Глава двадцать третья. Посреди пустыни взбухло, подобно россыпи прыщей, скопище строений такого же цвета

Посреди пустыни взбухло, подобно россыпи прыщей, скопище строений такого же цвета, что и почва, только более насыщенного. Типовые дома – пятнадцать штук, – расставленные так, что поселок походил очертаниями на раскрывающегося наутилуса. На дальнем конце стоял дом Фахардо, словно столбя участок, состоявший из акров и акров кактусов, чапараля, желтоватого гравия. Кое-кто из соседей разбил маленькие цветнички, по бокам крылец у них цвели розовые и белые гвоздики, которые, скорее всего, приходилось высаживать заново каждые десять дней. Teniente силы на это тратить не стал. Дом его был сильно запущен: самая поблекшая штукатурка в поселке, самые широкие трещины в дорожке из наливного бетона. У гаража стоял престарелый фиолетовый грузовичок-пикап, не мытый со дня его рождения. Дверь гаража была дюйма на четыре приоткрыта.

Солнце уже садилось – дурные дороги сильно задержали Глорию. Она вспомнила, чем объяснял Фахардо свое запоздалое появление на месте аварии. Теперь, поездив по здешним дорогам, Глория была почти готова поверить ему.

Далеко на северо-западе различались устланные красно-белым лишайником пригорода холмы. Надо полагать, Чарронес. Но как оказались здесь эти дома? Столь удаленные от городских удобств, они походили на бестолково спланированное поселение. Может быть, подумала Глория, Фахардо получил свою землю задешево, в обмен на согласие жить в таком месте? Может быть, так и заселяются поначалу подобные поселки? Застройщики вот этого быстро разорились, или обнаружили, что затеяли строительство на линии геологического разлома, или не смогли продать построенные ими дома с прибылью. А для простофиль, которые уже уложили вещички и перебрались в самую середину бросовой земли, менять что-либо было поздно, они оказались обреченными жить на руинах своей мечты.

На веранде дома стояли по бокам от разломанной лейки два наполненных белыми камушками ящика для растений. Однорукая кукла-блондинка лежала на спине, ожидая чего-то – быть может, трансплантации недостающего органа. Имелась также одна стоптанная комнатная туфля в голубую полоску, – какое-то животное уже совершило попытку употребить эту обувку в пищу. Бетон, некогда выкрашенный в красный цвет, выцвел и пооблез, и теперь его украшал бледный красноватый архипелаг – островки цвета ссадин и серые оспины.

В доме кричала женщина.

Дверь оказалась не запертой. Полукруглый столик в прихожей покрывали пучки церковных свечей, стеклярусные четки, иконки и грубые офорты на меди. Над столиком висели зеркало и большое латунное распятие. За прихожей различалась темноватая комната, в которой сухопарая женщина трясла, держа за грудки, одетого в нательное белье ребенка неопределенного пола. Кричала мать, а дитя, не желавшее ей подчиниться, норовило плюхнуться на пол. Вся сцена игралась под развеселую рекламную музыку.

Глория окликнула женщину:

– Здравствуйте!

Дернувшись, точно от удара в живот, женщина отпустила ребенка – тот немедля заковылял прочь – и вышла на свет, отбросив за ухо прядь вьющихся каштановых волос. Пальцы ее украшали дешевые массивные кольца, одета она была в темно-синие легинсы и просторную футболку с надписью СВОБОДУ США. Сухопарая, с вытянутым, не лишенным миловидности лицом: выступающие скулы, глубокие глазницы.

Быстро окинув гостей взглядом, она ломким голосом спросила у Карлоса:

– Что?

– Мы приехали, чтобы повидаться с Teniente Фахардо, – ответил он.

– Вот как.

– Это Глория Мендес, я Карлос Перрейра.

Женщина склонила голову набок.

– Так-так, любопытно слышать, – сказала она.

– А вы – супруга Teniente?

Женщина издевательски ухмыльнулась:

– Что есть, то есть.

– Рад знакомству с вами, – сказал Карлос.

– Ах да, разумеется. Рада знакомству с вами. Уж так рада.

– Teniente дома?

Женщина наискось перегородила своим костлявым телом дверной проем – приняв позу, судя по всему, освоенную ею посредством частых повторений. Глория заподозрила, что оберегать мужа от непрошеных гостей ей приходится не впервые.

– Тито отдыхает, – сказала она. – Его нельзя тревожить.

– Ну что же, – сказал Карлос. – Очень жаль.

– Ага, – согласилась женщина. – Еще как. До свидания.

Женщина начала закрывать перед ними дверь, однако Глория мягко придержала ее.

– Мы приехали издалека. Можно я воспользуюсь вашей уборной? – попросила она.

Женщина взглянула на Карлоса, тот кивнул:

– Она быстро.

Рекламное звяканье смолкло, смененное разговором двух персонажей мыльной оперы. Из глубин дома донесся грохот – там осыпалась, ударяясь о грязный пол, кухонная утварь. Женщина закрыла глаза и вздохнула.

– Идите за мной, – сказала она.

Карлос остался на веранде, а женщина провела Глорию в сдавшуюся на милость игрушек гостиную. Купленные на аукционах подержанных вещей куклы и пластмассовые мячики то и дело подворачивались двум женщинам под ноги; из-под глубокого кресла торчали недавно побывавшие в воде книжки с картинками, такие же стояли, прислонившись к обогревателю. На коробке из-под трехколесного велосипеда красовался телевизор. Гнетуще громкий экран булькал от страсти, с которой небритый герой telenovela ^[57] ласкал одетую в купальник брюнетку с глазами газели.

«Я люблю тебя, Консуэла».

«Нет, Хуан! Мы никогда не сможем быть вместе, твой отец лишит тебя наследства».

«Мне все равно, Консуэла». И, заключив Ее в свои объятия, Он повалил Ее на пол. ¡El amor es mas fuerte que el dinero! ^[58]

Женщина, остановившаяся, чтобы посмотреть эту сцену, фыркнула.

В комнате рядом заплакал мальчик. Мааа. Маааааа. Женщина прикусила губу, словно пытаясь решить, относится к ней это слово или не относится. В разгар рева в гостиную нетвердой походкой вступила девочка с покрытым струпьями лицом. Девочка жевала носок.

– Ма, ма, ма, ма…

– Это не едят, Адела, – сказала женщина.

Девочка продолжала жевать носок, точно неподатливую ириску.

– Мамамамамама.

– Вынь его изо рта, Адела.

– Мама! Мама! МАААМААА!

Женщина метнулась на плач, голося: «Заткнись заткнись заткнись заткнись!» Попутно она шлепнула Аделу с силой, от которой та крутнулась на месте. Недолгое ошеломленное молчание, а потом девочка взвыла, увлажнив слезами коросту на верхней губе.

Миг спустя женщина снова влетела в гостиную, направляясь к Аделе. Две звонкие оплеухи, вопли, еще две, тишина и, наконец, оплеуха окончательная.

Она уставилась на Глорию пустым, недоумевающим взглядом:

– Вы все еще здесь?

– Уборная? – напомнила ей Глория.

– Туда.

И женщина снова умчалась на так и продолжавшийся рев мальчика.

Пройдя в указанную ей дверь, Глория попала в коридор с еще несколькими дверьми. Первая вела в стенной шкаф, из которого ударил, когда Глория распахнула ее, нафталиновый смрад.

Открыв вторую, она услышала:

ссссффффффффффффсссссск

ссссффффффффффффсссссск

ссссффффффффффффсссссск

Девочка – Адела – сидела, скрестив ноги, на полу, хлюпая носом и жуя на сей раз пальцы собственных ног.

Еще одна девочка лежала, пристегнутая ремнями, на узкой кровати, половину ее лица закрывала присоединенная к большому баллону кислородная маска. При каждом вдохе глаза девочки выпучивались, при выдохе возвращались в глазницы.

Увидев Глорию, Адела помахала ей ладошкой.

Глория, помахав в ответ, отступила в коридор.

Третья дверь вела в уборную. Раздвинув двумя пальцами полоски жалюзи, Глория увидела задний двор. Похожее формой на фасолину патио заливал тающий свет феерического заката. Бетонный пол патио – красный, как у веранды – отливал ровной, бледной ржавчиной – такой, словно на нем выполнялись когда-то кровавые ритуалы. Из патио открывался обширный вид на плоскую каменистую пустыню, лишь частично заслоненную тянувшейся по левому краю дворика неровно, кое-как подстриженной, дышащей на ладан живой изгородью.

В стоявшем посреди патио шезлонге похрапывал голый по пояс Teniente. Одна его ягодица вывалилась из шезлонга, провисшего почти до бетонного пола. Босой, с нечистыми икрами, Teniente казался готовым соскользнуть на грязный пол патио и пересечь его вплавь. Ложбинку, начинавшуюся пониже поясницы, заливал пот. Вокруг Teniente простирались ниц, точно поклоняясь ему, длинношеие бутылки «Будвайзера».

Справив нужду, Глория вернулась в гостиную. Женщина ждала ее. Поблагодарив, Глория направилась к выходу.

Карлос покачал при ее появлении головой:

– Que desmadre ^[59] …

– Идите за мной, – сказала Глория.

Она повела его вокруг дома, мимо сарая и груды навоза, в патио, где спал Фахардо.

– Teniente.

Фахардо пошевелился, повернулся на бок и заснул еще крепче, свесив голову через спинку шезлонга.

– Проснитесь, Teniente.

Он сел, приоткрыл глаза, провел языком по губам. Оцепенелый взгляд переползал с Глории на Карлоса и обратно, рот приоткрылся.

Фахардо возвращался, преодолевая сонную вялость, к жизни, точно вышедший из спячки механизм. Для начала он пошарил вокруг себя в поисках рубашки, каковую нашел накинутой на спинку кресла. Надевая ее, он наполовину натянул на голову рукав – прежде чем сообразил, что голова немного ошиблась адресом. Облачившись в рубашку, вытер ладони о шорты, а затем утер одной из них нос. После чего покачал коробку, в которой еще стояло несколько бутылок «Будвайзера», и бутылки дробно зазвякали одна о другую. Фахардо отцепил от брючного ремня открывалку, прополоскал пивом рот, сплюнул. Потом глотнул пива, повернул шезлонг так, чтобы оказаться лицом к гостям, и скрестил ноги.

– Какого хера вы делаете в моем доме? – осведомился он.

– Рада снова увидеть вас, Teniente.

– У меня выходной.

– Я знаю, – сказала Глория.

– Если знаете, так должны знать, что сегодня я не принимаю.

– Мы не позвонили заранее, потому что не хотели потревожить вас, – сказал Карлос.

– Да что ты говоришь, mijo? ^[60] Потому как вы именно это и сделали: потревожили. – И повернулся к Глории. – Не будь у вас срочного дела, вы бы сюда не попали. Поспорить готов, мой адрес дал вам Луис, старый пердун… Значит, так, разговаривать с вами я не собираюсь, поэтому угребывайте отсюда.

Карлос:

– Хорошо, мы можем вернуться попозже…

– Слушай, guey ^[61]. Заткнись. Я не с тобой разговариваю. И ни хрена вы попозже не вернетесь – ни завтра, никогда. Вы втолгри… – выговорить испанское traspasado ему спьяну удалось не сразу, – вторглись в мой дом. Так что валите куда подальше.

– Мы приехали из самого Лос-Анджелеса, чтобы увидеть вас, – сказала Глория.

– Премного благодарен. А теперь можете ехать в самый Лос-Анджелес. Приятного пути, и постарайтесь не слететь по дороге в кювет.

Карлос повернулся к выходу из патио, но Глория сказала:

– Так просто мы не уйдем, Teniente.

Фахардо встал, слегка покачнулся на грани… чего именно, Глория не поняла. И это напугало ее, вызвав желание бежать отсюда – далеко и быстро. К тому же самому призывал ее и взгляд Карлоса. Но она – вопреки наставлениям разума – безрассудно шагнула вперед, к Фахардо.

– Время позднее, – сказала она. – Вы же не хотите, чтобы мы возвращались в Лос-Анджелес сейчас, правда?

– Я и в прошлый раз не хотел, да только вас это не остановило.

– Вы были правы тогда. Мне следовало остаться. Послушаться вас.

Фахардо широко улыбнулся:

– Ну ладно.

Он ушел за угол дома и вернулся, волоча два облезлых шезлонга, которые не без некоторого труда разложил.

– Я передумал. – Он положил руку на плечо Карлоса, насильно усадил его в один из них. – Располагайтесь как у себя дома.

Он указал Глории на второй шезлонг, она села, не дожидаясь помощи Фахардо. Тот уселся тоже, отхлебнул пива и сказал:

– Как правило, Луису доверять можно. Он не дал бы вам моего адреса, если бы вы не внушили ему, что у вас неотложное дело. А если вы внушили это Луису, значит, вы ему соврали. Правильно, сеньора?

– Правильно.

– Ну так вот, в законе имеется одна неприятная формальная тонкость. Сожалею, что мне приходится указывать вам на нее в столь поздний час, но ничего не попишешь – я обязан следить за тем, чтобы закон соблюдался до тонкостей. Итак: когда я уезжаю из города, меня замещает Луис. Поэтому, если вы сказали ему, что у вас неотложное дело, а вы так и сказали, получается, что вы соврали – блюстителю закона. – Он рыгнул. – Что, видите ли, противозаконно.

– Я так и думал.

– Что ты там думал, guey? Что это противозаконно?

– Ну, раз вы так говорите, сеньор, – сказал Карлос.

Фахардо усмехнулся:

– Раз я так говорю? Ты, стало быть, веришь мне на слово? Полностью доверяешь, а?

– Вы полицейский, Teniente. Я обязан вам доверять.

– Конечно, обязан, guey. Каждое мое слово – закон. – Фахардо встал и объявил: – Заседание суда открывается.

– Суда? – спросила Глория.

– Вы совершили преступление, сеньора, и вам придется поплатиться за содеянное.

– Сейчас не лучшее время для этого, Teniente.

– А вы тут, знаете ли, не распоряжайтесь. Вы находитесь под судом. И как с вами поступить, решать государству.

Мысль об олицетворяющем государство Teniente Тито Фахардо породила в воображении Глории его портрет в костюме Наполеона, – Фахардо стоял на этом портрете, засунув большие пальцы рук под жилетку.

– Перенести заседание суда никак нельзя? – поинтересовалась она.

Фахардо помотал головой – в шести направлениях, что, по-видимому, означало нет.

– Чистое правосудие слепо, – объявил он. – А что это значит? Слепота – это когда вы ничего не видите. А когда вы чего-то не видите? Когда оно движется слишком быстро. И потому: чем быстрее совершается правосудие, тем оно чище. Ну так осуществлением его мы и займемся.

Он ударил кулаком по ладони.

– Я объявляю вас виновной, – пробормотал он, обморочно клонясь к Глории. Несильный, сладкий запах исходил от него – сахар просачивался сквозь кожу Фахардо, как патока просачивается сквозь юфть ботинок. Пьян он был как сапожник. – Вынесенный вам приговор может быть приведен в исполнение прямо здесь.

– Не думаю, что в этом есть необходимость, – сказала Глория.

– Что же это был бы у нас за закон, если бы мы применяли его селективно? – Последнее слово, selectivamente, получилось у Фахардо винегретом из «сл» и «тв».

– По-моему, мы до сих пор и без закона хорошо обходились, – сказала Глория.

– Пфффф! – Teniente чопорно выпрямился. – Вы то признаете свою вину, то отрицаете. И что прикажешь делать полицейскому, a, guey? Я тебе скажу – что. Ты мужчина, ну так и будь мужчиной. Вы оба заслужили по сроку.

Фахардо проворно извлек из кармана наручники и приковал руку Карлоса к подлокотнику его шезлонга.

– Одиночное заключение, – сообщил он. – Электрический стул!

И, исполнив под аккомпанемент собственного мурлыканья несколько торжествующих танцевальных па, допил остававшееся в бутылке пиво.

– Yo soy el policia, уо tengo manillas rdpidas ^[62] …

Он вскрыл еще одну бутылку и сунул ее Глории в руки, другую, последнюю, предложил Карлосу, сказавшему:

– Нет, спасибо.

Глория поставила бутылку на пол. Фахардо этого не заметил, он опустился в свой шезлонг и повернулся лицом к горам.

– Вы не представляете себе, что сейчас увидите. – Он махнул рукой на горизонт.

Солнце почти уже село.

– Это зрелище… – Он попытался произнести presiosa ^[63], но, не справившись с двумя «с», заменил его на linda ^[64].

– Мы его видели по дороге, – сказала Глория.

– Ннннне… – Фахардо покачал головой, к которой присоединилось и все его тело. – Вы не видели самого главного.

Глория собралась было спросить, что представляет собой самое главное, однако Фахардо поднял ладонь, не дав ей произнести ни слова, – и поднимал всякий раз, как она пыталась заговорить: целых пять минут, пока солнце не сошло со сцены окончательно.

– Смотрите, – только и выдохнул он.

Облака неторопливо меняли цвет, становясь тем ярче, чем пуще темнело небо. Минуты полторы контраст этот все усиливался: розовое облако рассекало небо, желтое плыло по нему, а затем оба они – нереальные и светозарные – забелели на угольной черноте.

Чем все и завершилось. Облака начали быстро темнеть, повторяя ту же литанию красок, что и небо за девяносто секунд до них. Россыпь яркой картечи пробила черноту небес, разбудив цикад. Хлынувший с неба слабый свет обратил лица трех сидевших посреди патио людей в маски.

– Ну вот, – сказал Фахардо, – разве это не самое лучшее?

– Очень красиво, – согласился Карлос.

Фахардо повернулся к нему:

– Ты и вправду никогда этого раньше не видел, guey!

– Никогда, сеньор.

– Ну, значит, кое-что ты в жизни проглядел. – Teniente взглянул на бутылку Глории: – Пить, стало быть, не желаете. Я уверен, ваш друг не отказался бы от глоточка, – он ведь за вас срок мотает.

– Я предпочитаю страдать безмолвно, – сказал Карлос.

– Вы настоящий рыцарь, сеньор. И родились через четыре тысячи миллиардов лет после настоящего вашего времени. – А затем Глории: – Где вы его подобрали?

– У нас есть вопросы к вам, Teniente.

– Вопросы – это для школьников и для… для… – он щелкнул пальцами, подыскивая окончание для своей апофегмы, – для женщин. Siempre ^[65]. Где деньги? Почему ты опоздал? Почему ты не подарил малышу игрушку, ту, маленькую? Что ты хочешь на обед! Как ты хочешь сегодня ночью! С чего ты взял, что можешь воткнуть это сюда!

Он захохотал – и хохотал, пока не облил себя пивом, и тогда выругался.

– Так я и есть женщина, – сказала Глория. – И значит, вправе задавать вопросы.

– Ах, вы женщина? А я вас за снежного человека принял. – Фахардо допил пиво и потянулся к бутылке Глории: – Вы позволите? Спасибо.

«Да, берите» Глория сказала, когда он уже покончил с первым глотком. Фахардо ткнул в ее сторону горлышком бутылки:

– Напрасно вы пренебрегаете этим напитком, сеньора. Он далеко не дешев.

– Вижу, вы покупаете американское пиво, – сказала Глория.

– Только его. А вы полагали, я «Корону» пью? Да я мексиканского пива в рот не возьму.

– Нет? – спросила она.

– Ни под каким видом, guey, – сообщил, обращаясь к Карлосу, Фахардо. – И знаешь почему? Потому что его делают из воды, в которую ссут мои дети. Хватит с меня и того, что я им пеленки меняю, еще и пить это добро, чтобы расслабиться, – увольте.

– А вы меняете им пеленки? – спросила Глория.

– Американское пиво чистое, – объявил Фахардо. – Да, я меняю их гребаные пеленки. Вы меня совсем не цените, сеньора. Я только одно от вас и получил – жестокое разочарование…

Он промокнул подолом рубашки глаза.

– Как тебе мои наручники, guey?

– Неплохо.

– Не жмут?

– Нет.

– Ты чувствуешь, что отбываешь срок?

– Я его отбываю, – ответил Карлос.

– Да, но чувствуешь ли ты это? Чувствуешь ли, как становишься другим человеком? – Фахардо встал, вытер рукой губы. – Вы должны почувствовать, это удержит вас от совершения новых преступлений, сеньор, а иначе какой же смысл сидеть в тюрьме?

Он сцапал Карлоса за запястье и передвинул запор наручников на одно деление.

– Это тебе как? – спросил он, дыша Карлосу в лицо.

– Хорошо.

Щелчок.

– А теперь?

– Хорошо.

Щелчок.

– А теперь?

На щеках Карлоса вздулись желваки.

– Вот теперь, пожалуй, плоховато.

Фахардо улыбнулся, поцеловал Карлоса в нос и на пару делений ослабил наручники.

– Ты почти уже уплатил обществу то, что задолжал ему, – произнес он, падая в шезлонг.

– Вы помните мой первый приезд сюда, Teniente? – спросила Глория.

– Мммм? О, разумеется, – ответил Фахардо. – Конечно, я помню тот день. Весенний день в разгар лета. Чирикали птички, синели небеса. Я был тогда молод, полон жизни. Революция была в самом разгаре. Пели скрипки. Пиво было холодным, а ночи жаркими. И… бреххк.

Он рыгнул и расхохотался.

– А зачем я приезжала, помните?

– Перепихнуться хотели.

– Нет, Teniente. Я кое-кого искала.

– Американца. Hombre numero ипо ^[66].

– Si.

– А вместо этого полюбили мексиканца. – Фахардо встал, улыбнулся Карлосу: – Ты откуда такой, guey?

– Из Мехико, – ответил Карлос.

– Да ну? – Услышанное, похоже, заинтересовало Фахардо. – А из какого района?

– Бенито Хуареса.

– Ни хрена себе. Я когда-то работал в тех местах. Служил в полиции. – Фахардо вытащил из кармана свой полицейский значок. – Я и сейчас в ней служу.

Он разжал пальцы, значок выскользнул и упал под шезлонг Фахардо.

– Жизнь полицейского бывает иногда очень опасной. Тебе это известно?

– Конечно, – сказал Карлос.

– Ну а чем ты там занимаешься?

– Строительством.

– Как интересно, – произнес Фахардо. – Строительством, а? Тогда у нас с тобой должна быть куча общих знакомых. Все вы, ребята, трепаное жулье. Кто твой босс?

Карлос, на миг замявшись, ответил:

– Эдуардо Полажек.

Лицо Фахардо расплылось в улыбке, увеличившей его раза в два:

– Да? Ну и ну. Вы наверняка ошибаетесь, сеньор; было бы безумием думать, что это правда.

– Это правда.

– Эдди Полажек – твой босс, – усмехнулся Фахардо. – Эдди Животное. Эдди, Эдди, ах, Эдди…

Он притопнул ногой.

– Я этого прощелыгу знаю, он самое что ни на есть долбаное животное. Животновод. Известно тебе, что это такое?

– Да.

– У тебя хороший словарный запас, изощренный. Как у преподавателя компьютерного дела.

Карлос взглянул на Глорию, и та произнесла одними губами: ничего, ничего.

Фахардо сказал:

– Значит, живешь в столице, работаешь на Эдди Животное. Дети?

– Нет.

– Я так и думал. Ты не похож на отца семейства вроде меня. Вот у меня дети есть.

– Мы знаем, – сказала Глория. – Мы их видели.

– Значит, вы в дом заходили? – Фахардо стер со лба пот. – И жену мою видели?

– И ее тоже.

– Ну, тогда вы знакомы со всем семейством. Можете теперь к нам на Рождество приезжать. С конфетками для деток. Детки любят конфетки. Накупите их побольше.

– Попробую, если получится. Но я хочу спросить вас кое о ком, Teniente.

– У вас-то у самой детей нету, сеньора, верно?

– О том человеке, которого я…

– Так вы его… это самое?

– Нет. Послушайте…

– По правде сказать, не многое потеряли, – перебил ее Фахардо.

– Вы солгали мне, Teniente, – сказала Глория.

Фахардо выпрямился. И повернулся к ней, точно башня танка.

– Да ну? – спросил он.

– Да, Teniente.

– Ни черта подобного.

– Вы же еще не слышали того, что я собираюсь сказать.

– А это неважно, потому что я не солгал вам ни разу.

– Человек, которого я искала? Вы сказали мне, что он умер, Teniente.

– Глория, – произнес Карлос. – Спокойнее.

– А он и умер, – сказал Фахардо.

– Чушь, – сказала Глория.

– Глория…

– Вы сказали, что он погиб в автомобильной катастрофе, – продолжала она. – И дали мне урну.

– Так ведь вы же настаивали, – ответил Фахардо. – Я предлагал вам отдохнуть, но вы уехали, терзаясь горем.

Фахардо трезвел прямо на глазах; Глория видела, как он борется с опьянением. Он встал, укоризненно погрозил ей пальцем.

– Я понимал, что делать этого не стоит, и все же отпустил вас. Горюющие люди непредсказуемы, особенно женщины, и порой трудно…

– В урне был вовсе не прах.

– Если вы не верите мне, попробуйте восстановить из него человека. И вы увидите – это он, тот самый.

– Там был кофе, Teniente.

У Фахардо отвисла челюсть.

– Ладно, – сказал он. – Ладно ладно ладно. Вы перегрелись на солнце, сеньора. И у вас начались галлюцинации. Такое случается и с лучшими из нас. А в пустыне – сплошь и рядом, особенно когда организм обезвожен. У людей начинаются галлюцинации. Помните, я вам мираж показывал? Воду помните?

– Это была не галлюцинация, – сказала Глория. – Просто игра света.

– Отчасти да, отчасти нет. Вы уж поверьте, я видел этот мираж примерно девять тысяч раз, и – иногда? – иногда он выглядит более реальным, чем в остальные разы. И если вы не следите за уровнем жидкости в вашем организме, иллюзия становится чуточку убедительнее. – И Фахардо хлопнул ладонью о ладонь. – Вам необходимо выпить. Я принесу пива.

Он шагнул в сторону сетчатой двери.

– Спиртное лишь обезвоживает организм еще сильнее, – сказала Глория.

Фахардо раздраженно фыркнул:

– Ну, как знаете…

Он подошел к краю патио, соступил на землю, поднял узловатую сухую палку и, опершись на нее, точно геодезист, уставился в пустоту. Наступило молчание.

– Вон то разрастающееся чудовище – Чарронес, – наконец сказал он. – Когда мы перебрались сюда, Элиза хотела поселиться в нем.

Фахардо почесал руку, сплюнул и нервно оглянулся на дом, словно ожидая, что из него выскочит, размахивая скалкой, его жена.

– Отсюда хоть вид открывается хороший, – прибавил он. – Я пришлю вам открытку, сеньора. Повесите ее на стену. Я устал, у меня выходной, я хочу насладиться этой ночью. Возвращайтесь в Америку.

– Teniente, – сказала, выпрямившись, Глория.

– Если хотите выяснить что-то, спрашивайте ртом, а не задницей, сеньора. Я не собираюсь торчать здесь в единственную мою свободную ночь и отвечать на дурацкие вопросы о каком-то прахе.

– Кофе в урну насыпали вы или кто-то другой?

– Я полагал, что с этим мы уже покончили.

– Тело…

– Кремировано.

– И пепел обратился в кофе?

– Может быть, – ответил Фахардо. – А может быть, он был реинкарнацией Хуана Вальдеса^[67].

– Я высыпала так называемый прах в воду…

– Ну зачем же вы так? – Фахардо притворился, что его передернуло от отвращения. – Это святотатство.

– Хотела посмотреть, как он себя поведет. Он растворился.

– И что же?

– А то, что человеческий прах не растворяется.

Фахардо пожал плечами:

– Ну, это я не знаю. Но гарантирую – он мертв до того, что мертвее уже и некуда.

– Нет, – сказала Глория.

– Господи боже, – простонал Фахардо. – Невозможно перевернуться в машине так, чтобы она взорвалась и сгорела дотла, и при этом не умереть.

– Вы не видели, как это произошло, – сказала она.

– Я реконструировал происшедшее, и я знаю, как выглядит машина, когда…

– Но вы не видели, – повторила она.

– Конечно, не видел. Я находился дома. Собственно говоря, у меня был выходной. – Фахардо поднялся в патио, явно разгневанный. – Как сегодня. Я не желаю больше говорить об этом, сеньора.

Он сложил свой шезлонг и начал бросать пустые бутылки в коробку.

– После того как вы объявили его мертвым, кто-то снял деньги с его банковского счета.

Фахардо отмахнулся от нее:

– В полицейской академии для такого рода ситуаций придумано специальное обозначение: «А кого это скребет?»

– Вам все равно придется ответить на эти вопросы, – сказала Глория. – Я обращусь к вашему начальству и…

– Может, вы замолчите наконец?

– Говорю вам…

– Вы заявляетесь сюда и говорите мне прямо в лицо какую-то херню, которая ничего для меня не значит. Ничего. Ваш друг мертв, какая трагедия, спокойной ночи.

Он взял коробку под мышку, свой шезлонг под другую и направился к дому.

Глория сказала:

– Это его сын, Teniente. Он ищет отца.

Фахардо замер, потом повернулся, взглянул на Карлоса:

– Ты?

– Si, – ответил Карлос.

Teniente бросил все, что держал под мышками, на землю и вернулся к Глории с Карлосом.

– Ты, guey? – Он сжал лицо Карлоса ладонями – так, что оно пошло морщинами. – Ну, не знаю, сеньора. По мне, так особого сходства нет.

– Вы же его вроде бы никогда не видели, – сказала она.

– Я просто высказываю предположение, – прорычал Фахардо. – Какая печальная история. Ты потерял отца. Но как тебя угораздило связаться с Senora Preguntas ^[68], guey!

– Она мой друг, – ответил Карлос.

– Вставляешь ей, а?

Глория сказала: «О господи» – и шагнула к Фахардо, и тот оттолкнул ее.

– Как тебя зовут? – спросил Фахардо.

– Карлос Перрейра.

– Ты давай не умничай, не то я тебя мигом в тюрьму упеку.

– Это имя стоит в моем удостоверении личности.

– Покажи.

Карлос достал бумажник, протянул его Фахардо, и тот, порывшись в нем, бросил бумажник Карлосу на колени.

– Самая дурацкая история, какую я когда-либо слышал, mijo. Ты мог бы и чего-нибудь получше этой херни придумать. А теперь слушайте меня внимательно, сеньора. Ваш друг напился и слетел с дороги. И погиб. Хорошо еще, не пришиб никого. Конец истории. И если хотите знать мое мнение, он заслужил такую смерть, потому что вел себя как безответственный говнюк. А теперь пошли вон из моего дома.

– Я могу позвонить в полицию Лос-Анджелеса, – сказала Глория, – и попросить, чтобы они все вам подробно растолковали.

– Делайте что хотите. В мое расследование они вмешаться не посмеют.

– В какое расследование?

– Вот в это. Продолжающееся расследование обстоятельств смерти вашего друга.

– Так вы проводите расследование.

– Разумеется. Дело все еще не закрыто. Я никогда не закрываю дело, если в нем остаются не выясненные вопросы, – сказал Фахардо. – Все должно быть прояснено, до последней мелочи.

– И когда же вы его проводите? – поинтересовалась Глория.

– А вот прямо сейчас и провожу. Таков мой стиль. Я рассматриваю все возможности. И очень советую вам, сеньора, не совать в это нос. Если будете чинить помехи полицейскому расследованию, так я вас и арестовать могу. – Он схватил Глорию за руку и выдернул из шезлонга. – Вы поняли? До этой минуты я вас как подозреваемую не рассматривал.

– Погодите… – начал Карлос.

– А теперь и сам не понимаю – почему, – продолжал Фахардо. – В конце концов, вы были близки с покойным, слишком много знаете о его смерти и донимаете меня идиотскими вопросами…

– Сеньор.

Карлос встал, шагнул, волоча за собой прикованное к его запястью кресло, в сторону Фахардо.

– Какого хера тебе надо, guey?

Секундное молчание, затем Карлос сказал:

– Давайте мы все успокоимся.

– Хорошая мысль. Иди вон в тот угол и там успокойся. Засунь себе в жопу палец, переживи пару волнующих минут, а я пока задам моей подозреваемой несколько вопросов.

– Мне кажется, мы слегка злоупотребили вашим гостеприимством, – сказал Карлос. – Нам пора уходить.

– А вот и не пора, – ответил Фахардо. – Уж теперь-то вам придется остаться. Потому как я расследование провожу.

Он рванул Глорию за руку, намереваясь утащить ее в дом, но тут на него набросился Карлос. Teniente отпустил Глорию и нанес ему два коротких удара – один тылом ладони по шее, второй – кулаком в лицо. Глория схватила с пола принесенную Фахардо корявую палку и ударила его по спине. Больших повреждений удар ему не причинил, но равновесия лишил, и, когда Фахардо повернулся к ней, Карлос обрушил ему на голову свой шезлонг. Удар, сопровождавшийся алюминиевым пин г, которое напомнило Глории о тренировочном поле гольфистов, вышиб Teniente за пределы патио. Карлос схватил ее за руку, и они побежали вокруг дома.

Она торопливо забралась на переднее сиденье машины, включила двигатель, сдала немного назад и собиралась уже рвануть «додж» с места, когда Карлос завопил: «Постой постой постой постой постой»; он застрял в двери, пытаясь влезть в машину вместе с прицепленным к его руке шезлонгом. Глория сказала забудь с напором, который, как она знала, окажется оправданным всего через несколько секунд, и действительно, Фахардо выбежал из-за дома с пистолетом в руке и выстрелил, и пуля пробила зеркальце с пассажирской стороны, и Глория ударила по педали газа, и машина дико скакнула, а Глория дико вывернула руль, Карлос еще наполовину свисал наружу, шезлонг пропарывал, высекая искры, гравий, «додж» разворачивался, Фахардо пальнул еще раз и промазал, однако Глории хватило и первого выстрела, чтобы понять: даже пьяный, стреляет он метко, и она вывела «додж» на извилистую дорогу, которая шла к изрытому колдобинами, неосвещенному шоссе, и Карлос крикнул ей, чтобы она сбавила скорость, и она сбавила, дав ему возможность затянуть треклятый шезлонг внутрь машины.

Глория взглянула на Карлоса. Он тяжело дышал, из носа его текла кровь. Рубашка порвана, локоть ободран. Выглядел он так, точно ему пришлось пробежаться по горячим угольям.

– По-моему, мы взяли след, – сказала Глория.

Дата добавления: 2015-10-28