Снова о промедлении Дарвина

Мы видели, как Дарвин провёл эти два десятилетия после своего возвращения в Англию: открытие естественного отбора и затем выполнение ряда дополняющих работ, полностью раскрывающих его. Мы также рассмотрели несколько теорий насчёт этой задержки. Эволюционный подход к промедлению Дарвина, в действительности, не альтернатива существующим теориям, но, скорее, фон для них. Начнём с того, что в эволюционной психологии вырисовываются две силы, терзавшие Дарвина: одна влекла его к публикации, другая отвращала.
Первая - врождённая любовь к признанию, любовь, которая Дарвину не была чужда. Один из путей к признанию - авторство революционной теории.
Но что, если теория будет ошибочно революционна? Что, если её резко отклонят, отклонят, как угрозу самому устройству общества? В таком случае (а в таких случаях Дарвин обычно останавливался) наша эволюционная история повлияет против публикации. Во все века громкая поддержка сильно непопулярных взглядов, особенно, когда они антагонистичны власть имущим, вряд ли влекла генетическое вознаграждение.
Склонность человека высказывать другим людям разные приятности была ясна намного раньше объяснения его эволюционного базиса. В известном эксперименте 1950-х годов удивительно много людей желало выражать неправильные мнения, однозначно неправильные, об относительной длине двух линий, если они находились в одной комнате с другими людьми, их выражавшими. Психологи также обнаружили несколько десятилетий назад, что они могут усиливать или ослаблять склонность человека предлагать мнения, настраивая степень согласия слушателя. Другой эксперимент пятидесятых показал, что воспоминания человека варьируют сообразно аудитории, с которой ему нужно поделиться ими: покажите ему список "за" и "против" прибавки жалования преподавателям, и тот, что хочет произвести длительное впечатление, будет решать в зависимости от того, предназначено ли это мнение преподавателям или налогоплательщикам. Авторы этого эксперимента написали, что, "вероятно, умственная деятельность человека оперирует (полностью или частично) предполагаемой связью со зрителям, предполагаемыми или реальными, и эта связь может оказывать значительный эффект на то, что человек помнит и во что он верит в некий момент времени..." И это согласуется с эволюционным взглядом на человеческую психику. Речь, развившаяся как способ манипуляции людьми в собственных интересах (в ваших интересах, в этом случае, быть популярным у аудитории, которая придерживается устойчивого мнения), познание, источник речи, извращается ради согласия.
В свете сказанного выше вопрос о задержке Дарвина становится менее удивительным. Знаменитая склонность Дарвина к самосомнениям, если маячат перспективы несогласия (особенно, как уже сказано, несогласия авторитетных фигур), лежит в глубине человеческой природы; возможно, величина её необычна, но, как таковая, она не удивительна. Ничего необычного в том, что он предпочёл потратить много лет, изучая моллюсков, чем обнародовать теорию, широко полагавшуюся еретической, еретической в том смысле, который трудно уловить сегодня, ибо сейчас слово "ересь" почти всегда употребляется иронично. Также ничего необычного в том, что Дарвин, в течение многих лет вынашивающий "Происхождение", часто чувствовал беспокойство и даже мягкую депрессию; естественный отбор "хочет", чтобы мы чувствовали себя неловко при обдумывании действий, предвещающих весомую потерю общественного уважения.
Что в некотором смысле удивительно, так это то, что Дарвин был непоколебим в своей вере в эволюцию, учитывая всеобъемлющую враждебность к идее. Преподобный Адам Седжвик, геолог Кембриджа, похвала которого так взволновала Дарвина на Острове Вознесения, нападал на "Рудименты" - брошюру 1844 года эволюциониста Роберта Чамберса. Обзор Седжвика книги Чамберса был искренен в выражениях: "Мир не может вынести переворота вверх тормашками, и мы готовы вести непримиримую войну с любым нарушением наших благопристойных принципов и социальных манер". Ободряющего мало...
Что Дарвину было делать? Стандартный взгляд состоит в том, что он колебался как лабораторная крыса, глядящая на пищу, взятие которой повлечёт удар. Но есть также менее распространённый взгляд: в ходе его знаменитого "объезда" с моллюсками (на случай, если издание его теории эволюции будет неудачным), он был занят прокладыванием пути для её возможного приёма. Видятся три аспекта этой стратегии.
Прежде всего, Дарвин укрепил свои аргументы. Будучи погруженным в изучение моллюсков, он продолжал собирать свидетельства для своей теории, в частности, опрашивая по почте продвинутых экспертов по флоре и фауне. Одна из причин успеха "Происхождения" состояла в тщательной подготовке Дарвиным к наиболее вероятной реакции критики. За два года до публикации книги он справедливо написал: "Я думаю, что готовлюсь так, как готовился бы почти каждый, предвидящий серьёзные трудности своей доктрины".
Эта тщательность была следствием самосомнений, легендарной скромности Дарвина и серьезного опасения критики. Франк Сулловей, изучая как Фрейда, так и Дарвина, выработал своё мнение, сравнивая этих двух людей: "Оба они были революционерами, но Дарвин был необычно обеспокоен личными ошибками и был скромен до чрезмерности. И он построил новую научную теорию, которая успешно выдержала испытание временем. Фрейд, напротив, был чрезвычайно честолюбив и очень уверен в себе - самозваный "конквистадор" науки. Однако он развивал подход к человеческой природе, который был в значительной степени сборником психобиологических фантазий девятнадцатого века, выдающих себя за настоящую науку (опять же - закономерно; иначе и быть не могло. См моё примечание к "юности Дарвина" - А.П.).
Рассматривая биографию Дарвина, написанную Джоном Боулби, Сулловей сделал вывод, который Боулби сделать не сумел: "Представляется логичным полагать, что умеренно пониженная самооценка, которая в Дарвине сочеталась с упорным постоянством и неослабевающим трудолюбием, является ценным качеством в науке, помогая удержать от преувеличения оценки собственных теорий. Постоянная неуверенность в себе, следовательно, является методологическим признаком хорошей науки, даже если она не особенно благоприятна для хорошего психологического здоровья".
Естественно возникает вопрос о том, может ли такая полезная неуверенность в себе, как бы ни болезненна она была, быть частью поведенческого репертуара человека, сохраненного естественным отбором, благодаря её успешности (при определённых обстоятельствах), для продвижении по социальной лестнице. И вопрос становится только более интригующим в свете роли отца Дарвина в деле формирования неуверенности в себе у его сына. Боулби спрашивает: был ли Чарльз "просто позором для семьи, и его отец это так сердито озвучил, или он действовал из благих побуждений?... Во всей научной карьере Чарльза, невероятно плодотворной и выдающейся, сквозит это вездесущее опасение критики, и от других, и от самого себя, и вечно неудовлетворённая жажда признания". Боулби также обращает внимание на то, что "покорное и умиротворяющее отношение к отцу стало второй натурой Чарльза", и предполагает, что на его отце, по крайней мере, частично лежит вина за "преувеличенное" почтение Чарльза к авторитетам и его "склонность принижать собственные достижения".
Предположение неопровержимо: возможно Дарвин-старший, внедряя этот источник пожизненного дискомфорта, действовал в соответствии с природным предназначением Родителя, знает ли он это или нет, настраивать души своих детей на способы, пусть болезненные, обещающие поднятие социального статуса. В этом отношении Дарвин-младший, воспринимая эту болезненную настройку, возможно, функционировал как должно. Мы предназначены быть животными эффективными, а не счастливыми. (Конечно, мы предназначены для стремления к счастью, и достижение эволюционных целей - секс, статус и так далее - часто вызывает ощущение счастья, по крайней мере, какое-то время. Однако, регулярное отсутствие счастья - это то, что удерживает нас на курсе стремления к нему, и тем самым делает нас продуктивными. Усиленный страх Дарвином критики держал его почти хронически дистанцированным от безмятежности и, следовательно, поддерживал его попытки достигнуть её).
Таким образом, Боулби может быть прав в том, что всё болезненное отеческое влияние на характер Дарвина нельзя называть очень патологичным. Конечно, даже то, что не является патологией в строгом смысле, может быть прискорбным и уместным для вмешательства психиатра. Но, возможно, психиатры могут вмешиваться более умело, когда им станет ясно, что данный вид боли уже "неестественен".
Второй аспект трехаспектной стратегии Дарвина должен был усилить его мандаты. Доверие растёт вместе с престижем - это банальность социальной психологии. Поставленные перед выбором - верить профессору колледжа или преподавателю начальной школы в некотором вопросе биологии - мы обычно выбираем профессора. С одной стороны - это правильный выбор, поскольку профессор будет прав с большей вероятностью. С другой, это лишь один из вольных побочных продуктов эволюции - рефлексивное почтение к статусу.
Как ни крути, а аура мастера - удобная вещь, когда вы пытаетесь передумать. Вот и моллюски: даже кроме того, что Дарвин узнал о них, он знал, что отчётливый вес его четырёх томов о подклассе Cirripedia прибавит престижа его теории естественного отбора.
По крайней мере, может быть справедливым предложение одного биографа, Питера Брента: "Возможно... Дарвин не тренировался на Cirripedia, он сдавал сам себе квалификационный экзамен". Брент цитирует общение между Дарвином и Джозефом Хукером. В 1845 году Хукер небрежно выразил сомнения в громких заявлениях французского натуралиста, который "не знает, кто такой Натуралист". Дарвин, в своей характерной манере, принял замечание близко к сердцу, чтобы поразмышлять над его собственной "самонадеянностью в накоплении фактов и размышлениях на тему изменчивости, не описав причитающуюся мне долю видов". Год спустя, Дарвин начал работать над темой о моллюсках.
Возможно, Брент прав. Через несколько лет после выхода "Происхождения" Дарвин советовал молодому ботанику: "Пусть теория ведёт ваши наблюдения, но до тех пор, пока ваша репутация не укрепится, будьте сдержанны в публикациях теории. Это вызывает у людей сомнения в ваших наблюдениях".
Третий аспект стратегии Дарвина состоял в выстраивании мощных социальных сил - собрать коалицию, которая включала людей с высоким авторитетом, людей с формальной властью и людей, обладающих и тем, и тем. Там был Ловелл, убедивший Лондонское Линнеевское общество в ценности первой статьи Дарвина о естественном отборе (хотя тогда Ловелл не верил в естественный отбор), Томас Хаксли, который лихо противостоял епископу Вилберфорсу в Оксфордских дебатах об эволюции, Хукер, который тоже противостоял Вилберфорсу и присоединится к Ловеллу в популяризации теории Дарвина, и Аса Грей, гарвардский ботаник, который, благодаря своим письмам в "Атлантик Монсли", стал главным популяризатором Дарвина в Америке. Одного за другим из этой компании Дарвин знакомит со своей теорией.
Действительно ли Дарвин собирал свой отряд так расчётливо? Конечно, ко времени издания "Происхождения" Дарвин знал, что сражение за правду ведут люди, а не идеи. "Мы сейчас - хороший и компактный отряд действительно хороших людей и, в основном, не стариков", - уверял он одного сторонника через несколько дней после публикации. "Когда-нибудь мы победим". Спустя три недели после публикации "Происхождения", он написал своему молодому другу Джону Лаббоку, которому он посылал копию, и спросил: "Вы закончили чтение? Если да, то прошу вас сказать мне, со мной вы по главной идее или против меня". Он уверил Лаббока в постскриптуме, что "на моей стороне, я хочу и надеюсь, что могу говорить, на нашей стороне, значительное число отличных людей, поддерживающих наши идеи....". Перевод на эволюционный: если Вы будете с нами, вы можете стать участником побеждающей коалиции самцов-приматов.
Почти трогательные в их постоянстве просьбы Дарвина о полной поддержке Чарльзом Ловеллом аналогичным образом прагматичны. Дарвин понимает, что общественное мнение будет формировать престиж его союзников, а не только их количество. 11 сентября 1859 года: "Помните, что сейчас ваш вердикт, скорее всего, окажет большее влияние, чем моя книга, на решение о том, будут ли воззрения, которых я придерживаюсь, признаны или отвергнуты....". 20 сентября: "Поскольку я расцениваю ваш вердикт, как гораздо более важный в моих глазах, и я верю вам больше, чем любой другой дюжине людей, и потому естественно, что я очень беспокоюсь о нём".
Длительное промедление Ловелла в предоставления однозначной поддержки вызвало у Дарвина ощущение горечи. Он написал Хукеру в 1863: " Я глубоко разочарован (я не имею в виду его личность) его робостью, которая удерживает его от высказывания каких-либо суждений... И ирония в том, что он думает, что действовал с храбростью старого мученика". Но в терминах взаимного альтруизма Дарвин просил слишком много. Ловеллу к тому времени было шестьдесят пять лет, у него было вполне достаточное интеллектуальное наследство, которому не принесёт много выгоды его одобрение теории другого человека, но которое могло заметно пострадать от причастности к радикальной доктрине, окажись она позже ложной. Кроме того, Ловелл в своё время выступал против эволюционизма в его ламаркистском облике и, следовательно, мог бы быть воспринят как отреченец. Так что теория Дарвина не была "общей платформой" этих двух людей в отличие от ситуации двумя десятилетиями ранее, когда Дарвину нужна была витрина для его свежесобранных данных. Если говорить о возврате долгов, то у Ловелла было немного неоплаченных долгов перед Дарвином (если они вообще были). Дарвин, кажется, пострадал здесь от своего рода "до-эволюционистской" концепции дружбы. Или он, возможно, был под воздействием эгоцентрической бухгалтерии.
То, что Дарвин срочно вербовал союзников с 1859 года, ещё конечно, не доказывает, что он в течение многих лет вынашивал стратегическую интригу. Возникновение его союза с Хукером выглядит достаточно бесхитростно. Их привязанность вызрела в течение 1840-х как дружба классического типа - базирование на общих интересах и ценностях благословляло привязанность. Так как выяснилось, что одним из этих общих интересов была допускаемость эволюции, то привязанность Дарвина могла только углубиться. Но мы не должны полагать, что Дарвин тогда представлял себе Хукера энергичным защитником его теории. Привязанность, вдохновлённая общими интересами, - неявное признание естественным отбором политической полезности друзей.
Почти то же самое можно сказать о высокой оценке надёжности характера Хукера. ("Сразу видно, что он человек, в своей основе, благородный"). Да, надёжность Хукера оказалась кстати; Дарвин использовал его как конфиденциальный резонатор намного раньше публичного обсуждения естественного отбора. Но нет, это не означает, что Дарвин с начала калибровал величину надёжности характера Хукера. Естественный отбор дал нам влечение к людям, которые будут надёжными партнёрами во взаимном альтруизме. Во всех культурах доверие (вместе с общим интересам) является непременным условием дружбы.
Дарвин очень нуждался в доверенных лицах, и поскольку приближался момент опубликования теории, то дополнительные помощники в лицах Ловелла, Грея, Хаксли и других могут рассматриваться не только как итог эволюционных, но и сознательных вычислений. "Не думаю, что я настолько храбр, чтобы быть одиозным без поддержки", - написал он через несколько дней после публикации "Происхождения". Кто бы мог им быть? Вам нужно было бы быть, скажем так, не совсем человеком, чтобы запустить массовую атаку на статус-кво без предварительного поиска социальной поддержки. И более того, вам нужно было бы быть фактически не гоминидом.
Вообразите, сколько раз со времён наших обезьяньих предков социальные вызовы зависели от успеха претендента в формировании крепкой коалиции. Вообразите, сколько раз претенденты страдали от поспешных действий или излишней открытости в своих махинациях. И представьте себе веские репродуктивные ставки. Удивительно ли, что мятежи всех видов, во всех культурах, начинаться с шепотка? Нужен ли шестилетнему школьнику инструктаж, чтобы интуитивно почувствовать здравомыслие осторожного выяснения мнений о местном хулигане перед тем, как бросить вызов? Когда Дарвин доверял свою теорию немногим избранным, всячески защищая свою торговую марку (Асе Грей: "Я знаю, что за это вы будете презирать меня"), то им, вероятно, двигало очень много эмоций.

Дата добавления: 2015-10-28