ВАСИЛЬЕВ Л.С.

ЧТО ТАКОЕ «АЗИАТСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА?»

(Народы Азии и Африки. – 1988. - № 3. – С. 65-75).

Идею о существовании особого «азиатского» способа производства выдвинул Карл Маркс (1). Обоснование этой идеи не было, однако, полным и исчерпывающим, что послужило поводом видеть в ней лишь случайный и необязательный, даже забытый впоследствии изгиб мысли К.Маркса. И хотя специалисты-марксологи решительно отвергли подобный подход, факт остается фактом: не вписавшись в пятичленную схему формаций (первобытность – рабовладение – феодализм – капитализм – социализм), представление К.Маркса о Востоке как особом феномене оказалось, как это ни парадоксально, непризнанным в марксистском обществознании.

Быть может, К.Маркс был неправ и идея оказалась нежизнеспособной? Ведь нет сомнений, что он очень мало знал о Востоке, тогда как современное востоковедение дает специалистам неизмеримо больше. Но, если бы дело обстояло именно так, идея «азиатского» способа производства уже давно умерла бы естественной смертью. Между тем она живет. Дискуссии на эту тему не прекращаются, причем далеко не только в среде марксистов. В чем же суть проблемы?

Знакомясь с восточными обществами и государствами, изучая азиатскую общину как первичную ячейку всего Востока, К. Маркс не увидел там частной собственности (только частное владение) и придал этому обстоятельству ключевое значение. А коль скоро нет частной собственности – что можно сказать о классах? Показательно, что К.Маркс, открывший миру борьбу классов как движущую силу прогресса, никогда не говорил о классах и тем более о классовой борьбе на Востоке, не упоминал о существовании там рабовладения или феодализма как формаций, Восток для него – это особая структура. Где всесильному государству во главе с «восточным деспотом» («связующим единством) противостоит аморфная нерасчленённая масса объединённых в многочисленные социальные корпорации (общины) производителей, за счет ренты-налога с которых существуют объединённые в государственный аппарат социальные верхи, управляющие обществом. Эквивалентом частной собственности в этой структуре выступает верховная собственность государства, олицетворённого государем; эквивалентом классов и классовых антагонизмов - иерархическая система «поголовного рабства», в рамках которой любой нижестоящий бесправен перед вышестоящим, а деспотизм и произвол власти опираются на силу государственной машины.

Поневоле упрощенная и огрубленная, эта общая схема для времён Маркса была гениальным прозрением. В том немногом, чем располагало востоковедение его времени., К.Маркс увидел главное, что позволило ему сделать верные выводы о характере традиционных восточных обществ (С. 65-66). Современное востоковедение в состоянии во многом дополнить (кое в чем исправить) и убедительно аргументировать идеи Маркса о восточных обществах и «азиатском» способе производства особо подчеркнув при этом их суть: кардинальное отличие традиционных восточных (а точнее – всех неевропейских) структур от привычных европейских, в основе изучения которых и была в свое время отработана пятичленная схема претензии которой на всемирно-историческую всеобщность ныне оказываются все более несостоятельными.

Следует сразу же заметить, что именно эта суть концепции «азиатского» способа производства, равно как и соответствующие тенденции современного востоковедения, наиболее болезненно воспринимаются сторонниками классической пятичленной схемы. Они не могут не видеть очевидного, но в то же время не в силах признать существование структурных различий между Западом и Востоком и отказаться от привычных представлений о единстве всемирно исторического процесса. Между тем речь идет отнюдь не о том, что человечество драматически расходится в разные стороны, пренебрегая законами всемирного исторической единства. Имеется в виду лишь необходимость отказа от примитивных представлений о такого рода единстве — само же по себе единство судеб человечества неоспоримо, особенно в наши дни. Нет ничего необычного в том, что на определенном этапе развития человеческое общество пошло двумя несходными путями и что именно такого рода структурное несходство привело к существованию двух различных феноменов — Европы (с античности) и традиционного Востока. Несходство этих путей, как и различие структур и исторических судеб Европы и неевропейского мира, очевидно для непредубежденного взгляда. Вопрос лишь в том, как это объяснить, в частности, в рамках и терминах теории формаций?

В статье Л. Б. Алаева «Формационные черты феодализма и Восток» (Народы Азии и Африки 1987, № 3) предложена созданная на основе авторской интерпретации высказываний Маркса о феодализме теоретическая модель феодальной формации. Существо её сводится к тому, что для феодализма характерны натуральность производства; восходящие к древним нормам взаимообмена всеобщ социальная взаимосвязанность и взаимообязательства; многоступенчатость социально-статусной лестницы; нерасчлененность управленческих, военных и эксплуататорских функций, а также абсолютное господство рентных отношений, которые являют собой глубинную суть феодальной земельной собственности, тождественны ей. Из модели автором сознательно убрано все, что типично толь для средневековой Европы, роднит европейский феодализм с античностью и тем более с капитализмом («гражданское общество», нормы демократического самоуправления и вообще весь средневековый город с его развитой частной собственностью, правами и привилегиями), а также то, что привязывает европейский феодализм именно к политически децентрализованной средневековой Европе, особенно раннесредневековой (феодальная раздробленность и соответствующие ей институты: иерархия и вассалитет, междоусобицы и местничество, аристократизм и рыцарская этика, система наследования и феодальные привилегии, внеэкономические личностные связи феодалов с крестьянами и др.).

То же, что в этой модели оставлено и что, по идее ее автора, призвано стать сутью феодализма в самом широком формационном смысле, — это сумма характеристик определенной структуры, которую можно назвать любым термином (дело, в конце концов, не только в термине, хотя он далеко не нейтрален сам по себе, но которая при этом более всего приближена к реалиям традиционного Востока. В статье Л. Б. Алаева явственно вырисовываются две модели — европейская («нетипичная», осложненная античным наследием) и неевропейская, всеобщая. Можно спорить о том, сколь адекватно обрисованы обе модели, но суть дела этого не изменится. Практически автором предпринята попытка - причем весьма небезуспешная — охарактеризовать традиционный Восток (С. 66-67). И все бы в этой по­пытке заслуживало прежде всего признания (лишь во вторую очередь критики уточнений), если бы не упорное стремление убедить читателей в том, что создан­ная модель — квинтэссенция феодализма как формации. Между тем речь идет том же, что имел в виду Маркс, когда на уровне доступного ему востоковедного материала стремился понять Восток и писал об «азиатском» способе производства, именно это я и постараюсь далее обосновать. Но прежде несколько слов о второй статье, опубликованной в рамках данной дискуссии, — «Восточный феодализм и история Запада: критика одной интерпретации» (Народы Азии и Африки, 1987, № 4).

Мне импонирует критический пафос А. И. Фурсова, особенно в отношении восточного феодализма и вообще пятичленной схемы формаций. Правда, насто­раживает отсутствие позитивной альтернативы. Критиковать и низвергать — несравненно проще, чем пытаться что-либо создать. Однако есть в критической риторике автора — особенно в той ее части, которая касается роли античного наследия для Европы, — и нечто глубоко неверное по существу. Стремление начисто отмести значимость античного наследия, для чего в статье привлечен немалый набор аргументов и ссылок (парадокс, но проблемами европейской истории всерьез занялись востоковеды — и не без причин!), — несостоятельно. Речь ведь не о том, где именно и в какой форме сохранялись элементы античного наследия, где их, было больше или меньше (в Англии не было, в Византии много). Античность выработала ряд кардинальных элементов определенной структуры (признанное господствующее положение частной собственности в экономике; гражданское общество с демократией; республиканские формы правления; развитое частное право и т. д.), которых нигде вне Европы не было и которые наложили столь за­ветный отпечаток на последующее развитие Европы, включая и генезис капитализма, что не замечать этого — наивно. А. И. Фурсову, к сожалению, не удалось реконструировать ту долю «античного социального вещества», о которой он взялся рассуждать, — при том, повторяю, что многое в его критических замечаниях вполне обоснованно. Кроме того, его хлесткий тон явно неуместен, когда речь идет о попытках создать модель докапиталистического общества таким специалистом, как Л. Б. Алаев.

Показательно, что авторы обеих статей при явном несходстве идей и позиций едины в одном, и, на мой взгляд, главном: докапиталистический мир представлен, о меньшей мере, двумя моделями развития — европейской и неевропейской, естественно каждый по-своему обрисовывает облик этих моделей, причем Л. Б. Алаев описывает их параметры, тогда как А. И. Фурсов ограничивается критикой самой идеи идентичности традиционного Востока и классических формаций Европы (рабовладение, феодализм). По-видимому, Необходимо дать более подробную характеристику обеих моделей.

Дата добавления: 2015-10-28