, кто под присягой скажет, кому принадлежит эта железка, по лучит шесть коров! - Он медленно обвел всех пристальным взглядом и, дойдя до Гарака, уже не смог оторваться от него. - Меня огонь не сделал бедным, - сказал Гойтемир, - он даже не уменьшил моего богатства. Но я служу царю, и сделанное во вред мне — сделано во вред ему.

И как ингуш, и как старшина я не успокоюсь, пока не найду злодея!

Если б сгорел ваш хлеб, я также искал бы его... - Он говорил, изредка снова поднимая руку с огнивом.

Наконец он развернул материю и передал огниво ближайшему парню. И пошла железка из рук в руки. Как невиданное чудо разглядывали ее все, даже дети. А Гойтемир и сородичи внимательно следили за выражением лиц. И, казалось, лица эти говорили: «Вот она, невольная виновница пожара. А где же руки, которые высекли ею огонь?»

Пхарказ, взглянув на огниво, очень разволновался, но вида не подал, быстро сходил к себе и вернулся.

Огниво снова было в руках Гойтемира. Все молчали.

И тогда Пхарказ откашлялся и срывающимся голосом заговорил:

- Гойтемир! Каждый на твоем месте искал бы человека, который сделал ему такое зло. Я не собираюсь тебя учить. Но хочу вот что сказать: не ошибись! Смотри. - И он протянул руки. У него на ладонях лежало три огнива. Они, как близнецы, были похожи на то, которое было у Гойтемира. А у одного точно так же как и у найденного, был отломан усик. - Я хочу сказать, что кузнецы стараются делать их похожими друг на друга, а усики очень часто отлетают. Сталь сухая! И еще: допустим, люди скажут — мы видели такое у Пхарказа. Они будут правы. Но ведь огниво я мог потерять... а тот, кто нашел, мог даже нарочно подбросить его, чтобы навести след на меня... Так что находка эта важная, но надо узнать, не чье огниво, а кто им поджег поле!

Люди одобрительно зашумели. Гойтемир постоял, подумал и ответил:

- Я давно на должности старшины. Не купил и не по жребию вытянул я эту должность. Вы избрали меня. Не для всех я хорош. Все это я понимаю. Пхарказ, ты умно сказал. Я одобряю твои слова. Обвинить невинного - значит простить виновного! Я этого не хочу. Но, как я ни прикидывал, как ни советовался со своими, нет у меня другого пути, как только к вам!..

Народ заволновался.

Гойтемир выждал, пока улеглось движение, и продолжал:

- Я человек старый, прямой. Я и весь Гойтемировский тейп*, мы считаем... так я говорю? - обратился он к своим.

- Подтверждаем! - откликнулись члены его рода.

- Мы считаем, что никто не мог причинить нам этого вреда, кроме... Гарака!.. К роду Эги у нас претензия!

- Доказательства? Доказательства какие? - заволновались родственники Гарака.

- Вы знаете нашу с вами старую тяжбу, знаете, что ваши предки заплатили нам этой землей, знаете, что Турс, а за ним и Гарак хотели вернуть эти земли... А Гарак в эту весну даже начал сеять на ней, но мы недали. Кому же, как не ему, мешал спать наш хлеб?

- Пусть скажет Гарак!

- Где он? Где он был ночью? - зашумел народ.

Гарак стоял бледный, взволнованный, уставший от работы на пожарище. Глаза его ввалились. Он вышел и встал против Гойтемира.

- Что ж, я отвечу. - Он посмотрел на людей своего аула, на родственников, на Гойтемира. - Гойтемир, то, что ты сказал, почти полная правда. Претензии к вам у нас были и есть. И они справедливы. Но к пожару... Я к этому делу не причастен! Весь вечер и всю ночь я был дома. Это знают соседи.

- А разве вы с соседями вместе спите? — спросил один из Гойтемировых.

- Нет. Каждый из нас спит у себя... Я не мог сделать такое, потому что я должен был знать, что вы все равно подумаете на меня.

- Пусть очистится клятвой!

- Пусть даст присягу! - закричали в толпе.

- Я не приму его клятвы! - грубо одернул их Гойтемир.

- Почему не примешь? - еще более бледнея, спросил Гарак. - Я, правда, не сказал еще, что буду присягать. Но если бы я согласился, почему б тебе не принять моей присяги?

- А я не знаю, кому ты веришь! - резко бросил Гойтемир. - Аллаху или этим? - он показал плеткой на святилище на горе.

- Но кому-то из них я верю?.. Хасан-мулла, скажи ты...

Но Хасан-мулла сделал вид, что не понял его, и промолчал.

- Никто не знает, кому ты веришь. Ты язычник! — крикнул Гойтемир.

- Ах, так! - вышел из себя Гарак. - Тогда слушайте меня, люди! Вам присягаю я! - Он схватил горсть земли. - Клянусь этой святыней Аллаха, клянусь и вон теми богами, - он протянул руку к горам, на которых высились древние храмы, - клянусь святилищами Мятт-Лома и Цей-Лома, я не жег его поля и, кто его сжег, я не знаю! А тебе, Гойтемир, скажу: вернее всего ты сам сжег его, чтоб свалить вину на меня. Брата, моего ты спровадил, и я тебе помеха... Ты решил, что со мной легко расправиться, так делай, что задумал! Но не ошибись!

- Верни сгоревший ячмень! - невозмутимо сказал Гойтемир.

- Возьми, если сумеешь! - с ненавистью ответил Гарак и скрылся за стенами башен.

Объявив членам рода Эги, что он будет ждать их решения до следующего дня, Гойтемир уехал. И Эги пошли к Гараку.

Старейший из них, глубокий старик Зуккур, занял почетное место в дальнем от дверей углу. Это был мягкий, слабохарактерный человек, с которым считались только благодаря его доброте и старости. За время своего главенства он так распустил членов рода, что многие из них перестали поддерживать друг друга. Когда жизнь шла мирно, это не имело значения. Но когда перед родом возникал грозный призрак кровной вражды с другим тейпом, слабость главы могла оказаться пагубной для всех.

- Гарак, здесь все свои. Можно ли верить тому, что ты объявил на людях? — спросил Зуккур.

Гарак ответил, что говорил он перед Богом и поэтому повторять клятвы не будет. А кто не хочет - может не верить.

- Я ни в чем не виноват, - заключил он.

Одни из родственников стали упрекать Гарака да заодно вспоминали и Турса за то, что они возбудили против Эги соседей и, поссорившись со старшиной, накликали на всех его вражду. Другие вступились за Гарака, считая, что надо было всем поддержать его и Турса, когда они потребовали с Гойтемира родовые земли, а не стоять в стороне.

Говорили все. Говорили долго. Во многих родственниках пришлось Гараку разочароваться. Но в конце концов договорились на том, что как бы разноречивы ни были мнения, а перед гойтемировцами надо держаться твердо, независимо, иначе чужие тейпы перестанут считаться с Эги.

Вызвали Пхарказа и еще одного соседа и попросили их передать гойтемировцам такое решение:

«Эги - мусульмане, а не язычники. Они не считают себя виновными в пожаре, и Гарак, если надо, подтвердит это присягой на Коране с восемнадцатью родовыми братьями».

Чтобы произвести на посредников нужное впечатление, Зуккур добавил:

- Вы-то понимаете, что с нами тягаться - это не с кем-нибудь!

- Мы понимаем! - согласился Пхарказ. - Вы древний род, с большими связями...

- Вот-вот! - обрадованно подхватил Зуккур. - Так и скажите им!

Это, мол, вам не шалтай-болтай! За ними, мол, род Тоньга, род Ужака, род Богтыра встанут! Да мы, знаешь... Да мы, знаешь, что можем сделать?! Нет, вы знаете, что мы можем сделать? - распалился Зуккур, и лицо его вытянулось, взгляд стал страшным.

А когда посредники ушли, он сразу обмяк и, беспомощно посмотрев на своих добрыми старыми глазами, тихо сказал:

- Ну, а что же все-таки мы сделаем, если они будут настаивать на своем?

Гарака взбесила эта слабость.

- Никому из вас ничего не придется делать! Спрашивать будут с меня. Я и отвечу, - резко сказал он. - А если меня убьют, получите свои двенадцать коров и успокоитесь. О чем еще думать...

Вечером Пхарказ вернулся.

- Старшина выслушал нас, — сказал он, — и ответил: «Раз так — никакой присяги мне не надо. Это дело я обязан передать власти, потому что я человек власти и на меня поднимать руку - это все равно, что на царя или даже на самого пристопа!..»

Роду Эги ничего не оставалось, как быть все время начеку и ждать какого-нибудь удара.

Когда стемнело и все разошлись, Пхарказ отозвал Гарака за башню и они сели около стены на согретые солнцем камни.

- Гарак, - прошептал Пхарказ, - огниво, которое нашел Гойтемир, ваше...

Если б в Гарака выстрелили, он не был бы так поражен. Прошло какое-то время, прежде чем он смог вымолвить слово.

- Откуда ты взял?

- Вчера утром, когда Калой уходил с нашим стадом, я подарил ему это огниво... - сказал Пхарказ. - Я знаю на нем каждую царапину!

Наступило долгое молчание.

- Да... у Калоя не было своего огнива. Он разжигал трут обушком ножа... - как во сне говорил Гарак. - Но где он пасет скот, а где пожар?.. Расстояние на целую ночь ходьбы... И зачем бы это ему?

- Мальчик большой. В его возрасте не каждый прощает обиду и не всегда может взвесить ответный удар... - прошептал Пхарказ.

- Да кто же его обидел? - удивился Гарак.

- Как, ты не знаешь? - не меньше удивился Пхарказ. — А весной, когда вы хотели запахать у гойтемировцев свою землю, ты вернулся с поля домой, а ведь он там дрался, не давал им сеять! Вот тогда-то и избили они его.

Гарак встал, потоптался, закурил трубку, снова сел.

- Я ничего не знал... Он говорил, что его быки ударили... А мне было не до него... Так что же теперь... Мы погибли... Где я возьму столько зерна?!

- Надо молчать, - ответил Пхарказ. - Со мной все это уйдет туда... - он показал в землю. - И, может, все еще обойдется...

- Нет, - сказал Гарак. — Такое не обойдется!

Чуть свет Зору вскочила с постели, сказав родителям, что у нее ничего уже не болит, и побежала к своим козам. На поля дружно выходил народ. День обещал быть хорошим, и нельзя было терять времени. Зору обогнала Гарака и Докки, которые тоже шли на работу. Докки несла с собой маленького Орци. Без женских рук в жатву не обойтись.

- Может, сегодня ты посмотришь за нашими овцами, а Калой придет убирать хлеб? - попросил Гарак девочку, когда та поздоровалась с ним.

Зору согласилась и побежала дальше.

Стадо Калоя паслось в лощине, а он сидел на бугре и видел всю долину с хуторами и аулами до самой реки Ассы. Где-то далеко внизу он заметил красное пятно на желтом поле созревших хлебов. Оно быстро двигалось вверх. И по тому, как порывисто двигалось это пятно, а затем замирало, он узнал Зору. Только она имела такое яркое платье и такую привычку ходить: то бегом, то останавливаясь и пережидая, пока успокоится сердце.

Сейчас она была в начале пути и, казалось, доберется сюда не раньше полудня. Но до полудня было далеко, когда из-за ближайшего холма показалось ее красное платье и синий платок. Она остановилась, осмотрелась и, не увидев никого, двинулась дальше.

Калой следил за ней, притаившись за валуном. Вот Зору остановилась совсем рядом.

- Козы целы, - сказал он так, словно продолжал начатый разговор.

Девочка вздрогнула.

- Притаился тут, как барс!.. - смутилась она.

- Разве тот, из которого «сделали курицу», может превратиться в барса?

Зору смотрела на него и о чем-то думала.

Когда-то все начинают думать. Кто раньше, кто позже.

- Устала я, - сказала она, глядя прямо в его глаза, - хотя от Эги-аула до этих гор гораздо ближе, чем отсюда до пашен Гойтемира.

Калою казалось, что на него смотрит кто-то взрослый.

- Причем здесь пашни? До Ассы еще дальше... Хочешь садись, не хочешь - твое дело...

Зору села, натянув на колени платье и обхватив их руками.

- Вчера ночью был пожар, - начала она. - Сгорел ячмень Гойтемира. На том самом поле, на котором...

- Из меня сделали... - хотел докончить Калой, но она опереди ла его.

-...на котором вы хотели пахать... Гойтемировы сказали, что это сделал Гарак... Они потребовали, чтоб вы уплатили им за все...

Положив голову на колени, она сбоку взглянула на Калоя, увидела, как он побледнел, и заметила на его ногах несколько глубоких свежих ссадин. Калой молчал.

- Ты где так ободрался? - спросила Зору.

- За твоими козами на скалы лазил...

- И ресницы там подпалил?..

- Костер разжигал...

- А чем же ты костер разжигал? Ведь огниво, что дал тебе мой отец, нашли на гойтемировском пожаре...

Калой вскочил. Встала и Зору. Взгляд Калоя был страшен. Зору попятилась.

- А может быть, это твой отец велел мне... там потерять его?..

Зору молчала.

- А огонь я ножом высекаю! - в руках у Калоя появился огромный складной нож с черенком из рога косули. - Болтаешь? Когда всем аулом лес рубили, что сказал твой отец, помнишь?

- Помню, - тихо ответила Зору.

- Что помнишь?

- Кто выдаст, тому язык отрезать...

- Не забывай!..

Калой повернулся, сунул нож в карман и, вскинув на плечо суконную накидку, направился к пещере.

- Тебя зовет Гарак. Начали жать ячмень...

Калой, ничего не ответив ей, пошел к аулу.

Своих он застал за работой. Они жали ячмень и вязали снопы. Ему Гарак велел класть скирды. Через некоторое время Докки пошла покормить Орци. Гарак с Калоем остались одни.

- Весной Гойтемировы избили тебя? - тихо, чтоб жена не услышала, спросил Гарак сына.

- Да, - так же тихо ответил тот.

- А почему ты скрыл?

- Не хотел, чтоб ты с ними связывался.

Гарак помолчал. Только солома скрипела в его яростных руках, когда он загребал ее в жменю и срезал серпом.

- Гойтемир нашел на своем поле огниво, которое подарил тебе Пхарказ...

Калой выпрямился. Посмотрел на отца. В спокойных глазах подростка была решимость.

- Ты хотел сказать, отец, на нашем поле?

Гарак с удивлением взглянул на него, впервые заметив, как он вырос, как раздались его плечи и силой наливается шея. Каким мужским становится взгляд! Он больше ни о чем не стал его спрашивать. Он понял: теперь Калой уже не соврет... А правду ему страшно было услышать.

Шли дни. Народ справился с жатвой. Наступило время обмолота.

По косогорам на санях свозили ячмень. Отовсюду доносились выкрики, хлопанье бичей. С утра и до ночи быки топтали тока, обмолачивая зерно.

Летом каждый день - это новые заботы. И люди стали забывать про пожар Гойтемира. Но не мог забыть о нем Гойтемир.

У него в запасе и хлеба и скота на многие годы. Но черное, выгоревшее жнивье стояло перед глазами, снилось. И радость людская корежила его, будто он сам, как поле его, горел в огне этой радости. Никто не пришел к нему с доносом. Никто не узнал огниво. И это бесило старшину больше всего. Но сколько он ни прикидывал - не мог подумать ни на кого, кроме как на Гарака. Все, все доводы вели к его дому.

И вот однажды пришла тревожная весть. От аула к аулу неслась она черным вороном:

- Солдаты!..

Кто мог ждать от них для себя плохого, уходил в скалы, пока не минует опасность.

Узнав об этом, Калой прибежал домой. Гарак был во дворе. Сын рассказал ему новость.

- Пусть себе идут. Мало ли какие у них дела! - откликнулся Гарак.

Но Калой уловил в его голосе скрытое беспокойство.

- Это из-за пожара, - сказал он, - и Гойтемир выдаст им только тебя! Ты должен скрыться, пока они не уйдут!

Но, несмотря на все уговоры Калоя, жены и Пхарказа, Гарак наотрез отказался уйти. Он знал, что если солдаты вызваны из-за него, то, не найдя его дома, пристав обязательно схватит заложником кого-нибудь из рода Эги. Он надеялся, что и власть не дойдет до того, чтобы арестовывать человека без улик.

Так рассуждал Гарак. А помощник пристава рассуждал по-другому. Он велел созвать сход в самом Эги-ауле. И когда люди собрались, объявил:

- Силою данной мне власти я арестую Гарака Эги за поджог поляна земле старшины. Доказательства виновности будут предъявлены ему на суде. Мы рассматриваем этот акт не как личные отношения, а как выступление против закона. Бунт! Он не один! Таких много, и мы будем судить их как бунтарей, всех вместе!

Гойтемир перевел его слова и добавил:

- Я здесь ни при чем. Если бы я не был старшиной, может быть, они и не вмешались бы. Но теперь это дело их. Я никого не звал.

- Но ты же знаешь, что это не я... Я присягал! — крикнул ему Гарак уже со скрученньми за спиной руками.

- Это ты скажешь на суде, - ответил, не глядя на него Гойтемир и хотел распустить людей.

Вдруг к помощнику пристава подбежал Калой.

- Начальник! - закричал он. - Я поклянусь богом Аллахом, и пусть поразит меня бог скал Ерда - это не Гарак! Отпусти его! Это не он!

Все замерли в ожидании.

- Что он говорит? - спросил помощник пристава.

Гойтемир перевел.

- Интересно. Пусть тогда он скажет, кто поджег?

- Не болтай глупостей! — закричал на Калоя отец.

Но сын посмотрел на него и ровным голосом начал:

- Отец, я не скажу ни одного слова неправды. - И, обратившись к начальству, продолжал: - Весной мы с отцом хотели вспахать эту землю. Она наша. Гойтемир и его родные прогнали отца. И тогда я решил не позволить им пахать. За это они опозорили меня... Дали пощечину...

А потом... - в это время Калой увидел рядом на башне среди детей Виты и Зору. Зору смотрела на него со страхом. - А потом, - еще громче продолжал Калой, - его сын из меня сделал «курицу», и я попал под быков... Их было десять мужчин. А я - один. Я не мог ничего... я поклялся, я сказал: «Вы не будете есть хлеб с этой земли!» И я это сделал!

А Гарак ничего не знал...

Гойтемир перевел и добавил:

- Научили. Сговорились.

Помощник пристава понимающе покачал головой.

- Скажите, что я ему не верю. Отец не мог не знать, что его избили. И если действительно сын поджег хлеб, то по его же наущению. А это все равно.

- Гойтемир, - снова заговорил Калой, когда тот объяснил людям ответ полицейского, - я не вру. Я клялся. Я не вру. Гарак ничего не знал. Отпустите его и возьмите меня!

Но у помощника пристава и у Гойтемира не было никакого желания слушать его, и они собрались уходить.

Тогда Калой отбежал, поднялся на бугорок и крикнул так, чтобы его услышали все:

- Гойтемир, если его увезут, люди свидетели, я убью тебя!

- Разбойник! Схватить его! — приказал помощник пристава, узнав об угрозе.

Но Калой исчез в каменных лабиринтах башен.

Отряд полицейских ночевал в Эги-ауле. Вечером старик Зуккур и несколько других членов рода Эги пришли к помощнику пристава и Гойтемиру просить отпустить Гарака. Они согласились вернуть Гойте-миру его потери от пожара. Но помощник пристава и слушать не хотел. Он сказал, что это не первое выступление у ингушей против старшин и власть решила положить им конец, строго наказав виновных.

Гарака поместили в отдельную башню вместе со стражниками. Вокруг расставили часовых. Никого к нему не пустили, но еду разрешили принести.

Докки плакала, не зная, что делать. Кричал маленький Орци. А Калой исчез.

Уже поздно вечером жена Пхарказа послала к Гараку Зору с лепешками и сыром. Стража пропустила девочку. Гарак стал ужинать. Стражники не обращали на них внимания.

- За поворотом, где родник, спрыгни в пропасть, — сказала девочка.

- Кто передал? - спросил Гарак.

- Не знаю! - невозмутимо ответила Зору и с детской наивностью стала рассматривать полицейских.

Калой не вернулся домой и ночью.

К утру погода испортилась. И, как это бывает в горах, резко похолодало. Пошел дождь. Отряд выступил поздно. Все ждали: может, распогодится.

Впереди ехал Гойтемир, за ним помощник пристава, потом шли два стражника, Гарак и следом все остальные. При выходе из аула их поджидали женщины. Они снова начали умолять начальника не уводить Гарака, кормильца семьи, отца маленького Орци. Докки со слезами на глазах поднимала сына и показывала его помощнику пристава. Но тот ехал с каменным лицом, не обращая на нее внимания.

- Перед кем унижаешься! - крикнул жене Гарак. — Если скажешь еще хоть слово, ты мне не жена!..

Докки умолкла и пошла с ним рядом.

- К Калою относись хорошо. Он сделал то, чего я не посмел... - успел сказать Гарак перед тем, каж стражники отогнали от него провожавших.

Извиваясь на узкой тропе длинной темной лентой, отряд ушел.

Печальные возвращались женщины в аул. Они плакали вместе с Докки. Вспомнив слова Гарака, Докки встревожилась: «Куда же делся Калой? Даже проститься с отцом не пришел! Стыдно стало? Или испугался? Конечно. Он ведь еще ребенок!.. - И она крепче прижала к груди Орци. - Когда ты увидишь теперь отца?..»

Отряд двигался медленно. Там, где почва была каменистая, идти было нетрудно. Но во впадинах лошади погружались по колено в раскисшую землю, а пешие едва передвигали ноги. Гарак задерживал всех. Связанные руки сковывали движение, и он то и дело падал. Стражникам приходилось поднимать его. Узнав об этом, помощник пристава велел развязать ему руки. Куда он здесь денется, окруженный двумя десятками вооруженных людей! Гарак растер затекшие кисти, снял расползшиеся чувяки и, засучив штаны до колен, сразу пошел легко и быстро. Дождь не утихал и во второй половине дня. Привала в пути решили не делать, хотя тяжело одетая стража изрядно вымоталась в непривычном походе. Начальство хотело засветло добраться до Джараха.

Нехорошо было на душе у Гойтемира, хотя, казалось, какая к тому причина? Гарак арестован. После признания Калоя Эги все равно заплатят ему за сожженный ячмень, это уже по обычаю. Да и совесть спокойна - человека забрали не зря! А то ведь Гарак в глазах людей почти очистился от обвинения, клялся на народе! И все-таки на душе неспокойно. Верни он тогда Турсу хоть часть их родовой земли - народ посчитал бы его благодетелем, а Эги стали бы друзьями. А теперь... Если Гарак умрет в тюрьме, на него, на Гойтемира, ляжет вина. С него взыщут. От обычаев ни чин, ни богатство, ни время не спасут. Побоятся его, так отомстят сыну... От этих мыслей старик содрогнулся.

Тропа пошла круто вверх по каменистым ступеням, вплотную к высокой стене. Дальше над пропастью ее сменили плетни, повисшие на вбитых в стену кольях, потом она снова побежала ровным, узеньким карнизом. Но страшной тропа была только для полицейских. Ни Гой-темир, ни Гарак не думали о ней. И тут Гарак вспомнил о том, что сказала ему Зору: «За поворотом, где родник...» Поворот был в нескольких шагах, а за ним и родник. «Прыгнуть можно, - подумал Гарак. - Там стена чуть-чуть пологая, а саженей через пять каменная осыпь, по которой легко забежать назад, под карниз, спуститься к реке и на ту сторону, в лес... Но сзади идущий пристрелит, да и передние обернутся, возьмут на мушку... - Он усмехнулся. - Хорош совет! Кто его придумал? А что, если прикрыться одним из них?.. - От этой мысли у него сильно заколотилось сердце. - Зря я дался им в руки... это все Гойте-мир... Убрал нас двоих... Если сейчас не уйду, - значит, никогда... Умру в Сибири... Погибнут дети... А после родника дорога вниз и места просторные, открытые...» Но Гарак ничего еще не решил, а поворот вот он, уже на него завернули и Гойтемир, и начальник, и солдаты... Гара-ка стало лихорадить.

Дата добавления: 2015-10-28